«Забыть… Какое слово! В нем и ужас, и утешение, и обман! Кто бы мог жить, не забывая? Но кто способен забыть все, о чем не хочется помнить?» © Эрих Мария Ремарк
Природа ночью безмолвствовала. Лишь изредка тишина нарушалась громким уханьем филина или шелестом листьев, потревоженных порывом прохладного ночного ветра. Риверра в столь поздний час была пустынна, и большие коробки многоэтажных домов возвышались по сторонам многочисленных улочек, взирая друг на друга пустыми, черными, как смоль, глазницами окон. Город спал, окутанный мертвой тишиной, но уже не в первый раз она прервалась криком, раздававшимся из квартиры в самый темный час ночи. Рейм резко сел в кровати, обливаясь холодным потом. Сердце отбивало бешеный ритм, глухо ударяясь о рёбра, а глаза бегали по комнате, пытаясь уцепиться за что-нибудь. Наконец, его взгляд сфокусировался на знакомом шкафу напротив, и парень успокоился, убедившись в том, что находится в собственной постели у себя дома. Из груди вырвался тяжёлый вздох. Рейм спустил ноги с кровати, решив открыть окно и немного проветрить душную комнату. Ночные кошмары нельзя было сказать, что мучали его постоянно, но бывали тревожные ночи, когда сознание переносило его во внутренний двор Пандоры, заснеженный, истоптанный ногами сотрудников. Один и тот же сон преследовал его неотступно. Снова и снова он слышал свой голос, зовущий её по имени, видел, как сверкает в свете луны острый клинок, как падают алые капли крови на снег. И он просыпался в холодном поту с чувством необратимости действия и со щемящей болью в груди. Иногда он думал, что утяни её на дно Бездны контракт, то было бы намного лучше. Лучше того, что произошло той ночью, когда в Пандоре никто не спал. Наполняя лёгкие свежим воздухом, Рейм опёрся ладонями в подоконник, разглядывая пустынную улицу. Совсем скоро он перестал видеть мощёную плитку и темнеющую на углу скамейку, поддавшись ностальгии. Утоптанный снег и кровавые пятна, которые казались на белоснежно-белом фоне невероятно яркого, сочного алого оттенка, – это было первое, что всплыло перед глазами, и длинные пальцы вцепились в край подоконника, в попытке заглушить поднявшуюся внутри боль, которая смыкала железные руки на сердце, вызывая на глазах слёзы. Смерть Лэтти была самым страшным кошмаром в его жизни. Он помнил, как вчера, заснеженный внутренний двор штаб-квартиры Пандоры и десятки сотрудников организации, в ужасе взирающих на разворачивающуюся перед ними картину. Они не совсем понимали происходящего, но с появлением Шляпника их страх поутих. А его, Рейма, напротив, усилился. Лезвие клинка, пронзившее хрупкое девичье тело, и без того изнеможённое пытками герцога Бармы, сверкнуло под светом луны, отразив на лезвии молочный круг, и замерло, появившись со спины. Рейм плохо помнил то, что произошло той ночью, но кровавые пятна на снегу запечатлелись в памяти прочно. Пальцы сохраняли ещё долгое время ощущение таящего снега и влаги крови, но больше всего поражало и пугало одновременно то, как смотрел на всё происходящее Брейк. Он не видел трагедии в происходящем, его глаза улыбались, выдавая шутку, но Лэтти исчезла, не оставив после себя ни следа, и виной тому был Зарксис. Рейм не сразу отогнал от себя эти омерзительные, уродливые мысли. Он мысленно обвинял Шляпника в её смерти, официально подтверждённой лишь год спустя. Мужчина не говорил ничего по поводу девушки, словно действительно был виновен в происшествии с ней. Он молчал, и молчание его тяготило и терзало душу. Но Лунетт не мог заставить себя спросить, не мог завести с ним разговор о ней, чтобы унять свои страхи. Он боялся поверить в то, что Шляпник действительно убил её тогда. Рейм также помнил ту бумагу необыкновенно белого оттенка с аккуратными буквами, которые разбегались в стороны, когда он пытался прочесть текст. Этот лист был свидетельством её смерти, с появлением которого имя Лэтти Сэинткроу навсегда стиралось из истории. И, рано или поздно, но даже и этот сон сотрется из его памяти, оставив после себя недолговечный осадок, а вскоре и вовсе растворится, как сахар в чае. Время лечит, и душевные раны постепенно затянутся, искоренив из его мыслей заклятое имя, освободив сердце от причиняющих почти физическую боль чувств. Он знал, что пора бы ему уже жить настоящим, но каким было мучение каждый день проходить мимо знакомой двери, за которой теперь сидел мужчина в тяжёлых очках в роговой оправе, внимательно вчитываясь в бумаги, и где больше нельзя было почувствовать присутствие женского духа. Рейм неосознанно шёл именно этой дорогой к своему кабинету, болезненно морщась каждый раз, когда вместо любимого голоса слышал густой мужской бас. Её больше нет, и никогда не будет. Первые годы были особенно мучительны. Упрямая вера и острая надежда неотступно следовали за ним везде, но вскоре даже это стало лишь призраком прошлого. Всё когда-то заканчивается. И чувства со временем теряют свою силу. – Выглядишь усталым, Рейм, – заметил кто-то из сотрудников Пандоры, когда он шел с утреннего собрания к себе. Лунетт взглянул на говорившего и выдавил улыбку. – Плохо спалось. – Ложись пораньше, не перетруждайся, – посоветовал незнакомец, уходя вперед. Рейм на это лишь вздохнул. Если бы только от него зависело, когда призраки прошлого потревожат его ночной сон, он бы запретил им приходить. Но даже спустя десять лет он так и не научился контролировать их. Да и вряд ли когда-нибудь сможет. Потому что втайне от всех, в глубине души, он желал это видеть. Зарксис Брейк показался впереди: его белые волосы мелькнули в довольно густой толпе сотрудников. Рейм даже приоткрыл рот от удивления: Шляпника в такие ранние часы редко встретишь на рабочем месте. Они почти не общаются. С того самого дня. Лунетт сожалел об этом. Брейк стал для него ценным другом. Столько пережить и разойтись с такой легкостью – хуже не придумаешь. Хотел бы он вновь оказаться рядом с Брейком теперь, когда появление Шляпника больше не вызывает болезненные воспоминания. Ему хотелось бы знать, что делает Брейк в свободное время, чем теперь увлекается, о чём думает. Десять лет прошли так быстро, и столько было утеряно… Сможет ли он нагнать упущенное время и вновь стать опорой для этого человека? – Эй, ты слышал? Говорят, в Сабрие опять шумиху кто-то навёл. Всё это время было так спокойно, а буквально на днях начальству доложили о нарушителе. Он ранил одного сотрудника, и тот, кажется, до сих пор в госпитале лежит. Рейм замер посреди коридора и круто развернулся, ища взглядом говоривших. Ему навстречу шли два парня из недавнего набора в Пандору, и один из них держал в руках стопку бумаг. Брейк назвал бы их «зелёными юнцами», но его здесь не было, а Лунетт никогда бы не произнёс такого вслух. Он проводил сотрудников взглядом до самого поворота, старательно прислушиваясь к их разговору, но после сказанного говорящий сразу перескочил на другую тему, оставив Рейма ни с чем. Парень тяжело вздохнул и толкнул дверь кабинета. На миг сердце в груди замерло, пронзительно уколов грудь, и забилось в прежнем ритме, когда взгляд обшарил комнату и не обнаружил каких-либо перемен. Её нет, но он до сих пор ожидал её увидеть. Имя этой девушки запретно даже в мыслях, и он следует установленному в Пандоре правилу добровольно, потому что эти пять букв возвращают в прошлое, в освещенный ярким светом танцевальный зал поместья леди Одри, где он впервые в жизни позволил себе прикоснуться к ней как к девушке, а не другу. Это случилось всего один единственный раз, но он никогда не забудет этого поцелуя, на который она пошла ради него, боясь причинить боль отказом. Он готов был уступить место Шляпнику, но сначала хотел взять хотя бы частицу её сердца себе. Он сохранил в своей памяти тот вечер, с которого начался весь этот хаос. Если бы она не пошла на этот бал, то жила бы сейчас в Риверре в своей небольшой квартирке? Работала бы в Пандоре? Была бы… с Брейком? Рейм толкнул стул и рухнул на него, снимая с носа очки. Он потёр переносицу пальцами, избавляя голову от неприятных мыслей, и сокрушенно выдохнул, откидываясь на спинку и запрокидывая голову назад. В ушах до сих пор звучали голоса двух парней о пострадавшем в госпитале. Глупо надеяться на то, что этим нарушителем могла быть она. Прошло десять лет, и ни слуху ни духу от неё не было. Ей незачем возвращаться в Риверру теперь. У неё здесь больше нет дома и друзей. Ничего нет. Она – никто, но… Он сорвался с места и быстрым шагом двинулся к госпиталю. Попытка не пытка. Он должен узнать о нарушителе хоть что-нибудь. «Должно быть, это был всего лишь очередной нелегальный контрактор, отчаявшийся найти своё место в этом мире и слишком близко подошедший к оврагу», – успокаивал себя Рейм, но когда дверь в госпиталь открылась, в груди ёкнуло сердце и на миг замерло. Он задохнулся, увидев лежащего на кровати мужчину. Этот человек либо даст надежду, либо её уничтожит. И он точно мазохист, потому что желает получить от него первое, какую бы боль эта мысль ни причиняла. – Как вы себя чувствуете? – спросил Рейм, присаживаясь на стул рядом с постелью больного. Мужчина поморщился, открывая