***
Утро прошло спокойно. Матушка сделала блинчики, Дазай, попивая чай, ел их и наблюдал за Фёдором. Сам же Федя не притронулся к своему завтраку. Он сидел в планшете и с кем-то переписывался. Такой хмурый и недовольный жизнью. — Федюш, всё хорошо? — с беспокойством спросила Мария. — Да, всё нормально. Я, кстати, сегодня с отцом встречаюсь, где-то в три, — с абсолютным безразличием сказал Достоевский. Дазай и мать переглянулись и с удивлением посмотрели на брюнета. — Но… — А зачем? — Да вот так, захотелось с ним встретиться и всё обсудить. Повисла странная тишина. — А он мне как раз звонил, — разбавила эту паузу женщина, — вчера ночью… — Я знаю. Я слышал. — Фёдор наконец-то взялся за кружку с чаем и немного отпил. — Думаю, пора бы дать ему шанс, каким бы отвратительным отцом он не был. Мария неловко улыбнулась и опустила взгляд в кружку. — Наверное ты прав. После завтрака Дазай и Фёдор пошли в пекарню. Шатен, как обычно, о чём-то рассуждал вслух, а Достоевский его молчаливо слушал. — Скорее всего сегодня Аня придёт. По моим наблюдениям она часто появляется на выходных у вас в пекарне. — Осаму сам не понял, как зашла больная для него тема. — Угу, — мечтательно вздохнул брюнет. В его мыслях вновь вырисовывались эти васильковые глаза, этот образ. Она была для него словно ангелом, сошедшим с небес. Он верил, что именно эта девушка его судьба. Но его судьба сейчас шла рядом с ним и закатывала глаза, что-то бурча себе под нос. — Меня она так раздражает, — неожиданно выпалил Дазай. — Хотя больше меня раздражает твоё поведение с ней, если быть точнее, то ты не замечаешь… — Заткнись, — перебил его Фёдор. Тон голоса был холодный, а взгляд стал настолько проницательным, что казалось, будто он сейчас кого-нибудь убьёт. Сердце парня ёкнуло. Он сощурил глаза и остановился, на лице появилась издевательская улыбка. — Не замечаешь, что она просто играется с тобой, не замечаешь, что ты ей не особо интересен. Такие как она не любят… — Осаму не успел договорить, как на него набросился Достоевский. Брюнет взял его за воротник и резко встряхнул. Приблизив к себе, он злобно рыкнул: — Не смей, не смей ничего говорить про неё! Ты ничего не знаешь и никогда не знал! Ты… ты… — Ну, продолжай… Фёдор отпустил его и тяжело вздохнул. — Иди домой. Дазай хмыкнул и сделал шаг назад. — А если я скажу, что хочу пойти с тобой до пекарни… Достоевский был зол настолько, что не понимал что творит. Шестерёнки остановились, прекратили своё движение с гулким скрипом. Чувства взяли верх над разумом. — Помнишь, ты проиграл мне в шахматы на желание, так вот, моё желание — чтобы ты отстал от меня и больше не лез ни в мою личную жизнь, ни в мои дела! Осознание пришло к Фёдору только тогда, когда он увидел опустошённый взгляд Осаму. Он не стал его останавливать, лишь проводил недовольным взглядом.***
Дазай не был дураком, хоть и казался таким. Он не был добреньким парнишей с хитрой улыбкой на лице. Он был той ещё мразью в японской школе. Был холодным к одноклассникам. До переезда ни за кого не переживал. Ему было на всех плевать: на учителей, на одноклассников, на отца и даже на себя… Но потом всё поменялось. Неожиданный переезд, отец полностью погрузился в работу, забыл и бросил сына, а Осаму пришлось вновь терпеть презрение и издевательства. Он был одинок. Он привык быть одиноким. Однако в его мир вошёл практически такой же одинокий мальчик, посмотрел на него любопытным взглядом и, протянув ему руку, спросил на корявом японском: «Не хочешь прогуляться?» Быстрый поток воды смывает капли алой крови. Старые окровавленные бинты лежат где-то под ногами у Дазая. Уставший и мёртвый на вид парень пытался привести себя в чувство. «Боюсь ли я одиночества?» Новые порезы украшали руки шатена. Вновь неприятное жжение, которое приходилось терпеть из раза в раз. Так легче. Так лучше. Но почему-то не сегодня… «Все мы в какой-то степени одиноки, поэтому уже как-то всё равно…» Он сидит на холодной плитке, прижав ноги к себе. Кудри лезут в глаза, раздражая его. Почему ты приносишь мне столько боли? Почему её не заглушить? Почему ты подошёл ко мне тогда? «Да пошёл ты к черту, Достоевский!» — крикнул в воздух Осаму и шикнул от резкой боли в руке. Квартира — его кладбище. Здесь похоронены все его секреты, чувства и мысли. Здесь лишь он и призраки его прошлого. «Мам, пап, а вы счастливы?» «Мам, а ты куда? Мам?» «Пап, пап, а мама вернётся? » Нет. Она больше не вернётся.***
