Сага об астрономических башнях, холодных подземельях и горячих сердцах

      Перед ней маячат кошачьи глаза. Дымчато-серые, прищуренные тягуче-лениво и едва ли насмешливо, в обрамление чернильного кружева ресниц, слишком длинных и красивых для такого несносного, ползучего гада, как Регулус Блэк. Приятный сюрприз от в конец обезумевшего Дамблдора встает девушке поперек горла: сдавливает осипшую глотку комком возмущения, душит колючим воротом форменного свитера, выколачивает заветные глотки кислорода прямиком из лёгких. Она плавится, пузырится сахарной, безутешно пригоревшей карамелью, распадается на куски под настойчивым взглядом слизеринца.       Регулус — чёртов февраль: вьюжный, морозный и убийственный. В зрачках пестрят осколки смертоносных айсбергов, играючи способных потопить целое судно, плотоядно загребая сотни человеческих жизней в свои ледяные объятия.       Дарсия ощущает себя Титаником: лощённым, ярким, пёстрым, жизнерадостным, содрогающимся от людского смеха и громкой музыки, самоуверенным. И вся эта пресловутая, мудрёная самоуверенность жалкими осколками крошится о несокрушимые, вековые льдины.       Для людей, что так рьяно всем своим видом показывают взаимную, пылающую неприязнь, у них слишком много общих, противоречивых воспоминаний.       — Повтори ещё раз, слизняк, и я откушу тебе твой нос, прожую и выплюну! Ты меня слышишь?!       Фрея слышит яростные крики в глубине щедро разросшегося сада и благодарит Сварога, что Дарси хватило ума поцапаться с кем-то не на виду у взрослых, которые распивали шампанское в просторном коттедже и вели светские беседы.       Она вздыхает и торопится на выручку бедолаге, которому не счастливится связаться с Грин.       На глаза ведьмы попадается сцепившийся клубок из двух детских тел, она без разбору хватается за подвернувшиеся под руки плечики и тянет на себя. К ней на выручку спешит Андромеда Блэк.       Кое-как расцепив дерущихся, они видят два злых и заплаканных личика — Дарсии и Реджи. К ним подбегает старший из сыновей Блэк — Сириус. Смотрит сначала на брата, потом на бьющуюся в руках Фреи Грин и… разрывается в диком хохоте, напоминающем собачий лай.       — Реджи! Мерлин тебя храни, девчонка надрала тебе зад? — Регулус впивает в старшего глаза, полные обиды и слёз. Вероятно, мальчик надеется на поддержку со стороны старшего, но тот лишь забавляется над сложившейся ситуацией.       — Дарсия — настоящая фурия, — качает головой Фрея, бросая на Сириуса разочарованный взгляд. — Она и тебе зад надерёт, если захочет, так что прекращай ржать и успокой брата.       Долохова крепко сжимает ладошку Дарсии в своих пальцах, отводит в сторону, подальше от хозяев поместья. Присаживается перед ней чуть ли не на колени и внимательно смотрит в злые детские глазёнки.       — Дарья, что это было?       Когда Фрея строжится, она всегда называет кузину более русскоязычной вариацией её имени. Грин это жутко не нравится. Она хмурится, шмыгает сопливым носом и обиженно шепчет:       — Он назвал меня лупоглазой! И сказал, что я похожа на домового эльфа! — рассерженно хнычет Дарсия. — Но я же не похожа на домового эльфа, правда?!       Фрея едва сдерживает улыбку. Гладит кузину по влажным щекам, волосам и качает головой.       — Конечно не похожа. Мальчишки в этом возрасте — дураки. Лет через пять-шесть Блэк голову на плаху положит за глаза, подобные твоим.       Дарсия кривит гримасу отвращения.       — Ну уж нет! Если я и испорчу свою жизнь наличием мужчины, но это будет кто-нибудь получше Блэка. Он даже драться не умеет! Видела, какой я ему фингал поставила? — воинственно хвастается Грин своими боевыми успехами, вызывая у старшей очередную улыбку.       — Видела. Ты поедешь завтра на Кинг-Кросс, проводить меня в Хогвартс?       Дарсия быстро кивает и улыбается немного печально. Конечно она поедет! Очередной год без кузины трогает сердце лёгкой грустью, но Грин отгоняет её куда подальше, ведь совсем скоро она тоже станет ученицей Хогвартса и они с Фреей будут видеться каждый день.       