глаза, и взглянул на парня далеко не осмысленным взглядом. На миг Лунетту показалось, что этот человек уже вряд ли чем сможет помочь, но с радостью осознал, что ошибся. – Отлично, хотя это ложь. Чувствую себя так, словно пил всю ночь, – пошутил мужчина и откашлялся, приподнимаясь на постели. – В голове всё так мутно. Неприятное ощущение. Как будто кто-то ковырялся в моих мозгах! – Ковырялся? – не своим голосом переспросил Рейм, затаивая дыхание. Мужчина с лёгким изумлением взглянул ему в лицо, явно не понимая, что такого удивительного он только что сказал. – Ага. Но это не в прямом смысле, Рейм. Я образно, иначе бы меня сейчас тут не было, и вы бы пили за упокой моей души в главном зале Пандоры, – пробубнил он, протягивая руку к стакану воды на тумбочке. – Не бледней так. Я себя ещё не хороню. Это тоже была шутка. Мне далеко до главного клоуна, но я тоже иногда могу ляпнуть чего-нибудь эдакого. Правда, никто мой юмор не понимает, хе-хе. Так ты хотел что-то узнать? Или просто так пришёл? Не стесняйся, я понимаю, что по делу. – Я пришёл узнать по поводу нарушителя, – Рейм неосознанно поправил очки на носу. – Вы точно ничего не помните? Как он выглядел, в чём был одет, что говорил – будет важна любая деталь. – Ох, меня всё утро расспрашивали об этом, но даже тебе я могу сказать лишь то, что ничего не помню. Мы с моим напарником делали обход перед тем, как сдать смену, и наткнулись на человека…. – мужчина внезапно нахмурился, поджав губы. Мускулы на его лице напряглись, и Рейму безумно захотелось отвернуться, потому что зрелище было не из приятных. – В плаще. В тёмном плаще, да. И как я раньше это не помнил? Он стоял к нам спиной и смотрел на овраг. Не понимаю, чего все в нём такого интересного находят? Обычная дыра со своими монстрами под кроватью. – Это был мужчина? Или женщина? Не помните? – сдавленно спросил Рейм, сжимая пальцы в кулаки. – Нет, не помню. Это всё, – морщась, отозвался мужчина. Рейм поднялся со стула, благодаря больного, и был остановлен им за рукав. – Эй, Рейм. Не делай глупостей. Я вижу, что у тебя есть что-то на уме, но, даже не зная, что, я скажу тебе, что оно того не стоит. Не копайся в этом деле. Таких нарушителей полно в Сабрие. Это скопище отчаявшихся людей, и Цепи с радостью предлагают им свои услуги. – Да, я знаю. – Лунетт заставил себя улыбнуться и вышел, плотно затворив за собой дверь. Сердце в груди билось с мучительной быстротой и глухостью, и ритм, отбиваемый им, вселял в его мысли тревогу. Нарушитель был способен стирать память. Она тоже была на это способна. Надежда – худшее, что могло с ним случиться, и оно случилось.***
Волосы прилипли к холодному влажному лбу. Вода струилась из крана мощной струей, забрызгивая раковину, одежду и зеркало. В ванной было темно, он не видел своего отражения достаточно чётко, но мог с уверенностью сказать то, что сейчас он выглядел так, будто увидел призрака. Набрав в ладони воды, Рейм ополоснул лицо и тяжело выдохнул, опираясь ладонями в мрамор раковины. Плитка неприятно щекотала холодом босые ноги, но он едва ли замечал это. Стоя в одних штанах, он смотрел перед собой вниз. Сегодня ему снова приснилась та ночь в Пандоре. Утерев лицо полотенцем, Рейм вернулся в спальню, чуть ёжась от холода. Весна только вступила в свои законные права, но воздух ночью и по утрам оставался ледяным. Он спал с открытым окном, несмотря на то, что так мог заболеть. Ему просто был необходим свежий воздух, когда он просыпался в своей постели после кошмара и не мог сразу же восстановить дыхание. Иногда он думал о том, что нужно обратиться к врачу, любому, кто сможет ему помочь. Он знал по книгам, что такое состояние, как у него, вызвано острым посттравматическим стрессом в результате потери важного в его жизни человека. Он принимал травяные настои, чтобы лучше спать, но это едва ли помогало. В первые годы было сложно даже заставить себя чувствовать жизнь. Тогда ему хотелось только одного – отключиться от внешнего мира и не ощущать ничего, кроме пустоты. Только в ней он видел спасение, но работа не позволила ему забыться. Герцог Барма первый месяц излучал вокруг себя непревзойдённую никем ауру убийцы. Он был настолько зол из-за того, что случилось в Пандоре, что Рейму порой казалось, что ещё чуть-чуть, и его господин точно сорвётся. Но этого не произошло: герцог пришёл в себя, а он, Рейм, ещё долгое время безмолвно скорбел по утрате, взращивая внутри себя омерзительное, презренное чувство ненависти к Зарксису Брейку – тому, чей клинок той ночью обагрился кровью. В его глазах была шутка, но Рейм не понимал. Не понимал, почему он шутил и насчёт чего, что его так веселило, и почему он это сделал. Лишь спустя месяцы он понял, что она на самом деле жива. И его слова о том, что её больше нет, – вот что было шуткой. Брейк никогда бы не смог её убить. Рейм знал это, потому что они оба любили её. Каждый по-своему, но любили. Только сейчас, спустя столько лет, Лунетт понял, что такой человек, как Зарксис, ни за что на свете не стал бы рисковать честью дома Рейнсворт ради того, кто не стоит чести быть спасённым. Только сейчас Рейм понял, что их чувства, должно быть, были взаимны, но гордость двух людей, их принципы, поступки – всё это уничтожало любой мост, что можно было возвести им друг до друга. Они избрали для себя худшее, что можно было только выбрать. Возможно, именно поэтому он до сих пор питал надежду на то, что она вернётся. Возможно, именно поэтому его надежда было в том, чтобы занять в её сердце больше места, чем следует. Но её не было уже десять лет, и она – Баскервилль. Между ними не могло быть чувств, только вражда, только ненависть или презрение. Но он любил, любил её так сильно, что даже злость и ужас от того, к какой семьей она принадлежит, не способны были заглушить эти чувства. Рейм знал только одно: если она вернётся, он не сможет держаться в стороне, и за эту мысль он себя и ненавидел. Присев на край кровати, он опёрся локтями в колени и впустил пальцы в волосы, пытаясь привести мысли в порядок. Скоро утро, нужно будет на работу, а он чувствовал себя просто ужасно: слабым, бессильным и невероятно усталым, будто не спал несколько дней. Комната без очков была сильно размазана, предметы плыли, были совершенно нечёткими. Проведя ладонями по лицу, Рейм откинулся назад и уставился в мутный потолок. Если он примет холодный душ, то сон уйдёт окончательно, а у него есть около трёх-четырёх часов в запасе, которые он мог бы подремать. Кошмар снится не чаще раза в день, поэтому ему больше можно не беспокоиться за сон, но обычно после этого он просто физически не способен уснуть. Оскар Безариус в этой ситуации давно бы опустошил бутылку вина, но он, Рейм, такого позволить себе не мог. Он и в отдельной квартире стал жить сравнительно недавно. Сначала он был против этого. Шерон Рейнсворт, заключившая контракт с Эквейсом буквально год спустя после исчезновения Оза Безариуса, настояла на смене обстановки, не имея больше никакой возможности хоть как-то ему помочь. Она помогла ему подобрать подходящее жильё, но он отказался и занялся этим сам. В итоге его выбор пал на небольшую однокомнатную квартирку неподалёку от Пандоры, что было очень удобно, особенно когда он возвращался усталым домой после долгой работы. Однако иногда он жалел о том, что предпочёл одинокую жизнь холостяка. Потому что каждый вечер он оставался наедине со своими мыслями, и это было невероятно ужасно. Солнце пробилось в спальню, вернув его мыслями к реальности. Рейм вздрогнул и быстро взглянул на часы, натянув на нос очки. Было семь утра. Через час ему желательно быть в Пандоре, а он не одет, не ел и не принял душ. Больше всего расстраивало то, что он провёл четыре часа в астрале вместо того, чтобы действительно сделать что-то для жизни. Ему стало даже смешно от этой мысли. – Сделать что-то для жизни, – пробормотал он, приглаживая волосы рукой. Более нелепой идеи он и представить не мог. С огромным трудом Рейм успел добраться до Пандоры к половине девятого утра. Собрание работников должно было состояться в девять. Приоткрыв окно в кабинете, чтобы проветрить помещение, Лунетт огляделся в поисках занятия на ближайшие полчаса, что у него были. На столе лежала кипа бумаг, но с ними можно было разобраться до конца месяца, поэтому, с отсутствием явного желания что-либо серьёзное делать, Рейм предпочёл работу удобному креслу. У него есть тридцать минут, чтобы настроить себя на работу. – О, доброе утро, Рейм. – Дверь отворилась, и на пороге его кабинета застыл один из работников. Они работали в одном отделе, но Лунетт так и не знал его имени. Досадный промах. Он знал почти всех в Пандоре. – Доброе. – Рейм поднялся навстречу мужчине, приветливо улыбаясь. Заметив в его руках бумаги, он невольно содрогнулся от мысли, что сейчас на него повесят ещё работу. – Мне неудобно обращаться с этим к тебе, но глава отдела требует с меня отчёты о миссиях за прошедшую неделю, однако я не могу предоставить ему всё необходимое, так как двое из Отдела по ловле нелегальных контракторов так и не предоставили необходимые бумаги. Не мог бы ты