Худшая миссия Какузу

      Сначала его шаги были быстрыми, под стать желанию поскорее убраться, но он быстро понял, что не готов вернуться прямо сейчас. Пришлось замедлиться.       «Что это, блять, было??». Хидан глубоко вздохнул, пытаясь унять беспокойный пульс. На самом деле он прекрасно понял, что это было, просто не мог этому не удивиться. Даже не стал тратить силы на нелепую борьбу с самим собой, только душа все равно ныла от растерянности и легкого чувства досады. Ведь теперь напарник ни за что больше не позволит себе уснуть рядом с ним. Если вообще что-то после этого будет. Хидан вполне мог себе представить, как все на этом кончится.       Видения были очень реальны. Очень хороши. И в них не было ничего, на самом деле, удивительного, ведь он все чаще думал о нем и все отчаяннее пытался стать ему ближе. Доигрался. Неудивительно, что все смешалось. Но это не должно было быть настолько… Хидан вспомнил порожденные наркотиком картинки и вздрогнул: реальность то и дело пятнами проступала сквозь дурман, и происходящее все время ощущалось сломанным. Этим можно было утешиться. Возможно, действие напитка кончится, и сладкое чувство вожделения уйдет, оставив только ощущение неправильности. С этим уже можно было бы что-то сделать.       Оказавшись на пороге комнаты, он глубоко вздохнул и выпрямился. Затем осторожно дернул ручку – было не заперто. Как можно естественнее он вошел, закрыл за собой дверь и поднял глаза.       Какузу по-турецки сидел на своей кровати с разложенной перед ним картой, в одной руке держа карандаш, а во второй – какой-то буклет. Священник натолкнулся на его взгляд, и нутро тут же скрутило. Ноги сами понесли его вглубь комнаты, лишь бы не стоять на пороге перед этими изучающими зелеными глазами.       - Я ждал тебя утром, - сказал казначей, провожая его подозрительным взглядом.       Хидан попытался усмехнуться – вышло нервно.       - Что мне там до утра делать.       Какузу еще с секунду сверлил его глазами, но в конце концов снова уткнулся в карту. Хидан нетвердой рукой перерыл свою сумку, достал из нее флягу и опустился на свою кровать. Нарочито медленно откручивая крышку, он украдкой смотрел на напарника.       Тот был такой же, как и всегда: смуглый, расчерченный шрамами, хмурый. Черные волосы занавесью свисали по обеим сторонам от лица, скрывая глаза удивительного зеленого цвета. Плаща не было, как и маски, и ничто не мешало разглядывать рельеф его тела; туника слегка провисала так, что можно было увидеть скрытые обычно грудь и живот. Крепкий, высокий, суровый. Как можно было вообще смешать все это с той мягкостью и белизной? Хидан так и не донес горлышко до рта, продолжая смотреть. Вот теперь реальность казалась правильной. Вот такой она и должна была быть. Никакого блудливого взгляда, никакой лукавой улыбки. Эти восхищение и привязанность были ему знакомы. Чувство неправильности исчезло.       Но возбуждение осталось.       Хидан сглотнул.       Какузу снова повернул голову, и священник невольно дернулся.       - Ты начинаешь меня беспокоить. Зная тебя, это ощущение не может быть обманчивым.       - Много ли ты обо мне знаешь? – пробормотал Хидан, натянуто усмехаясь.       - Достаточно. Человек-загадка – явно не твоё амплуа.       - Чё?       Какузу раздраженно выдохнул и захлопнул буклет.       - Неважно. Что случилось?       Хидан судорожно соображал.       - Ничего.       - Мне что, пытать тебя? – рыкнул казначей и поднялся с кровати. – Что ты натворил?       «Вот ведь проницательный гад», - Хидан заерзал, радуясь, что от его криков хотя бы начал падать стояк.       - А с чего ты взял, что это я? – с наездом ответил он.       - А кто еще?       - Знаешь… - Хидан резко поднялся, чтобы лишить казначея удовольствия смотреть сверху вниз, но комната внезапно знакомо качнулась, заставляя его оступиться. Это было очень невовремя.       Священник опасливо поднял на напарника взгляд: тот смотрел на него, не мигая.       - Ты что-то принял?       Хидан предпочел молчать, не особо надеясь, что это его спасет. Какузу спросил еще раз, с нажимом выделяя каждое слово:       - Хидан. Ты что-то принял?       Тот стрельнул глазами в его сторону, но не смог выдержать этот внимательный, угрожающий взгляд.       - Какая разница?       - Разница? – его тон был удивительно спокойным. Но ни о чем хорошем это явно не говорило. – Лишь об одном тебя просил. Ты назло это сделал? – Какузу в одно мгновение подлетел к нему и толкнул в плечо. Хидан снова едва удержал равновесие, и тон казначея стал угрожающим. – Нам послезавтра быть в стране Железа, а ты на ногах не стоишь.       - Поменьше пихай меня, и все будет нормально, - недовольно ответил Хидан, поведя плечом.       - Нормально? – Какузу навис над ним и схватил за второе плечо, до боли сжимая. – Да с самого твоего появления ничего не идет нормально, но ты бы хоть попытался.       Его тон был низким и пугающе ровным, зеленые глаза сверлили холодной яростью. Хидан знал, что он в бешенстве и вот-вот вырвет ему нутро, но все равно ощутил, как от близости кровь снова начала собираться в паху. «Как же это, блять, ненормально».       - Скажи что-нибудь, или, клянусь, я переломлю тебя пополам, - рычал казначей.       - Она пила вместе со мной, - выговорил священник, бегая взглядом между зелеными радужками.       - И ты поверил, что у вас в стаканах одно и то же?       - Я взял ее стакан. Который она начала пить.       Какузу дышал шумно и жарко, но молчал. Хидан понял, что сказал то, что нужно. Казначей медленно разжал хватку, и священник едва удержался, чтобы не прикоснуться к ноющей руке.       - Почему было не отказаться?       - Я и так накосячил. Не хотел еще больше все испортить.       Ярость медленно угасла в зеленых глазах. Теперь напарник выглядел просто привычно недовольным и излишне серьезным, и Хидан ощутил, как вместе с нахлынувшим облегчением вновь закрадывается возбуждение. Какузу вообще не помогал: внимательно смотрел прямо ему в глаза, даже не думая отстраниться. «Может, он меня провоцирует?», - Хидан еле держался, чтобы не опуститься взглядом к его губам. Близость была одуряющей. Услужливо всплыли неутихшие дурманные образы, и Хидан с силой закрыл глаза. «Боже, конечно, нет».       - У тебя странный взгляд, - настороженно сказал Какузу. – Галлюцинации?       Хидан едва скользнул по нему глазами, отворачиваясь к двери:       - Нет. Порядок.       - Стой, - Какузу попытался схватить его за плечо, но священник увернулся, почувствовав лишь, как рука мазнула по ткани плаща. Уши и шея пылали огнем. Кожа под плащом горела невесомыми следами чужих пальцев.       - Просто не еби мне голову, и завтра буду, как огурчик, - сказал он, не глядя на напарника. Казначей, к счастью, больше не пытался прикоснуться.       - Надеюсь.       Несмотря на жесткость тона, прозвучало все равно неуверенно. Хидан опустился к сумке и принялся перебирать ее, чтобы хоть чем-то себя занять, имея возможность не встречаться с напарником глазами. Мысль была неожиданной – кажется, он понял, почему Какузу постоянно роется в своих вещах.       - Душ здесь отвратительный, я собираюсь в баню, - сказал казначей после недолгого молчания.       - Это приглашение?       - Ты можешь пойти. Но это не приглашение.       Хидан тихо усмехнулся. Сердце и так стучало оглушительно, но теперь, казалось, забилось еще сильнее от одной только мысли. Хотя сейчас это было бы самоубийством.       - Иди без меня.       Долгие минуты Какузу шелестел картой, собирая ее, потом что-то доставал из вещмешка. Хидан чувствовал себя ужасно тупо – даже идиоту уже было бы понятно, что священник просто по кругу перебирает свой небогатый ассортимент, но Какузу не сказал ни слова. Только молча вышел, не прощаясь.       Дверь закрылась с тихим хлопком, и священник шумно выдохнул. Тут же он поднялся с пола и ничком повалился на кровать, чувствуя блуждающий по телу пульс. В некоторых местах он отдавался сильнее.       Выждав еще пару секунд, священник рванул на себя полу плаща, щелкая кнопками, и уставился на натянутые штаны. К счастью, было не так уж заметно, разве что неудобно. Хидан оттянул штаны за ширинку, но легче не стало.       Пуговица податливо скользнула из петли, механизм молнии беззвучно съехал вниз. Священник запустил руку в трусы, оттягивая вниз резинку, и с облегчением сжал тугой, горячий ствол. Возбуждение было почти болезненным. Хотя, возможно, это все были муки совести.       