Достоевский никогда не думал, что порой он так глуп и наивен. Он даже не догадывался, что придёт время открыть глаза и посмотреть на очевидное. Неужели Дазай был прав… Фёдор с безразличием наблюдал за тем, как Аня весело болтала с каким-то тупым громилой, поедая печенье. Отвратительно. Брюнету хотелось убить кого-нибудь из них. И уже было без разницы, чувствовал ли он к ней какие-то тёплые чувства или нет. В этот момент он ощущал себя полным идиотом. Любовь? Да какая к чёрту любовь? Никакой любви и не было. Да. Даже влюблённостью не пахло. Как она ему вообще могла понравиться? Глупая, наивная дурочка, притворяющаяся милой и нежной. У него словно открылись глаза. Дазай точно был прав. Ей не нужен не Фёдор, не этот громила. Ей никто не нужен. До тошноты противно. Парень сжал кулаки настолько сильно, что аж костяшки побелели. Ему не хотелось оставаться здесь. Он ушёл в подсобку, снял с себя эту глупую униформу и швырнул её куда-то в угол. Желания выходить и разговаривать с Василисой Константиновной не было, но, переборов себя, Достоевский всё же вышел. Разговор утомил его ещё больше. Василиса не хотела отпускать такого хорошего продавца, но Фёдор уже всё решил и переубедить его уже не было возможности. Он ушёл оттуда. Ушёл без денег, однако с лёгким облегчением и небольшой тревогой. Мысль о встрече с отцом почему-то успокоила Достоевского. Он думал о том, что попросит у него немного денег, а если тот не даст, то пойдёт и займёт у кого-нибудь из одноклассников. Фёдор решил, что скоротать время за небольшой прогулкой — неплохая идея. Только вот он совсем не учёл, что его моральное состояние совершенно непригодно для прогулок. Мысли тяжёлым грузом свалились на парня. Внутри что-то неприятно давило. И беда была даже не в этом, а в том, что время тянулось слишком медленно. В какой-то момент он мысленно сравнил себя с палачом, однако на месте казненного был он сам. Разбитый, потерянный, признавший свой проигрыш.***
На удивление встреча с отцом прошла хорошо. Фёдор мог бы даже сказать — прекрасно. Он заметил, что отец сильно изменился: стал добрее и мудрее. И с пониманием относился к сыну, но было видно, что он все ещё много времени уделяет работе. Под глазами виднелись тёмные круги, а взгляд был мутным и немного сонным, необычный цвет глаз с фиолетовым переливом придавал ко всему этому образу мрачного человека ещё большую загадочность. Достоевского это пугало и восхищало одновременно. Казалось, что его отец хладнокровный и бессердечный убийца-гений, думающий только о том, как достичь покоя в этом мире. Но парень знал — никакой он не убийца и уж тем более не гений. Да, порой Михаил был тем ещё мудаком: с ролью отца справлялся довольно плохо, долго задерживался на работе и уделял мало внимания семье, однако Фёдор прекрасно понимал, что отец всё же любил маму и его. По-своему, но любил. Хотел бы он вернуть всё? Хотел бы, чтобы матушка с такой же любовью, как и раньше, смотрела на отца? Брюнет не знал точного ответа. — А как у тебя дела на личном фронте? — непринуждённо поинтересовался Михаил, ведя машину. — Он разводит меня на деньги, — расплывчато ответил парень, не отрывая взгляда от окна. — Он? На деньги?! — мужчина был крайне удивлён такому ответу и не мог связать пару слов, поэтому лишь воскликнул. — Ага, жёсткий