помочь мне разобраться с этим? – Конечно. Кто они? – спросил Лунетт, нутром чувствуя, что сейчас случится что-то неприятное. Мужчина замялся, прежде чем ответить. – Один из них – Зарксис Брейк, – выдохнул он, поникнув головой. У Рейма невольно дёрнулось веко. – Я ходил за ним всю неделю, но он потрясающе ловко умеет увиливать от разговора и убегать. И прятаться там, где спрятаться просто невозможно! – Да, я знаю… – невнятно пробормотал Рейм, чувствуя, как чаще становится его пульс. Он не разговаривал с Брейком уже очень-очень давно. Если им и приходилось перекинуться словами, то это выглядело очень нелепо, потому что тогда Зарксису нужна была только помощь с теми же отчётами. Он делал вид, будто они лучшие друзья, но Рейму это казалось необыкновенно странным. Ему хотелось с ним поговорить, не о делах, о жизни, но вместо этого он сокрушённо соглашался ему помочь и так до следующего раза. Он никогда не мог спросить его о том, почему он сделал так той ночью в Пандоре. – Я возьму его на себя, – заверил упавшего духом мужчину Рейм, выдавливая из себя улыбку. Возможно, судьба преподнесла ему возможность поговорить с Брейком. Если всё пойдёт гладко, то он заведёт речь о Сабрие. Ему просто необходимо было хоть с кем-нибудь поговорить о том, что память двух мужчин была почищена. Зарксис бровью не поведёт, но это лучше, чем держать свои догадки в себе. Направляясь в кабинет Брейка, Рейм выбрал путь по знакомому коридору, что стало уже традицией. Пройти мимо рокового кабинета, услышать мужской кашель или голос, подумать о том, сколько прошло времени, – всё это настоящий ритуал. Возможно, поэтому сны не оставляют его. Потому что почти каждый день он напоминает себе о ней. Сколь удивительна может быть верность и преданность человека, который любит, если спокойствию и мирной жизни он предпочитает вечную память? Он завернул за угол, чувствуя, как чаще начинает биться сердце, и замер, увидев в конце коридора знакомую фигуру. Зарксис шёл ему навстречу, но не целеустремлённо, нет. Он шёл с отрешённым, задумчивым видом, что Рейм понял, как далеко Брейк сейчас мыслями от реальности. Он никогда прежде не видел его таким, как и не ожидал того, что у роковой двери он на несколько секунд замрёт, прежде чем пойти дальше. Его единственный глаз отражал лишь пустоту. – Брейк? – Рейм выступил вперёд, решив, наконец, подать голос. Лёгкие сдавило, дышать было сложно, и голос прозвучал сдавленно и хрипло, слишком тихо, чтобы Брейк услышал. Ему пришлось прокашляться и позвать Зарксиса вновь, чтобы привлечь его внимание. – Оу. Брейк заметил его, будучи всего в шести шагах от него. В алом глазе засверкали искры веселья. Он по-братски похлопал его по плечу, подходя ближе. Рейму стало невыносимо неловко. Он взглянул на конец коридора, где была дверь, а затем в лицо Шляпника. На губах у Брейка играла лукавая улыбка. – Чего гуляешь? Решил от работёнки увильнуть? – К слову об увиливании. Где твой отчёт? – мгновенно отозвался Рейм, обрадованный возможностью отвлечься от произошедшего. Тоска разливалась ледяным чувством в груди. Ему необходимо было подумать о чём-то важном, прежде чем меланхолия и грусть снова захватят его в свой плен. – Ты должен был сдать его ещё вчера! – Ах, отчёт, – протянул Брейк, с деловым видом смахивая с его плеча невидимые пылинки. – Ну, его нет. – Снова? Снова нет?! – вспылил Рейм. Зарксис мгновенно отпрянул от него, в притворном испуге выставляя перед собой руки для защиты. Его дурашливость с годами лишь возросла. Рейм порой не верил в то, что этот мужчина намного его старше. – У меня нет времени для письменной работы, – пожал плечами Шляпник. – Потому что я единственный работник в Пандоре, кто может принять на свои хрупкие плечи самые сложные миссии, и их так много, что на отчёты совсем нет сил, – театрально вздохнул он, с усталым видом прикладывая ко лбу руку. – Тебе знакомо такое выражение, как «скромность украшает человека»? – чувствуя раздражение, спросил Рейм. Брейк удивлённо моргнул, посмотрев ему в лицо. – Неужели? Ты сломал все мои стереотипы. Кто их будет теперь чинить? – Хватит, Брейк! Я серьёзно: ты задерживаешь других тем, что никогда в срок не выполняешь свою работу. – Молодое поколение совсем не уважает старших! – произнёс Брейк, качая головой. Рейм непонимающе взглянул на него, а мужчина будто того и ждал. Мгновенно его рука оказалась на его плече, словно там всегда и была. – Разве молодёжь не должна помогать старшим? – спросил Зарксис. – Я знаю, на что ты намекаешь. Но сколько можно? – устало вздохнул Рейм. Брейк весело улыбнулся. – Пока мне не надоест. А этого никогда не будет, – едва ли не пропел он, отстраняясь. – Спасибо, Рейм, – добавил он, задавая направление в ту сторону, откуда пришёл Лунетт. – За что? – Сам знаешь, – хмыкнул Брейк и исчез за углом, махнув напоследок рукой. Рейм непонимающе уставился в стену, на фоне которой секундой раньше мелькнула фигура Шляпника. Смысл его слов дошёл до парня лишь спустя минуту. – И снова я попался…. – сокрушённо выдохнул Рейм, прислоняясь плечом к стене. Ему снова придётся писать отчёт за Брейка, искать материалы дела и разбираться в тонкостях. «А ещё я так и не поговорил с ним о Сабрие», – с досадой подумал Лунетт. Вернувшись в свой кабинет, он взглянул на часы. Ещё пятнадцать минут до собрания. Перед ним лежала папка с миссией, которую закончил четыре дня назад Брейк. Он успеет пролистать её и ознакомиться с делом, но написать отчёт – только после сборов. Оставалось надеяться, что Глава даст небольшую отсрочку Брейку. Всё же он лучший сотрудник Пандоры. Каким всегда и был. Каким могла бы стать и она. Они вместе неплохо справлялись, но Рейм всё же знал, что Шляпник по большей части старался во всём разбираться в одиночку. Вряд ли она чувствовала себя его напарником. Что она чувствовала, когда поняла, что её настоящая жизнь была сто лет назад? Рейм позволил себе впервые за столько лет подумать об этом во время собрания. Он прослушал почти всё, что говорили на сборах, и рассеянно кивал на обращения к нему других сотрудников. Когда у него спросили про отчёт, он только и смог вымолвить, что скоро будет. Все его мысли были заняты Сабрие. – Ах, мы как всегда в работе! – воскликнул Брейк, бесцеремонно заходя в его кабинет. Рейм вздрогнул и поднял голову, выронив перо из рук. За своими мыслями он совсем потерял ощущение времени. Прошёл целый час, а лист всё так же был белым и нетронутым. – Хм, я, конечно, быстро с этим справился, но не настолько, чтобы не было о чём написать, – с притворной обидой заметил Зарксис, заглядывая в бумагу. – Я даже не знаю, что ты там делал, – с неожиданной злостью отозвался Лунетт. Он поправил очки и взял перо, комкая обезображенную пятнами чернил бумагу. Комок упал в мусорное ведро, и перед Реймом возник новый лист. Брейк всё это время молчал. – Я всполоснул грудную клетку контрактору, чтобы остановить его Цепь, которая как сумасшедшая металась по сторонам, – произнёс он, когда Рейм поставил точку на первой строчке листа. – Кровь брызнула фонтаном. Она залила всю дорогу. Интересно, пятно до сих пор сохранилось? Той ночью дождь не шёл. – Избавь меня от подробностей, – с отвращением отозвался Рейм, перенося на бумагу его слова в более эстетичном виде. Брейк довольно хмыкнул рядом и забрался на стол, по-хозяйски отодвинув с угла стопку книг, чтобы освободить себе место. – Напиши, что я был молниеносно быстр, – проговорил он, распечатывая конфету. Рейм недовольно взглянул на передвинутую стопку книг. Зарксис умел оставлять после себя только беспорядок. Закончив писать, Лунетт уставился на отчёт. Слова не несли для него сейчас смысла. Он думал о том, чтобы спросить. Сейчас или никогда. Пока Брейк в хорошем расположении духа, пока болтлив и ждёт окончания работы. Он не уйдёт без отчёта, а он не отдаст его, пока тот не ответит ему. – Ты слышал… – М? – Брейк отправил в рот очередную карамель и подложил цветной фантик к горке таких же. – О том, что произошло на днях в Сабрие, – более тихо отозвался Рейм. Перо в его руках чуть дрожало. От Брейка это не укрылось. Он сполз со стола на пол, сметая в руки фантики. Его лицо внезапно сделалось серьёзным. Когда Рейм посмотрел ему в глаза, взгляд Шляпника был снова отрешённым. – Я не думаю, что там что-то важное, – наконец, отозвался он. Фантики зашелестели, когда он попытался спрятать их в карманы. Рейм машинально поднял с пола маленькое мусорное ведёрко и протянул Брейку. Тот с благодарностью сбросил туда весь свой мусор. – Мужчина, который дежурил в тот день у оврага… Он сказал, что видел там фигуру человека в плаще, – продолжил Рейм, рассматривая свои пальцы. Ему было страшно смотреть в лицо Брейка. Если там снова насмешка, он просто не выдержит. – И что? – лениво спросил Брейк, прислоняясь поясницей к краю стола. – Им стёрли память, – более выразительно произнёс Лунетт, убирая руки с листа. – А, может, они просто ударились головой и забыли? – тут же отозвался Зарксис, беря со стола отчёт и бегло его просматривая. – Сразу двое, Брейк? – раздражённо спросил Рейм, поднимая на мужчину взгляд. Брейк смотрел в отчёт, но Лунетт заметил, что глаза его не бегают по буквам, а смотрят в одну точку. У него перехватило дыхание. – Их память… – Спасибо за отчёт. Я твой должник, Рейм. Обращайся, если что. – Брейк внезапно направился к дверям. В его голосе отчётливо слышалось притворное веселье. Когда он закрывал за собой дверь, Рейм заметил, что от его лица отхлынула кровь. На миг его сердце перестало биться. Брейк подумал о ней, и эта пропасть между ними перестала казаться ему такой уж бездонной.***