Стоит прикрыть глаза и воспоминания лоснятся под сомкнутыми веками маревом искристых солнечных зайчиков. Это вызывает… улыбку? Скорее тщедушный осколок судьбоносной насмешки. У Дарсии Грин, в общем-то, это стремительно входит в привычку: посягать на безопасность прекрасного блэковского носа.       Игриво стреляя фиалковыми глазами, она щелкает мальчишку по кончику носа: нагло, насмешливо, но по-детски ревностно, демонстрируя свою скупую власть над плюшевым сердцем младшего Блэка, в окружение лощёных, надушенных конфетными духами чистокровных девчонок. И она, в мальчишеском смокинге и галстуке, повязанном вокруг кудрявой головы, смеется так упоительно открыто, хватает Реджи за запястье и убегает с ним в семейный сад.       Бойко хватает его за нос, приговаривая на русском: «Lyubopytnoj Varvare na bazare nos otorvali». Хохочет и качает головой. Ветер выплясывает в непослушных кудрях польку, скользит за ворот белоснежной рубашки и щекочет неприкрытые ключицы. Волосы, переплетенные с ветром, ласково хлещут бледные, мальчишеские щёки. Регулуса обдает ароматом яблок и полевых цветов. Регулуса с ног сносит искристым, взрывным смехом и грубоватыми объятиями. Они падают в высокую траву и смеются уже в унисон.       Теперь же прикосновения для них — непозволительная роскошь. Пережиток, кажется, счастливого, беззаботного и фарфорово-хрупкого прошлого. Им на двоих остаются редки стычки в толпе других юных волшебников да хмурые, прожорливые взгляды. Пелена хрупкого ребячливого счастья — прямой и уверенный удар тупым лезвием в области сердца. Пощёчина — хлёсткая и смешливая. То, что хочется забыть навсегда, как минимум и пережить вновь, как максимум. Переживать из раза в раз, до звездной бесконечности, до цветных мозаик перед глазами, до прерывистого, судорожного дыхания.       — А у старика есть чувство юмора, не находишь, Искорка?       — В отличие от тебя, Блэк, — кривится Дарсия, впивая очередной неверящий взгляд в листок пергамента.       Дарсия Мишель Грин, Когтевран. Змеистой насмешкой, чуть правее каллиграфическим почерком выведено Регулус Арктурус Блэк, Слизерин.       Регулус Арктурус Блэк. Грубым, отрезвляющим щелчком перед глазами. Зловещим набатом в голове. Лезвием у дрожащей глотки. О, у Дамблдора и правда отменное чувство юмора. Из вереницы прочих шестикурсников, которых он мог поставить в пару с Дарси, он выбирает именно его. Видимо, волшебнику элементарно стало скучно и он решил собственноручно воссоздать себе шоу с элементами расчлененки под названием «Сколько дней понадобится Дарсии Грин и Регулусу Блэку, чтобы поубивать друг друга к херам гиппогрифьим?».       Где-то рядом, грубо и раздосадовано, обязательно на русском, грязно ругается Фрея Долохова. Дарсия задумчиво выгибает губы подковкой, интерес тут же растекается лазурным маревом по радужке глаз. На секунду девушка забывает про младшего Блэка, тихой поступью подходит к кузине и через плечо косится на списки с шестикурсниками. Фрея Долохова, Слизерин. Питер Питтегрю, Гриффиндор.       — Оу… — скованно тянет Дарси, ненароком соприкасаясь со слизеринкой плечами.       — Оу, лучше и не скажешь, Грин, — фыркает Регулус, нависая над девушками чернильной тенью. — И всё-таки, у Дамблдора какой-то всевышний замысел на наш счет, не находите?       — У меня тоже есть всевышний замысел, Блэк. Знаешь, какой?       — Удиви меня.       — Сломать тебе нос.       — Удивить не получилось. Может, на досуге придумаешь что-нибудь новое? Признаться честно, твоя разрушительная тяга к рукоприкладству начинает мне нравиться.       Насмешливый тон ранит пергаментную кожу тысячью иголочек. Фантомные всплески золотисто-солнечными вкраплениями флирта и кокетства заставляют поднять на Блэка в конец отяжелевший взгляд и не сорваться где-то на периферии зудящего под пальцами желания хорошенько ему вмазать. Сбить с красивого лица эту самоуверенную маску.       — Что за шум, а драки нету?       — Нет слова «нету», Крауч, — цедит Фрея, буравя взглядом ненавистное имя.       — Зато есть такая поговорка или как это у вас, вздорных русских, называется, зануда, — с улыбкой парирует Барти, закидывая руки на плечи подруг. — Кто вам достался с лёгкой руки нашего мудрейшего и любимейшего директора?       Сканируя кислые мины волшебниц, мальчишка понимающе поджимает губы и моргает.       — Дело дрянь?       — Петтигрю.       — Блэк.       — Вот как. Дело действительно дрянь. А я буду с Трелони.       — Повезло тебе, Крауч, поменяемся? Одну пришибленную, агрессивную когтевранку меняю на более спокойную, но чудаковатую.       Лицо Барти — краешек августовского рассвета, в мгновение застилает антрацитовые тучи. Это, как помнится Дарсии, случилось год назад. Волею нелепой случайности в жизнь её лучшего, любимого друг ворвалась она. Белокурая и застенчивая. Сивилла Трелони.       Лакрично-медовая сладость переполняет прохладный воздух вокруг и Барти с упоением вдыхает эту нежную, терпкую смесь полной грудью. Солнце — далёкий, но ласковый фонарик; слабо мерцает материнской улыбкой, виновато выглядывает из-за краешка антрацитовой тучи, пытаясь подарить последние крохи тепла. Крауч беззастенчиво шмыгает носом и поплотнее кутается в тёплую мантию, накинутую поверх слизеринского свитера. Над ухом шелестит преподаватель, Барти старается кивать на его речи более-менее уместно, но сам украдкой впитывает в себя яркие, сочные осенние пейзажи. Мажет угольным зрачком по апельсиново-рыжим верхушкам редких деревьев, любуется, прячет за решётку рёбер, рядом с плюшевым сердцем.       Осень золотит всё вокруг, вдыхает в юношу морозный воздух и томительное желание жить. Любимое время года подносит ему дары в виде раскрасневшихся щёк, упоительного аромата тыквенного крем-супа, плавающего по Главному залу каждую среду, и бронзового покрывала под подошвой ботинок, что хрустит на каждом шагу подобно сахарной корочке на вишневом пироге.       Барти любит осень той искренней, трепетной любовью, что даже готов завещать ей своё сердце. Он любит гулять с Дарси по опушке близ Чёрного озера, собирать позолоченные листья и умело плести из них роскошные венки; любит искать подмороженную рябину и смаковать на языке терпкую, ягодную горчинку; любит подолгу греть замерзшие руки о кружку с облепиховым чаем и смотреть на слабый огонь в камине слизеринской гостиной.       Осень для Крауча — маленький островок надежды, новая страничка книги, шанс на чудо. На протяжение многих лет предшественница зимы оставляет глубокий отпечаток воспоминаний на сердце юноши, которые он хранит нежно и бережно.       В сентябре у него случаются первые всплески магии с разницей в пару минут (он на что-то злится и разбивает любимую вазу бабушки, а затем сам не понимает, как чинит её, даже не прикоснувшись). Через пару лет, сладким, рябиновым октябрьским днем, отец приводит в их дом улыбчивую Дарси Грин.       Но также осень для Крауча — концентрат болезненной сломленности; мелкое крошево стекла вперемешку с венозной кровью; разбитые губы, разбитые мечты, разбитое сердце.       «Ты мой милый, осенний мальчик», — мама ласково ведет рукой по отросшим рыжеватым прядям, заправляет их за уши, улыбается щемяще-нежно и клянется всегда быть рядом.       Задумчивый янтарный сентябрь берёт одиннадцатилетнего Бартемиуса за тонкое запястье и приводит к каменным, величественным сводам Хогвартса. Хватает за шкирку, точно несмышлёного котёнка, и небрежно швыряет в водоворот слишком сложных и травмирующих событий для ребёнка, совсем к подобному неготового.       Нежный осенний мальчик — бусы из рябины на шее, северный ветер, мелькающий в яркой улыбке, солнечно-лисьи всполохи в кудрях — он ломается по самому основанию, наращивает хищные клыки и змеиную изворотливость. Прячет всё самое чудесное и искреннее поглубже, утаивает от чужих глаз, растрачивает нежность, что сменяется паталогической скрытностью и недоверием.       — Мистер Крауч, витаете в облаках? — голос профессора вырывает юношу из меланхоличной задумчивости.       Барти прерывисто встряхивает копной волос, спутанной ветром, запрокидывает голову к небу и задумчиво поджимает губы:       — Никак нет, сэр, — кончиком пальца дурашливо чешет бровь, затем размашистым движением указывает на хоровод пухлых облаков, окольцовывающих бледное, лимонное солнце. — Вы только взгляните: погода совсем нелетная.       — Опять шутите? — короткую улыбку волшебник поспешно прячет за строгим, профессорским тоном.              — А получается?       — Абсолютно точно нет.       