***
Тетради разбросаны по полу, на столе стоят шахматы, некоторые фигуры валяются под столом, там же лежат рюкзаки, пеналы, ручки. Диванные подушки находятся за креслом и возле телевизора. В гостиной царствовал бардак, который навели парни, стоящие сейчас на кухне. Осаму лежал на полу и до слёз хохотал. На его лице и руках были пятна от муки. Вся кухня была в муке из-за его игр. Достоевский, стоя возле стола и смеясь, пытался сделать из теста шарики. Идея испечь печенье пришла в голову Дазаю неожиданно, и он, не дожидаясь согласия Фёдора, пошёл на кухню искать ингредиенты. Но сначала парень чуть не убил друга, кинув в него со злости подушки. Он проиграл партию и ему придётся исполнять желание Достоевского. Было досадно, но весело. — Я включу музыку. — Шатен поднялся, сделал шаг и, подскользнувшись на муке, вновь упал. — Что она на полу-то делает?! — Ты её по всей кухне рассыпал, дурак, если мы не успеем убраться до прихода матери — она нас убьёт! — Фёдор сделал несколько шариков и выложил их на противень. Осаму рассмеялся, опять поднялся и наконец-то вышел из кухни. Через несколько минут там играли заводные мелодии песни, а два парня танцевали, доделывая печенье. — Гагарин, я вас любила! О ла-ла-ла-лай! — вместе подпевали песне Достоевский и Дазай, заливаясь смехом. Сейчас здесь, на уютной кухне, вдвоём им было абсолютно плевать на то, что происходит где-то за пределами квартиры. Пока Фёдор отправлял печенье в духовку, Осаму убирался и наблюдал за брюнетом. Знал бы ты, как я тобой дорожу.***
— Достоевский, это что такое? — матушка была в шоке — она впервые видела такой беспорядок у себя в квартире. — Мам, я тебе всё объясню. — Юноша метался по углам, пытаясь быстро прибраться, а Дазай стоял в углу и виновато смотрел в пол. — Фёдор, мне объясняться не надо! Даю вам пятнадцать минут, чтобы убрать весь хлам. Я в магазин, что купить? — Сливочное масло, муку, яйца… — протараторил Федя, складывая шахматы. — К Вашему приходу здесь уже будет чисто, — единственное, что смог сказать шатен и стал помогать Достоевскому. Мария тяжело вздохнула и ушла, надеясь, что они не разнесут квартиру ещё больше. — Вот мы дебилы! — злой брюнет ушёл на кухню доставать печенье. — Ну мы же не знали, что она так рано придёт, — попытался успокоить Фёдора Осаму и посмотрел на часы. — А нет… Уже полдесятого… Я, наверное, сегодня у тебя останусь, ты не против? — Не против. — Достоевский вынес печенье и поставил его на стол. — Печенье только из духовки, так что аккуратнее. — Он осмотрел комнату и, убрав последний мусор, отряхнул руки. Мария была не на шутку удивлена, когда увидела чистую гостиную и кухню, будто ничего и не было. Парни спокойно сидели на диване: пили чай с печеньем и читали какую-то старую книгу. Дазай почувствовал присутствие человека первым, он посмотрел на женщину и толкнул в бок Фёдора. Брюнет недовольно буркнул и оторвался от книги. — Мы всё убрали. — Достоевский посмотрел на мать и вновь уткнулся в книгу. — Чай будешь? — Буду. — Матушка заулыбалась, кивнула Осаму, подскочившему чтобы налить чай, и ушла переодеваться. Разговоры по душам, смех и разные истории закончились в одиннадцать, когда уже все сладости и силы поддерживать диалог закончились. Парни помогли матери убрать посуду и уставшие побрели в комнату. Прошёл час. В квартире наступила тишина, и Мария смогла полностью расслабиться. В её планах было продуктивно поработать ночью и отдохнуть днём. Она разложила нужные вещи, достала ноутбук, тетради и начала работу. На самом деле быть учителем очень утомительно. Повторять один и тот же материал по