В воздухе пахло табаком и кисло-сладким ароматом вин и более крепких напитков, несмотря на то, что хозяйка регулярно проветривала помещение и поддерживала в нём чистоту. Когда-то это место было светлым и опрятным, где всегда пахло сладостями и свежим хлебом, но теперь это просто бар, в котором по вечерам толпятся мужчины и женщины, подвыпившие и весёлые, но в глубине души печальные и отчаявшиеся. Их тела ещё не заняты Цепями, но у Рейма всё равно сводило скулы, когда он смотрел на них, приходя в это место. – Давно вы сюда не приходили, – заметила женщина, вышедшая ему навстречу. Запах хлеба ударил в нос, и Лунетт на миг поддался ностальгии, вспоминая, как когда-то эта женщина предлагала ему пирожные. – Каким ветром вас сюда занесло, господин? – Вы всё ещё печёте хлеб и делаете пирожное, так почему бы мне не зайти сюда? – отозвался он, опускаясь на предложенный стул. Женщина улыбнулась и протёрла стойку перед ним полотенцем. – Однако здесь мало кого уже, кто их берёт, верно? – Да нет же, берут. На вынос, потому что не любят сидеть среди тех, кто выпивает. Я сделала из пекарни бар, в котором продают алкоголь и мучные изделия. Ужасное сочетание, верно? – печально улыбнулась женщина, ставя перед ним тарелку с пирожными. – Это ваши любимые, я помню. Ещё не вечер, так что можете расслабиться. Днём редко сюда захаживают пьяницы. – Спасибо, – Рейм улыбнулся, придвигая к себе тарелку. Он не любил сладкое настолько сильно, чтобы есть так много, но это была своеобразная дань уважения этому месту и его владелице. Или ему просто было жаль расставаться с воспоминаниями о том, что когда-то здесь происходило с ним. – Как ваши успехи на работе? – поинтересовалась женщина, наливая ему чая. С пекарней расстаться она не решилась, поэтому и держала посуду и необходимые продукты под боком. Её брат, насколько было известно Лунетту, был тем, кто предложил сделать из пекарни бар, потому и заведовал этой его частью, а она помогала ему и время от времени занималась кондитерским ремеслом. – Всё хорошо, – сухо ответил он, любезно улыбаясь. Ему нечего было сказать о своей работе в Пандоре. За эти десять лет мало произошло чего интересного, кроме, конечно, происшествия на церемонии совершеннолетия Оза Безариуса. – Работаем потихоньку. – Рада за вас, – она улыбнулась и ушла, оставив его в гордом одиночестве. Отчасти он был рад возникшей тишине, но совсем скоро она стала давить на него. До боли знакомый и привычный сладкий вкус кружил голову. Зачем он сюда пришёл? Зачем себя мучает? – Вот, миледи, ваш заказ. Кремовое пирожное, как и просили. Сейчас принесу чаю. Рейм без особого интереса взглянул в сторону хозяйки заведения, мельком посмотрев на сидящую спиной к нему посетительницу. «Миледи, да?» – устало подумал он, отпивая чаю. Сюда до сих пор, значит, ходят и знатные господа. Здорово. Так хозяйка не скоро отчается на то, чтобы прикрыть свою почти не прибыльную пекарню, отдав всё хозяйство в руки брата. Он отключился от внешнего мира, сосредоточившись лишь на своей тарелке. Сегодня рабочая смена закончилась рано: он выполнил всё, что было нужно, поэтому ему позволили уйти сразу после этого. Но домой идти категорически не хотелось: там пусто и тихо. Там он снова будет думать о Сабрие. Теперь это всё не казалось ему странным, не казалось очередным параноидальным психозом. Потому что тогда и Брейк должен был быть болен, но он совершенно здоров. Он самый здоровый человек в Пандоре. Если не физически, то душевно. Его не выбила из колеи та самая ночь во дворе. Ему вообще будто было всё равно, что тогда произошло. Или он просто слишком хорошо умел скрывать от других свои чувства. Рейм даже не знал, какое можно дать объяснение тому, что происходило со Шляпником все эти десять лет. Он не постарел нисколько. Остался всё таким же, каким и был. Ему же, Рейму, не повезло. Несмотря на контракт с Мартовским зайцем, он постарел. Нет, точнее, просто вырос, стал старше, изменился внешне, вытянулся в рост. Его внутренний мир тоже изменился, но он всё так же любил книги и работу, обеденный чай. Он всё так же покупал пирожные и даже брал их с собой, где они стояли в ожидании, когда их съедят, до тех пор, пока не испортятся. Он покупал их, однажды надеясь на то, что их съедят, но не он или Брейк. Что их съест она. – Сегодня мне везёт, – хмыкнула женщина, вернувшись за стойку. Рейм вытер испачканные кремом пальцы о салфетку, подняв взгляд на хозяйку. – Вы приносите мне удачу, господин. – Да что уж вы, – смутился Лунетт, допивая чай. Женщина тихо засмеялась, убирая со стойки пустую тарелку. До его ушей донёсся едва слышимый звук льющейся воды, и вскоре хозяйка вернулась, вытирая руки об полотенце. Она подлила ему чаю в ответ на просьбу о добавке, и он с наслаждением вдохнул расслабляющий аромат бергамота. – Кстати, почему вы не с той девушкой? Помнится, вы с ней очень хорошо ладили. И как же я завидую: совсем не изменилась, ни морщинки на лице не прибавилось, а я как на себя в зеркало погляжу, так ужаснусь. А вы, получается, поссорились? – Что? – не понял Лунетт. – О ком вы? – Да вон о той девушке за столиком позади вас. Вы же с ней, кажется, приходили тогда. Я помню, прекрасно помню. Не смотрите на меня, как на сумасшедшую, господин. Я ещё в своём уме. Он круто развернулся, едва не снеся со стойки чашку с чаем. Взгляд отчаянно забегал по комнате в поисках посетительницы, которой ранее относили заказ, но вместо желанного он увидел лишь опустевший уже столик с допитым чаем и пустой тарелкой. Скрипнувшая дверь вывела его из состояния, близкого к обмороку, и Рейм сорвался с места на улицу. По краям глаз от волнения потемнело. Он чувствовал биение собственного сердца в висках и даже в горле, и, судорожно втягивая лёгкими воздух, выскочил на крыльцо, лихорадочно ища фигуру в плаще. «Тёмном плаще», – подсказало ему подсознание, неожиданно разрешившее запретным мыслям поступить в его голову. Задыхаясь, Рейм шагнул вперёд, сливаясь с прохожими. В отчаянии глядя на людей, каждый пятый из которых был в тёмном плаще, он метался между ними, не бросая попыток найти нужную ему фигуру. – Лэтти! – он схватил за руку идущего впереди, со спины похожего на девушку, и невнятно извинился, когда понял, что ошибся. «Лэтти, Лэтти, Лэтти!» – он в мыслях звал её, бегая взглядом по прохожим, и отчаяние поползло от ног вверх, к голове, обещая полностью захватить его душу. Но он не может сдаться. Не теперь, когда нарушил закон и назвал её по имени. Когда вспомнил лицо и голос, улыбку и вкус губ. Это всё – она, его Лэтти, в которой он нуждался всё это время. – Стой! В этот раз не могло быть ошибки. Это должна быть она. Он взмолился, сцепляя пальцы на тонком запястье, и дёрнул пойманного на себя, поворачивая его лицом. Тёмный плащ, тонкие руки и карие глаза, на миг широко распахнувшиеся, но тут же сощурившиеся, чуть приоткрывшийся рот и губы, плотно сжавшиеся спустя секунду в линию, – всё знакомое и такое желанное. Как и волосы, выбившиеся из-под капюшона, сорванного с головы резким движением его руки. – Что…Что с твоими волосами?.. – только и смог произнести он. – Рейм… – не то с ошеломлением, не то со злостью пробормотала она, высвобождая свою руку из его хватки. Он в неподдельном ужасе уставился на её волосы, не совсем ровно состриженные до плеч. Она словно отказалась от всего этим жестом, и он сглотнул, когда понял, что так всё и было. – Ты… ты всё же вернулась сюда, – выдавил из себя Рейм, наконец, справившись с шоком. Он запыхался, и собственное дыхание, сбивчивое и частое, отвлекало его. «Лэтти, Лэтти, Лэтти», – радостно пело его подсознание, и он готов был петь вместе с ним, но вместо этого просто стоял и смотрел на неё сверху вниз, скользя взглядом по лицу, поднятому к нему. – Ты вырос, – заметила Лэтти, и губы её тронула улыбка – слабая, будто бы выдавленная через силу. По её взгляду он внезапно понял, что она не желала с ним встречи, но эта мысль мгновенно испарилась, уступив место безграничному восторгу и радости. Здесь, перед ним, живая и невредимая. Брейк не убил, а спас её в ту ночь, но как?.. И зачем, зачем было делать всё это? С тем клинком… – Мне неудобно смотреть на тебя снизу вверх. Может, мне стоит приобрести стремянку, м? – она хмыкнула, глядя на него с неожиданной игривостью. – Да, купить… – пробормотал он. Наконец-то беспорядок в мыслях был устранён, и Рейм вдруг понял, как сильно увлёкся, ведь перед ним в первую очередь не просто Лэтти, а Баскервилль – враг Пандоры, а, значит, и его тоже. – Теперь… всё сложно. – Отнюдь. Всё просто, Рейм, – отозвалась она, растягивая слог в его имени, точно пробуя его на вкус. Лунетт