***Франклин***
Дёрти-Стрит ещё когда только начала появляться на картах города, приобрела репутацию «тёмной улицы». Как сейчас помню, выйдешь вечером покурить, а со двора слышны крики, скулёж, скольжение кросс по асфальту, иногда звон пощёчин, а бывало и удары чего-то металлического по человеческой плоти. Аж тошнит.
Я был самым простым парнем: тихий, из самой обычной семьи, с самым обычным окружением, не курил, не выпивал, не срывал уроки. В общем-то моя рутина не отличалась чем-то...специфическим. Ну а что? В то время я ещё не понимал, что я другой. Что я не такой, как все. Что я...особенный. Да, хорошее слово.
В те юные года я не понимал, что особенный.
Я был простым, хилым, скучающим мальчиком, очень замкнутым, предпочитающим больше слушать, нежели говорить. Наверное, именно из-за моей молчаливости ко мне и тянулись люди. Не хочу хвастаться, но я мастерски хранил тайны. Я очень мало улыбался. Почти ничего не могло вызвать во мне улыбку. Не знаю, с чем это связано. То ли с тем, что всё было одинаково изо дня в день, то ли из-за окружения, с которым не особенно тянуло продолжать общение, то ли из-за начитанности, ввиду которой мне претила сама мысль, что я часть такого...такого отвратительного...вонючего...прогнившего насквозь... Да, вот оно, нужное слово! Прогнившего... Прогнившая насквозь и отправлявшая собой всё, до чего только не прикоснётся, наша Дёрти-Стрит.
Хах, чувствуете? Стало легче. Кажется, даже улыбнулся...совершенно искренне.
Насчёт противоположного пола. Одному чёрту известно, что во мне находили местные девчонки. Всё лезли и лезли, пытались поцеловать или же ублажить. Тошнит от такого поведения. Мерзко. Просто отвратительно. В конце концов, я в какой-то мере отличал тех, что хотели действительно со мной что-то замутить, и тех шалав, которые просто издевались, подкатывая ко мне. Я не был полным лузером, но и крутым меня было не назвать. В один день ко мне подошла Глэдис, местная красотка, девушка моего приятеля (хоть я и не считал его таковым). Я удивился, ведь у неё был такой классный парень, самый популярный пацан в школе, на минуточку! Но всё оказалось очень просто: этот червь, его, кстати, Форсайт Джонс звать (в то время именовал себя ЭфПи) поспорил с Глэдис, мол, сможешь ли переспать с тем тихоней? Не смогла.
Я очень любил читать. Причём конкретно психологию. Так интересно узнавать что-то о внутреннем мире человека, о манипуляциях и других фокусах с разумом! До сих пор от такого в восторге. Из-за любви к чтению, я очень много времени проводил в библиотеке. Миссис Смит, библиотекарша, даже запомнила меня...и мои книжные вкусы.
Благодаря познаниям в психологии, я смело спорил с учителями и, как следствие, срывал уроки. Ну если они были не правы, я виноват? Вот я тоже считаю, что нет. Ещё часто следил за поведением своего окружения, задумывался, анализировал...делал выводы, но не решался им следовать.
В какой-то момент, помню эти моменты, словно они произошли вчера, я проходил вдоль стадиона и заметил, как ЭфПи, вместе со своими дружками, поставил какого-то ботана на ворота и нацелился на него мячом для регби. Ну я подошёл, чтобы, так сказать, изучить случай поподробнее, а Джонс протянул мне свой снаряд, и говорит:
— Хочешь попробовать?
Я, естественно, начал ломаться, поскольку на тот момент был фанатом метода наблюдения, а не эксперимента, но под давлением ЭфПи согласился. Взял мяч. Сжал его. Нацелился в ботана. Бросок и точное попадание в обвисшую из-за лишнего веса грудь.
Я не обращал внимание на довольные возгласы компашки Джонса и самого его, кстати, но всё равно их слышал. Кинул ещё раз. И ещё. И ещё. Меня поражало, что этот толстяк ничего не делает. Тогда я подошёл к нему и спросил:
— Ты что? Не будешь сопротивляться?
— Разве я могу? — с псевдопечальным видом ответил мне ботан. Тогда я, опять же ради интереса, предложил:
— А давай я тебя запишу в секцию бокса? Борьбы? Футбола? Чтобы ты мог дать отпор.