диск полетел, а мне теперь деньги собирай на новый! — Фёдор прикрыл ладонью рот, сдержав смех. Повисла неловкая тишина. Томный взгляд прожигал в Достоевском дыру. — Не смотри на меня так, пх. — Брюнет не поворачивался к отцу. — У нас вообще-то было всё серьёзно, а он так… — Сколько стоит этот диск? — Да там всего ничего… Стоя на светофоре и ожидая зелёного цвета, Достоевский старший достал из пальто, лежащего на заднем сиденье, кошелёк. Он вытащил оттуда и протянул Фёдору сумму в тридцать тысяч. Сказать, что парень был в шоке — ничего не сказать. — Спасибо, конечно. — Он даже немного растерялся от такого неожиданного подарка. — Но зачем так много? Мне и десятки бы хватило. Отец ничего не ответил. Всё оставшееся время они ехали молча.***
— Фёдор, можно я задам тебе один серьёзный вопрос? — сидя на капоте машины и докуривая последнюю сигарету из пачки, Михаил посмотрел на сына. Фёдор, стоявший подальше от него, лишь кивнул. — Если бы тебе предложили съездить в Германию на месяц ты бы согласился? Брюнет улыбнулся. Встретившись с весёлым взглядом отца, он засмеялся. Мужчина тоже подхватил этот смех. Только вот смешного в этом было мало. — Как ты интересно задаёшь вопросы. Совсем не палишься, — с издёвкой хмыкнул брюнет. Достоевский старший выбросил окурок и придавил его носком ботинка. — Ну ты же меня знаешь. — Улыбка не сходила с его лица. Уже потихоньку вечерело. Парень и сам не заметил, как быстро пролетел день. Сегодня он был слишком насыщенный и изматывающий для него. Фёдор думал над тем, как правильно ответить отцу, но усталость брала своё. Хотелось спать. — Почему именно меня ты хочешь взять с собой? — Потому что хочу проводить с тобой побольше времени. Смех. Такой фальшивый и уставший. — А что же ты раньше об этом не задумывался? Приходишь ко мне с такими вопросами, когда я уже вырос и всё осознал. Хорошая тактика. Однако я отвечу кратко и ясно: нет. Я не поеду в Германию, спасибо за предложение, конечно, но матерью я дорожу больше. Всё-таки она меня воспитала, многому научила и поддерживала меня в трудные моменты… — неожиданно его задорный тихий голос стал увереннее, и вся задорность вмиг сменилась на холод и отчуждённость. — А где ты был всё это время? Мужчина приподнял брови в знак немого удивления. Потом свёл их к переносице и задумался. Достоевский почувствовал непонятный страх, увидев отца таким… «Неужели я стану таким же?» Фёдор сделал шаг назад. Любил? Или всё же нет? В его голове произошла путаница. Уверенность пошатнулась. Ноги предательски задрожали, задёргался левый глаз, в горле встал ком. Он чувствовал себя так, словно выступает перед кем-то. Словно одна ошибка и его засмеют, разочаруются в нём, а может и вовсе забудут. — Я работал, как и обычно. — Михаил слез с капота, выпрямился и подошёл к нему. — Твоя мать права, я и впрямь упрямый идиот, помешанный на работе, но это не значит, что я вас не любил. Я хотел сделать её и тебя счастливыми, а получилось… — Всё с точностью наоборот. — Стало полегче, но тревога никуда до сих пор не ушла. — Когда ты уезжаешь? — Через пару дней, а что? — мужчина подметил для себя, что Фёдор отлично скрывает свои эмоции и чувства, даже если он на грани срыва. Достоевский дёрнул бровью, посмотрел на небо, а потом вновь на отца. Сделал уверенный шаг вперёд и резко обнял его. — Приходи на чай завтра, — он вздохнул и прикрыл глаза, положив голову ему на плечо. — Хорошо. — Михаил погладил его по голове и затих. Они стояли так минуты две, пока парень не отстранился, чуток взбодрившись. — Я, пожалуй, пойду, а то усну прямо здесь, — зевая, он потопал к дому. — До встречи, спокойной ночи!***
Ночной звонок прервал очередной кошмар Фёдора. Он взял телефон и посмотрел на экран. «Софа? Что ей нужно в такое время?» — Да, слушаю. — Федь, а ты, случаем, не знаешь где Дазай? А то его дома нет… А ещё тут… кровь. — Что?!