сглотнул, когда их взгляды пересеклись. Во рту от волнения и страха всё пересохло. Он знал, что она сейчас скажет. – Мы в разных мирах, поэтому здесь и разойдёмся. Меня ничего больше с Пандорой не связывает, но я всё равно прошу прощения за происшествие в Сабрие. Я перестаралась. – Нет, стой! – он не мог позволить ей так просто уйти. Перехватив её руку, потянувшуюся к голове, чтобы надеть капюшон, Рейм двинулся вдоль улицы, увлекая девушку за собой. Его руки тряслись. Усилием воли он унял эту дрожь, но она не оставила его, лишь стала сильнее изнутри. Мысли разметались в голове. Он с трудом различал то, куда шёл, и лишь тепло под его пальцами удерживало его от обморока. Лэтти здесь, рядом, и он держит её за руку. Он мечтал об этом эти десять лет, а она всё так же прекрасна и юна, как и прежде. Он остановился и взглянул на неё, смотрящую на него с каким-то сочувствием, и к горлу подкатил внезапный ком. – Ты… действительно могла уйти? – сдавленно спросил Рейм, и Лэтти кивнула. По её лицу скользнула тень насмешки. Она осторожно высвободила своё запястье из его пальцев и поправила плащ, не алый, а чёрный. На миг Рейм подумал о том, что она, должно быть, здесь случайно. – Если ты хотел предложить мне душ и горячую еду, то я с радостью пойду с тобой, Рейм, и без всех этих штучек с руками, – заметила она. В её голосе звенел металл. – Прости, – промолвил он, растерянно глядя на неё сверху вниз. До сих пор в его голове не унималась мысль о том, что её волосы были так коротко стрижены. Кажется, Брейку они нравились, пусть он никогда и не говорил об этом. «Брейк…» – Рейма внутренне передёрнуло от этой мысли. Лэтти и Зарксис – два самых сложных человека в этом мире. Если они встретятся, что же случится? Ему было даже страшно думать об этом. Он давно перестал понимать Шляпника, но что-то подсказывало ему, что если эти двое встретятся, то случится что-то ужасное. Ужасное для него, и он эгоистично подумал о том, что никогда этому не даст произойти. – Так мы идём? – спросила она, и он лишь тогда заметил, что она ёжится в своём плаще, будто от холода. Ему же было жарко. Настолько, что он даже вспотел. – Пойдём дворами, – тихо отозвался Рейм и свернул в переулок. Его эго мгновенно отозвалось аплодисментами. «Молодец, Рейм. Продолжай в том же духе, и ты станешь параноиком-маньяком», – горько усмехнулся своим мыслям парень. – Ты не включил свой режим психолога. Это странно. У тебя горячка? – спросила Лэтти, когда он ногой отодвинул перед ней коробку с мусором, который кто-то выставил в переулке. Она легко протиснулась между завалами и теперь смотрела на него по другую сторону баррикады, чуть склонив голову набок. Это картина напомнила ему книгу о детективах, идущих по следу преступника. – О чём ты? – отозвался он, вполне правдоподобно вскидывая в удивлении левую бровь. Лэтти засмеялась и убрала с лица прядь волос. Её глаза в полумраке блестели озорным огнём. – Я ждала вопросов, а ты молчишь. Это так странно, что я даже не удивляюсь тому, что мы идём по мусору вместо нормальной улицы, – протянула она, отходя чуть назад, чтобы дать ему место спрыгнуть с коробок. Он отряхнул руки и встал перед ней, задорно улыбающейся. На миг ему показалось, что она чего-то от него ждёт, но с досадой понял, что ошибся. Лэтти прыснула, прочитав на его лице разочарование. – Это очень романтичное место, Рейм, – вдруг став серьёзной, произнесла девушка. Её голос прозвучал чуть тише обычного, подбородок вскинулся вверх, поднимая её лицо навстречу его взгляду. Он задохнулся, встретившись с ней глазами. – Не думаешь? Всегда хотела написать книгу. Где главные герои в конце умрут. – Зачем? – спросил он, когда она двинулась по переулку дальше. Его шаги глухо отражались от стен, но её – нет. Она шла совершенно бесшумно. – Потому что плохой конец всегда запоминается лучше, чем хороший. Да и в жизни не бывает никаких хэппи эндов, – просто ответила Лэтти, и Рейм неожиданно понял, что она говорит о них. О том, что произошло с ними десять лет назад. Никакого хорошего конца. Но они живы, и эта мысль вселяла в него надежду на продолжение книги. – Куда дальше? – спросила она, остановившись на углу дома. Он выступил вперёд и повёл её за собой, стараясь не оглядываться назад. Сама мысль о том, что Лэтти идёт в его дом, сбивала его с толку. Он до сих пор не верил в то, что она так легко согласилась с этой идеей. Лэтти заставляла его волноваться и постоянно сомневаться. А ещё – отвлекаться. Он едва не пропустил нужный поворот, когда задумался о том, где она была столько лет. Вопрос о том, как она спаслась, он хранил глубоко в мыслях. – Что с той квартирой? – спросила Лэтти, выдёргивая его из размышлений. Он как раз искал ключи в кармане, когда она заговорила с ним после долгого молчания. Беседа между ними не вязалась. Никто из них не знал, что говорить. Или не знал только он, а она хотела молчать. – Её снимает один из наших сотрудников, – тихо ответил Рейм, поворачивая в замке ключ. Раздался щелчок, и он повернул ручку, ступая в тёмный коридор своей скромной квартиры. – Проходи, – проговорил он, оборачиваясь назад, но Лэтти за спиной не было. – Ого, а у тебя здесь уютно. – Её голос раздался из соседней комнаты, и сердце на миг оборвалось от облегчения. Он думал, что она ушла. Снимая с плеч пальто, он взглянул на тёмный плащ, висящий на крючке. Когда Лэтти успела так быстро его скинуть и пройти мимо? Она стала бесшумной и быстрой, не такой неуклюжей, как прежде. Даже в её взгляде больше не осталось смятений и тревоги за себя, свою память и других. Какая-то жёсткость отливала в каждой её улыбке, и сердце обливалось кровью от этих мыслей. Но он предпочёл боль спокойствию и тихо радовался тому, что стал первым, кто появился в её жизни спустя столько лет. – Ну, что у нас на ужин? Рейм замер на пороге гостиной, почти открыв рот от удивления и шока. Лэтти сидела в кресле, закинув ногу на ногу и откинувшись на спинку, по-хозяйски обвивая пальцами деревянные наконечники подлокотников. Но его поразило не столько это, сколько то, во что она была одета. Ему ещё никогда не приходилось видеть настолько короткой юбки, какая была у Лэтти. Чёрная, пышная, с белым кружевом, выглядывающим из-под подола, она отлично подходила к белоснежной рубашке с пышным жабо, кончавшимся на чёрном корсете, подчёркивающим небольшую грудь. Эта одежда напомнила ему её форму Пандоры, в которой она ходила, если бы не этот кожаный корсет и откровенно расстёгнутые верхние пуговицы рубашки. Из-под ворота он прекрасно видел её острые ключицы и часть серебряной цепочки. Чёрные чулки почти не прикрывали её бёдер, кончаясь выше колен, и эта вызывающая поза, в которой она сидела, заставила его невольно покраснеть. Обычно девушки носили одежду, скрывающую от глаз мужчин их тела, но Лэтти, казалось, своим выбором бросала обществу вызов. Рейм знал, что она смаковала его реакцию, медленно постукивая тонкими пальцами по деревяшке подлокотника, но не смог скрыть того волнения, что она вызвала у него своим видом. От неловкости, повисшей воздухе из-за него, ему стало совсем стыдно. – Если ничего нет, то можно поймать голубя. Раньше из них делали пироги, ты знал? Я заметила, что на балконе у твоей соседки полно птиц сидит. – Что? – опешил Рейм. Лэтти хмыкнула и легко поднялась с кресла. – Я говорю, что мы можем поймать голубей, – повторила она. – Я это слышал, – признался он, чувствуя лёгкое раздражение. Лэтти открыто смеялась над ним, и, даже испытывая к ней тёплые чувства, он не мог унять поднявшийся в груди его гнев. Когда её пальцы коснулись его щеки, он вздрогнул и подался назад, с ошеломлением глядя в её лицо, появившееся неожиданно близко. – Ты хочешь знать, что случилось, Рейм? Да? – мягко спросила она, убирая от его лица руку. – Хочешь знать, что со мной было тогда? И… про это ты тоже хочешь знать? – она медленно провела рукой по жабо, спускаясь пальцами к корсету, и её ладонь замерла у груди – там, где десять лет назад её хрупкое тело пронзил клинок Брейка. – Зачем? Зачем он это сделал? – почти задыхаясь, спросил Рейм, и губы Лэтти тронула горькая усмешка. Она отстранилась от него и подошла к окну, глядя сквозь мутноватое после дождя стекло на соседний дом, до которого было всего несколько метров. – Чтобы спасти, – отозвалась, наконец, девушка, касаясь пальцами холодного стекла. Её одинокая фигура у окна показалось ему невероятно хрупкой и ранимой. Ему вдруг захотелось прижать её к себе, крепко обнять и пообещать, что всё будет хорошо, – настолько потерянной и одинокой она выглядела на фоне окна. – Кого? – хрипло спросил он, ощущая странное волнение, как от прикосновения к чему-то таинственному, великому и неизведанному, к чему-то прекрасному и невероятно хрупкому. – Себя, – отозвалась она, поворачивая к нему своё лицо, переполненное тоской и грустью. Но лишь на миг, а затем её карие глаза зажглись огнём, и на алых губах заиграла озорная улыбка. Лэтти решительно вскинула раму окна вверх и демонстративно закинула ногу на подоконник. Рейму показалось, что перед ним промелькнула вся жизнь. – Ты что делаешь?! – закричал он, бросаясь