Барти понуро опускает голову, всем своим видом демонстрируя глубокую обиду на слова жестокого и несправедливого преподавателя. Обычно эта клоунская, драматическая феерия может продолжаться вплоть до окончания занятия в кружке, но сегодня, видимо, профессор был совсем не в духе, чтобы подыгрывать местному актёру одной роли.       — Мистер Крауч, все студенты делятся на пары для выполнения задания, вам предстоит ухаживать за выводком детёнышей гиппогрифа на протяжение нескольких недель. Советую вам сделать тоже самое, если не хотите остаться в одиночестве.       Юноша крутит головой по сторонам и действительно замечает, как большинство учеников разделяются на небольшие группки и уже обсуждают предстоящие задание, детали которого он благополучно прослушивает.       — Но если у меня не будет пары, то я буду делать задание с вами, профессор! Это огромная честь для меня, — Барти широко улыбается и красноречиво дергает бровями, получая от преподавателя тяжелый испепеляющий взгляд. Решив проявить благоразумие, слизеринец замолкает и окидывает взглядом нескольких ребят, оставшихся без пары.       Глаза цепляются лишь за одну девушку.       — Хорошо, раз вы не хотите со мной работать, сэр, то я хочу быть с Трелони.       Такому исходу удивляется даже преподаватель, которому до этого дня самому приходилось составлять компанию тихой, застенчивой студентке. Крауч ухмыляется и под оголтелый шёпот разномастных студентов, с гордо поднятой головой, проходит к Сивилле, становясь рядом.       У Барти Крауча абсолютно точно нет друзей (небезызвестные ребята не в счет) и заводить их он не собирается. Зачем и для чего? Однако, у него имеется список ярких личностей, к которым он украдкой приглядывается, подмечает их особенности, таланты и возможности, которые может принести общение с ними.       Сивилла Трелони этот список почётно возглавляет. Чудаковатая неуклюжая девочка, фактом своего существования вызывающая у многих обитателей Хогвартса недоумение, насмешки и злобу. Крауч знает десяток небылиц про шестикурсницу, сочиненные злыми языками завистливых школьников. Люди ненавидят всё, чего не могут понять, пытаясь под налётом ненависти и неприязни скрыть страх и опасение.       Барти девушку не боится. Заглядывает в немного удивленное лицо с дружелюбной улыбкой, но тут же себя одёргивает, понимая, какие противоречивые чувства может вызывать у Сивиллы. Улыбке слизеринца доверять опасно, он и сам это прекрасно знает. А когда ты объект насмешек недалёких детишек — опасно вдвойне.       Так близко юноша видит Трелони впервые. Рядом с ним она сутулится куда сильнее, чем обычно, будто инстинктивно пытается исчезнуть или стать прозрачной.       — Всё хорошо, Воробушек, ни один гиппогриф тебя не обидит, обещаю. Отвратительная привычка давать каждому встречному прозвище в очередной раз выскакивает наружу и Крауч осекается. Почему воробушек? На эмблеме Рейвенкло гордо расправляет крылья орёл, но маленькая суетливая Сивилла больше походит на воробушка.       Ещё одна отвратительная привычка Барти — это болтать без умолку, чтобы скрыть волнение и неуверенность в себе. Юноша может либо таинственно отсиживаться в самом дальнем углу аудитории, либо вступать в словесные баталии с каждым студентом и преподавателем, и забалтывать их чуть ли не до смерти. Крауч глушит переживание бесконечными вопросами и неуместными репликами, и наконец подходит к волнующей его теме:       — Я слышал, что ты любишь гадания? Я в это точно не верю, но может быть…       Дарсия отчетливо видит, как белеют и без того сбитые костяшки пальцев товарища. Устало вздыхает и губы её, словно подернутые ниточками невидимого кукловода, растягиваются в мягкой улыбке. Улыбка прошивает мозг Регулуса подобно непростительному. Он уже и не в силах вспомнить, когда Дарсия последний раз улыбалась ему так.       — Барти, держи себя в руках, у Блэка язык без костей и мозг, как у горного тролля, не обращай внимания.       — Ты поразительно мила со мной сегодня, Грин, — смеётся Регулус. — Итак, было весьма приятно с вами пообщаться, увидимся, надеюсь, никогда, — отсалютовав компании, Блэк разворачивается и уходит по своим делам.