Но этот слизняк только отнекивался. Я отошёл, посмотрел на него и, замахнувшись, что есть силы кинул мяч ему в солнечное сплетение. У пацана даже слёзы выступили, настолько сильно я бросил. Джонс начал хлопать. Вместе с ним и другие парни. А я... А что я? Я подошёл снова к этому бедолаге и решил попробовать заново. И снова ничего... Это было странно, но я почувствовал новую волну облегчения: я приложил все свои силы, чтобы помочь ему, я сделал всё, что мог, и теперь жалеть точно не о чем.
Я впервые в своей жизни последовал выводам, прозвучавшим в едином вопросе: «Зачем протягивать руку помощи тому, кто за неё не схватится?» И, взяв в руки мяч, пульнул его в ботана снова. Без сожалений, без лишних размышлений.
После такой глубокой и, что самое главное, здравой мысли, которую я укрепил уже тем, что применил её на практике, я осознал, что должен фиксировать все свои рассуждения, иначе не выдержу и точно однажды сорвусь. Нашёл толстую тетрадку, которую должен был использовать для предмета. Но я считаю, что переосмысление себя и всего вокруг важнее какой-то там математики. Так вот, взял тетрадку, сел в углу комнаты и принялся писать чёрной пастой:
«20 марта. 1990 год.
Первое откровение. Мир прогнил.
Мои друзья не являются моими друзьями. Что Джонс, что его компания, что его жертвы — все они гнилые. Гнилые душой, гнилые внешне, гнилые всем. Слова, вылетающие из их уст, гнилые. Одежда, что они носят, гнилая. Мысли, чувства, эмоции, поступки тоже гнилые.
А что значит гниль?..
Ох, написал, не подумав. Но да ладно, объяснение простое: гниль в моём понимании по отношению к живому человеческому телу — это процесс духовного, нравственного разложения того, что было когда-то полноценным человеком. Ого! Хорошо, однако, я сказал! Буду отталкиваться от этого определения всякий раз, когда буду обзываться.
Кстати, сегодня я попробовал себя в роли хулигана, издевающегося над слабым козлом отпущения. Мне непонятно, почему он ничего не делает? Почему позволяет себя мучить? Ведь не похоже, чтобы ему это нравилось.
Я не выдержал и сорвался. Но я не виноват! Он был не против. Разве меня можно винить при взаимном согласии обоих? Вот и я думаю нет.
После этого случая я прозрел. Я понял, что все люди в этом грёбаном, порочном мире гнилые. Все, но только не я. И объяснение тому простое. В отличие от них всех, я не убиваю свой организм наркотой, курением и алкоголем. Я не промышляю преступными действиями или даже простыми издевательствами. Более того, я не фанат совать свой член в чужие, не проверенные медицинскими анализами вагины, при этом не будучи знакомым с человеком хотя бы до уровня доверия. А таких у меня...чёрт, ни одного рядом. Именно поэтому, ввиду всего вышенаписанного, я, как сообразительный и, что не менее важно, правильный мальчик, принял взрослое серьёзное решение...
Я решил взять всё в свои руки!»
Последнее я специально выделил. Ну а что? У меня самые чистые намерения! Исправить мир, сделать его лучше. Разве это плохо? В конце концов, кто, если не я?
В общем, я начал вести дневник. Активно вёл его. Каждый день записывал что-то. Даже если это что-то маленькое и его с трудом можно назвать значимым. Фиксировал своё состояние. И, перечитав эту главу, ну, со своим состоянием, я отметил в себе несколько ярко выраженных эмоций: агрессия, рассеянность, хладнокровие, безжалостность.
Первое время мне было страшно. Я старался успокаивать себя, держать в руках, хотел измениться. Но потом, когда Джонс пригласил к себе в компанию, я понял, что это даже неплохо.
К слову, в тот же день меня посетила ещё одна мысль: «А что, если попробовать поэкспериментировать с женщинами?» Да, а что? Нужно же как-то быть своим среди чужих? И вообще, всё ради эксперимента, ради науки. И тут-то мне на руку сыграла «дружба» с ЭфПи. Я попросился с ним на вечеринку. Там он познакомил меня с одной куртизанкой (по-другому назвать её не могу, слишком уж была раскованная), подругой его девушки.