к окну в тот момент, когда обе ноги девушки перевесились через край. Лэтти засмеялась и спрыгнула на карниз. Его сердце глухо и часто застучало в груди. – Лэтти, ты что… Ты с ума сошла?! – Я вижу жирную птицу, – пропела она и только хотела двинуться влево, как он схватил её под руки и буквально вволок обратно в комнату. На тумбочке у окна что-то опасно загремело, и он ощутил, как начинает стремительно приближаться пол. Глухой удар спины о ковёр и вспышка боли на миг помутнили его рассудок. Он резко выдохнул остатки воздуха из лёгких и открыл глаза, ощущая под пальцами рук ворс ковра. Его очки накренились, и чьи-то пальцы вернули их на место. Когда его взгляд сфокусировался, он увидел перед собой Лэтти, с усмешкой на губах сидящую перед ним на полу. Её стриженые волосы развевал ветер из открытого окна. – Никогда не ставь мебель так близко к окнам, – притворно назидательным голосом произнесла она и попыталась встать, но он схватил её за руку, не позволяя подняться. Под пальцами остро ощущался частый пульс. Рейм заглянул в её лицо, и Лэтти мягко улыбнулась. – Надеюсь, ты не ушиб себе копчик, – промолвила она и поднялась, без затруднений освободив своё запястье из его хватки. Он до сих пор ощущал тепло её кожи на пальцах, и внутри него всё странно сжималось. С трудом выровняв дыхание, Рейм взглянул на неё, закрывающую окно обратно, и поймал на себе её понимающий взгляд. – Он действительно спасал себя, – ответила на его немой вопрос Лэтти. – Потому что только так я могла спасти его от гнева Бармы. «Что?» – он замер на полу, вытаращив на неё глаза. Лэтти тихо хмыкнула и протянула ему руку, чтобы помочь встать. Когда он шевельнулся, в спине больно стрельнуло, и он поморщился под её насмешливым взглядом. – По-моему, ты скоро развалишься, Рейм. Тебе нужно больше двигаться. – Не уходи от темы! – Он испугался своего голоса, прозвучавшего так громко и отчаянно, словно он тонул, а у него выдёргивали из-под носа круг. Лэтти изумлённо раскрыла глаза шире, а он невольно сжал пальцы в кулаки, собирая всю свою решимость. – Что ты говоришь?.. Почему ты и… спасти… Почему? Он с надеждой и болью взглянул ей в глаза. Лэтти молчала, рассматривая его лицо, бледные щёки и плотно сжатые в ожидании губы. Рейму показалось, что прошла целая вечность, прежде чем она ответила ему, но сразу после первых слов его сердце ухнуло вниз. – Я не ела с самого утра. У меня уже желудок прилип к позвоночнику, – пожаловалась девушка, направляясь к дверям из гостиной. – Где у тебя кухня? За это время я хорошо научилась готовить! – Лэтти. Она остановилась на пороге и взглянула на него поверх плеча. Он поймал её взгляд и судорожно втянул ртом воздух, справляясь с безумным желанием подойти и хорошенько встряхнуть её за плечи, чтобы выбить эту дурь. Откровенное лавирование прочь от важного вопроса, что висел перед ним столько лет, раздражало его даже больше этих странных шуточек и насмешливых взглядов. – Ой-ёй, как угрожающе, – хмыкнула Лэтти, но голос её чуть дрогнул. Ухватившись за это, как за нить Ариадны, Рейм решительно шагнул к ней навстречу, но замер, не пройдя и трёх шагов. Лэтти сжала пальцы на дверном косяке, и в глазах её сверкнули молнии. – Где кухня? – мягко спросила она, но эта мягкость в её голосе была притворна. Он нервно сглотнул, ощущая дрожь по телу, и показал рукой на двери, что были видны из гостиной. Лэтти благодарно улыбнулась и исчезла в коридоре. Только после этого он позволил себе вдохнуть свежего воздуха. Было предельно ясно, что тема Брейка и Бармы – запретна. – Истинная кухня холостяка, – произнесла Лэтти, качая головой, когда он вошёл на кухню. Она отпустила дверцу шкафа, выставляя на столешницу хлеб и сыр, про который он совсем забыл. – Ты не любишь мясо? – Нет, люблю, – отозвался он, наблюдая за тем, как она достаёт из верхнего шкафчика нож, будто зная, что он там есть. – Просто на работе столько дел, что совсем нет времени думать о том, что есть на ужин. – То-то же у тебя одни кожа да кости, – хмыкнула девушка, нарезая сыр. Движения её рук были ловки и быстры. Он невольно залюбовался тем, как она нарезает удивительно ровные кусочки сыра, чувствуя, как отзывается на приятный запах его желудок, с обеда не видевший и крошки. Эта картина напоминала ему молодую супружескую пару. – Как думаешь, есть в этом доме что-нибудь кроме хлеба и сыра? – спросила она, и Рейм виновато пожал плечами. Лэтти улыбнулась и взглянула на окно. У него всё внутри сжалось. – Только давай без голубей. – Это же была шутка, Рейм, – отозвалась Лэтти, тихонько посмеиваясь, и поставила перед ним большую тарелку с бутербродами. На плите подогревался чайник. – На самом деле я не знаю, как делать пироги из голубей, да и у соседки их не было. – За… Зачем ты тогда туда полезла?! – Проверяла твоё чувство юмора, – просто ответила девушка, опускаясь на стул напротив него. – Приятного нам вегетарианского аппетита, – пропела она, подцепляя с блюда один бутерброд. Её губы при этом скользнули в улыбке. – Ты до сих пор ходишь в ту пекарню, – произнесла она, когда он почти доел свой первый бутерброд. На миг его руки замерли возле тарелки, так и не достигнув еды, но потом чуть дрожащими от волнения пальцами он взял хлеб с сыром и поднёс к себе ближе. – Почему? – Потому что там вкусные пирожные, – ответил Рейм, чувствуя, как ускоряется его пульс. Он просто не мог сказать ей, что ходил туда ради того, чтобы вспомнить о ней и о том, как они ели здесь когда-то пирожные. Он и Лэтти. Не Брейк, который должен был сводить её в пекарню. От этой мысли в груди потеплело. – Врёшь ты, – хмыкнула Лэтти, чуть качнув головой. Задорные огоньки в её глазах стали лишь ярче. – Я пришла туда сегодня потому, что это дало мне хоть ненадолго, но почувствовать себя дома. У меня его слишком долго не было. Рейм застыл с поднесённым ко рту бутербродом и уставился на девушку, с равнодушным видом жующую хлеб. Она смотрела куда-то в сторону, подперев одной рукой голову, и сначала могло показаться, что ей скучно, но Рейм знал, что это не так. Как знал и то, что для тех, кто не виделся столько лет, их встреча и её продолжение так странны и необычны, как будто они вовсе никогда не расставались. Как будто ничего не произошло. Лэтти словно не желала создавать никакой атмосферы радостной встречи, и он понимал, почему. – Тогда, когда мы с тобой говорили о… том, кто я. – Казалось, что ей с трудом дались эти слова, будто она подавилась ими при произношении. – Я говорила тебе о своей семье. На самом деле мои настоящие родители продали меня в публичный дом, так как огромные долги могли закончиться для всех нас каторгой. Для них, не для меня. Думаю, моя судьба сложилась бы иначе после их ареста. Я бы попала в приют, но не в бордель. Однако… всё же последнее стало моим новым домом. Домом, который так называть даже мерзко. Рейм задохнулся от её слов. Он широко раскрыл глаза, не веря собственным ушам, в то время как Лэтти с таким безразличным видом сидела напротив него, спокойно поедая бутерброды, словно рассказывала о погоде. Он не верил не столько в то, что она внезапно решила рассказать о себе, сколько в то, что родители могли так ужасно поступить со своим ребёнком. Он плохо представлял себе публичный дом, но от одного названия в его жилах стыла кровь. Он взглянул на Лэтти, и желудок его скорбно сжался. Её предали собственный отец и мать. – Лэтти, мне… так жаль, – задыхающимся голосом произнёс он. – Я знаю, – она покачала головой с какой-то досадой и сожалением. – Ты всегда принимал чужую боль, как свою. Это лучшее и худшее качество в тебе, Рейм. Другие им пользуются, пользуются твоей добротой и пониманием, и даже я сейчас это делаю, использую тебя. Потому что я эгоистична и жестока, во мне больше нет света, что так тебя привлекал. Между нами теперь пропасть, и мост через неё не построишь. – Как ты… как ты так только можешь говорить? – он сжал пальцы рук в кулаки на столе, чувствуя, как скручивает всё внутри от её слов. Лэтти неотрывно смотрела ему в лицо взглядом, от которого пробирало до дрожи, – взглядом холодным, как лёд. Он задыхался под ним, терял последние крупицы самообладания и терпения. Сейчас ему хотелось только одного – заставить её понять, что она ошибается. – Я не хочу тебе лгать, Рейм. Не хочу тешить тебя ложными надеждами. Ты приютил меня, был так со мной добр, а я посчитала вполне нормальным этим воспользоваться, но сейчас… То, как ты смотришь на меня, – это доставляет неудобства. – Но всё это время ты так улыбалась, смеялась. Будто ничего не было. Тебе было весело, я знаю. Твой смех был настоящим. Всё было настоящим, Лэтти! Нет никакой пропасти и стен тоже, есть мы, ты и я, и между нами никакой преграды нет! – он потянулся вперёд, желая взять её за руку, но она резко отодвинулась на стуле назад и встала. В глазах её застыло странное чувство. – Пожалуй, мне стоит уйти. – Нет! – он бросился к двери, преграждая ей путь. – Останься. Уже слишком поздно. Улицы Риверры ночью опасны. – Я вполне могу о себе позаботиться, – сухо отозвалась девушка, но Рейм решительно мотнул головой, отрицая её слова. – Нет, ты не была здесь столько лет. Риверра изменилась, Лэтти. Здесь больше не так безопасно, как прежде. Здесь и раньше было опасно, но теперь… Нелегальные контракторы стали частым явлением. – Если тебе так хочется провести со мной ночь, то мог бы так и сказать, – произнесла девушка, и Рейм ошарашенно замолк, уставившись на неё во все глаза. Лэтти стояла, насмешливо скривив губы, и это выражение лица вызвало в нём волну облегчения. – Ты останешься… – выдохнул он. Она устало отмахнулась от него рукой, давая понять, что у неё больше нет выбора. Но Рейм понял, что она уступила ему лишь потому, что в его голосе было слишком много мольбы. – Кажется, мне обещали душ, – напомнила она, и он почти благоговейно взглянул в её смягчившееся лицо. Лэтти не была так жестока, как утверждала. В её душе ещё полно света, но она приглушает его невидимой завесой. Её прошлое – часть этой ткани. Возвращаясь к нему постоянно, она никогда не сможет выбраться из клетки, в которую попала, вернув себе память. Рейм неожиданно понял, что не даст ей уйти. До тех пор, пока смятение в её душе не исчезнет. А он знал, что внутри неё разражается самая настоящая буря.***