десять раз, подготавливать какие-то презентации, которые не многим интересны, заполнять дурацкие журналы — всё это выматывает, надоедает, и в итоге учитель эмоционально выгорает. Впрочем, Достоевская выгорала лишь раз — когда только устроилась на эту работу. Тогда были проблемы с мужем, да и Фёдор слишком сильно проявлял свой характер. В тот момент на неё положили большую ответственность, и она просто с этим не справилась. Сейчас же Фёдор вырос, а мужа не было, на душе стало спокойно. Только вот сегодня спокойно поработать ей явно не дадут. Неожиданный звонок оторвал её от дел. Женщина посмотрела на время и нахмурилась. — Миша? С каких пор ты звонишь мне так поздно? — недоумевала Мария. Мужчина по ту сторону трубки сладко зевнул. На фоне гудели машины и можно было предположить, что он только возвращался с работы. Достоевская была не удивлена, ведь работа — его первая и самая любимая жена. Раньше она бесилась, но сейчас смирилась. — Так что тебе нужно, Достоевский, — в её голосе слышался холод с нотками строгости. — Говоришь, прямо как учительница, — хмыкнул Михаил, вновь зевая. — Я хотел поговорить насчёт Фёдора… — не успел он договорить, как его перебили. — Он не хочет с тобой общаться, — тихо, но чётко сказала Мария. Она чувствовала, как тревога разрасталась внутри неё и начинала бушевать, словно море, при упоминании имени сына. — И вряд ли захочет. Ты звонил ему? — Да, но он на звонки не отвечает. Вы оба даже не даёте шанса. Почему я столько лет добиваюсь от него обычного разговора? — Ну во-первых: не преувеличивай, ты всего полгода не можешь с ним поговорить, а во-вторых... — Всего полгода! — Тихо! А во-вторых: он всё ещё обижен на тебя. Ты с ним очень мало времени проводил, а если и проводил, то постоянно ругал его за что-то… От тебя практически никогда не было поддержки! — Это не так… — Это так, Достоевский! Даже через столько лет ты не можешь это понять и принять. Потому что ты упрямый идиот! Наверное именно поэтому я легко пережила развод. Наступила гробовая тишина, которая продлилась минуту, но ей показалось, что она длится вечность. И за эту вечность можно подумать обо всём. Вспомнить всё, что им было так важно. Открыть тот потайной сундук с чувствами, который они хранили глубоко в душе. — Так значит… ты не любила меня? — Пх, конечно любила, разве я согласилась бы выйти замуж за нелюбимого, родить ему сына, дарить ему заботу и тепло? Вновь повисла тишина. Она длилась совсем недолго, она нужна была, чтобы обдумать сказанное. — А сейчас… А сейчас ты меня любишь? Послышался отчаянный смех женщины. В нём было столько тоски, что Михаилу стало не по себе. И даже не от этого смеха, а от мысли, что он обидел не Фёдора и не Марию, а Мари — ту хрупкую, милую девушку с очаровательной улыбкой и игривым взглядом. Он обидел, сломал её этим неудавшимся браком. — Может и люблю, дальше-то что? Всё кончено, Миш, — ничего больше не будет…. Если хочешь увидеться с Фёдором, то ладно, так уж и быть, я устрою вам встречу, но для начала спрошу у него, ну и попробую уговорить, если он не захочет. — Спасибо, Мари… — Угу, не за что. — Мари, я тут сказать хотел… Ты лучшее, что со мной случал... Мария, не дослушав, отключилась и отложила телефон в сторону. Быстрым движением руки она вытерла выступившие слёзы и посмотрела на ноутбук. — На сегодня хватит. — Закрыв ноутбук и потянувшись, Достоевская встала и начала убирать всё со стола. — Ну что там, Федь? — тихо спрашивал сонный Дазай, выглядывая из комнаты. — Ничего. — Его хмурое выражение лица не говорило ни о чём хорошем. — Всё, пошли спать, завтра разберёмся…