Мы уединились у неё. Она стянула с меня брюки, начала делать минет, а я смотрел и понимал, что...ничего не чувствую. Вот прям совсем. Абсолютно всё равно. Нет, я, конечно, не кинул её, не ушёл, довёл до конца, нехотя нацепляя на себя презерватив, и на этом нашей истории конец.
Я испугался. Подумал: «А я, случаем, не гей?» На следующий день побежал в библиотеку, попросил книгу с подобным содержанием. Миссис Смит удивилась, но промолчала. Я начал читать. Читал быстро, старался успеть до следующего урока и, наконец, нашел то, что могло бы мне пригодиться.
После физкультуры, когда в зале не осталось никого, кроме меня и Джонса, я незаметно толкнул ЭфПи в воду, прекрасно зная, что он не умеет плавать. Прождав несколько секунд его метаний, бросился в воду и вытащил. Пользуясь его бессознательным состоянием, наклонился, пару раз поцеловал...кажется, ещё чуть-чуть и меня стошнит! А потом сделал искусственное дыхание, и он...выплюнул воду изо рта, прокашлялся и открыл глаза. Господи, даже сейчас, вспоминая наш поцелуй, хочется пойти и выблевать. Ничего отвратительнее я в жизни не делал! А этот придурок подумал, что я его спас (так всё и планировалось), потому поблагодарил и ушёл одеваться. Мне стало настолько мерзко, что я даже язык с мылом отмывал!
Но зато успокоился. Я не гей. И даже не бисексуал. Просто не нашёл пока ещё свою девушку. Чистую, красивую и скромную. Как я сам.
На следующий день я снова пошёл в библиотеку. Взял новую книгу, подошёл к столу библиотекаря и, уверенный, сказал, даже не посмотрев на работника:
— Миссис Энни, мне эту книгу.
— Извини, мама отошла, — неожиданно раздался незнакомый нежный голос.
Я поднял глаза и застыл. Худенькая афроамериканка сидела за компьютером, заменяя миссис Смит. Её афро кудри были убраны в низкий хвост, мягкие (я будто знал, что они такими будут!) губки растянуты в неловкой улыбке, взгляд отвела в сторону, убирая один из выпавших локонов за аккуратное ушко. Господи, в тот момент я понял, что впервые вижу что-то прекрасное в своей жизни. Чуть помедлив, она назвала мне своё имя. Ребекка. Ребекка Смит.
Как типичный влюблённый мальчишка, я завёл одну руку в карман и, покачиваясь на пятках, глупо улыбаясь, протянул книгу, смущённо говоря:
— Мне эту, пожалуйста.
— Хорошо.
Всё каким-то странным образом изменилось. Как это там говорят...приобрело краски. Я стал чаще захаживать в библиотеку, в надежде увидеть Её. Забывал про Джонса с его компанией (Ребекка в отличие от этих лицемеров была настоящей, чистой). Я даже на какое-то время прекратил вести дневник наблюдений и экспериментов. Не чувствовал в этом необходимости. Мне было хорошо.
Но вот неожиданно, когда я снова шёл к своей Музе, к своему Ангелу, ЭфПи взял меня за руку, отвёл в сторону и так оскорбил моё чудо... Называл её слишком скромной, тихоней и крыской, обзывал миссис Смит, покрыл их обеих слоем отборных матов. Тогда я не выдержал и что есть силы ударил этого ублюдка в челюсть. Он чуть не упал. Вовремя дружки удержали. Сразу начали подначивать его дать сдачи, но Джонс только отряхнулся и отрезал:
— Нет, он мужик, — а после подошёл ко мне и, похлопав по плечу (лучше бы я тогда сломал ему руку), добавил: — Ты это, заканчивай давай дурью маяться. Мужская дружба ценнее и важнее какой-то бабы.
— Если бы это правда была мужская дружба, ты бы так не говорил, — ответил я ему и ушёл.
Годы шли. Школьная пора уже была позади. Ребекка забеременела, я ей сделал предложение, и всё у нас хорошо...было...до того момента, пока мои родители не узнали об этом. Столько шуму подняли... Кричали, что я позор семьи, что я их опорочил, а Ребекка и вовсе...чёрная девушка с такой же чёрной улицы. А сами они чем лучше? Вот именно! Ничем! Наоборот, эти двое гнилые, как и все вокруг. Может, даже больше!