Пара движений рукой запустили по телу наслаждение, и фантазия наконец-то пустилась во все тяжкие. Хидан закрыл глаза и попытался представить то же, что уже видел, только правильное, цельное. Смуглую кожу, зеленые глаза, которые только что видел так близко, суровые, неподходяще хмурые для такого занятия…       Хидан открыл глаза. Даже в его фантазиях Какузу смотрел на него недовольно и осуждающе. Что ж, придется действовать напролом. Игнорируя сопротивление, прижаться к горячей, широкой груди, широко провести ладонью по испещренной стежками спине, спуститься к бедру и резко, жадно поцеловать…       …И получить кулаком в челюсть. Хидан снова открыл глаза. Даже нафантазированный Какузу отказывался быть слащаво покорным. Ладонь неуверенно скользнула по члену. Принудить его? Священник сердито мотнул головой. Или наоборот?.. Хидан снова закрыл глаза, разворачивая смутно знакомую картину. Как черные нити обвивают его, заползая под одежду, сжимают, не давая двигаться, и связывают рот. Как Хидан, пригвожденный к стене, пытается извиваться, не дается, но Какузу неумолимо приближается, в глазах его похоть… Нет. Какая к черту похоть? Ладно, в глазах его гнев, он подходит вплотную, берет его пальцами за подбородок… Черт, нет. Это же совсем на него не похоже. Берет за волосы? За горло? И что потом? Целует? Ну конечно.       Хидан с рычащим стоном вытащил ладонь из штанов и перевернулся лицом в подушку. Нужно что-то придумать, иначе к утру он сойдет с ума.       ***       Какузу медленно вдыхал влажный, горячий воздух, расслабленно прикрыв глаза. Баня, к счастью, была пуста в столь поздний час, и можно было спокойно сидеть с неприкрытым лицом, не всматриваясь в посетителей.       Казначей обещал себе, что хотя бы в эту редкую минуту уединения не будет думать о Хидане, но мысли сами лезли в голову, цепляясь друг за друга. Слишком непонятным и тревожным было то, что он видел в комнате. Какузу вымученно отвернулся – мало было думать о нем всю дорогу до купальни. В голове зарождалась какая-то неприятная мысль, но он отчаянно не хотел ее додумывать.       Влажную тишину нарушил звук быстрых шагов. Это были легкие постукивания тапочек о кафель, но Какузу все равно напрягся. Из-за перегородки вышла девица, замотанная в полотенца: одно было обернуто вокруг тела, второе – свернуто тюрбаном. Она скользнула по нему взглядом и направилась вглубь бани, не сбавляя шага.       - Не помню, чтобы сегодня был женский день, - глухо сказал Какузу, провожая ее глазами.       - Здесь не бывает женских дней, так что сердечно извиняюсь, - звонко заявила девушка, уже проходя мимо, как вдруг остановилась. Чуть вернувшись, она вперилась взглядом в лицо Какузу, заставив того нахмуриться, а сама просветлела, чуть улыбнувшись. – А я тебя знаю. Это же ты привел сюда беловолосого красавчика, - Какузу молчал, и Иоко нахально уперлась ладонью в талию. – У него вообще нет чувства самосохранения, ты в курсе?       - В курсе, - грубо ответил казначей. Теперь он узнавал в девчонке майко с ресепшена – без косметики и фиолетовой копны та смотрелась совсем иначе и сильно моложе. Несмотря на это, чувствовала она себя, похоже, все так же уверенно, раз не стеснялась по-хамски «тыкать» настолько жуткому товарищу. В довершение всего она опустилась рядом с Какузу на скамейку, кокетливо забросив ногу на ногу:       - Так вы напарники, верно? – заметив, как Какузу вместо ответа лишь свирепо свел брови к переносице, она чуть отстранилась. – Симпатичная девушка присаживается поболтать, а ты недоволен?       - Знаю, что просто так ко мне девушки не подсаживаются, - прорычал казначей.       Иоко с улыбкой вздохнула и отвела глаза. Ее снисходительное лицо ужасно бесило, но Какузу убеждал себя, что осталось недолго.       - Ладно. Не буду раздражать тебя. Только один вопрос, - Иоко развернулась к нему и, не мигая, посмотрела прямо в глаза. – Хочу знать, почему твой напарник меня продинамил, - Какузу очень постарался не измениться в лице, пока мысли метались в голове, как сумасшедшие. Майко продолжила, тон ее стал жестче. – Нет, он, конечно, пришел, даже сделал то, чего от него хотели, но я, блин, ожидала хоть какой-то отдачи, знаешь. Весьма обидно видеть такую незаинтересованность, - Иоко натянула веселое выражение лица. – Так что мне теперь ужасно интересно, что это за девка такая, о которой он не смог забыть даже после двух доз галлюциногенов.       «И из-за такой ерунды она приклеилась?». Какузу вмиг почувствовал, как нутро отпустило. «Она сказала двух доз? Я все-таки убью его».       - Понятия не имею, - процедил он.       - А если я скажу ее имя?       - Я знаю о нем не больше, чем ты.       Рычание в голосе казначея выдавало желание скорее спровадить ее, но девушка не торопилась. Лицо ее изумленно вытянулось, она растерянно бегала взглядом между его зелеными радужками.       - Вы же напарники?       Какузу сдержал рваный вздох, сохраняя мрачное выражение лица. Иоко еще немного посмотрела на него и поднялась со скамьи. Лицо ее приняло озабоченное выражение:       - Ладно. Извини за беспокойство.       Какузу смотрел вслед ее удаляющейся спине, все еще чувствуя раздражение. И почему все вокруг лучше него знают, как он должен вести себя с напарниками? Тем более, что до Хидана все шло не так уж плохо.       Казначей напрягся, заметив, как девчонка неожиданно остановилась. Она обернулась, слегка хмуря лоб:       - И тебе что, никогда не хотелось узнать его? Человека, с которым ты делишь комнату?       «Человека, с которым я делю комнату». Прозвучало гораздо интимнее, чем оно было на самом деле, но в груди все равно кольнуло.       - Может быть. Это не твое дело.       Ее лицо немного разгладилось. Она снова слегка развернулась к выходу и выговорила:       - Какузу.       Казначей едва удержался от того, чтобы не подскочить.       - Что? – с нажимом переспросил он, не сумев скрыть волнение в голосе.       Иоко взглянула на него с легким недоумением на лице:       - Ее имя. Какузу. Девчонки, по которой он сохнет, - она снова зашагала к выходу. – Ну, на случай, если решишь начать узнавать его поближе.       Ее шаги стихли, и помещение вновь наполнилось еле слышным бульканьем воды из котельной и шипением в трубах за стенами. Все вновь стало тихим и спокойным, но казначей все еще боялся пошевелиться, слушая с широко раскрытыми глазами, как глухо и сильно колотится сердце, заглушая все остальное. Это ведь не могло быть правдой?       Он вскинулся и с силой ударил кулаком кафель, лишь бы не чувствовать, как скрутило внутренности. Было так легко имитировать ярость – знакомую, почти уютную, - но ужас лишь сильнее расползался по груди от осознания, что он ее не чувствует.       Эмоции разрывали его настолько, что он не мог решить, какой из них отдать предпочтение: злость, ужас, удивление и… Какузу уронил голову и вцепился ладонью в волосы – этого нельзя было произносить даже в мыслях.       Казначей заставил себя выпрямиться. Никаких выводов и решений. Не сейчас. Не когда у него в голове ни одной трезвой мысли. «Стоп. Остановись. Он мог назвать имя просто так, когда угодно, в любой момент. Она сама все додумала».              - Уже уходишь?       - Какузу ждет.              «Нет, так понятно, о ком речь».              - И чем будешь заниматься дальше?       - Буду рядом с Какузу, а там посмотрим.              «Нет, идиотизм. Зачем называть меня по имени, она же его не знает», - казначей раздраженно выдохнул. Значит, имя выскользнуло бессознательно?       Какузу замер, покрываясь мурашками. «Он ведь был под наркотиками. Мало ли почему он позвал меня». Звучало хорошо, но в груди все равно почему-то щемило. Он нервно выдохнул и заставил себя снова сесть. «Все верно. Увидел меня в комнате, удивился, само вырвалось». Казначей откинул назад влажные волосы. «Но почему она была так уверена?». Движения стали замедленными. «Что он сделал, произнося мое имя, что у нее не осталось сомнений?».       В голове мелькнули неясные, выдуманные сцены, неожиданные и болезненные, словно удар под дых. Вспомнилось, как непривычно жрец отстранялся и отводил взгляд. Все чертовски гладко сходилось. Настолько, что дыхание сперло.       Казначей в отчаянии уронил лицо в ладони, с силой проведя ими от глазниц до рта. Он знал, что должен чувствовать отвращение, но его почему-то не было. Только ужас. В голове роились вопросы, на которые он должен был, но не хотел отвечать.       И один вопрос, который он должен был задать, но не хотел слышать на него ответ.