Маленькие секреты

На несколько секунд, а может, минут, Джорджа словно отключает из реальности. Окружающие звуки — гул. Пространство — размытые, плывущие образы. В голове глубокая океанская пустота. Тёмная, обволакивающая, но одновременно давящая со всех сторон многотонным прессом. Любая мысль или эмоция просто тонет, исчезая в беспроглядной тьме. Нет даже осознания себя. Ситуации. Единственный крючок, связывающий с реальностью, — образ маленького белого существа у ног. Столь сюрреалистический, неправильный, что хочется просто закрыть глаза. Представить, что это сон. Проснуться. Обратно в счастливую, беззаботную реальность, наполненную смехом друзей и манящими приключениями. Побег в собственные грёзы — глупая трата времени. На поверхность Джорджа выдёргивает жалобный, тихий писк. Едва различимый, но для тонущего от перегрузки сознания — звон спасательного колокола. Свет надежды. Мир снова приходит в движение. Приобретает краски, остроту и резкость. Джордж может различать голоса на фоне, собственное громкое и сбивчивое дыхание, похожее на хрип загнанного зверя, запах пороха и соленый привкус крови. А ещё острую боль от того, с какой силой от напряжения он прикусил щеку. Боль отрезвляет. Боль заземляет, даёт ориентир и заставляет наконец-то ощутить себя единым целым, поэтому Джордж не медлит. Кусает вновь с удвоенной силой. Не время и не место сидеть безликой куклой, лишённой цели. Писк повторяется, и Джордж пригибается, окружая Дрима своими ладонями с таким же трепетом, с каким львица прячет львят между своих лап. Даже прикоснуться к нему страшно. Дрим похож на детёныша, выброшенного из чрева матери раньше срока. Слепого. Беспомощного. Не имеющего ни единого шанса. Отсутствие рук и ног придаёт ему столь жалобный вид, что в груди Джорджа образуется рваная гниющая пропасть. Для таких судьба уже предрешена. На них не смотрят, их оставляют умирать на краю дороги, надеясь, что их кончина хотя бы будет лёгкой. Джордж останавливает эти мысли. Втаптывает их в грязь, а они разбегаются, как тараканы, противно и насмешливо щёлкая усиками. Джордж готов бороться. Как с ними, так и с множеством голосов, что окружают его со всех сторон. Шепчут, поют, предрекают неизбежное. Это не безумие. Это логическая часть сознания. Та, что видит факты, взвешивает всю информацию и выдаёт холодный, безжалостный результат. Горькую правду. Сейчас Джорджу так плевать на разум, логику. В такие моменты он готов молить о чуде. Он аккуратно, со всей нежностью и внимательностью, подбирает Дрима в ладони. Всё равно, что работать с хрусталём, который уже покрыт трещинами. Почувствовав тепло, Дрим двигается. Слишком громко, слишком самоуверенно, больше похоже на слабую попытку дернуться. Может, маленький блоб старается отстраниться от непрекращающейся боли, которую сейчас испытывает, от стрелы, слишком большой для его тела. Острие разрывает его на части. Почти поделило напополам. Джордж не может просто так смотреть на эту торчащую палку, он хочет потянуться, схватить и выдернуть, выкинуть источник всех страданий. Но какая-то часть его сознания берёт воображаемые поводья и отдергивает назад. Останавливает. Джорджу каким-то чудом всё ещё удаётся мыслить здраво. Это нелегко, всё равно, что удерживать в руках раскаленный прут. Но чистый разум — то единственное, что сейчас может дать им… Нет, Дриму шанс. Поддаться панике — значит собственноручно сжечь едва осязаемую возможность всё исправить. Поэтому Джордж закрывает глаза. Делает несколько глубоких вдохов и выдохов, считает до десяти. Сажает внутреннего зверя из эмоций на цепь. Ржавую, ненадёжную и готовую в любой момент распасться. Но это лучше, чем ничего. Джордж надевает маску полного спокойствия и сосредоточенности. Сапнап — совершенно другая история. Он как готовый извергнуться на свободу многовековой вулкан. Его потряхивает, как закипающий чайник, на коже выступает испарина, а с каждым его вздохом в небо поднимаются чёрные клубы дыма. Сапнап нагревается, и даже слезы с шипением испаряются раньше, чем успевают скатиться по щекам. Остекленевшие глаза Сапнапа покрываются расходящимися трещинами-капиллярами, полными едкой оранжевой магмы. Зрачки — яркие мигающие угольки, что неотрывно смотрят лишь в одну точку — на Дрима. Сам воздух вокруг дрожит и плавится от напряжения. Сапнап никогда не умел справляться с эмоциями. Ему сложно их подавлять, и когда они бесконтрольно бьют через край, обстановка действительно очень быстро может выйти из-под контроля. Чистый гнев, сжигающая ярость, способная уничтожить как окружающих, так и собственную разумность. Здесь не будет осознания. Только дикий, набрасывающийся на всё подряд, необузданный огонь. Кто здесь свой, кто чужой — нет разницы. Ясно как день: одна искра, любое воздействие извне — Сапнап сорвётся. Долго ждать не приходится. Они могли бы праздновать. Они могли уйти с победой в руках, подняв её как знамя. Насмехаться, игнорировать, что угодно, но не оборачиваться и не смотреть на проигравших. На тех, кто несколько минут назад с тем же рвением был готов безжалостно наброситься на них. Зачем? Зачем ненужное беспокойство и сострадание на войне? Человечность. Мораль. Глупость. Томми отрывается от своих товарищей, которые, даже не покинув место сражения, уже обсуждают новый указ о независимости. Принеси им бутылку со шампанским — они тут же откроют её и разольют по бокалам, ради тоста. Сам Томми не участвует в их жарких спорах и речах. Адреналин, предвкушение битвы и даже фейерверк радости уже утихли, оставив после себя приятное покалывание в пальцах. Томми не разделяет восторг Туббо и не поддакивает похвалам Уиллбура. Он вообще не смотрит на своих товарищей. Его мысли в другом месте. Взгляд направлен на Джорджа и Сапнапа, которые продолжают неподвижно сидеть на том же месте, склонившись над землёй. На месте, где был сражён Дрим. Это была честная битва. Каждый добровольно поставил на кон свою жизнь и интересы. Томми не испытывает злости к владельцу этих земель, даже после всего произошедшего. После поражения, унижения, стычек, битв и одной отобранной жизни. Скорее, рядом с Дримом Томми хочется закатить глаза, будто это слишком раздражающий вредитель, и отойти от него подальше. Примерно на сто метров дальше. Опыт показал — когда они находятся рядом, хорошо дело не заканчивается. Но вновь — не злость, не ненависть и даже не безразличие. Может, именно поэтому Томми задерживает взгляд на друзьях Дрима дольше, чем необходимо. Пара секунд — мелочь, но её достаточно, чтобы осознать, что их положение, неподвижность и молчание похоже на скорбь. Траур. Никому бы не причинили столько горя проигрыш и потеря возможностей. В отличие от Томми и других жителей Л’Манбурга, фракция Дрима не сражалась за свою свободу и независимость. Здесь что-то другое. Склизкие черви сомнения и тревоги прогрызаются в мыслях подростка. Заставляют размышлять, задавать слишком много вопросов. Искать ответы. Ведь так ведут себя только при потере близких. При смерти. Окончательной смерти, когда счётчик жизней гаснет окончательно. Но ведь это не имеет смысла! Дрим не мог вступить в битву с единственной жизнью в запасе! Дрим! Человек, чей профессионализм сравним только с его самомнением. Ведь… Не мог же? Ведь не мог же только что Томми окончательно убить кого-то? Сама возможность этого сеет семечко холода, которое с каждой секундой бесконтрольно прорастает острыми шипами, обвивающими лёгкие и горло. Томми не выдерживает. Отворачивается от потянувшегося к нему, широко улыбающегося Уиллбура и идёт по мосту к команде Дрима. К тем, кто остался. — Эй, Джордж. Всё в порядке? — Томми спрашивает неожиданно осипшим голосом, прекрасно понимая, как отвратительно неподходяще это звучит. Приближаясь, он пытается заглянуть за чужое плечо, посмотреть, что они скрывают. Он боится увидеть обездвиженное тело Дрима. И в следующую секунду Сапнап бросается на него, как сорвавшаяся пружина. Бездумно, напрямую, гонимый собственным пламенем и жгучими эмоциями. Скорее всего, он даже не понимает, кто именно подошёл к ним. Это слепая ярость, пытающаяся найти выход. Отчаянная потребность защитить, несмотря на то, что уже поздно. Джордж чувствовал, что это может произойти. Он готов. У него нет чёткого плана. Только цель — уйти отсюда. От ненужных любопытных глаз, возможного постороннего вмешательства и непредвиденных жертв там, где они больше не нужны. Если Сапнап прольет чью-то кровь, а особенно кровь Томми, это не останется без последствий. Это будет соизмеримо с выстрелом в спину, и пламя войны вновь разгорится. Хватит! С них хватит. Джордж действует чётко, быстро. Нет даже секунды сомнения или задержки. Раз — достаёт из инвентаря последний Эндер жемчуг. Два — со всей силой кидает его в сторону, как можно дальше, как можно выше, туда, где меньше всего построек. Три — со всей нежностью прижимает к себе Дрима, пряча его между рукой и телом. Четыре — тянется и хватает Сапнапа, отдёргивая его, словно собаку за шкирку. Готовое высвободиться пламя друга обжигает ладонь, но Джордж не отпускает, лишь сжимает ещё сильнее в ответ. Как только возникает знакомое ощущение прыжка, предвещающее начало телепортации, Джордж тянет Сапнапа за собой. В последнее мгновение Джордж оборачивается. Успевает заметить растерянный и напуганный взгляд Томми. Его искреннее беспокойство и открытый рот, готовый задать ещё один вопрос. Всё, что остаётся перед Томми после фиолетовой вспышки, похожей на брызги блёсток — одежда, знакомая маска и зелёные пятна на древесине.

