Зайди в мою смену

      Глаза открываться совершенно не хотят. К тому же, какой в этом смысл, когда тело чувствует, что его, как в вакуум, засасывают теплые одеяла и манящий запах чего-то сладкого вокруг. Так хорошо и уютно, что у Юджи возникают теплые ощущения родительского дома. Да, точно, последний раз так спокойно было именно там. Из-за этого сейчас невольно хочется позвать деда и поиграть с ним в сеги, позже выпить чашку зелёного чая и нежить лицо под греющим летним солнцем, однако грубая настойчивая рука незнакомца даёт реалистичную оплеуху. Такую, которая заставляет прочно слепленные глаза Юджи в миг широко раскрыться.       Едва улавливаемо, а затем все чётче и чётче, Итадори различает перед собой высокий широкоплечий силуэт. А когда зрение и мозг полностью заставляют вернуться в реальность, то на сердце мгновенно скребут кошки. На ум приходит сразу две мысли и обе отстойные: пацан не у себя дома, и тот, кто его спас, раздражает буквально на инопланетном уровне.       — Наконец-то проснулся. Видел бы ты сколько раз за ночь вскрикивал, — саркастично заявляет сидящий напротив Сугуру.       Вот ещё этого не хватает. Итадори недовольно цыкает в ответ. В не до конца отрезвевшую голову приходят сотни вариантов, почему он находится рядом с тем, с кем находится. К слову, почти все они начинаются с того, что нажрался пацан неимоверно, а вот заканчиваются по-разному.       В первой альтернативной версии Юджи уснул под рандомным мостом в богатом районе Токио, в другой его потащил домой нервный и отрезвевший Фушигуро, а в третьей — они с Кугисаки чуть не померли от интоксикации и алкогольного отравления где-то на окраине столицы: ненайденные и забытые богом. В общем, если коротко и по делу, даже самые хреновые расклады не предусматривают участие Гето, а тем более нахождение с ним в одной комнате.       «Ну как же вселенная благосклонна. В кавычках, конечно же», — думает Юджи смотря на хитрые прищуренные глаза Сугуру.       Мда. От такой библейской картины невольно возникает мысль истерично загоготать на всю квартиру. Чужой дом, хитрый лис Сугуру и, как оказывается минутами позже, голый Итадори — отличный коктейльчик вышел. Теперь уж приходится мириться с фактом его наличия. От всего этого хочется отъехать сразу, без выяснения обстоятельств и такой «нужной» истины.       Однако вполне очевидно — так не выйдет. Гето полностью залазит на кровать к Юджи и садится в позу лотоса, подперев ладонью свою щеку. Он выжидающе и с интересом наблюдает за «жертвой», не давая того самого права «отъехать без объяснений».       Итадори не дурак — он шустро начинает соображать, что к чему, поэтому задаёт вызывающему неприязнь мужчине вполне логичные вопросы: как он тут оказался, почему Сугуру его забрал, да и какого рожна он вообще лежит в чем мать родила? На что Гето только приторно смеётся, иронично выстебывая каждый из вопросов по очереди. Нет, Итадори точно когда-нибудь даст по морде этому недобармену.        Исходя из шутки на шутке, Юджи только и успевает понять, что Кугисаки была в состоянии «держите меня семеро, затанцую каждого до смерти», Мегуми и подавно куда-то пропал, а бедолагу Юджи в баре знал только он — великая мать Тереза Сугуру Гето. Вот картина и сложилась подобным образом: без нравоучений, смертей под мостами и отравлений.        И когда Сугуру, наконец, заканчивает с объяснениями и стебом, Итадори ловит себя на мысли, что в его безумных глазах скапливается влага — настолько Гето забавляет все происходящее. Да он не мать Тереза, а самое настоящее проклятье во плоти.       — Ну, ты, конечно, нахрюкался в щи. Мне пришлось тебя забрать и героически спасти. Это ты знаешь, а вот потом… — Гето делает заговорческую паузу, опуская похотливый взгляд на заманчивые, выглядывающие из-под одеяла кубики торса Юджи.       «Нет, нет, нет. Только не это! Лучше уж с Кугисаки переспать, чем с этим», — нервной пулей пролетает в голове пацана. Итадори уверен, такие взгляды ни с чем не спутаешь.       Поэтому Юджи мгновенно сглатывает и заворачивается в чужое одеяло по самую шею, скрывая и тело, и смущение. Не хватает ещё, чтобы Сугуру это заметил — такого удовольствия Итадори ему не доставит.       — Издеваешься?! Ты и я… — пацан подавленно опускает взгляд куда-то вниз.       Мир рушится за доли секунды, заполняя сердце черным тягучим сожалением. Для полной картины только дождя с грозой за окном не хватает, и тогда точно быть депрессивному апокалипсису.       Однако в коридоре слышатся лёгкие шустрые шаги, и через пару минут Юджи полностью расслабляется, не ожидая, что в этом доме его может настичь хоть какое-то положительное чувство. Похоже, депрессивный апокалипсис, так и не наставший, сменяется солнечным летом.       В дверном проёме появляется светлая, белесая как снег макушка, а за ней и яркая улыбка, направленная в сторону Итадори.       Сатору.       Говорить больше не хочется. Юджи готов на все, даже закрыть глаза на присутствие раздражителя, бесцеремонно запрыгнувшего к нему на кровать. А когда Годжо опирается о стенку у прохода, не сводя теплого взгляда с Юджи, под ребрами у второго начинает страшно жечь. Губы сушит похлеще, чем в прошлую пятницу от похмелья, и Итадори приходится прилагать титанические усилия, чтобы выслушать, как Годжо совершил «подвиг», спасая пьяного гостя.       Оказывается, что Сугуру — жалкий врунишка, заехавший с утра по «своим вопросам». А как итог, нарвавшийся на сладко сопящего Юджи. Скучно ему, видите ли, стало. Поиграть он, видите ли, захотел. Теперь неприязнь Итадори к Гето норовит соскочить в стадию яркой ненависти.       — И вообще, хватит твоих игр. Вали давай, — задорно выпаливает Сатору под конец своего монолога, стукнув Сугуру черпаком по голове.       Юджи только сейчас замечает домашний прикид бармена и огромный металлический черпак у него в руках. Пацан почти уверен, что его споры с Сугуру заставили Годжо оторваться от готовки завтрака. Хотелось бы Юджи застать Годжо ещё и в амплуа повара: пахнущего корицей и беспристрастно щебечущего рецепт медовых панкейков.       А еще Итадори уверен, что помимо заготовленного для него завтрака, Сатору и глаз ночью не смыкал: его светлые волосы растрепаны, а на лице залегает едва заметная усталость. Черт. Неужели все из-за Юджи?       Гето, в отличие от любопытного пацана и его переживаний за Годжо, чхать на то, от чего он мог прервать Сатору, как тот спал и почему сейчас зевает через раз. Поэтому, когда Сугуру получает нехилый удар черпаком, то только делает вид, что ранен в самое сердце (а заодно и в ушибленную голову)и встает с кровати Итадори, на последок бросая:       — Храпишь ты страшно, малой. Сделай что-нибудь с этим.       За свою дерзость в адрес «гостя» Гето получает ещё и поджопник. Разумеется, от Сатору. Разумеется, не слабый. И уже через пару минут где-то в коридоре слышится шелест от сборов, накинутая куртка и захлопывание входной двери. Облегчение. Юджи осознает — они с Годжо теперь наедине.       