Тогда я впервые по-крупному психанул, пошёл к Джонсу, он повёл меня в бар. Напился. Поимел нескольких девушек. Когда узнал об этом, уже будучи трезвым, взял в руки ручку и начал просто разрисовывать страницу резкими линиями, стал ненавидеть себя. Настолько сильно, что в один вечер взял лезвие и собирался вскрыть вены. Уже почти полоснул себя, как моя милая Ребекка подошла и успокоила. Только ей это было под силу...больше никому. Но порезы от попыток остались.
Масла в огонь добавили её родители. Нет, они не были против. Наоборот, только «За». Но...они считали, что я слабый, что я не смогу прокормить семью, что я негодный глава, что нужно время. Тогда я стал ещё агрессивнее. Настолько сильно, что однажды чуть не избил Ребекку до потери пульса (она была на последних месяцах беременности). Вовремя одумался.
Мы стали думать, что делать. Из дома меня прогнали, я всё это время жил у Смитов. Тоже мне, мужчина. И вот что я придумал: отправил Ребекку вместе с ещё не рожденной малышкой в городскую больницу, отлично сознавая, что, пока она там, в положении, её не выпишут, а сам пошёл подрабатывать разнорабочим. Но ни черта не получалось...
По прошествии выписки из палаты, у Ребекки вдруг появились деньги. Она сказала, что кто-то просто оставил конверт с деньгами и письмом внутри, в котором, по её словам, была просьба забрать эти деньги, распорядиться ими правильно. Но вот что было странным: когда я затребовал письмо, она сказала, что сожгла его. Я не верил. Узнать правду мне помог один из школьных футболистов. Это сделал поганец Джонс. Он дал деньги Ребекке втайне от меня. Небось хотел её взять...
Но я злился и на Ребекку! Как она могла от меня утаить такое? Именно из-за этой агрессии я и пришёл к тому, что сделал. Я убил её. Убил, а потом сбежал. Как последний трус.
Находясь в этой странной эмоции, я добежал до одного из заброшенных зданий. Там меня увидела старушка. Из-за начавшегося ливня, пребывая в состоянии сильного шока, сбившейся одышки, до сумасшествия расширившихся зрачков, не слыша ничего, кроме стука собственного сердца, готового в любую секунду вырваться из груди, я едва заметил своими слезившимися от чего-то (а может это были просто капли дождя, своим приходом предвещавшие грозу, рассредотачивали движения глазных яблок) глазами хоть что-то. Так, я зашёл весь мокрый в затхлое, старое, потрескавшееся от времени помещение. Подойдя ко мне, какая-то старушка обеспокоенно что-то спросила, взяла моё лицо в ладони, потом зачем-то осмотрела мою куртку, руки, отошла... В голове что-то смутно мелькнуло, и до меня дошло: «Эй-эй, да она же поняла..!»
Почему-то, долго не раздумывая, прежде, чем она успела убраться, глядя на меня своими испуганными глазками, но ещё больше раскрытым широко ртом, я резко завёл руку назад, крепко хватая старуху так, будто занимался спортом всю свою жизнь. Никогда не чувствовал себя настолько сильным.
Она дёргалась, кряхтела, пыталась вцепиться мне в руки, даже оставляла царапины на костяшках пальцев, а потом вдруг прекратила, шмыгнула носом и расплакалась. А я ведь ещё даже ничего не успел сделать. Просто держал её молча за шкирку и даже не думал обернуться. Потому что боролся...боролся с мыслями и чувствами. Первое, будучи разделённым надвое, говорило убить, чтобы не оставлять свидетелей, а другое — что это не по-человечески, ведь я не прилагал усилий, чтобы сделать всё возможное прежде, чем задействовать крайние меры. И лишь эмоции были едины в своём решении выпустить какое-то ранее неизведанное, но словно таившееся внутри с самого детства желание зажать в руке одновременно не только пальто и свитер этой старухи, но и её потрёпанную, покрывшуюся слоем тонкой плёнки, старую, измученную болями кожу, на которой ярко выступали вены. Как же хотелось сделать и ей, и самому себе одолжение. «Одолжение... Одолжение этой гнилой улице, на которой, конечно же, без сомнений, живут тоже гнилые, вонючие люди! Если их можно так называть... А если они не люди, а просто прогнившие существа? Тогда ведь можно убить их? Нет, не убить. Сделать одолжение. Сделать одолжение, отправляя их сразу к тому, в кого они так яро верят, лишь бы не поддаться страху, что, умерев, они станут частью мирского...но исчезнут...навсегда».