***

Они оказываются посреди поля. С одной стороны прорастающий подлесок, с противоположной — знакомые силуэты построек. По ним легко определить, где недавно произошла дуэль и нынешнее место их нахождения — не так далеко от Общественного дома. Столбами дыма, ещё не развеянного ветром, отмечено место свежей раны — подорванный Л’Манбург. Стоит их ногам опуститься на землю, Сапнап взрывается. Это яркая, горячая вспышка чёрного дыма и пламени, мгновенно сжигающая до хрустящей корочки траву. Джордж пытается отскочить, уходя от потока жара, но всё равно чувствует, как кожа его правой руки начинает ныть от полученного ожога. Именно это причина, почему Джордж перебросил их в глушь. Не дальше по мосту, не в направлении Общественного дома. Сапнапу нужно в прямом смысле выпустить пар. И лучше, чтобы это произошло как можно дальше от легковоспламеняющихся построек и посторонних зевак, которые могут оказаться в ненужное время в ненужном месте. Страшно представить, что бы произошло, если бы весь этот порыв достиг Томми. Но Джордж не пытается представить. Ему сейчас не до этого. Он садится на землю, отдалившись от Сапнапа. Тот продолжает рвать и метать , направляя свой огонь на ближайшее дерево, очень быстро превращает его в тлеющий уголёк. Обожжённая рука ноет и горит, предвещая возникновение пузырей, но Джордж игнорирует боль. Наконец-то перестаёт прижимать к себе Дрима. Бережно обхватывает ладонями и подставляет под лучи света. Дрим не выглядит лучше. Всё такой же маленький, сжавшийся и дрожащий комок боли и страданий. Вся ситуация — полная катастрофа, и Джорджу кажется, что сейчас он находится в самом центре смерча. Именно с такой скоростью крутятся в его голове мысли, сталкиваясь и разрушаясь, не давая сосредоточиться на чем-то одном. Но в одном он уверен  — нужно остановить кровотечение и закрыть рану. Значит, выдернуть злополучную стрелу. Вот только весь прошедший опыт, множество Мэнхантов, засад и охот единым хором говорят, что это сделает только хуже — кровь потечет быстрее, и кто знает, на сколько это сократит их и так столь малое время. Есть ещё зелья регенерации. Жалкая колбочка в инвентаре Джорджа, оставленная про запас и так удачно не использованная в пылу сражений. Последняя на данный момент. Но всякое зелье требует платы. Оно не лечит энергией из пустоты, оно заставляет организм использовать собственные резервы, повышая скорость регенерации. Это сработает на сильном воине, которому необходимо избавиться от раны или срастить за несколько секунд раздробленную кость. Но не на том, кто едва дышит и находится на грани. На самом деле, зелье может сделать хуже. Джордж на мгновение запинается. Замирает. Волна страха накрывает с головой, а руки дрожат. Он стоит перед пропастью, через которую простирается невидимый мост. Это игра вслепую, и у Джорджа нет хоть какой-то уверенности в своих действиях. Он боится ошибиться. А права на ошибку здесь нет. Неожиданно Дрим дёргается. Протяжно кашляет. Его рвёт еще большим количеством зеленого, а из его рта вместе со слизью вылетает и жалобный писк. Это плач. Это мольба о помощи. Белая плоть у краёв раны покрывается холодным серым цветом. Он распространяется с каждой секундой, захватывая всю большую площадь. Джордж срывается. — Сапнап! Иди сюда! — во всё горло кричит Джордж, даже не оборачиваясь к своему другу. В это время, положив Дрима между своих колен, Джордж вызывает из инвентаря меч и срезает им собственные рукава водолазки. Наматывает длинные лоскуты ткани на пальцы левой руки и со всей осторожностью и твёрдостью прикладывает их на тело блоба поверх раны. Прижимает и рану, и само маленькое существо, удерживая его на месте. Другой рукой наконец-то обхватывает стрелу. У самого основания, как можно ближе к маленькому телу, из которого продолжает течь кровь. Она холодная. Она холоднее, чем вода из зимнего озера, от которой пропадает чувство собственных рук. — Сапнап! Ты нужен мне здесь! Ради Дрима! — вновь кричит Джордж, срывая горло. И Сапнап уже рядом. Садится как можно ближе и склоняется над блобом. Джордж чувствует резкий запах дыма, отступающее тепло и дрожь. Даже избавившись от пламени, Сапнап всё еще полон эмоций. — Слушай внимательно, — диктует Джордж, подняв взгляд на друга. Замечает следы чёрной сажи, покрывающей чужие руки до локтей, дымящиеся, стоящие дыбом волосы и ещё светящиеся оранжевые зрачки глаз. Несмотря на своё разбитое состояние и вид выжатой и пережеванной тряпки, Сапнап внимательно слушает. — Я собираюсь вытащить стрелу. Кровь сразу пойдёт быстрее, нужно её остановить. Твоя задача — прижечь рану. Как ты это делал с собой. — Что…? — растерянно шепчет Сапнап, кажется, едва успевая обработать приказанное. Джордж и не даёт ему этой возможности. В следующую секунду он выдёргивает стрелу из тела Дрима. Маленький блоб, даже находясь на грани сознания, верещит от боли. И это ранит. Тонкий голос острым, искривлённым лезвием проникает через уши Джорджа глубоко в голову. Грязная рана, которая никогда не заживёт. Останется на всю жизнь. Станет частью самых страшных кошмаров. Приходится подавить очередной приступ дрожи. Проглотить комок из всхлипа, подкатившей тошноты и горечи. — Тише, тише, Дрим. Прости, прости, что мне приходится это делать, но так надо. Пожалуйста, потерпи. Осталось совсем немного, — шепчет успокаивающе Джордж, преподнося самую мерзкую и кислую ложь с самыми искренними намерениями. Это не конец. Будет ещё больнее. Джордж сразу же откидывает стрелу, словно ядовитую змею, в сторону. Прижимает лоскутами ткани рану, уже кровящую больше, чем секунду назад. Они быстро пропитываются зеленым, вновь пачкая пальцы. От ранее любимого цвета, который Джордж даже не мог увидеть без очков, теперь тошнит. — Сапнап, — твёрдо произносит Джордж, протягивая вперёд дрожащий белый комок и цепко ловя взгляд своего друга. — Ты понял свою задачу? Сапнап не сразу забирает Дрима в свои ладони. Его нерешительность и страх осязаемы. И Джордж прекрасно понимает причину этой дрожи и нервно сжатых пальцев. Сглотнув, Сапнап обхватывает блоба… Дрима, словно берёт его в колыбельку из ладошек. Он старается не думать. Откинуть образы прошлого, что длинными тенями тянутся из самых дальних уголков памяти и хватают из-за спины. Пронизывают когтями вины, вскрывая старые шрамы. Прожжённая шерсть. Запёкшаяся до чёрной корочки кровь. Запах прожарившегося до костей мяса. Всё те же руки, в которых Сапнап сейчас держит Дрима. Те же пальцы, которые несколько месяцев назад безжалостно сжимали Дристу. Но сейчас у них нет другого выхода. Со всей неумелой бережностью Сапнап прикладывает руку поверх тела Дрима, так, чтобы рана оказалось точно в центре ладони. Кивает головой Джорджу, закрывает глаза и мысленно тянется к внутреннему клубку пламени, вытягивая одну-единственную пульсирующую нить. Здесь нужна ювелирная работа. Одна направленная, ограниченная вспышка. Джордж уже готовит колбочку с зельем, дожидаясь момента. — Прости, — едва шевеля губами, выдыхает Сапнап. И жжёт. Это похоже на вспыхнувший и тут же потухший фейерверк. Но вместо игривого свиста сжигаемого пороха лишь тихий плач. Сигнал. Джордж сразу же забирает Дрима из рук Сапнапа к себе и обливает зельем регенерации свежий ожог. Тратит половину колбы. Этого достаточно, чтобы смыть всю кровь и грязь и открыть свежий струп, идеальной заплаткой наложенный поверх раны. Выглядит мерзко, но действенно. Приоткрыв большим и указательным пальцем сжатый рот Дрима, Джордж, не