Худшая миссия Какузу

      Когда Хидан проснулся, Какузу еще спал – или делал вид, что спал, давая напарнику шанс по-тихому свалить. Священник этим шансом не побрезговал и поспешно вылез наружу.       Плащ промок насквозь, но был удивительно чистым – Хидан набросил его на куст в надежде, что когда-нибудь он просохнет. Трава жадно впитала всю влагу, и на земле не было ни единой лужи, хотя в воздухе витала сырость, и ветер дул все такой же промозглый. Священник обхватил себя руками, растирая плечи. Утро было унылым и одиноким.       Какузу появился спустя минут десять. Видимо, действительно притворялся. И не прекращал притворяться весь день, делая вид, что ничего необычного не случилось, хотя Хидан и знал, что казначей точно больше не даст ему провернуть подобный фокус. Он будет настороже. И священник не лез на рожон.       Какузу зябко потер руки и принялся сушить ветки, что находил рядом. Затем развел костер, великодушно разрешив Хидану греться и сушить одежду. Тот мирно совал конечности прямо в пламя, и казначей старательно его игнорировал. Потом священник сунул в костер сырую ветку, и огонь зачадил – напарник тут же залил его водой, сурово посмотрев на белоголовую бестолочь.       - Хочешь всех на огонек позвать? – мрачно спросил он и развернулся, уже уходя прочь. До вечера он не сказал Хидану ни слова.       Едва стемнело, Хидан без лишних слов взял косу в неуклюжую левую руку и ушел в ночь. Какузу не спорил – но, сам не заметив, проспал совсем немного, взяв большую часть вахты на себя. А когда заметил, не стал утруждать себя оправданиями. Хидан не отлынивал, хотя все еще не мог пользоваться рабочей рукой – этого было достаточно.       Утром, едва рассвело, священник пришел сменить его – забрался к нему на дерево, заставив вздрогнуть от неожиданности. Затем неожиданно ловко метнул кунай куда-то в кусты, услышав шорох, который казначей даже не заметил из-за усталости, и озабоченно оглядел его утомленное непокрытое лицо.       - Ты спал слишком мало.       «Какое тебе дело?».       - Неважно.       Хидан все еще пялился на него, игнорируя границы личного пространства.       - Ты так говоришь, потому что думаешь, что я приперся в душу тебе лезть? Просто приляг еще на час, выглядишь паршиво.       - Я всегда так выгляжу, - Какузу вяло водил глазами по светлеющей зелени.       - Брехня, - резко ответил священник. Казначей устало повернул к нему голову.       - Что ты хочешь?       - Чтобы ты поспал.       Какузу уныло вздернул бровь.       - Мамкой мне заделался?       Хидан тяжело вздохнул.       - Как же ты заебал, Какузу.       - О, это ты, Хидан. А куда ушла мама?       - Заткнись, - священник уселся на ветку, свешивая ноги. Какузу прислонился к стволу, пытаясь отстраниться от него.       Боковым зрением он следил, как напарник отбрасывает назад свои белесые волосы, никак не желающие лежать зачесанными. Умиротворенно он водил глазами вокруг, разглядывая утренний туманный лес.       - Здесь так тихо, - сказал он. – Почему мы дежурим?       - Эти места не просто так тихие, - выговорил Какузу, борясь с сонливостью. – Здесь никто не ходит, потому что опасно.       - Да? И кто же опасность? Тут на несколько миль ни одного поселения.       Казначей выдержал паузу, обрывая неприятные воспоминания.       - Скоро сам увидишь. Как только двинемся дальше.       Хидан слабо пошевелил неокрепшей, тощей кистью.       - Мы поэтому вторую ночь на одном месте?       - Да. Я не хочу соваться туда, зная, что ты слаб.       Хидан слабо поморщился и крепче перехватил древко косы.       - К вечеру она окрепнет.       - Значит, двинемся утром, - последние силы ушли на то, чтобы дать внятный ответ, и Какузу прикрыл глаза, убеждая себя, что это не помешает ему быть в сознании. Тем более, что этот неугомонный постоянно треплется…       Хидан молчал, задумчиво разглядывая розовую, болезненную кисть. Сжать ее в кулак не получалось, и, раздраженный своей немощностью, он вновь собирался нарушить молчание, но вовремя обернулся. Какузу прислонился к стволу, опершись на него плечом и положив голову. Черные волосы совсем спутались, но это лишь придавало картине хоть какого-то реализма – Хидан редко видел напарника настолько близко. И неприкрытого – тем более. Священник вспомнил, как резко тот реагировал на простые взгляды, а теперь позволил себе задремать прямо у него под боком. И хотя он все еще ощетинивался на любое слово и пытался держать дистанцию, у него явно получалось все хуже. Возможно, все и так было бы нормально, не испорти жрец все вчера ночью.       Ведь испортил же? Или наоборот?       Хидан отвернулся и глубоко вздохнул, успокаивая зачастивший пульс. Не время об этом думать. Да и вообще лучше думать об этом поменьше.       Хидан не знал, сколько он так просидел, но даже затекшие ноги не смогли заставить его пошевелиться. Он старался вообще не подавать признаков жизни, только расслабленно смотрел в зелень леса.       Какузу резко вытолкнуло из сна, как только он вспомнил, что ему нельзя спать. Казначей встрепенулся, тревожно оглядываясь: вокруг было подозрительно тихо. Особенно подозрительным был затихший Хидан, сидевший с ним на одной ветке с непривычно умиротворенным лицом. Священник повернул к нему голову, услышав шорох, но ничего не сказал. Поднявшееся солнце пустило луч прямо ему в глаз, и лицо его скривилось, сделавшись более привычным.       - Завтрак? – спросил он.       Какузу растерянно метался между его малиновыми радужками, пытаясь прийти в себя. Он чувствовал себя неожиданно хорошо, несмотря на близость напарника, и это сбивало с толку. Не дождавшись ответа, Хидан бодро оперся рукой с зажатым в ней древком и соскользнул с ветки; стало слышно, как и без того редкие кусты понесли потери. И было что-то до боли уютное в этом молчаливом шебуршании внизу, но гадкие мысли тут же развеяли это хрупкое ощущение, и Какузу спрыгнул следом.       Свиток уже был расстелен прямо на усеянной хвоей земле, а сам священник копошился в призванном вещмешке. Сразу было видно, что сумка снова почти пуста – их запасы были на исходе. В землю глухо впечатались две жестяные банки.       - Есть тунец и… - Хидан поднес к глазам консерву. – Что за кандзи?       - Скумбрия, - прочел Какузу, мельком взглянув.       - Точно, - лицо священника довольно разгладилось. – Так что?       - Без разницы.       Хидан швырнул одну из банок обратно в мешок, а вторую зажал коленями, вскрывая кунаем крышку. Острие соскользнуло, едва не вспоров ему ногу, но тот и бровью не повел. Какузу молча наблюдал за спектаклем, игнорируя время от времени вспыхивающее желание вмешаться. Хидан аккуратно поставил раскрытую банку на землю, развернул бумажный сверток с сухарями и торжественно раскинул руки, полоснув воздух кунаем:       - Та-да!       Какузу продолжал смотреть, но Хидан больше ничего не делал, только пялился на него, не опуская своих торжественных рук. Священник взглядом указал на еду, и казначей закатил глаза. Нарочито неспешно он потянулся за сухарем, ткнулся своим кунаем в банку, подцепив кусок пожирнее, и снова сел, демонстративно подальше. К сожалению, напарника это не задело никоим образом: Хидан лишь схватил свою порцию и принялся жевать с весьма довольным видом. Какузу почувствовал досаду и слегка удивление – только сейчас он понял, что напарник был подозрительно доволен и не ныл уже почти двое суток. До того он не упускал возможности уведомить Какузу о любом своем капризе. Казначей стал жевать медленнее, задумавшись.       - У меня пусто, - вырвал его из раздумий голос.       Хидан заглядывал в горлышко фляги, перевернув ее вверх дном, словно рассчитывая увидеть прижавшуюся к стенкам воду.       - Ты в ней что, носки стираешь? – недовольно спросил Какузу. – Надо было оставить ее в дождь, если знал, что воды мало.       Хидан издал недовольный звук и опустил флягу.       - Я проверил кусты, в которых что-то прибил утром – это был кролик. Мелкий совсем, даже сожрать нечего. Значит, где-то рядом мамка. Значит, где-то рядом другие кролики. Значит, они здесь живут. И значит, - белоголовый пристально обвел глазами лес, - эта мелочь где-то пьет, - Хидан поймал напряженный взгляд Какузу и поднялся на ноги. – Нужно осмотреться.       Какузу подскочил почти одновременно с ним, заставив его недоуменно замереть.       - Я пойду. Ты останешься здесь.       Казначей протянул руку за флягой, но Хидан отдернул ее и подозрительно прищурился.       - С хера ли?       - Я знаю, где ручей, дойду быстрее.       - Так ты знал, что здесь есть ручей? Ах ты плесень, - Хидан нахмурился и закрутил на фляге крышку. – С тобой пойду, понял?       - Нет, не пойдешь, - яростные нотки привычно скользнули в голос, но Хидан лишь хмыкнул.       - Назови мне реальную причину, и я подумаю.       - Я не торгуюсь, - рыкнул казначей. – Ты не идешь, и точка.       - Да? – священник с вызовом шагнул к нему. Чтобы заглянуть напарнику в глаза, теперь пришлось задрать голову. – А ты заставь.       Глаза Какузу угрожающе сузились.       ***       - Сука! Вернись!       Какузу отошел уже на приличное расстояние, а ор все равно было слышно. Закончив поправлять маску, он выставил руку и направил несколько нитей обратно к лагерю. Спустя минуту крики стихли, превратившись в мычание.       Казначей рассчитывал, что прикованный за шею священник сам себя придушит хотя бы на некоторое время, но надежды не оправдались. Теперь нужно было вернуться до того, как этот идиот что-нибудь сделает с нитями чакры. Или до того, как кто-то обнаружит его в таком состоянии.       Наконец, стоны стихли, растворившись в шелесте леса, и Какузу замедлился, только сейчас осознав, какими оглушительными были его шаги. Выбирая тропинки поближе к соснам, чтобы смягчить поступь хвоей, нукенин не прекращал осматриваться. Лес был пуст и до омерзения знаком.       Журчание воды незаметно закралось в лесную симфонию, и вскоре показалась каменистая расщелина с неспешным ручьем на самом дне. Место узкое, неудобное, да еще и склон нависает, заслоняя обзор. И не услышать, если кто подойдет. Какузу поморщился, огляделся в последний раз и в один прыжок спустился к воде.       Всплеск от своих ботинок он не услышал. Как и то, как тихо наполнялась водой большая бутыль, удерживаемая в течении двумя мужчинами, с которыми он столкнулся лицом к лицу. Адреналин вспыхнул, подняв на загривке волосы, но увиденное заставило успокоиться: стриженный коротышка неуклюже и суетливо нашаривал рукоять громоздкого бандитского огнестрела, болтающегося на перечеркивающем грудь ремне. Его напарник и вовсе стоял столбом, зеленея от взгляда казначея. Рукой он остановил коренастого любителя оружия. Стриженый недоуменно повернулся к нему, но напарник не сводил с Какузу глаз.       - В город? – спросил он севшим голосом.       - Не в этот раз, - глухо ответил Какузу, осматривая этих двоих.       - Ты знаешь его? – спросил коротышка, не в состоянии остановить взгляд на ком-то из них. Напарник продолжал игнорировать его замешательство.       - Все еще ходите за водой для Ямамото? – казначей многозначительно перевел взгляд на огромную бутыль. Течение совсем не сносило ее, она была почти наполнена – приди Какузу на пару минут попозже, удалось бы разминуться.       - Да, он все еще брезгует пить из водопровода.       Мужчина напряженно оглядывал нукенина, ссутулившись. Коротышка продолжал стрелять глазами и то и дело потряхивал ствол, недоумевая, почему напарник так унывает, игнорируя его талисман он неприятностей.       - И почему вас двое?       Мужчина ссутулился еще больше. Кажется, ему тоже хотелось задать этот вопрос.       - Он держит всю охрану в резиденции. За водой теперь ходим по двое.       - С каких пор Ямамото нужна охрана? – Какузу вздернул бровь. Мужчины переглянулись: лицо коротышки явно не озарилось интеллектом, но его напарнику точно пришлось быстро принять какое-то сложное решение. Несмело он вновь посмотрел на Какузу.       - Не ему. Жена родила первенца.       - А. Юный наследник, - мужчина был рад услышать равнодушие в его голосе и сглотнул. – Значит, Ямамото все так же полон сил?       - Как никогда, - нарочито твердо ответили ему.       - Приятно слышать, - Какузу развинтил флягу и присел, опуская ее в воду. – Что ж. Не смею задерживать.       Коротышка попытался возразить, когда напарник принялся закручивать полупустую бутыль, но мужчина нервно шикнул на него, и возражения затихли. Убирая наполненную флягу во внутренний карман, Какузу наблюдал, как эти двое упаковывают бутыль в переноску. Мужчина суетился, подгоняя коротышку, тот, не понимая его нервозности, лениво закидывал бутыль на спину.       Когда стриженый закончил с обустройством груза и крепко вцепился в лямки, Какузу в одно слитное движение направил нити к узнавшему его и, опутав, свернул ему шею. Коротышка крутанулся, шокированно отвесив челюсть и попытался схватиться за огнестрел, но лямки бутыли перетянули ремень оружия. Секунда промедления стоила ему жизни – черный кулак прошел сквозь его голову, как сквозь сырое яйцо. В ручей шлепнулись кровавые ошметки, и только затем – мертвое туловище.       Какузу неторопливо сполоснул руки и, стараясь не мочить ботинки, прошел мимо увечного трупа к еще дышащему знакомому. Шея его была вывернута под неестественным углом, но голова хватала ртом воздух и испуганно таращилась.       - Смотри, как удачно. Если бы тебе хватило ума насторожиться, как настоящему шиноби, мне бы вряд ли удалось так аккуратно свернуть тебе шею. Но жизнь с бандитами тебя испортила, - Какузу вздохнул и присел на корточки. Мужчина засипел. – Ты удивлен? Ты же не думал, что Ямамото просто так спрашивает обо мне у каждого патруля, - мужчина округлил глаза. – Да, и об этом я знаю. Жизнь полна сюрпризов. Этот для тебя, к сожалению, последний, – лежащий попытался дернуться, но тело его было парализовано. Он в ужасе захрипел. – О, ты уже догадался. Эту бы сообразительность тебе да пару минут назад, - Какузу расстегнул плащ и приподнял тунику, пуская из тела черные нити. Мужчина заскулил, когда они черным пучком приклеились к его груди. – Думал, раз ты слабак, то я никогда не покушусь на твое сердце. Разумно, но у меня тоже бывают тяжелые дни, - нити вошли глубже, и стон попытался перерасти в крик, но пережатое горло пропустило лишь бульканье. – Хорошо, что ты такой трус. Накачанные адреналином лучше приживаются.       ***       Прилив сил был не таким внушительным, как обычно, но с пятым сердцем стало спокойнее. Оно, еще напуганное, трепыхалось в груди казначея и пыталось не пустить в себя джионгу. Но это был лишь вопрос времени.       