— Прошу, — видимо, обливаясь потом, слезами и соплями, бормотала женщина, явно лишённая пары зубов. — Отпустите...меня. Я клянусь... Никто... Слышите?.. Никто не узнает... Прошу....Вас. У меня внуки... Пожалуйста...
«Они наверняка такие же, как и ты...старушка. Так что не благодари: я сделаю тебе...одолжение».
Прикрыв глаза, запрокинув голову, медленно вдохнув и выдохнув, со странно спокойной душой, я улыбнулся...так искренне, как это умеют лишь те, кто ко всему безразличен и ко всему одинаково милосерден. Можно ли это назвать безгрешностью? Ведь даже эти капли дождя, словно удары, хлещущие меня по щекам, словно знак благословения, только ещё больше подают повода раскрыть губы пошире в улыбке.
— Н-нет, — с какой-то тревогой пробормотав своим плачущим тоном, в ожидании смотрела на мое обернувшееся к ней безмятежное личико старушка.
Резко, как и тогда, когда я схватил её за шкирку, я развернул ее к себе, мгновенно освободив занятую руку и тут же зажав в ней живую, трепещущую вовсю чужую тёплую глотку!
Она стала громче. Заметно громче. Даже её ноготки стали царапаться быстрее. Она попыталась меня ранить своими старыми, испещрёнными мозолями руками, тщетно пытаясь подсобить себе ударом ног мне в колено или хотя бы в пах. Но, к сожалению, я оказался непосильным ей. В какой-то мере именно из-за боли за созерцанием этих бессмысленных попыток освободиться я и ограничился лишь тем, что второй рукой, большим пальцем надавив старухе на ярёмную ямку, зажал её плотнее, усиливая боль, ускоряя момент её смерти.
Ещё какое-то время побрыкавшись в моих руках, она испустила последний вздох, и, едва я догадался, что она мертва, я опустил её медленно, как бы с уважением, на мокрый, грязный асфальт, сам оставаясь в каком-то непонятном экстазе от проделанной только что работы.
Она мертва. И эта мысль не давала мне покоя несколько десятков минут, пока я не успокоился, выдохнул, осел на корточки и, коснувшись уже похолодевшего тела, не понял, что кончина этой старухи была не зря. Она помогла мне после первого убийства закрепить собой то, что таилось во мне так долго. То, что я должен был принять первым среди выводов, а не последним. Моё предназначение, моё главное дело жизни, её смысл, то, что в ней так приятно и приносит удовлетворение другим и радость мне — очищение...очищение через смерть. Все на Дёрти-Стрит и, вероятно, некоторые за её пределами — грешники. И моя задача помочь им очиститься, даже если это будет против их воли. Я должен им помочь. Я должен помочь этому миру. Иначе зачем я родился?
Так, обосновавшись в той самой заброшке, выкинув тело старухи в канализационный люк, я распланировал за несколько недель всё: начиная с того, где я буду жить, откуда буду брать еду, как и кого буду убивать, заканчивая схемами подвалов, куда можно будет забраться для научных опытов, которые давно мечтал провести. И со временем, так уж посчастливилось, я стал убивать ещё больше. Одной из самых значимых жертв моей коллекции стал Джейсон Блоссом. Он богатый. А богатые гнилые. Имеют кучу бабла, а исправить Дёрти-Стрит не могут. Сидят в своих домищах, живут припеваючи, а до нас им дела нет...
К сожалению, после убийства этого рыжего мальчугана я и потерял свой дневник. Помню, последнее, что я написал, было: «Даже не знаю, сожалею ли я об убийстве...» Об убийстве кого же? Не помню. Чёрт. Наверняка это было что-то важное.
***
***Автор***
Настоящее время. Комната для допроса
— Как твоё имя? — сидя напротив пойманного, твёрдо и холодно спросил шериф, спустив шляпу себе на глаза.