пролив ни одной капли, заливает оставшуюся часть жидкости на мелкий бледно-зеленый язык. Блоб не пытается отстраниться, послушно проглатывает, едва ли осознавая, что происходит, измученный жаждой и пережитым. — Молодец, — подбадривает Джордж всё это время взволнованно наблюдающего Сапнапа. Тот кивает головой, не меняясь в лице, но напряжение в плечах, пусть и на чуточку, но спадает. Предусмотрительно вернув склянку в инвентарь, Джордж подхватывает новый, чистый кусок ткани и аккуратно протирает живот блоба, убирая остатки не впитавшегося зелья. Внимательно присматривается. Рана действительно мастерски закупорена без повреждения лишнего. Но не струп привлекает внимание Джорджа. Совершенно другое, от чего душа уходит в пятки. Словно пытаясь оттереть грязь, Джордж прикасается пальцами к краям ожога. Туда, где неприятный чёрный, выжженный цвет не сменяется на уже знакомый, ожидаемый белый. Это похоже на злую шутку. Проклятие, когда всё с каждый разом словно специально становится хуже. Лишь для того, чтобы судьба посмеялась над их жалкими мельтешением на одном месте. Когда Джордж впервые увидел его несколько минут назад, ему так хотелось, чтобы это оказалось просто игрой его воображения. Он так надеялся. Серый. Тусклый, невзрачный. Несколько сантиметров отполированной каменной корочки, которая распространяется от центра по периферии. Не грязь. Джордж даже пытается машинально оттереть, содрать, но она твёрдая, холодная и оставляет столь же серый крошащийся налёт, забивающийся под ногти. В голове проносятся замершие вечным сном образы маленьких каменных статуй на алтаре в подземном храме. В усыпальнице. Блобы, умирая, завершают свой цикл и принимают конечное состояние — глина. Это слова Дрима, произнесенные тёплой ночью у убаюкивающего костра в многих блоках отсюда. В той части прошлого, которая уже кажется сном. Глиняная корочка на теле блоба — мерило их времени. Нет, скорее, того, сколько они потеряли. Пока что серый больше не распространяется, но его и не становится меньше, несмотря на все манипуляции и использованное зелье. Дрим всё ещё на грани. Это ещё не конец. Возможно, небольшая передышка. — Ну-у и как? — запинаясь, с неприкрытой трепетной надеждой спрашивает Сапнап, кажется, боясь отвлекать внимание на себя. — Не знаю, — честно отвечает Джордж. Прижав к себе Дрима как младенца и закутав его в лоскут ткани, поднимается с земли. Его пошатывает. — Надеюсь, что мы хотя бы стабилизировали его состояние, но лучше ему не становится. Возможно… Возможно, нам нужно еще зелье. Возможно, надеюсь, не знаю. Все эти слова — лепет, плутание заблудшего слепого. Игнорирование растущего рваного отчаяния. Встав следом, Сапнап открывает свой инвентарь, но его взгляд быстро тускнеет и он качает головой. — У меня ничего. Этого следовало ожидать. В прошедших сражениях они использовали все свои запасы. Возможно, что-то осталось в инвентаре Дрима, с его предусмотрительностью и любовью придерживать на черный день, но, как обычные игроки, ни Джордж, ни Сапнап не могут проникнуть в него и узнать его содержимое. Конечно… Пока Дрим не умрёт и естественно не разбросает все свои вещи. Не лучший вариант. — Тогда отправляемся в Общественный дом, — после недолгих раздумий говорит Джордж и сразу поворачивается в нужном направлении. Очень скоро частый шаг переходит в прерывистый бег. Сапнап следует, не отставая. Ветер цепляет волосы, а ноги подгибаются, так и норовя запнуться. Джордж не заботится о собственной безопасности, а об осторожности и подавно. Главное — как можно быстрее преодолеть эти несчастные несколько километров. Ещё ни один Мэнхант, ни одна погоня за целью не гнала Джорджа с тем же рвением вперёд. Он словно пытается выиграть в догонялках со смертью, которая дышит ему в шею. Но она бежит не за ним. Блоб, прижатый к его телу и завёрнутый в лоскут ткани — единственное, что он чувствует. На чём он сосредотачивается. Невольно проверяя, боясь ощутить под пальцами холодную каменную поверхность вместо податливой, пружинистой мягкости. Возможно, они смогут найти что-нибудь в закромах, ведь и по сей день Общественный дом выполняет функции общедоступного склада. Что одновременно могло сыграть им на руку и встать штыками против. С появлением Томми на этих землях кражи совершались всё чаще. И не только самим подростком. — И ещё, — бросает через спину Джордж, как только до Общественного дома остаётся несколько метров, — напиши Понку. Его задница и расхваленная докторская степень нам бы сейчас очень пригодились. Кивнув, Сапнап на бегу достаёт коммуникатор и быстро перебирает пальцами. Ни Понк, ни Сэм не захотели участвовать в сегодняшней бойне. У них хватило стойкости, а может, просто смелости сказать нет. И теперь каждый из них пропадает кто знает, как далеко. Джордж не может их в этом винить. Совсем недавно он грезил о том же — оказаться как можно дальше он намечающейся войны. Но порой что ни совершается, то к лучшему. Вступая на мост, ведущий к зданию, Джордж внимательно осматривается, буквально обращается в слух, ищет расплывчатые силуэты за окнами. Встретить кого-то из компании Л’Манбурга — не лучший исход. Ненужные лишние взгляды, раскрытие секрета Дрима чужакам, отвлекающее присутствие и возможность новой вспышки Сапнапа. Лучше победившим наконец-то заняться тем, что они заслужили — праздновать на отвоёванном куске грязи и развалин, упиваясь собственным величием. На их удачу, внутри пусто. На вид без изменений и хоть каких-то признаков вторжения. Уже хороший знак. Не мельтеша, Джордж протягивает подоспевшему, запыхавшемуся Сапнапу Дрима. С той же бережностью, с которой бы протянул одну из своих жизней. Ценность равнозначна. В этот раз Сапнап не сомневается, принимает в ладони, с этим странным разбитым выражением лица, которое трескается тем сильнее, чем дольше он смотрит на зажатого блоба. На глаза Сапнапа снова наворачиваются слёзы, и он пытается погладить Дрима по голове. Хотя бы так, через прикосновения, передать своему другу — он здесь, рядом, обещает защиту. Подарить хоть толику комфорта измученной душе. Но Дрим не реагирует. Его глаза закрыты. Тело холодное и мертвенно тихое. Он не дышит. Возможно, даже на что-то столь простое у него не осталось больше сил. В это время Джордж бросается внутрь и обшаривает каждый сундук, который попадается ему на глаза. От самого верха до дна, даже если на них нет блестящей таблички с зельем. Не заботится об аккуратности и просто выкидывает всё, что мешает, на пол. Если бы мог, просто опрокидывал сундуки вверх дном. Пока руки и глаза работают, разум Джорджа обрабатывает слишком много информации. Ломится в каждую дверь в поисках хоть какой-то зацепки, возможности. Стрела, которая прошла через тело Дрима — критичный урон. Такого, учитывая размеры, достаточно, чтобы в один удар разрушить одну из жизней игрока. Вот только Дрим не исчезает. Его тело не распадается на частицы, предвещая скорое возрождение на месте последнего сна. Оно остается материальным. Что подтверждает только одно — у Дрима нет дополнительных жизней — это его последний шанс. А было ли когда-нибудь у Дрима больше одной жизни? Потерял ли он их раньше или у него, как и у мобов, просто нет такой привилегии, данной всем остальным игрокам? Джордж никогда не задумывался над этим вопросом, и это тут же обрушивается молотком вины, отбивающим точно по животу насквозь. Но Дрим знал, никогда не говорил им об этом и, несмотря на это, шёл на риск. Не только в этот раз. Не только сегодня. Всю жизнь. Сундук, второй, пятый, пятнадцатый. Джордж сбивается со счёта. Время — патока, а он увязает в ней с головой. Сколько он уже занимается этим? Несколько минут? Час? И с каждой секундой он закрывает крышку всё громче, разбрасывает вещи всё беспорядочнее. Отчаяние. Хочется ударить. Хочется раздробить, уничтожить каждый из сундуков в порыве вырывающейся из груди злости. В отличие от Сапнапа, у Джорджа нет пламени, чтобы высвобождать с помощью него свои эмоции. И это к лучшему, а иначе бы он спалил здесь всё к чертям. Он поступает проще. Кричит. Ударяет со всей силой по крышке очередного сундука. Пинает хлам под ногами. Не выдерживает и разбивает попавшиеся под руку пустые склянки. Пустые. Они все пустые, бесполезные. Джордж бесполезен. Бесполезен и жалок. Нет, ничего нет! Ни в одном сундуке, ни в одной бочке! В руках Джордж нервно сжимает очередную склянку. Она лопается, распускаясь острыми лепестками, прокалывающими кожу уже измученной руки. Плевать, так плевать. Джордж