***

      — Моё глубочайшее почтение любимым кошкам, — у Фреи Долоховой кудрявые волосы, заколотые в небрежную прическу на манер птичьего гнезда, нахально-вызывающая улыбка и ленивая, развязная походка. Серебристо-зелёный галстук обвязан вокруг головы, Ремус на все сто двадцать процентов уверен, что однокурснице за это еще влетит от Макгонагалл или Слизнорта. Девушка приближается к столу Гриффиндора, мгновенно обращая на себя внимание лопоухих, любопытных третьекурсников. Заметив их заинтересованные мордашки, слизеринка одаривает детей добродушной улыбкой и салютует бутербродом с вяленым мясом и сыром, мгновением назад украденным с блюда львиного факультета. — Не помешала?       — Помешала, — бурчит Алиса Спиннет, очаровательная девчушка с двумя русыми косичками и вздернутым носом, отчаянно пытавшаяся успеть дописать задание по зельям до конца трапезы и потревоженная излишне шумной слизеринкой.       — Я старалась.       — Чего тебе, Долохова? — Люпин поднимает на Долохову свои серо-голубые глаза и лукаво улыбается.       Они иногда болтают в курилке, организованной старшекурсниками на внутреннем дворе школы, обсуждают последние новости, обмениваются «сплетнями» о том, что Долохова — шпионка русского правительства, а Люпин — регент самого Альбуса Дамблдора. Ремус рассказывает девушке об особенно смешных шалостях и косяках Сириуса и Джеймса, а Фрея делится каждым чихом своих младших товарищей.       — Вопрос интимного характера, дорогуша, — наигранно-трагично выдыхает слизеринка, присаживаясь рядом и дожевывая бутерброд. Ремус строит забавную мордашку, мол, я весь во внимании. — Ты же до конца года в паре с Амелией Боунс?       Люпин понимает, к чему клонит его знакомая.       — Да, и? — тонкая, пшеничная бровь изящно дергается, а Фрее хочется смеяться, ведь это такой до чертей «Блэковский» жест. «С кем поведешься», — на секунду отвлекается от разговора она.       — Не хочешь махнуться партнерами? Ты будешь со своим дражайшим дружком, а я с милашкой Боунс?       — А какая мне с этого выгода? — ухмыляется Ремус, вилкой ковыряясь в своем противном сбалансированном завтраке.       — О, Мерлин, Рем, ты что, торгуешься со мной? — возмущается Долохова.- Хочешь буду делать за тебя домашку по нумерологии? Буду стирать твои дурацкие, безвкусные свитера? Что ты хочешь?       — Я ничего не хочу, Фрея, — серьезно говорит Люпин, откладывая вилку в сторону. — Во-первых, профессор уже утвердил список пар и поменяться нельзя, как не крути. Во-вторых, вопрос был риторический. Я просто не мог отказать себе в удовольствие увидеть представление, в котором чёртова Фрея Долохова унижается передо мной.       Фрея возмущенно открывает рот.       — Какая же ты змея, Люпин! Что за грязные приемы?       — От тебя нахватался, — улыбается гриффиндорец. — Плохое влияние, смекаешь?       — Ой, давай еще во всем меня винить!       — Чем тебе так не нравится Питер? — неожиданно спрашивает Ремус. — Ты как-то излишне явно к нему цепляешься. Влюбилась что ли?       — Вот еще, просто ваш Петтигрю — чертово ничтожество, которое Поттер и Блэк держат на побегушках. Это и так всем понятно.       Люпин в мгновение ока напрягается и окидывает девушку злым взглядом.       — Забыла наш уговор? —       Да не забыла. Я не унижаю твоих друзей, ты не цепляешься к моим, обсуждаем только людей не из нашего круга общения, как две старые сплетницы, — закатывая глаза, выпаливает Фрея, агрессивно жуя капустный лист, украденный с тарелки Рема. — Ну и гадость — эти ваши овощи.       Фрея тяжело вздыхает, понимая, что встреч с Питером на протяжение целого месяца ей не избежать.       — Ладно, до встречи в аду, травоядное, — напоследок поддевает его слизеринка, вылезая из-за стола. День обещал быть сложным.