Сердце страшно начинает колотиться, а язык — неметь. Он точно забыл японский, потому что изо рта не вылетает даже банальное «утро» или «привет». Да и что вообще нужно говорить в момент, когда случайно оказался в доме едва знакомого мужика, который очень нравится? Извиниться? Предложить компенсацию? Поцеловать? Что, черт побери? Последний вариант определенно хорош, но не уместен. Так думает Итадори, мысленно взывая самого себя к адекватности, с которой он, к слову, на «вы».       Пацан, концентрируясь на всем противном, что существует в этом мире, напряжено вглядывается в яркие пятна пары голубых глаз напротив. Ему жизненно необходимо думать об орущем Мегуми, блюющей Кугисаки или же своем первом сексе на третьем курсе. О чем угодно, но не об этом очаровательном белобрысом мужике, что стоит всего в паре легко достижимых метров.       Ебанное минное поле. Пускай и только для Юджи, но минное. Ни один тест не сравнится с тем, что происходит сейчас. Ни одно испытание. Там хоть какие-то мысли в голове, а сейчас — мерцающая пустота. Мерцающая, волнующая и разъедающая. Такая, которая состоит из осколочных воспоминаний об одном человеке — Сатору Годжо.       Впрочем, если глянуть на вторую сторону медали, то станет совершенно ясно — Сатору и сам не мастак разрешения липкой тишины. Однако не восхититься пацаном он не может. Не насладиться его невинностью и наивностью — не в силах. Поэтому все, что делает Годжо — это кладет черпак на комод и широко улыбается сконфуженному Юджи, не проронив ни слова.       — Чего ты так пялишься? — смущённо произносит Итадори, кусая щеку изнутри. Ещё немного, и пацан проделает дыру.       — Если это своеобразное «спасибо за помощь и крышу над головой, Годжо», то благодарность принимается, — парирует Сатору.       Юджи знает, что хочет дать колкий ответ на этот флирт, однако по-доброму заглядывает в глаза и кричит всем своим прекрасным взглядом «либо ты возьмёшь меня, либо вернёмся к первому варианту».       А ещё через секунды Итадори остро осознает, что Сатору нависает над ним слишком близко, чтобы не нервничать. Годжо выдает что-то в стиле «не нужно было так смотреть на меня», заставляя Юджи ухмыльнуться и повторить взгляд.       — Говорил же, что не нужно, — на тяжелом выдохе повторяет Сатору.       Он сипло рычит, проклиная свою «новую слабость», и сокращает расстояние между лицами вдвое. Теперь Юджи может рассмотреть каждый осколок звёздной пыли в глазах Годжо, прочувствовать каждую ноту цитрусового парфюма и каждый новый вздох грудной клетки.       Безумно.       Пацан невольно раздвигает ноги, позволяя Годжо почувствовать возникающий стояк через гребаное одеяло — единственное, что так сейчас мешает.       Теперь безумно вдвойне.       Сатору игриво медлит, бросая жадный взгляд на губы Итадори. Он выжидает, хоть и очень хочет поторопиться. Итадори же не желает томных поцелуев и нежностей на ухо. Он впивается в длинную шею Сатору, притягивая его лицо к своему. Мнимые сантиметры исчезают. Юджи, глубоко вдыхая перед необратимым «прыжком», неопытно прикладывается к чужим губам и млеет в нетерпении.       Высшая степень безумства.       Пацан точно понимает, что мягкие теплые губы Годжо приоткрываются, пропуская его язык. Как же внутри влажно. Итадори извивается под Годжо, стараясь прижаться ближе к его телу. Он неумело ведёт языком по чужим зубам и нёбу, пока не оказывается пойманным языком Сатору. Так сладко, горячо и неожиданно. Годжо доволен — он перехватывает инициативу, углубляя жадный поцелуй. Руки его с азартом перепечатываются к покрасневшей шее Юджи, лишая части кислорода. Эти действия заставляют Итадори громко и протяжно простонать Сатору в рот.       — Какой ты нетерпеливый, — бормочет Годжо, разрывая желанный поцелуй.       — Ты можешь сейчас заткнуться? — шепчет в ответ пацан. А когда понимает, что звучит резко, то добавляет таящее на губах «пожалуйста».       И Сатору затыкается, снова вовлекаясь в поцелуй: безбожный, настойчивый и долгий. Он чувствует, как тело Юджи становится горячее, а дыхание тяжелее. Он невыносимо сильно хочет Юджи сейчас: такого нелепого, торопливого и с горячим рассудком.       Однако руки вопросительно разгуливают по торсу пацана, не решаясь опуститься ниже. Пальцы Сатору с дрожью в подушечках ведут плавно, оглаживая выпирающие рёбра, и застывают у пупка, сжимая талию сильнее.       Безумство переходит все грани.       Годжо, воздерживаясь всеми фибрами души, нетерпеливо скулит в поцелуй имя пацана. Он однозначно проклинает подругу-совесть, что позволяет сдерживать далеко не божеские намерения в адрес Юджи. Юджи, который отрывается от сладких губ и с сумасшедшим огнем устремляет взгляд прямо на Сатору.        Боже, блять, Итадори — настоящее исчадие ада, чертов адвокат дъявола. Иначе абсолютно неясно, почему Сатору готов лишиться рассудка из-за этого умоляюще просящего, практически скулящего голого пацаненка.       — Пожалуйста… Сатору, пожалуйста…       После такого утра Годжо придется либо сменить место жительства, либо соседей.Волнующие стоны Юджи электрической пульсацией разъедают все изнутри, заставляя Годжо с трудом переводить дыхание.       Все вокруг плывет в тумане. Интересно, а пылающие карие глаза можно считать пыткой?       Сатору мягко проводит ладонью по раскрасневшейся щеке Юджи. Пальцы трепетно оглаживают каждый сантиметр кожи и оставляют жаркий след, доходя до пухлой, утонувшей в поцелуях губы. Годжо ловко приоткрывает чужой рот, проскальзывая пальцами внутрь.       Он ведёт шершавыми подушечками по языку пацана, полностью отдаваясь своим мыслям. А когда Юджи жадно начинает всасывать пальцы в ответ, придерживая руку Годжо своей, то сердце второго мгновенно замирает. Перед глазами не стоит ничего, кроме помутневших карамельных глаз напротив и с аппетитом работающего рта.       — Черт, в-вот и как т-тебе можно отказать, — еле произносит Годжо, чувствуя, что земля семимильными шагами уходит из-под ног. — Ю-юджи… Ю-юджи…       Итадори, ошеломлённый сорвавшимся с губ Сатору нежным стоном и его поломавшимся в экстазе голосом, подтягивает бедра выше. Он чувствует эрекцию Сатору через уже нехило раздражающее одеяло. От того чувственнее вбирает пальцы Годжо в рот, демонстрируя свое нетерпение.       В паху назойливо начинает тянуть, и теперь хочется разрядки: страшно сильно, незамедлительно и только с Сатору. Годжо и сам это понимает, осознавая, как же быстро сдал права лидера. Поэтому он, наконец, гонит свою клеймящую мозги совесть и тянется рукой вниз, под одеяло. Сатору застывает возле паха Юджи, медленно оглаживая участок в паре сантиметров от члена. Издевательски. Юджи чуть приподнимается за лёгким поцелуем, заглядывая в тайфун синевы, мечущейся в глазах Годжо. Где-то издалека отчётливо слышится открытие входной двери.       — Сатору, надеюсь, вы уже потрахались, потому что я забыл свой кошелек.       В голове обоих проскакивает одна общая мысль — дурацкий Сугуру Гето.       Годжо молниеносно отстраняется от Итадори с громким «блять», проклиная дырявую, как решето, память Сугуру. Юджи, впрочем, делает то же. Поэтому, когда Сатору скрывается за просторами комнаты, пацан,недовольно дёрнув ногой, зарывается под одеялом, стараясь унять пылкую дрожь в теле.