не замечает боли, не замечает, что сорвал свежие пузыри от ожога, которые теперь брызжут прозрачной серозной жидкостью, смешиваясь с оставшейся на коже зеленой кровью. Страх — лучший анестетик от реальности. На деревянных ногах, которые ощущаются как протезы, Джордж возвращается обратно к Сапнапу. Его друг сидит на полу, вжавшись в стену и прижимая к себе Дрима, и в странной заботливой манере покачивает его, как в колыбели. Глупо. Отчаянно. Джордж валится рядом, тянется, желая увидеть блоба ближе. Но не нужно забирать с рук. Достаточно одного взгляда, и ржавые цепи, держащие внутренний клубок переживаний Джорджа, разваливаются. Он сам разваливается. Он старается, действительно старается удержать себя вместе, собрать по крупицам обратно. Но чем дольше он смотрит, тем сильнее в него вгрызается отчаяние. Корочка серого стала больше. Расползлась, как гнойная язва, с наслаждением пожирающая чистую белую кожу. Ранее — небольшое пятно. Теперь — клеймо. И у них нет ничего. Ни нового плана. Ни возможности осуществить старый. Да, они написали Понку, но он может находиться в бесконечных блоках отсюда. Он мог даже ещё не прочитать отправленное сообщение! Да и он всего лишь подстраховка, он лечил гибридов, людей и в крайнем случае дворовых собак. Что Понк сможет сделать с маленьким белым существом, которое превращается в камень? Что теперь? Хватать инструменты и бежать собирать необходимые материалы ради жалкого шанса успеть сварить ещё одно зелье? В чем смысл? Первое и так не сработало, лишь чуточку замедлило процесс. С новым они снова только оттянут неизбежное? Продлят страдания Дрима? На мгновение, только на мгновение, за упавшим духом, мелькает мысль. А нужно ли бороться? Нужно ли пытаться предотвратить неизбежное? Ведь это они, люди, боятся смерти. Блобы принимают её как часть естественного цикла. Но в следующую же секунду Джордж дёргается. О чём он только думает? Как он вообще может думать о подобном?! Джордж хватает оторопевшего Сапнапа за плечи, притягивая к себе. — Ударь меня, — полушёпотом приказывает Джордж, смотря в расширяющиеся глаза, в которых удивление рассеивает печаль. Наверно, Джордж похож на безумца, сломавшегося под весом горя и стресса. С широко раскрытыми глазами, разлохмаченный и покрытый кровью, как своей, так и чужой. — Что-что? — Ударь! Врежь! Влепи мне пощечину! Всё что угодно! — во всё горло, срываясь, кричит Джордж, дрожью и громкостью собственного голоса сбрасывая охватившее его оцепенение. А потом приходит боль. Справа. И она действует ещё лучше. Сапнап влепляет ему широкую и смачную пощёчину, не пожалев размаха. От удара в глазах вспыхивает белым, в ушах гудят далекие колокола, а очки чуть не слетают. Но вместе с этим мысли, бесконтрольные и беспорядочные мысли наконец то затихают. Это словно наконец-то вдохнуть свежего воздуха после долгого глотания дыма и грязи. Освежающая пустота. То что надо. Какое-то время Сапнап ещё настороженно смотрит на своего друга, придерживая левую руку для ещё одного удара. Так, на всякий случай. Джордж качает головой и благодарно расплывается в хоть и кривой, слабой, но улыбке. Только сейчас Джордж замечает состояние Сапнапа. Лицо его друга — это размазанная маска из следов слез и сажи. Глаза потерянного щенка. Сейчас сам Джордж выглядит не лучше. — Так… Это всё? Конец, — дрожащим, сломанным голосом, через едва пробравшийся всхлип, спрашивает Сапнап. Ведь всё это время он наблюдал за отчаянным метанием Джорджа, крутящегося в четырёх стенах. Видел разочарование, вспышку злости и пустые разбитые склянки на полу. — Нет, — выпаливает Джордж. Понизив голос и опустив взгляд на блоба, повторяет, но уже тише. — Нет. Пока Дрим с нами, пока есть даже слабая возможность, это не конец… — Но что мы можем сделать? Вопрос сложный. Вопрос со столь большим количеством ловушек и подвохов, что переходить минное поле и то безопаснее. Но решение сдаться, сидеть сложа руки ничего не даст. Это предательство. Джорджа, Сапнапа, Бэда, их стаи. Их истории, пережитого, общего. Возможно, Джордж просто боится принять поражение. Может, он просто считает, что если он будет бороться до последнего, то чувство вины в конце не будет столь поглощающим и болезненным. Ложь. — Нужно зелье. — Но ведь… — пытается возразить Сапнап, но его тут же прерывают. — Если нет у нас, значит, надо искать у других, хотя бы пока ждём Понка, — начинает тараторить Джордж. Он смотрит мимо Сапнапа, уйдя в глубь собственных мыслей, и не замечает непонимающий и даже опустевший взгляд, не разделяющий его бредовый энтузиазм. — Просить у Томми и остальных нет смысла, мы собственноручно сожгли все их вещи, а даже если у них и осталось, следующие несколько дней они в нашу сторону только стрелы пошлют. — Джордж, — пытается привлечь внимание своего друга Сапнап, но тот просто игнорирует. — Есть ещё Панз! Он не должен был уйти далеко и, скорее всего, опять засел в своей башне. Если предложим ему хорошую сумму денег, он нам сундук с этими зельями хоть из-под земли достанет! Вот только где… — Джордж! В этот раз Сапнап уже кричит, возмущенно сблизив брови и кивком головы указывая в сторону по направлению моста. Потеряв нить мысли и ощущая лёгкое раздражение от недосказанности, Джордж поворачивается. Он ожидает увидеть там кого угодно: долгожданного Понка, точно нежеланных жителей Л’манбурга или примчавшегося при первом упоминании его имени в сочетании со словом «деньги» Панза. Встречает же его разношёрстная группа мобов которых, обычно, вместе и заприметить сложно. Ведь курицы, лисы и пчёлы не ладят. А тут вот, трое животных стоят рядышком друг с другом, видимо, последние несколько секунд беззвучно наблюдающие за людьми. И нет ни капли настороженности, свойственной диким мобам при виде людей. Слишком уверенная стойка и целенаправленный, осознанный взгляд. Но даже это не самое странное и сюрреалистичное в представшей картине, превращающей происходящее во фрагмент из сказки. В пасти небольшой лисы знакомая белая маска с улыбкой. Маска Дрима, непреднамеренно оставленная в пылу побега на месте дуэли. Сперва Джордж смущён. Думает, не слишком ли сильно зарядил ему Сапнап, а то вдруг от сотрясения теперь мерещится всякое. Хотя обычно помутнение сознания не распространяется на двоих, а Сапнап, находящийся хоть и в пошатнувшемся, но здравии, тоже реагирует на происходящее. Конечно, стресс и горе могут творить всякое, но чтобы такое… Но потом, когда пчела начинает приближаться со слишком большим количеством понимания и даже некой печалью за чёрными глазами, в голове Джорджа звенит колокольчик узнавания. И словно повторяя чужие движения, он вытягивает вперёд руку, предлагая место для посадки. Зацепившись лапками за пальцы, насекомое лопается в знакомой зеленой вспышке слизи. Белая головка со слегка приспущенной улыбкой и чёрными глазами-точками с готовностью поднимается, приветствуя старого друга. — Рубин, — вполголоса ошарашенно шепчет Джордж. Даже несмотря на ситуацию, маленькая искорка радости сверкает в груди от столь неожиданной, но приятной встречи. Джордж тянется и приветственно, больше по привычке, чешет блоба по голове, как это делал множество раз раньше, в гнезде. Может, будь они в другой ситуации, в других условиях, Джордж бы начал незамедлительно задавать тысячу вопросов. Рассказывать ещё больше историй. Ведь он скучал и, даже если не предполагал столь скорое воссоединение, желал повидать Рубина. Но это не время. Не место. И не нужно слов, Джордж знает — Рубин и его стая здесь не случайно. Это не совпадение. То, что остальные животные — тоже замаскированные блобы, больше не подлежит сомнению. Оказавшись рядом с Сапнапом, существа сбрасывают слизь, как вторую кожу и, не задерживаясь, запрыгивают на его колени. Тот растерянно вздыхает, но не мешает. Вместо этого наклоняется вперёд и вытягивает ладони с покоящимся на них Дримом. Джордж сразу же протягивает Рубина ближе к Сапнапу. Тот кивает головой, с легкостью перепрыгивает и присоединяется к своей стае. Вместе они окружают своего раненого родственника. Сосредоточенно принюхиваются, тыкаются мордочками, настойчиво вылизывают Дрима, издавая негромкое урчание. С особой аккуратностью сосредотачиваются на ране и сером цвете. Их улыбки не столь яркие, взгляды полны сожаления, а урчание сменяется на печальный свист. Хор голосов превращается в общую песнь. И Сапнап, и Джордж молча наблюдают, боясь даже прервать неизвестный им процесс. Они ждут вердикта, решения, новой надежды. К сожалению, чуда с появлением