— Николас. Николас Сент-Клер.
— Сколько лет?
— Зачем Вам эта информация? — раздражённо парировал Николас, сжимая свои штанины.
— Здесь я задаю вопросы. Отвечай.
— Семнадцать. Мне семнадцать лет.
— Были ли ранее преступные деяния?
Николас закусил губу, посмотрев в стол. «Чёрт, предки с огромнейшим трудом замяли тот случай с попыткой изнасилования...»
— Я не слышу ответа.
— Нет.
— Как давно знаком с Франклином Топаз?
— Всего несколько дней, сэр.
— Конкретнее.
— Чуть больше недели.
— Почему ты сотрудничал с ним? Знал ли о последствиях?
— Д-да, сэр. Я знал, — поразмышляв несколько секунд, Николас продолжил: — Он меня шантажировал. Сказал, что, если я не стану с ним заодно, убьёт мою семью...и меня тоже.
— Но зачем ты ему сдался?
— Я был близок к его цели. Он мной пользовался. Пользовался моими связями.
Шериф поднялся и, чуть обойдя стол, сел на его край.
— Что ты знаешь о его следующих действиях?
— Ничего.
— Ну хоть что-то.
— Ничего.
— Если ты не скажешь, сделаешь себе только хуже.
— Ещё раз повторяю, я не знаю ничего.
Шериф наклонился и заглянул ему в глаза. Николас твёрдо смотрел, не сводя взгляд. Скрывать ему было нечего. Тогда, хлопнув по столу, мужчина поднялся и вышел из комнаты допроса, оставляя Сент-Клера под слежкой камер.
«Я был готов попасться, я знал, чем рискую, — парень сжал руки в кулаки, зажмурившись. — Но ведь я практически не врал. Я просто испугался. Да, я заключил сделку с преступником, но меня тоже можно понять. Что было бы, не предложи я ему помощь?»
***
Уже спустя несколько часов приехали родители Николаса. Парня выпустили из-за отсутствия доказательств для дальнейшего его нахождения под стражей. Увидев в дверях родных людей, он рванул к ним и крепко обнял.
— Мама! Папа! Мне было так страшно!
— Сынок, теперь всё хорошо, — поглаживая кудряшки своего чада, прошептала миссис Сент-Клер.
Вскоре у особняка собрались журналисты. Какая же сенсация! Сын Сент-Клеров, одной из самых влиятельных семей, попал под шантаж со стороны сбежавшего серийного убийцы.
Только к вечеру эти любопытные особи покинули территорию Сент-Клеров. Упав на кровать, Николас протёр глаза и посмотрел в потолок. «Это же ещё не конец, так? Я свою часть сделки выполнил, а этот урод... Мало того, что сбежал втихую, так ещё наверняка и забыл про меня! И как я мог повестись на такое? Это же с самого начала пахло нечисто».
— Вот я идиот.
***
Дёрти-Стрит. Квартира Джонсов
— Значит, Тони вас выгнала, — задумчиво проговорил Баклан, осматривая пришедших ребят.
— Мы не собираемся так легко сдаваться, — сжимая в руках газету, проконстатировал Фэнгс.
— Согласен. Мы стольким рискнули... — помотав головой, Арчи посмотрел на друга. — Уже поздно отступать.
— Я понимаю и поддерживаю решение Тони, — Форсайт встал с дивана и прошёл к сыну, положив руку на его плечо. — С каждым днем этот ублюдок становится безумнее. То, что произошло сегодня... Ребят, жертв могло быть больше.
— Именно поэтому мы с отцом и Бетти поговорили и... — вздохнув, Баклан продолжил: — Мы решили разделить всех по сменам. Да, как в начале. Но...девчонки едут домой, — он посмотрел на Веронику и Джози, затем на парней. — Ночевать у меня будет только одна смена. На следующую ночь вторая. И так далее. Вопросы есть?
— Что ты будешь делать, если наши парни погибнут? — спросила Вероника, прижавшись плотнее к Арчи.
— Они сами захотели играть в героев, Ронни. Но мы постараемся сделать все, что в наших силах. Ещё вопросы? Более существенные, — все молчали. — Отлично. Тогда разъезжайтесь по домам, утром напишу, кто будет в первой смене.