Вернувшись, Какузу обнаружил скрючившегося под деревом Хидана. Тот действительно нашел способ освободиться от пут, но, вопреки ожиданиям, еще не сделал никакой самоубийственной глупости. В левой руке он держал кисточку и вдохновенно красил ногти на увечной кисти. Заметив приближающегося казначея, священник поднял голову и в ответ на скептический взгляд всплеснул левой рукой, разбрызгивая лак:       - Ну что?       - Ты вышел на задание с полупустой сумкой, но взял с собой это?       Хидан, казалось, ничуть не выглядел смущённым, только пожал плечом.       - Взял всего, что лежало в шкафу. Это, кстати, уже было в мешке.       Какузу только сейчас понял, что Хидан наверняка схватил стандартно собранный вещмешок, не потрудившись его перебрать. Лидер действительно упорно клал по тёмному бутыльку в каждый новый набор. Казначей утомленно провел ладонью по лицу и снова взглянул на напарника: тот уже закончил и любовно оглядывал свое творение. Теперь здоровая рука с облупившимся лаком вызывающе контрастировала с полудохлой, болезненно-розовой кистью с идеальным маникюром. Хидан на пробу сжал её в слабый кулак; кожа на костяшках опасно натянулась, но сухожилия работали. Он довольно усмехнулся.       - Видишь. Я почти как новенький.       Какузу отстраненно взглянул на его руку, раздумывая, как скоро хватятся тех двоих.       - На рассвете уходим.       Хидан заинтересованно посмотрел на него.       - И куда идем?       Какузу оценивающе осмотрел его любопытствующее лицо.       - Скажу, когда подойдем ближе.       Он уже отошел, когда священник окликнул его:       - Эй, ты воды-то достал?       Скользнув за пазуху, Какузу вытащил флягу и бросил ее напарнику, вновь отвернувшись. Через секунду раздался нечеловеческий вопль, и казначей медленно обернулся, чувствуя, как по спине разбегаются колкие мурашки.       Хидан кружил здоровой рукой под недавно отросшей, уговаривая себя прикоснуться. Нежная, розовая кисть, только начавшая набирать силу, не справилась с запущенной литровой флягой. Руку выломало, словно пушечным снарядом, согнув ее в месте, где она сгибаться совсем не должна. Эластичная, молодая кожа натянулась там, где в нее уткнулся обломок старой кости.       - Блять… - выдохнул Хидан и, наконец, взялся за предплечье. Резко дернул и зарычал сквозь зубы, но перелом никуда не делся – едва священник отпускал кисть, та безвольно повисала на тонких связках.       Какузу почувствовал секундный порыв и заставил себя остановиться. Нужна была причина. Он хмуро и серьезно смотрел на перелом, приближаясь, не столько даже, чтобы изучить, сколько чтобы просто не встречаться глазами с напарником. Хидан громко и тяжело дышал. Стараясь не отвлекаться на это, Какузу занес ладонь.       Нити скользнули из шва на предплечье к чужой кисти, проникая под кожу. Хидан зарычал, но не дернулся. Черная чакра обвила сломанное запястье и стянула, выпрямляя. Священник шипел сквозь зубы и жмурился, но затем снова завороженно следил, как нити скользят под кожей, пронизывая его, как тряпичную куклу. Какузу оборвал их, и концы скользнули внутрь, оставив на розовой коже лишь несколько точек.       Довольно он посмотрел на набухшее запястье – чистая работа. Затем опасливо поднял глаза, но Хидан переводил дыхание и с интересом смотрел на предплечье, вращая рукой: под кожей было непривычно тесно. «Почему было просто не наложить повязку?», - подумал священник, нежно проводя кончиками пальцев по свернувшимся под кожей нитям. Затем усмехнулся своим мыслям.       - Что веселого? – тут же ощетинился казначей.       - Просто рад, что ты починил мою руку, - Хидан нагнулся за флягой, пытаясь спрятать ухмылку.       - Я не могу ждать еще сутки, пока ты срастешься, - выпалил он заготовленную фразу.       - Я так и понял.       Хидан развернулся и направился к дереву, у которого лежали вещмешки, и пусть лица его не было видно, но удаляющаяся спина показалась Какузу очень самодовольной. Казначей заскрипел зубами. «Надо было придумать довод поубедительнее».       ***       Они сидели по разным сторонам от сумок, но все равно были близко. Ближе, чем хотелось бы Какузу. Хидан пытался штопать плащ, прислонившись к стволу, но от нудности занятия сползал все ниже. Работа его была воистину уродливой, и, возможно, это даже не было связано с тем, что делалась она преимущественно левой рукой. Казначей разложил на коленях карту и исписывал ее мелкими иероглифами, привычно хмурясь. Было тихо.       Какузу уже сбился со счета, сколько раз он писал и тут же тер бумагу ластиком, отчего в некоторых местах она стала уже почти прозрачной. Еще пару раз, и он точно тронется умом; раздраженно он откинулся на ствол, повернул голову, чтобы отвлечься, и наткнулся на напарника. Тот развалился у своего дерева, почти лежа на земле, и, кажется, спал.       Какузу с удивлением рассматривал его. Хидан, как всегда, выглядел умиротворенным, несмотря на неудобную позу, и даже жесткая кора, дерущая лопатки, не смогла заставить его нахмуриться. Сам он был по пояс голым, а плащ покоился на его животе – хотя у него и живота-то не было, сплошные мышцы. Гладкое, расслабленное лицо, пепельные волосы, рельеф мышц на руках…       Внезапно увечная рука, предусмотрительно выставленная в сторону, начала дергаться, перетянув на себя внимание. Наверняка джионгу не нравилось, что бессмертное тело пытается ее растворить и вывести, как яд. Какузу метался взглядом между ней и лицом напарника: нужно было подпитать ее чакрой, но Хидан все не просыпался. Видимо, было не больно – или недостаточно больно, чтобы прервать сон. Какузу нахмурился, подсел ближе и осторожно коснулся его тыльной стороной руки – одним лишь мизинцем. Нити, бьющиеся в предсмертной судороге, успокоились и утихли, оставив в покое конечность. Какузу разглядывал ее: за пару часов рука потеряла свою болезненную нежность и набрала силу. И снова была похожа на руку Хидана. Казначей медленно провел мизинцем по белой коже, напряженно вглядываясь в лицо – но напарник спал, как убитый. Только теперь Какузу мог развернуть свою руку и положить ее ладонью вниз.       Еще долгое время он сидел рядом со священником, подпитывая его чакрой из своих гигантских запасов. Он не мог ощутить слабости и не знал, когда остановиться. И решил, что не остановится, пока не захочет.       Наблюдать за спящим Хиданом было приятно и странно: ничто не говорило о том, что перед ним лежит кровожадный фанатик и любитель мусорной речи – напарник был расслабленным, обманчиво беззащитным и – самое странное – красивым. Не смазливо-розовым, а таким, на которого хотелось смотреть: точеным, крепким… живым. С незаживающими мозолями от косы, с хвоей в волосах, в рваных штанах и грязных ботинках. Какузу вдруг подумал, что впервые позволяет себе так долго его разглядывать.       Хидан заворочался, и казначей одернул ладонь, вытягиваясь струной. Священник прикоснулся там, где секунду назад лежала его рука, сонно огладил и снова затих. Какузу чувствовал, как где-то под горлом бьется его основное сердце. «И как бы ты выкручивался, если бы он проснулся?». Хидан дышал ровно, как и минуту назад, но ужас лишь усиливался. «Что ты вообще творишь?». Ощущение чужого тела под пальцами вскружило голову. То самое ощущение, когда прикасаешься, не чтобы сломать. Холодный ужас сжал внутренности: так не должно быть. Какузу пытался напугать себя, представляя, как Хидан орет на него, или кривится от омерзения, или в ужасе отползает по колкой хвое. Но даже в его собственной голове это выглядело фальшивкой.       Каждый день с ним наедине был губителен. Выдвигаться нужно как можно скорее.