других блобов не происходит. Серая корочка продолжает издевательски медленно расползаться, а глаза Дрима всё так же закрыты. Тело безвольно. С каждой секундой изучения и осмотра раненого блоба, стая Рубина становится тише. Перестают мельтешить, встают по кругу, наклоняют головы и замолкают в смиренной тишине. Маленький блоб наконец-то поворачивается. Вскидывает свою головку навстречу парящим над ним, мыльным, заплаканным взглядам людей. Негромко пищит, складывая звуки в короткие предложения. Джорджу нужно всего несколько секунд, чтобы вспомнить все потраченные на изучение этого языка дни. Вырвать из своего плавящегося, перегруженного сознания нужный перевод, даже если просто думать, анализировать сейчас так тяжело. Всё равно что тащить многотонный булыжник в гору. Уже хочется скинуть поводья, упасть на грязную землю, спрятать лицо под руками и закрыть глаза. Сдаться. Последний час — американские горки из эмоций, горя и страдания, каждый раз заканчивающиеся новой аварией. Внутри, что Джордж, что Сапнап, просто истощены. Вопрос лишь в том, кто сломается первым. — Его время подходит, — через писк и трель говорит Рубин, не отрывая взгляд от Джорджа. — Нет, нет нет. Этого не может быть. Стой… — молит Джордж, словно стоит перед алтарём. Слова невнятны, смяты, ведь уже и он сам не верит в них. — У нас ведь есть ещё план! Мы напоили его зельем, и оно помогло! Нужно чуть больше времени и мы найдём новое… — Процесс начался.  — Рубин покачивает головой. — Дрим не может повернуть. Лишь задержаться. Вы не можете вмешаться. Каждое его слово как падение гильотины. Маленькая смерть. Джорджу кажется, что сейчас он должен плакать, но внутри так тяжело и пусто. Больно. Просто больно. Сапнап не понимает всего, улавливает только часть сказанного, но вместе с реакцией Джорджа, его опустевшим лицом — этого достаточно. Сапнап начинает бормотать, бредить, отрицать, шепча молитвы, просьбы и прощения. От его волос вновь поднимаются струйки дыма. Он дрожит. Ещё ближе притягивает к себе Дрима, пытаясь спрятать его. Как ребёнок, надеющийся собрать вместе расколовшуюся фигурку, прижав её обломки вместе. Сидящие у него в руках блобы прижимаются ближе, пытаясь забрать, разделить чужую дрожь. — Дрим не сможет. Мы не сможем. Ты не сможешь. Он может. Джордж даже не сразу обрабатывает сказанное Рубином. — Что? — растерянно переспрашивает Джордж, несколько раз моргая, пытаясь вновь сфокусировать взгляд на блобе перед собой. — Это в Его силах. В Его полномочиях, — продолжает Рубин, а его привычная трель наполняется звенящим, посторонним гулом. Слишком массивным для такого маленького тела. — Пока Дрим не вступил во владения Госпожи Смерти, Он может вмешаться и заявить свои права. Замерев, Джордж неотрывно смотрит на блоба. Ищет ложь, очередную поддельную надежду. Ведь он так устал надеяться. Его встречает знакомая улыбка. Рубин соскальзывают на пол и подталкивает брошенную маску по направлению к Джорджу, пока он не касается её пальцами. Тогда парень подбирает её. Разворачивает к себе идентичным улыбчивым рисунком. Сейчас у маски нет владельца, но кажется, глаза-точки подначивающе щурятся. — Джордж. О ком он говорит? Я не понимаю… — растеряно спрашивает Сапнап. Джордж понимает. Но первое, что он ощущает, помимо радости, это сжавшуюся в кишках тревогу. Он нервно сжимает края маски. Блобы наблюдают. Дрим ждёт. —… Но как? — выдыхает Джордж. — Позвать, — отчеканивает Рубин, выпрямившись. — Начерти на маске лик Хозяина кровью подданных. Он откликнется. Голос Рубина, наполненный этой странной тягой, несвойственной дружественной трели, как водоворот, поднимает в памяти Джорджа образы. Тексты, оставленные мёртвым языком на каменных плитах, среди легенд и заблудших сказаний. Всё из той же усыпальницы, наполненной эхом прошлого. Клочок столь важной сейчас информации и Джордж с отчаянием вцепляется в неё. Тянет. Отказывается отпускать. Возможно, он должен остановиться. Как это делал множество раз подряд, довериться своей разумной, логической части, всё обдумать. Но уже не важны вопросы, последствия, сомнения и вся прочая чушь. Сейчас они только отвлекают. Это последний рывок. Рубин замечает зажегшийся в глазах Джорджа огонь. Решимость, слишком слепая, слишком отчаянная, но непоколебимая. С такой хватаются за деревянный меч и с готовностью бегут на дракона, прекрасно осознавая свою печальную судьбу. — Что ещё необходимо? — отчеканивает Джордж, уже поднимаясь с места. — Место. Свободное. Чистое. Не это. Покажем, — трещит Рубин, будто ожидающий этого вопроса. На мгновение он переговаривается со своей стаей набором звуков. Те кивают и как по команде, блобы начинают действовать синхронно. Вскакивают со своих мест. Образовывают вокруг тел зеленую оболочку, которая бухнет, густеет, липнет, как пластилин, приобретая форму мобов. Теперь это три пчелы, которые с готовностью и глухим жужжанием поднимаются в воздух и вереницей направляются прочь из Общественного дома. Даже не оборачиваются. — Эй, эй! Стоп! — с лёгкой паникой восклицает Сапнап, неуклюже вскакивая со своего места и мельтеша. В последний момент он успевает схватить за руку Джорджа, готового рвать без оглядки следом за блобами. — Джордж, что происходит? Они знают, как помочь Дриму? Болтовня, вопросы и голос Сапнапа неожиданно раздражают, ведь отвлекают от самого главного. Заставляют Джорджа против воли ощетинится. Всё это время они занимались непонятно чем, а теперь, когда им наконец-то предложили не расплывчатую надуманную идею, а план, который может сработать, они не могут задерживаться или сомневаться даже на секунду! Если не справляешься сам, следуй. — Да, — коротко отрезает Джордж. Он не может не проверить зажатого в чужих руках Дрима. Сразу невольно возникает желание просто отобрать его. Возложить всё только на себя. Так проверенней, надёжней — старое кредо из ещё более старого прошлого, которое, как думал Джордж, он закопал уже очень давно. Поэтому так легко подавить столь эгоистичный порыв. Это не дуэль, не битва один на один. Они борются за жизнь Дрима вместе, и точно не друг против друга. — Но нужно торопиться. Времени мало. Сапнап больше не спрашивает. Не комментирует колкость, а только кивает. И они бегут. За вереницей из мобов, которые ведут их, как свет маяка. А может, это всего лишь свет лампочки рыбы-удильщика. Очередная спешка. В этот раз их уводят дальше. Столь далеко, что любые постройки тонут за грядой холмов. Исчезают любые признаки присутствия игроков. Земли нетронутые, чистые. Оставленный за пределами территории Дрима и, кажется, ещё не исследованный его жителями. Долгие минуты сбиваются в общий, бесконечный поток времени. Сапнап и Джордж продолжают бежать, даже когда их легкие начинают гореть огнём, а ноги наливаются тяжестью. Окружение — размытая, пробегающая в краях поля зрения зеленая однообразная плёнка, загрязненная помехами и разводами. Возможно, это от скапливающихся слез. Их уводят в глубь густого леса, где деревья столь плотно теснятся друг к другу, что вдохнуть тяжело. Свет здесь тускнеет. Несколько минут назад их освещали лучи безразличного ко всему происходящему солнца. Теперь вокруг душный полумрак, укутанный ползающей у самой земли дымкой. Деревья, будто чувствуя спешку, учтиво расступаются, пропуская запыхавшихся путников на открытое пространство — небольшую ложбинку, укрытая ветвистым куполом. Идеальное место для отдыха, костра, засады или проведения какого-нибудь ритуала. Рубин приземляется на плечо Джорджа, высвобождаясь из своей маскировки и стряхивая зеленую слизь, как собака стряхивает воду. — Здесь, — шёпотом трещит Рубин в самое ухо. — В центре. Нужно убрать ветки. После начать. Джордж с Сапнапом принимаются за работу, не давая себе даже возможности восстановить дыхание после долгого бега. Когда всё чисто, Рубин указывает в самый центр, направляя туда Джорджа, но когда следом пытается пройти и Сапнап, два других блоба неожиданно выскакивают у его ног, не давая пройти дальше и недовольно стрекоча. Джордж косится на Рубина, но тот качает головой. Ответ ясен. — Сапнап. Стой. Тебе нужно остаться здесь. Подойдя ближе и положив руку на плечо друга, Джордж останавливает его от настырных попыток перешагнуть или обойти взбунтовавшихся блобов, которые с каждой секундой становятся всё более раздражёнными. Джордж знает, что Сапнап ненавидит это — оставаться в стороне, без возможности хоть как-то помочь. Но они оба уже должны были осознать жестокую правду — они здесь бессильны. Бесполезны. Они