Установившуюся с приходом ночи темноту рассеивал одинокий торшер в углу комнаты. Он бросал слабые тени на стены комнаты и на лица людей, бывших в гостиной. Лэтти лежала на диване, подложив руку под голову, и смотрела на Рейма, молчаливо сидящего в кресле рядом с диваном и уже долгое время задумчиво смотрящего куда-то сквозь неё. Она знала, о чём он думал сейчас, но не желала отвечать на эти вопросы, что застыли в его глазах, замерли на тонких губах, сжатых в линию. Не желала потому, что тогда ей придётся вспоминать о человеке, которого она так хотела забыть. – Где… где ты была эти десять лет? Его вопрос застал её врасплох. Она не ожидала, что он заговорит именно об этом, а не о том, что случилось той ночью в Пандоре, почему она вернулась, что собиралась делать и почему остригла волосы. Она думала, что, прежде всего, он спросит о нём, о семье, о Баскервиллях, о трагедии в Сабрие. Последняя мысль заставила её содрогнуться. Лэтти поджала колени к животу и спрятала от Рейма лицо за волосами. За эти десять лет её боль и ужас до сих пор хранились в душе. – Я была в другой стране, – устало ответила она. Рядом послышался шорох, и Рейм придвинулся ближе вместе с креслом, чтобы лучше её слышать. Его присутствие успокаивало её, но не так, как ей хотелось бы. – Где?.. – сдавленно спросил он, будто разговор шёл о чём-то важном и серьёзном. Она невольно хмыкнула и подняла лицо, впиваясь в глаза Рейма взглядом. Он чуть дрогнул, но в лице не переменился. Любопытство и понимание в его взгляде и слабой улыбке растеклись в груди чувством вины. – На родине твоего господина, Рейм. Потому что Барма преследовал меня все эти десять лет. Её слова повисли в воздухе. Лэтти буквально почувствовала, как напрягся всем телом Рейм, как сжались его пальцы на подлокотниках кресла, и увидела, как сдвинулись его брови и исчезла улыбка. Она видела это, не видя его лица, потому что слишком хорошо его знала. Потому что Рейм на фоне всего, что с ней было, был самым родным ей человеком. «Был», – напомнила себе Лэтти и приподнялась на локтях. – Сначала я оставалась здесь, в Риверре. Пряталась в самом бедном квартале города, среди отчаянных и нищих. Однако долго там оставаться было нельзя. Барма ни за что не позволил бы мне уйти после всего, что было. – Она провела пальцем по узору на подушке и посмотрела на Рейма, который сидел подле, затаив дыхание и немигающим взором глядя на неё. – Я уехала из страны, чтобы от него скрыться. – И ты… ты вернулась сюда, чтобы отомстить ему? Спустя столько лет? Чтобы… убить его? – не своим голосом спросил он, и Лэтти хмыкнула. – Мои цели и мотивы только мои. Я не собираюсь о них распространяться кому бы то ни было, даже тебе. Ты и так узнал слишком много. Я не собиралась перед тобой раскрываться. – Она перевернулась на спину и потянулась, с кошачьей грацией выгибаясь на диване. Рейм затаил дыхание, глядя на неё, и в висках его запульсировала кровь. Полумрак и совершеннейшая тишина комнаты создавали странно интимную атмосферу в гостиной, и, сидя совсем рядом с Лэтти, он чувствовал приятное волнение и трепет, чувствовал, что может позволить себе чуть больше, чем днём. Ночные разговоры, как писали в книгах, всегда более откровенны и искренни, а люди в темноте способны раскрыться пред другими так, как не раскрылись бы утром. – Я… не дам тебе его убить, – прошептал он, и Лэтти взглянула на него из-под ресниц, растягивая на губах улыбку. – Я знаю, Рейм. Я знаю. Мы с тобой не друзья. – Но и не враги. Мы не можем быть врагами, – покачал он головой, не сводя с неё глаз. Лэтти понимающе сверкнула глазами и села. На её лицо упал свет от торшера. Она манила его с такой силой, что он готов был забыть обо всех предрассудках. Теперь, когда прошло десять лет, и он стал старше, такие вещи, как то, что происходило с ним сейчас, совершенно его не пугали. Его пальцы дрожали, в груди трепетало сердце. Карие глаза оказались невероятно близко, что он заметил россыпь более светлых пятнышек по краям радужки, почувствовал её горячее дыхание на своём лице, запах волос и кожи, и голова закружилась от опьяняющего влечения, которое она в нём пробуждала. – Не надо, Рейм, – произнесла Лэтти со сталью в голосе, но сейчас ему было совершенно неважно то, что она скажет. Или подумает, или сделает. Он просто хотел её поцеловать, почувствовать вкус её губ, стать невероятно близким к ней, нуждавшейся в защите и заботе, как и прежде. Ему было наплевать на то, что она Баскервилль, что их враг, что замешана в Сабрийской трагедии. Ему было наплевать даже на то, что они не виделись десять лет, что она стала другой, что изменилась. Он любил её, любил так сильно, что принимал любую, и эти чувства не исчезли даже спустя столько времени. Рейм наклонился к её лицу ещё ближе. Его губы почти коснулись её полураскрытого рта, но в следующую секунду она отстранилась от него, опустив лицо, и он почувствовал прикосновение губ к её мягким волосам, их запах и тепло её тела. Но никак не жар дыхания и вкус поцелуя. – Ты и я – это то, что уже прошло, – произнесла она, заглядывая в его глаза. – Это прошлое, Рейм. В настоящем нас нет. – Прости меня. Я… я понимаю. Что было с тобой после того, как тебя продали в тот дом? – спросил Рейм, пытаясь сгладить ту неловкость, что повисла между ними. Он боялся отстраниться, боялся разрушить иллюзию доверия, но, находясь так близко к ней, он не мог думать трезво. Лэтти спасла его тем, что отстранилась первой, оставив между их лицами более метра расстояния. – Мне было четырнадцать, когда я сбежала оттуда. После этого я обрела новую семью. – Ты… стала Баскервиллем? Так просто? – Не просто. Всё совершенно было не просто, – покачала головой девушка и прикрыла глаза. По её лицу скользнула тень. Сабрие почти сто лет назад – никто не знает, как дорог был ей этот город и человек, который жил в огромном поместье Баскервиллей.Сабрие, январь 1716 года
– Не спеши так, иначе подавишься, – Глен опёрся щекой об ладонь и наблюдал за ней, сидя за столом напротив. Она прервалась, подняв взгляд на мужчину. Её глаза горели, и в чёрных зрачках отражалось пламя свечи, стоящей подле. Они сидели на кухне, не в столовой, и кухарка, точно курица-наседка, крутилась вокруг, поднося новые блюда и подливая молоко в кружку. С ней возились, точно со знатной леди, но это не так. Она не знатного происхождения. – Зачем вы привели меня сюда? – после минутного молчания поинтересовалась Лэтти, сощурив глаза. Во взгляде отчётливо читалось недоверие, но, тем не менее, куриную ножку из рук девочка выпускать не спешила. Глен выждал с несколько минут, смотря в карие глаза гостьи, и рассмеялся, хлопнув ладонями по столу. С грохотом из рук кухарки выпал половник, и она ахнула, хватаясь за сердце, когда Глен залился новым приступом хохота в ответ на ее реакцию. – Что за интересный ребенок! – вскликнул он, успокоившись. Махнув рукой, тем самым давая кухарке знак покинуть комнату, он выждал, пока она уйдёт, и поддался навстречу Лэтти через стол. – Что? – спросила она, откладывая в сторону мясо. – В принципе ничего, но, заметь, это ты вызвалась идти сюда со мной, несмотря на то, что едва ли вообще меня знала. – Вы предложили, и я пошла. Это всяко лучше, чем мерзнуть на улице, – с деланным пренебрежением отозвалась Лэтти, но Глен заметил, как порозовели её щёки. Подобрать на улице ребёнка в его планы не входило, но это дитя не было обычным. Золотые огни, что открылись ей, делали девочку особенной, делали её членом семьи, одной из Баскервиллей. Она не знала, насколько отличалась от других и как была близка к Бездне. Её глаза – карие, не алые, как у Лэйси, но их взгляд принадлежал человеку, которому пришлось повзрослеть раньше времени. Ребёнок и взрослый в одном теле, которое выдержит то, что не могло найти сосуда долгое время, – эта девочка принесет ему желанные плоды. – Ты знаешь, кто я? – поинтересовался он, постукивая пальцами по дереву. – Да, я знаю, но… – Лэтти замолчала, опуская