***
Все вышли на улицу. Вероника ни на секунду не отлипала от любимого, либо прижимаясь к нему, либо просто держа за руку. Арчи только горько улыбался, смотря на свое чудо. Джози же ходила из стороны в сторону, кусая губу.
— Мы все переживаем, соловушка, но стоим, — с нотками раздражения сказал Фэнгс.
— Чувак, что с тобой в последние дни? — Свит Пи посмотрел на друга, нахмурившись.
— А что со мной не так?
— Раньше ты был...ну...менее нервный. Тебя словно кто-то подменил.
Сэм перевёл взгляд со Свит Пи на Фэнгса, поджимая губу.
— Давайте конфликтовать потом, — Кевин постарался улыбнуться. — Предлагаю лучше проверить травмированных.
— Кев прав, — кивнул Арчи. — Садитесь в пикап.
Ребята переглянулись. Джози помотала головой, забирая у Молчуна свою сумочку.
— Нет, я лучше домой.
— Что? — Вероника подошла к подруге. — Но...почему?
Джози только указала на парней, намекая, что не хочет говорить при всех. Тогда, тяжело вздохнув, Лодж подошла к Арчи и, притянув его за ворот куртки, поцеловала.
— Малыш, я поеду с Джози. Жду тебя дома.
— Хорошо, милая.
И, подхватив подругу под локоть, Вероника повела её к выходу. Арчи же завёл пикап, дождался остальных и поехал к больнице.
***
Реджи с трудом разомкнул глаза. Яркий свет ударил ему в лицо, из-за чего парень на несколько секунд зажмурился. А когда же он привык, вниманию предстала компания старых добрых товарищей. Его губы изогнулись в слабой улыбке. Реджи попытался привстать, но острая боль в ноге тут же отдалась по всему телу.
— Спокойно, лежи, — сказал Арчи, сделав шаг вперёд.
— Не думал, что когда-то буду так рад видеть твою рыжую макушку, Эндрюс.
Арчи усмехнулся, заводя руку за голову и неловко чеша затылок. Реджи перевёл взгляд с него на Кевина и Муса.
— Также, я не думал, что ты, Келлер, можешь быть настолько стойким и смелым. Признаться честно, я считал тебя слабаком и обыкновенным додиком. Я был не прав.
— Как нога? — спросил Лось.
— Ну...знаешь, если забыть, что там глубокий порез, из-за которого я потерял дофига крови, то в принципе неплохо.
Все посмеялись. Реджи же широко улыбнулся. Пожалуй, во всей этой ситуации с Франклином есть один плюс — ребята сплотились и стали ближе. Если раньше большинство друг с другом не общалось, то сейчас многие, если не все, были готовы отдать свои жизни за спасение других. Чуть поразмышляв, Реджи посмотрел на Муса:
— Лось, передай это по возможности остальным футболистам, — Мейсон серьёзно кивнул, приготовившись слушать. — Не трогайте Джонса. Он спас мне жизнь. Если бы не его спасительный снежок, — Мантл усмехнулся, — этот конченый мужик перерезал бы мне глотку. Да и Баклан принял футболистов, это тоже добрый жест. В общем, мы не будем идти против него.
— Понял, — Лось кивнул и сделал шаг назад.
Парни вкратце описали всю ситуацию, а именно: сообщили, кто ранен, как ранен, что Франклин снова сбежал, стрелком оказался Сент-Клер и, конечно же, что Тони всех выгнала. Задумчиво промычав, Реджи немного покивал. Затем из уст парня вырвался протяжный зёв.
— Спасибо, что зашли, — он устало улыбнулся. — Я бы хотел вздремнуть.
— Да, конечно. Мы пока зайдём к остальным, — Арчи только развернулся, как Реджи сказал:
— Не выйдет. Я спрашивал у врачей. Большинство в тяжёлом состоянии. Либо на операционном столе, либо просто не могут принимать гостей.
Арчи посмотрел на товарищей и, грустно улыбнувшись, кивнул на дверь. Реджи же, стоило ему остаться одному, с трудом перевернулся на бок и нахмурился. «Этот урод... Ему снова всё сошло с рук. Ну ничего, я почти уверен, что это не последняя наша встреча. В следующий раз я ему покажу, кто здесь дикий пёс и что будет, если пойти против этого самого дикого пса. Я «Бульдог». Я не прощаю тех, кто навредил моим парням». Сам же Реджи отделался фингалом и парочкой порезов.