испробовали всё, что находилось в их доступе и кто знает, может сделали только хуже. Там где они действительно могли что-то изменить, там, где они должны были вмешаться — они остались в стороне. Это расплата. Оставлять Сапнапа в неведении происходящего — жестоко, но времени на рассуждения и разговоры уже просто не осталось. Когда всё закончится, Джордж обязательно извинится. За свою грубость, недальновидность, эгоизм. За всё. — Что бы ни произошло, что бы ты ни увидел, не вмешивайся, — настойчиво просит Джордж. — Не перешагивай круг, пока я этого не попрошу. Пожалуйста. Доверься мне. Что бы Сапнап ни хотел сказать, возразить, он остаётся беззвучен. Покорно опускает голову и протягивает в руки Джорджу Дрима. Серая корочка на теле блоба растянулась уже почти в половину тела. В окружающей полутьме он уже похож на аккуратно вырезанную статуэтку. Красивую в своём покое и запечатленном моменте. Как только Джордж прикасается к Дриму, даже через завернутую ткань он чувствует только холодный, твёрдый камень. Сердце Джорджа мечется в клетке из рёбер, захлёстывая новой волной паники, похожей на жгучий яд, разбегающийся по венам. То ли из-за небывалой силы воли и осознания, что сейчас не время для лишней паники, то ли будучи уже измученным всем пережитым, реакция Джорджа не больше, чем нервно закусанные губы. Легче от этого не становится. Наоборот — всё копится, дожидаясь своего момента. Убедившись, что человек больше не попытается преодолеть невидимую границу, блобы утихают и остаются рядом с Сапнапом. Джордж идёт в центр. Садится и укладывает Дрима себе на колени, где ему будет тепло и удобно. Даже если Дрим сейчас ничего не чувствует, он заслуживает последние минуты комфорта. Стоит пальцам Джорджа прикоснуться к керамической поверхности маски, потянуть её из инвентаря, что-то меняется. Это ощущение тяжело уловить. Как паучья нить, дрожащая под слабым напором ветра и отдающая едва заметными бликами. Запах озона перед тем, как клубящиеся, скручивающиеся черными спиралями тучи лопнут и обрушатся на землю потоком воды. Поверхность маски пронизывает холодом, а всегда гладкие углы впиваются в кожу. Джордж неожиданно снова замечает грызущую боль в своей правой ладони, ранее онемевшей от полученных увечий. Окруженный собственным шумным дыханием и стуком сердца, Джордж замирает. Ждёт дальнейших указаний. Он напряжен как струна, готовый броситься с обрыва, если ему скажут. Если это понадобится. Собственная безопасность и благополучие уже давно не в приоритете. Но Рубин молчит. Он непрерывно смотрит на Джорджа стеклянными глазами-бусинками. Они всегда казались милыми, но кружащие тени придают образу блоба острые, противоестественные черты. От навсегда застывшей улыбки неожиданно по коже бегут мурашки. Тогда Джордж вздыхает. Встряхивается. Он знает, что нужно делать. Он читал собственными глазами ту маленькую инструкцию на пыльных стенах. Осталось повторить. Воплотить в жизнь. Это не тот момент, когда его возьмут за руку и поведут. «Начерти лик кровью подданных» — несложно интерпретировать, нужна кровь блобов. Ради неё Джордж точно не будет просить Рубина или кого-то другого из его стаи калечить себя. Это может очень плохо аукнуться. Есть более легкий путь — кусок ткани, в который укутан Дрим и которым Джордж так старательно пытался перекрыть истекающую рану. Он всё ещё влажный. Использовать кровь своего умирающего друга для ритуала — почти что извращение, но Джордж будет думать о важности морали и собственного здравомыслия потом. Здесь и сейчас это лишнее. Любые средства ради цели. Подхватив кусок ткани как можно крепче и аккуратно вывернув из него Дрима, Джордж выжимает целой рукой ещё жидкую зелень, обмазывает ей пальцы. Наклоняется над маской, оставленной покоиться на земле, но не бросается рисовать сразу. Закрывает глаза, воссоздавая образ улыбчивой, насмешливой маски, чей владелец так любил смотреть на него сверху вниз. Прикосновения острых когтей. Непостоянный голос. Мягкие перья. Чистый лик, за которым спрятался глубинный ужас неизвестного. Дрожь непреднамеренна, и Джорджу нужно несколько лишних секунд и воображаемая пощёчина, чтобы подавить её. Если он испортит рисунок только из-за собственной слабости, то никогда не простит себе этого. Как и того, что они вообще оказались в этой ситуации. Вот только подавить собственное волнение тяжелее. Не дыша, пытаясь заставить замереть и собственное сердце, Джордж наконец-то начинает рисовать. Керамическая поверхность маски с жадностью голодного зверя впитывает кровь. Но ей мало. Невидимые маленькие острые лапки цепляются за кожу Джорджа, пытаясь заставить его задержаться, чтобы они смогли содрать кожу с подушечек пальцев. Нанеси больше крови. Накорми её. Насытить. Видимое напряжение не метафора — оно прыгает живыми искрами света, подобно тлеющему фитилю. Ропот множества голосов заполняет пространство. Они в предвкушении, в ожидании, стаей нечетких силуэтов и отбрасываемых теней ходят по кругу. Но Джордж не замечает, он полностью поглощён воссозданием символа, который отбирает у него слишком много энергии для детской возни пальцами. Но это прекрасно видит со стороны Сапнап. Как с каждым движением руки, с новым сантиметром крови, оставленным на маске, пространство дрожит водной гладью. Волосы Джорджа навесом плывут вокруг его головы, а трава колышется без единого признака ветра. Сапнап помнит слова Джорджа и остаётся на месте. Вопрос доверия даже не стоит — оно проверено, закалено всеми годами совместной жизни под боком друга. Именно поэтому Сапнап всеми силами игнорирует свою интуицию, во всё горло верещащую, что это не может кончиться хорошо, бьющуюся в стенках его головы и требующую двигаться, вмешаться, уйти, сделать хоть что-то. Эта интуиция, не раз спасавшая его из передряг в самый последний момент, отодвигается в сторону под натиском простой просьбы Джорджа доверится. И это ни коем случаем не легко. Это мучение. А ещё есть немигающие, пристальные взгляды блобов, наблюдающих за происходящим в центре круга. Сапнап знает, что даже если они не смотрят на него, они столь же внимательно следят и за ним. Они не потерпят вмешательство в ритуал. Они дали это понять слишком чётко. Такое поведение непривычно, отличается от сложившегося стереотипа о беззаботных белых существах, играющих в ногах у людей и бегающих по полям. Возможно, покинув гнездо, Рубин и его стая просто повзрослели. Может, это было в них всегда — истинная природа. Это не очередная игра или притворство. Сторожевые собаки, готовые показать зубы по приказу своего хозяина. Джордж только заканчивает рисовать рот, а на его шее собирается холодный пот. Он чувствует себя ещё более уставшим, чем раньше. Почти что изнеможённым: не спавшим несколько недель подряд и не прикасающимся к еде столько же. Словно вместе с оставленной на маске кровью из него безжалостно высосали и его собственные соки, оставив сухую оболочку. Но всё, что Джордж себе позволяет — стереть влагу со лба, убрать мешающиеся волосы и прильнуть обратно к маске с прежней решимостью. Перечеркнуть глаза — дело нескольких секунд. Две линии как разрезы проходят ровно через точки, ослепляя лицо вечным перекрещенным шрамом, прорезающимся глубоко через зрачок и склеру. Зеленая кровь набухает и стекает, подобно слезам. Стоит закончить рисунок, Джордж отстраняется, прижимает к груди руки и невольно щурится, боясь, что нечто сразу наденет маску и набросится диким зверем, требуя больше. Но ничего не происходит. Тихо. Маска просто лежит перед Джорджем бездушным керамическим диском, пока тот пилит её взглядом, ожидая чуда, магии или снисхождения с небес. Ожидание — это всегда самое худшее и мучительное. Как паразит, устроившийся внутри тела и медленно поедающий изнутри. С пальцев Джорджа продолжает капать кровь. Он неосознанно сжимает свои ладони вместе, переплетая пальцы в случайном жесте мольбы. Так священнослужители взывают к своему богу, преклоняя колени на чистом полу храмов у широких алтарей. Джордж жмётся на грязной земле, с кровью, покрывающей его кожу и одежду. С Дримом, медленно умирающим у него на руках. Божество оказывается милосердно и откликается на зов. Невидимая сила дергает маску в воздух, отрывая её от земли. Выше, дальше от застывшего Джорджа, который не может отвести взгляд, не позволяет себе даже моргнуть. Ему просто страшно. Слишком часто за последние часы всякий новый план, всякое мнимое продвижение вперёд, в конце концов просто откатывало их обратно. Страх, что всё снова