взгляд в тарелку. Воспользовавшись паузой, Глен позволил себе лучше рассмотреть девочку. На ней было платье карминового цвета взамен тому, в котором она прибыла в его дом. То было лёгкое, хлопковое, цвета слоновой кости с короткими рукавами и подолом до колен. Мужчина задумчиво сжал губы, вспоминая, где видел подобные платья. Это не было просто одеждой, это был знак того, что их тела не принадлежат им. В его поместье никогда не было гостей из того заведения, откуда сбежала эта девочка, но такие платья носят лишь те, что выполняют только грязную работу. Однако в пятнадцать лет они меняют свой наряд, чтобы взгляды мужчин отныне цеплялись за их декольте и сладкие улыбки на алых губах. – Ты хочешь остаться, верно? Остаться в этом доме? Потому что тебе скоро пятнадцать, – он растянул губы в улыбке, с хитрецой глядя на девочку. – Меня зовут Лэтти, – произнесла она, выпрямляясь. В её глазах отразилась необыкновенная для юного возраста решимость. Если бы Глен не ожидал этого, то удивился, однако его проницательный взгляд давно нашёл в этом юном создании черты необыкновенные, отличающие его от всех. – И я прошу вашего дозволения остаться в этом доме. – Хаха, забавная. Но с чего бы мне тебе разрешать? Приведи хотя бы один аргумент, и ты останешься здесь. Но если не сможешь, то так и будешь обслуживать мужчин всю свою долгую жизнь. Лэтти уставилась на него с долей сомнения. Пухловатые губы сжались в тонкую линию, выдавая напряжение, но Глен был уверен, что она справится. Ребёнок, который будет уничтожать, просто обязан справиться с этим заданием. – Золотые огни. Вы подошли ко мне со словами о них. – Лэтти сжала пальцы в замок, без колебаний заглянув ему в глаза в поисках подтверждения своего ответа. – Я особенная? Потому что точно не сошла с ума, и это не галлюцинации. Я в этом уверена. Глен едва удержался от того, чтобы не засмеяться. Он знал, что она поймёт. Поймёт то, что не больна, а необычна. Маленькая смышлёная Лэтти будет ценным образцом для его экспериментов. – Ты можешь остаться, Лэтти. Теперь ты часть этой семьи, но, прежде всего, я должен сказать тебе то, что не должны знать простые люди. – Он обошёл стол и опустил руку на спинку стула девочки. Лэтти чуть напряглась, но вида не подала, лишь с открытым интересом посмотрела ему в лицо взглядом, от которого на него накатила волна восторга. – Ты слышала когда-нибудь о таком месте, как Бездна? – щуря глаза, спросил он. Лэтти мотнула головой, поднося к губам кружку с горячим молоком. – Тогда позволь мне рассказать тебе об этом, – почти шёпотом произнёс Глен, наклонившись к её уху. Аметистовые глаза смотрели на неё пристальным, чуть насмешливым взглядом, улавливая любое изменение на её лице. Она знала, что своим рассказом он испытывает её, но едва ли легко было оставаться равнодушной к тому, что говорил Глен. Бездна, Цепи, Баскервилли – всё это казалось до невозможного сложным, непонятным и таким сюрреалистичным, но она верила. Искренне верила каждому слову этого мужчины, говорившему ровным и тихим голосом, словно боясь, что их услышат. – Твоё тело – бессмертно, – произнёс он. – Ты больше не одна из тех, рядом с которыми жила. Ты понимаешь это? Теперь ты леди, – Глен хмыкнул, откидываясь на спинку стула. – И сколько? Сколько ещё таких, как я? – хрипло спросила Лэтти, с трудом делая глоток молока, уже остывшего. – Достаточно много, – пожал плечами мужчина. – Каждый, кто становится членом этой семьи, – особенный. Но ты ещё не стала незаменимой её частью. Ещё рано, но когда твоё тело станет крепче, я дам тебе силу. – Силу? Какую силу? – детское любопытство, с которым она смотрела ему в лицо, заставило невольно улыбнуться. Но эта девочка не знает о его планах на неё. Она знает лишь малую часть того, о чём должен быть информирован Баскервилль. – Со временем узнаешь, а пока тебе нужно отдохнуть. Ложись спать, Лэтти. Та комната отведена тебе, поэтому ты вольна делать с ней всё, что хочешь. – Глен улыбнулся, заметив возмущение на лице девочки. Ей не хотелось идти спать, но сон полезен детскому организму. Пройдут года, прежде чем это тело будет способно выдержать силу Цепи, а пока нужно сделать всё возможное для того, чтобы оно окрепло. – Спать, Лэтти, спать. Она обиженно надула губы, но послушно вышла из-за стола, в нерешительности глядя на посуду. Он дал ей знак идти, не беспокоясь ни о чём, и, чуть помешкав, девочка ушла. Глядя ей вслед, Глен невольно улыбнулся, щуря по привычке глаза. Три года, через три года он покажет ей Врата. Однако лишь в том случае, если его собственное тело к тому времени не умрёт.***
Лэтти слегка приоткрыла глаза, разглядывая сквозь ресницы часть комнаты, которую было видно с дивана. В гостиной было ещё темно, и девушка предположила, что, возможно, на часах только четыре или пять часов утра. Приподнявшись на локте, она почувствовала, как сползает с плеча на талию плед, и села, сонным взглядом осматриваясь вокруг. Квартира Рейма. Она всё же осталась здесь на ночь, а не стоило. Ей нужно уйти и затеряться в Риверре – город большой, никто её здесь не найдёт, если она этого не захочет. Она не хочет. Не сейчас и не теперь. Ей нельзя хотеть остаться, потому что она им больше никто, всего лишь Баскервилль. Лунетт должен был отвести её в Пандору, ведь она попалась ему так легко и просто. Это огорчало, но в глубине души Лэтти была рада, что его рука поймала её ладонь и остановила, не дав скрыться. Возвращаться больно, вспоминать – тоже. Боль везде, куда ни посмотри. Она научилась с ней жить. Единственное, что не в её силах, – отречься от того, что было. Лэтти аккуратно отложила в сторону плед и поднялась с софы. Тело затекло, и пришлось немного помахать руками, чтобы размять затёкшие мышцы. Убраться отсюда, пока Рейм спит, – это будет лучший выход и для него, и для неё. Видеть то, как он смотрит на неё с надеждой, ища прошлое, больно. Она всегда прятала в себе эти чувства, но сейчас не может. Или просто не хочет?.. Рейм совершенно сбивает её с толку. Ей стоило убежать от него, едва заметив в том баре. В её планах нет Лунетта и нет желания оставаться, так не должно быть. Не должно. – Лэтти?.. – он застыл в дверях своей комнаты, поправляя очки на носу. Взъерошенные после сна волосы выглядели нелепо, учитывая постоянную серьёзность выражения лица Лунетта. Лэтти замерла у дверей с плащом в руках. Он её не сможет ни остановить, ни задержать, ни поймать. Она сильнее, быстрее, более ловкая. Рейм не из отдела по поимке нелегальных контракторов. Он безвреден, но, даже зная это, она не может подавить в себе страх. Сейчас Лэтти боялась, что не сможет уйти. – Почему ты уходишь? – Рейм, наконец, понял, что она собиралась сделать, и шагнул навстречу с явным намерением преградить путь к дверям. Лэтти отошла в сторону, пропуская его к выходу, и тут же дёрнулась наперерез, сообразив, что сейчас потеряет единственный шанс уйти. Она не в ладах со своими желаниями. – Мне здесь не место, – как можно холоднее произнесла она, накидывая на плечи плащ. Бежать, как можно дальше отсюда, дальше от Рейма, от Риверры, от Пандоры – от всего, что она потеряла десять лет назад. Лунетт изменился, и она – тоже. Всё меняется в этом мире. И забывается. «Забудь», – напомнила себе девушка и решительно шагнула к двери. – Я должен был арестовать тебя и доставить в Пандору. Ты понимаешь это, Лэтти? – он заслонил собой дверь, перекрывая выход, и прижался к двери спиной. Лэтти едва не застонала, когда увидела, с каким выражением лица он застыл перед ней. – Я нарушил столько правил, чтобы ты оказалась здесь. В этом месте…безопасно. Ты можешь оставаться здесь… – Нет. – Лэтти чуть склонила голову набок, поднимая на него взгляд холодных карих глаз. Так смотрела когда-то Лэтти из прошлого – настоящая Лэтти, которой пришлось стать «прошлой» из-за Сабрийской трагедии. – Я не могу здесь оставаться. – Почему? – Рейм вдруг шагнул к ней навстречу и, прежде чем она успела отшатнуться, опустил ладони ей на плечи, плотно их сжимая. – Почему? – Рейм. Отпусти. Меня. – Она говорила это, тщательно выговаривая каждое слово, и что-то в её голосе заставило его отступить. Рейм бросил взгляд на свои руки и сжал пальцы в кулаки. Не так должно быть сейчас. Не так. – Пропусти меня. – Лэтти набросила на плечи плащ и натянула капюшон. Последнее, что она может сделать для человека из прошлого, – стать его прошлым. – Не говори никому о том, что я в Риверре. – Ты всё же приехала сюда ради кого-то? – спросил Рейм, всё так же стоя у дверей и преграждая путь. Она подняла голову и заглянула в его глаза. Почему люди не меняются? Именно такие люди, как Рейм? Потому что ей невыносимо больно видеть, как её прошлое и настоящее сталкиваются друг с другом. – Отчасти, – уклончиво ответила она. – Ради… него? – он отступил, открывая её взору дверь, но Лэтти замерла в нескольких метрах от выхода, не сделав и двух шагов. Рейм удивлённо вскинул брови, а она с досадой и болью во взгляде посмотрела поверх его плеча и тут же взяла себя в руки. Но эти чувства, мелькнувшие на её лице, заставили его задохнуться, и Рейм обернулся назад. На пороге его дома стоял Шляпник.