***
Автобусная остановка. Недалеко от Дёрти-Стрит. В это же время
Сидя на лавочке, Джози растирала ладони, проклиная себя за оставленные на тумбочке перчатки. Вероника ходила из сторону в сторону, ожидая нужный автомобиль.
— И где этот чёртов водитель, м? Уже начинает темнеть...и мне это не нравится, — Лодж сунула руки в карманы куртки.
— Ронни, потерпи ещё немного, — чуть дрожа, сказала Джози.
Наконец-то чёрный Мерседес остановился у обочины. Девушки поспешили зайти в салон. Приятное тепло было так освежающе после мороза и холодного ветра. Джози назвала адрес и, протянув таксисту сумму, откинулась на спинку дивана. Вероника несколько секунд помолчала, а после с непониманием посмотрела на подругу.
— Что? Торнхилл? Но ты говорила...
— Я не могу так просто оставить Шерил. Зуб даю, у них с Тони что-то произошло. Какая я подруга, если не приеду к ней и не проверю её состояние? — девушка перешла на шёпот, добавляя: — К тому же, я боюсь, что она может навредить себе...как тогда, когда Джейсон...
— Джози, той Шерил больше нет. Слабой Шерил больше нет. Я понимаю, ты за неё переживаешь, но твои родители...
Не успела Вероника закончить свою мысль, как телефон МакКой завибрировал. Она закатила глаза и приняла вызов, нервно говоря:
— Да, мам?
— Милая, мы ждём тебя. Нужно подписать пару документов...
— Я не хочу ничего слышать. Идите вместе с отцом куда подальше! — и, выключив телефон, она отвернулась к окну, стараясь унять дрожь в губах.
— Джози...я...
— Я еду к Шерил. Это не обсуждается. Ты меня не остановишь.
Вероника только приобняла подругу за плечи, ставя подбородок на одно из них.
— Я не собиралась. Просто...скажи, как всё пройдёт. Хорошо?
— Разве ты не злишься на неё после всего? — Джози скептично выгнула бровь.
— Злюсь. Но я не могу взять и выбросить из головы всё то время, что мы проводили вместе. Мне не всё равно на Шерил.
Джози повернулась к Лодж и улыбнулась ей.
— Я буду держать тебя в курсе.
— Спасибо.
***
Дёрти-Стрит. Квартира Топаз
Она открыла дверь, а перед глазами сидящая за столом Шерил, что своевольничает в чужой комнате, даже не думая о приличиях и поведении в гостях. Сердце Тони болезненно сжалось, ведь сейчас Шерил нет. В комнате только пустота и холод, хотя все окна закрыты.
Девушка прошла к кровати и села на её край. Ещё вчера ночью здесь она лишилась девственности и призналась Шерил в любви. Жалостливо проскулив, Тони легла и сжалась в комочек, пытаясь унять боли внутри себя. Новые слёзы подступили к краю глаз.
«Всему конец. Поверить не могу. Все эти месяцы... Считай, их не было, — всхлипнув, Тони сжалась сильнее. — Но это ради неё. Как она не понимает? Как мне объяснить ей столь важные вещи? — помотав головой, она уткнулась носом в свои коленки. — Нет, только Шерил может злиться на меня. Мне на неё не за что».
Лишь спустя пару часов Тони нашла в себе силы подняться и подойти к телефону. Она открыла мессенджер, а после чат с неизвестным номером.
«Тони, привет, я твой отец, так что не бойся».
Таким было первое сообщение, пришедшее на телефон юной девушки неделю назад. Сразу после него поступил звонок и предупреждение о нападении. На протяжении всего этого времени Франклин не переставал писать дочери, а иногда даже звонил, чтобы узнать, как она себя чувствует, что делает, почему не спит. На сообщения такого характера Тони не отвечала.
Выделив чат с ним, Тони только было собралась его очистить, как...остановилась. Что-то не позволяло этого сделать, что-то мешало, что-то удерживало её. С рёвом откинув телефон на стол, девушка опустилась на пол, дрожа то ли от холода, то ли от нахлынувших эмоций. Сейчас она ничего не может сделать. Сейчас она...беспомощна.