разрушится в самый последний момент слишком велик. Зеленая перечёркнутая улыбка вспыхивает с яркостью молнии. Множество нитей выскальзывают из-под маски, собираясь, сплетаются в узнаваемый образ. Зверь, только вступающий в эту часть реальности и в нетерпении заглатывающий запахи, так старательно пытается подражать человеку. Надевая его образ, форму, слишком узкую и неподходящую, так как настоящая природа всё равно прорезается наружу, разрывая маскировку. А может, это просто Джордж стал лучше видеть и различать чужое притворство и подражание. Ведь нынешний образ ИксДи — ещё одна маска. Овечья шуба для монстра. Последними расправляются крылья, освещающие своим светом полумрак, загоняя тени глубоко в чащу. ИксДи появляется перед Джорджем с нечеловеческим рычанием и охрипшим шипением. Лес испуганно замирает и почтенно пригибается, боясь теперь даже шелохнуться. Проявить хоть каплю неуважения перед своим хозяином. Аура божества набрасывается на Джорджа и берёт твёрдой хваткой, выжимая весь воздух. И даже если Джордж уже встречался с её натиском, противостоять силе сложно — она безжалостна. Первые несколько секунд даже вздохнуть невозможно, легкие сдавливаются собственными рёбрами, а за каждый клочок кислорода приходится пробираться через удушливый кашель. После всего пережитого, Джордж уже думает, что его тело и сознание не выдержат, и он упадёт, потеряв сознание. Но неожиданно давление отступает. Невидимая рука разжимает свои когти, словно ИксДи замечает состояние человека и решает учтиво отступить, не доводя его до крайности. Какая щедрость. Горло сжимает спазм. Во рту пересыхает. Кашляя, борясь с волнами озноба, болью и цепляющейся по краям зрения наплывающей тенью, готовой утянуть его в небытье, Джордж всё равно заставляет себя встать. Это больно. Это сложно. Это требует немало усилий, перечисления всех богов и ругательств. Приходится считать. Отмерять каждое последующее своё действие, как ход уже проигрываемой партии в шахматах. Но Джордж держится. Не сколько за себя. За белое существо, зажатое в его руках. Дрим — драгоценный оберег, наполняющий столь необходимой силой и решительностью действовать дальше. Идти до конца. ИксДи величественно выпрямляется, укрывая свои плечи одной парой крыльев — сейчас он похож на тот самый идеализированный образ божества, который вырезают мастера, сдалбливая камень и кроша собственные пальцы. Оболочка хрупкая, напускная. Как богомол, притворяющийся красивым цветком. ИксДи опускает голову, будто только замечает маленького человека у подола своего плаща. Он полностью игнорирует Сапнапа, находящегося за пределами круга, укрывшегося у стволов деревьев. Смотрит только на Джорджа. И после молчания делает, кажется, непозволительное — опускается ближе к земле. Божество всё ещё намного больше, его тень с легкостью поглощает Джорджа, но теперь ему не нужно запрокидывать голову. Джордж бы и не смог. У него начинает двоиться в глазах и высока вероятность, что он бы просто потерял равновесие и свалился на потеху божеству. Оказавшись рядом, ИксДи протягивает руку ладонью вверх, куда тут же радостно запрыгивает Рубин, урча и прижимаясь к белым пальцам. Божество с радостью дарит ему эту ласку. Насвистывает звенящую трель. Кажется, они говорят о чём-то, но сознание Джорджа столь расфокусировано, что он едва может сосредоточиться и собрать перевод. Да он и не пытается. Джордж ощущает, как его досконально изучают несуществующие глаза божества. Почти что ощупывают, пробираясь глубоко под кожу и мясо. — А тебе действительно хватило смелости и наглости вызвать меня, Джордж, — ИксДи произносит имя со странной приторной сладостью на конце, от которой самому Джорджу хочется скривиться. Странное внимание, интерес божества к его персоне нисколько не льстит. — Так ещё в тебе оказалось достаточно энергии, чтобы завершить ритуал. Но я не ожидал от тебя меньшего. — ИксДи. Нам… Дриму нужна помощь, — облизав губы, едва находя в себе силы сделать свой голос тверже, говорит Джордж, полностью игнорируя предшествующую речь ИксДи. Он пытается держаться уверенно, непоколебимо. Так же, как при первой встрече, когда он смог отстоять свои права и не шелохнуться перед ликом спрятавшейся за маской сущности. Заставил ИксДи отступить, принять его условия. Но Джордж просто не может. Ноги дрожат, голос ломается против воли, а сам он находится на грани. Здесь нет прежней силы. Прежней непоколебимости, — лишь жалкая тень, костлявые остатки прошлой уверенности и наглости. И ИксДи чувствует перемены. ИксДи упивается ими. Слабостью и страхом. Как кошка, поймавшая мышь в свои когти и теперь наслаждающаяся запахом свежей крови. — Дриму нужна помощь? — непринуждённо, со странно ядовитым интересом переспрашивает ИксДи, в любопытстве склонив голову в бок. Словно не услышал с первого раза. Словно не замечает маленькое каменеющее тело в человеческих руках. И Джордж не понимает. Сбит с толку. Чувствует, как слабый зуд раздражения, заставляющий нервно сжать пальцы, пробегает по телу. Ведь это нонсенс, бред! ИксДи уже должен был почувствовать кровь, страдание и критичное состояние Дрима! Так к чему эта неторопливость и глупые игры! Почему он не пытается что-то предпринять?! — Он ранен и умирает, — восклицает Джордж. Делает шаг вперёд, протягивая на своих ладонях замершего Дрима. Так, что блоб освещается светом божественных крыльев со всех сторон, во всем своём страдании и увечьях. — Пожалуйста, помоги ему. Это же в твоих силах? В твоих полномочиях? ИксДи издевательски не торопится. Словно устраивая личную пытку для Джорджа, который неотрывно наблюдает за ним, ловя каждое движение. Божество, усадив Рубина на своё плечо, наклоняется вперёд, лениво протягивает руку, но даже не берёт Дрима, лишь касается пальцами, поглаживая, но не пытаясь сделать большего. Джорджу хочется плакать. — Да, я могу, — беспечно напевает ИксДи и отстраняет руку от Дрима под широко раскрытые глаза Джорджа, застывшего в оцепенении нового приступа отрицания. — Но не думаю, что буду. — Что… Что ты имеешь в виду? — с хрипом иссохшего трупа выдыхает Джордж. Он хочет кричать, но у него едва хватает сил. Теперь это не трагедия, не драма. Это его личный кошмар. — Что ты имеешь в виду?! И конечно, ИксДи не отвечает, конечно, он наблюдает, как Джордж трясется чуть ли не в истерике, а его лицо, за которым так любил наблюдать Дрим, ломается под напором трещин-морщин. Дрим, который с такой легкостью мог заставить этого человека цвести улыбкой и щекотливым смехом. ИксДи заставляет его поддаваться гнили. Рубин, наблюдающий за всем происходящим, обеспокоенно трещит, пытаясь привлечь внимание божества, но стоит крылатой фигуре издать короткий ропот, блоб тут же замолкает. — Такова была его просьба, — неожиданно спокойно поясняет ИксДи, голосом, полным густого эхом прошлого. — Наивное дитя, бросающее свой дом. Он не желал моей помощи. Он не желал моего покровительства и внимания. Таково же было моё обещание. Голос ИксДи наполняется статикой. Закручивается, смешивается с шумом, пока вновь не становится чистым. Ярким, полным надежд и предвкушения. Он становится голосом Дрима. — Я хочу отправиться в это путешествие как человек, — резво заявляет Дрим из прошлого, наполняя голову Джорджа яркой улыбкой с мягкими ямочками на веснушчатых щеках и горящими зелеными глазами. — Без твоего надзора, без твоего влияния и вмешательства. Дай мне возможность пройти и закончить этот путь самостоятельно! И запись обрывается. Дрим из прошлого исчезает, выбрасывая Джорджа обратно в пучину холодного, мерзкого настоящего. Оно неправильное, разрушенное, бьющееся в конвульсиях. Там, где на его руках умирает самое дорогое для него существо, а он просто стоит. Не может ничего сделать и просто принимает отвратительную правду. Где Джордж в погоне за безликой надеждой упал и поднялся уже так много раз, что теперь похож на сломанную, изуродованную куклу. Хищник всегда гоняет свою жертву до изнеможения, пока она не упадёт. Только тогда он нападает. — Я обещал, что не буду помогать Дриму, — задумчиво тянет ИксДи, аккуратно плетя паутину из слов. — Но позвал меня ты. Ещё я никогда не говорил, что не буду исполнять желания членов его стаи. Это кажется брошенным случайно, но попадает в самую цель с точностью стрелы. Удочка с наживкой заброшена, и Джордж, даже не задумываясь, нацепляет себя на неё. Он готов на всё, но при этом не может сделать ничего. Всё, что остаётся Джорджу — это упасть на колени. Наклониться вперёд, вжавшись до боли лбом в грязную землю, отбросив все остатки гордости, достоинства и бесполезных принципов. Жалко, отчаянно, выставляя всего себя. Джордж знает, что ни одна сделка не проходит за простое спасибо. Не желай чего-либо, не будучи готовым отдать что-то взамен. — Пожалуйста, пожалуйста, спаси его. Я сделаю всё что угодно. Я дам тебе что угодно. Возьми всё, что пожелаешь, но верни Дрима. Спаси его. Я умоляю. Я прошу, прошу, прошу. Джордж бредит. Джордж уже и не замечает, не контролирует, что льется из его рта вместе с прорывающимися всхлипами. — Здесь нужно что-то больше, чем мольба на коленях, — с наслаждением от вида человека на земле, который ранее надменно отказывался признавать своё место, поёт ИксДи, опускаясь ещё ближе. Цепляется когтями за ткань порванной водолазки, за кожу на лице и тянет Джорджа, заставляя его подняться. Оставляя следы, прекрасно зная — в этот раз ему не воспротивятся. И Джордж покорно следует, оказываясь лицом к лицу с маской. Острые зубы и щупальца проглядывают из-под темноты накинутого зеленого плаща. — Чего ты хочешь? — едва двигая губами, со смиренностью приговорённого к казни, спрашивает Джордж. Голос ИксДи вновь ломается. Заполняется статикой, шипением и довольным урчанием. Его крылья расправляются, накрывая их двоих белым, слепящим куполом. Пряча от постороннего взгляда Сапнапа, который испуганной заведенной юлой мельтешит на границе круга. Который пытается достучаться, докричаться до Джорджа через невидимую стену, образовавшуюся с момента появления божества. Белая пустота, наполненная шуршанием перьев, дотрагивающихся до плеч, спины волос, окружает Джорджа пуховым одеялом. Плотным, мягким, укутывающим. Как грязевая трясина, поглощающая, удерживающая на месте и постепенно заполняющая собой лёгкие. Но всё ещё столь манящая, что Джорджу нужна вся сила воли, чтобы не поддаться. Не окунуться в приветливую нежность с головой. — Я хочу, чтобы ты принял меня, — тихо говорит Иксди, теперь находясь рядом с Джорджем почти вплотную. Между ними какие-то сантиметры. Голос божества пронизывает истощённый разум Джорджа тысячью тонких иголок. — Я хочу, чтобы мы стали… — есть эта секундная заминка, странная задумчивость. ИксДи впервые пробует новое слово на своём языке. — Друзьями. Такая простая, наивная просьба. С такой же легкостью дети тянут друг к другу ладошки, не ища ничего взамен, кроме простой, искренней связи. Но эта связь в словах существа, не понимающего человечность, испорчена. Эта шелуха, скрывающая нутро из извивающейся грязи и червей. Извращенная, гнилая и пропитанная запахом зловония. — Дружба, — негромко хмыкнув, со слабым недоверием переспрашивает Джордж. Он ожидал другого. Возможно, он больше верил, что ИксДи потребует его плоть, душу или даже первенца. И он бы всё равно не задумываясь, отдал каждое из указанных. — Это то, чего ты хочешь? — Да. — И ты спасешь Дрима. Это уже не вопрос, а окончательное установление границ и условий договора. И даже когда каждый из участников уже готов поставить подписи, Джорджу всё ещё кажется, что он играет в рулетку с завязанными глазами. Сделки с дьяволом — это всегда ловушка с двойным дном. Сделки с богом — то же самое, только потом из твоего образа ещё сделают икону и вывесят на обозрение, для вдохновения новых безумцев. — А ты соглашаешься стать моим другом навсегда, — вторит человеку ИксДи уже подрагивающий от нетерпения. Или от голода. Краем своего расплывчатого сознания Джордж прекрасно понимает, что то, о чём просит ИксДи — никакая не дружба. Это прикрытие, игра. Вот только Джордж действительно не думает над ответом дважды. Зверь открывает пасть, а Джордж добровольно отдаёт себя на съедение. — Я согласен. Как только слова срываются с губ, Джордж протягивает Дрима божеству. Он старается не смотреть — того, что он не ощущает между своих пальцев ничего, кроме камня, уже достаточно. Но всё уже скоро закончится. Всё произошедшее уже не важно. Джордж наконец-то сможет просто закрыть глаза и проснуться из этого кошмара. Всё снова станет как было. До несчастной войны, стрелы и опрометчивых решений. Только он и Дрим. Только он и его стая. Вот только прежде чем забрать Дрима, ИксДи обхватывает ладони Джорджа собственными. Большими, холодными, цвета вычищенной кости. — Не смей врать, Джордж, — шепчет ИксДи, и его голос дрожью проходит по позвоночнику Джорджа. — Это сделка. За её нарушение последует нечто более страшное, чем просто твоя смерть. И резко отстраняется. Забирает Дрима, но оставляет в руках руках Джорджа странное, растекающееся тепло. Парень несколько секунд сжимает ладонь в кулак, пока не понимает. Больше нет ни ожогов, ни ран. ИксДи только что излечил его. Сразу несколько рук появляются из-под зеленого плаща и обхватывают недвижимого блоба, слишком глубоко и сильно пронизывая тело когтями, с намерением пронзить насквозь. Джордж с беспокойством наблюдает, замирает, в ожидании долгожданного чуда. И оно происходит. Ладони ИксДи покрывает призрачное свечение. Оно сразу перебрасывается на Дрима, окружая того плотным коконом света. Под напором необъяснимой силы по каменной застывшей поверхности начинают расползаться трещины. И божество, бесцеремонно зацепившись за них, просто отрывает серую грязь, как скорлупу от яйца, с характерным крошащимся хрустом. Неторопливо снимает, очищая гладкую бледную поверхность под ней. Так же, как очищается глиняная корочка, раскалывается и отпадает что-то внутри Джорджа. Джордж наблюдает за происходящим как за неким таинством. Секретом и первородным чудом, на которое ему дали возможность взглянуть. Вот только в какой-то момент он понимает, что не может больше смотреть. Физически. Весь его обзор резко плывёт, дыхание непреднамеренно спирает, а глаза и нос зудят. Джордж интенсивно трёх их, пытаясь избавиться от мешающегося засора, но это бесполезно. Соленое омывает щёки и губы, а новый приступ накатывает и поглощает с головой. Джордж плачет. Впервые с начала этого кошмара. Всё накопившееся, пережитое наконец-то пробивается наружу ноющим рыданием и слишком большим количеством слёз. Джордж пытается сдержать их, глотая вместе с уродливыми звуками, что исходят из его горла, но это как попытка выпить океан. Так что в итоге он просто захлёбывается. Наклонившись, со странной, кажется, несвойственной ему бережностью, ИксДи протягивает Джорджу сжатую ладонь. Раскрывает, являя взору человека целого, мирно спящего на середине Дрима с самой сладкой улыбкой на лице. Руки Джорджа дрожат. Он тянется, но даже не может нормально забрать Дрима, с этим секундным страхом, что всё это мираж, и стоит прикоснуться — он развеется. Божество недолго наблюдает за борьбой и смятением человека и вкладывает блоба ему в ладони самостоятельно. И Джордж тут же крепко хватает, но неизмеримо нежно прижимает его к себе. И окончательно падает, разваливается под натиском рыданий. Он — грязный беспорядок. И он так устал. Джордж даже не замечает, как он полностью заваливается на землю, сжавшись в комок, удерживая Дрима у самого своего сердца. Гладит, пытается просить прощения через слёзы, путаясь в словах. Но при этом с его лица не сходит горькая улыбка облегчения. Джордж наконец-то отпускает последние нити воли, заставляющие его находиться в сознании. Его истощенный разум находит покой, опускаясь в пустоту. Глаза непроизвольно закрываются и окружение просто меркнет. Джордж не беспокоится, что оставляет себя беззащитным рядом с монстром, ведь самое главное — Дрим цел и наконец-то в безопасности. Он с Джорджем, и теперь Джордж никогда не допустит ничего подобного. Божество смиренно наблюдает за постепенно потухающим сознанием человека. Когда дыхание Джорджа избавляется от всхлипов и становится медленным и размеренным, ИксДи тянет руку к его голове. Зарывает пальцы в волосах, неторопливо поглаживая, цепляясь за локоны. Он делает это дольше, чем нужно, прислушиваясь к спокойному дыханию и дрожи толстых сосудов под тонкой кожей шеи. Он тянется туда одним из когтей, слегка наклоняя голову в сторону, открывая небольшой участок кожи под подбородком. Там, где теперь улыбается ещё свежее клеймо, идентичное символу на его маске. Божество удовлетворённо гудит. Снимает со своего плеча Рубина, усаживает его рядом с человеком и кивает. Исчезает ИксДи беззвучно, в небольшой вспышке света, такой же, которую пускает солнце перед тем, как скрыться за горизонтом. На землю с глухим стуком падает маска. Невидимый барьер наконец-то спадает, давая Сапнапу сделать ранее невозможный шаг внутрь круга.