Римлянки из Эллады

- Тебе не нравится мое решение? – проконсул насмешливо глянул на хмурого Мелетия, который смотрел вслед жене. – Может, ты рассчитывал, что я отпущу тебя с миром и твоими мальчиками? Один из мальчиков-фаворитов при этих словах дернулся. Кажется, он только сейчас осознал, что ему грозит разделить наказание господина, потому что постепенно его попытки вырваться не прекращались, а наоборот, он выкручивался из рук охраны, кажется, даже готовый их выломать самому себе, как пойманный в капкан волк пытается отгрызть себе лапу, лишь бы спастись и сбежать, истекая кровью. - Пустите! – выдохнул он, когда понял, что все его попытки бесполезны. – Почему я должен погибнуть?! Я не отдавал приказов сопротивляться! И я не принадлежу к его семье! Он вообще принудил меня к любви! - Какая преданная мужская любовь! – усмехнулся Олий. – Длилась исключительно то время, пока хозяин одаривал его! Не сравнима с женской… Он прервался, припомнив супругу. Нет, он не считал женщину способной на любовь, и в чем-то даже считал слова одного из пленников справедливыми: обманом и соблазном женщины притягивают к себе, они выпрашивают себе положение и драгоценности, но любовь – нет, в них нет ни капли чувств. Иное дело, что мысль о близости с мужчиной у трибуна вызывала лишь отвращение, он предпочитал забрать эллинку. А вот Луций пока продолжал свое, хорошо помня обещание своим легионерам – пора было уже порадовать их зрелищем, надо лишь решить, каким именно, чего больше заслужили эти мерзавцы и что будет им особенно унизительно. - Не хочешь отправляться на крест? – взгляд темных глаз проконсула впился в мальчишку, но насмешки в них больше не было, была злость: этот наглец заметил милость, проявленную к девушкам за то, что они не были женами мятежников, вот и пытается утверждать нечто похожее, надеясь тоже избавиться от своего прошлого благодетеля, который держал его явно тут не за раба. – А как же преданность господину? - Почему я должен подыхать из-за прихотей этого жирного ублюдка?! – истерически выкрикнул недавний фаворит. – Он поднял мятеж! Он и ему подобные! А разве у меня был выбор, что делать?! - Интересно, есть ли в доме кто-то, кто тебя искренне любит? – Луций устало глянул теперь на Артемия. Больше всего он желал вовсе всех отправить на казнь, но – не время. - Не больше чем тебя, - зло отозвался тот. – Я слышал, твоя жена только и ищет предлога не видеть тебя. Проконсул с силой сжал ладонь, только огромным усилием воли он сдержался и не ударил пленника. Нет, он не будет унижаться, избивая связанного. По губам скользнула злая усмешка – он окончательно определился с развлечением. - Твоя дерзость чрезмерна. Но я не буду тебя наказывать. Я тебя награжу, - Артемий при виде молний в глазах проконсула уже пожалел о сказанном – на награду он не рассчитывал и понимал, что ничего хорошего ждать не стоит. Поэтому слова римлянина звучали издевкой, да тот и не скрывал сарказма. – Эй, вы двое! Луций ткнул пальцев в двух фаворитов, один из которых недавно так возмущался, а второй топтался рядом. - Наградите своих господ! И так, чтобы они надолго запомнили тот способ, который так любят! Пусть им и недолго осталось радоваться телесным наслаждениям. Вы же говорили, что вас принуждали? Так давайте, у вас есть возможность отомстить. Пленники зло застонали. Легионеры же разразились хохотом и скабрезными шутками – объявленное развлечение им пришлось по вкусу. Луций опустился на ложе, стараясь выглядеть спокойным. В перистиле началась непристойная потеха – зрелище, способное порадовать только варваров и изголодавшихся солдат, жаждущих больше соитий и крови. Проконсул, как и Олий, вместе с другими с холодной насмешкой наблюдал, как недавние фавориты мучают своих господ, стараясь движениями причинить как можно больше боли, тем самым отомстив за себя и выполнив приказ новых хозяев. Но это зрелище и Луция, и трибуна интересовало мало – слишком примитивно и грубо. Мысли проконсула и вовсе были далеко от происходящего, они вертелись вокруг того, что скоро он сможет ласкать тело юной невинной пленницы. И одновременно Луций старался гнать мысли о том, что она может быть такой же, как его жена. Пусть даже так! Он не ждет от нее ничего. Это лишь возможность побыть с женщиной, причем зная, что ее еще не ласкал никто – всегда приятнее быть единственным, чем пользоваться рабынями, которые обслуживают в доме всех. Возможность получать ласки все время, пока он находится в этой стране, а ведь находиться тут придется еще долго. Он медленно успокаивался. По губам скользнула мягкая улыбка при воспоминании о тихом голосе девушки, говорящем на латыни с легким акцентом. Луций знал язык эллинов, как знал его Олий. Но если последний, проконсул это знал, порой переходил на греческий, даже разделяя мнение друга и командира, то Луций всегда делал вид, что не знает этого языка: пусть побежденные учат язык победителей, чтобы понимать приказы! Так что мог даже велеть позвать переводчика. Ему же, проконсулу, знания были нужны лишь потому, что он этого захотел. И из уважения к наследию, оставленному предками этого народа. *** Девушки словно в полусне прошли в покои Елены. Две верные рабыни, Корина и Исмена, рабыня старшей сестры, бросились готовить теплую душистую ванну. Елена медленно опустилась на ложе. После недавних событий она ощущала себя невероятно усталой, словно не спала несколько дней. Да и все произошедшее в один день не укладывалось никак. Сложнее всего было принять то, что они смиренно приняли все происходящее, ничего не пытаясь сделать. Они были слабы перед сильными мужчинами, их скрутили быстрее, чем они могли хотя бы сообразить что-то. А что сейчас? Может ли она теперь… - Что стоите? Помогли бы! – прошипела Корина двум другим рабыням, которые будто бы не знали, чем заняться. Одна немедленно послушалась, вторая, Кира, только пожала плечами. - Вот еще! Они теперь не лучше меня! И меня уже какой-то легионер облапал, тело болит, пусть и она... - А вот я посмотрю, как ты запоешь, когда римляне уйдут! – опекун, недавно испуганный и забитый, сейчас выглядел решительнее. Командовать здесь было легко. Елена чуть прикрыла глаза, стараясь сосредоточиться на своих мыслях, но пререкания рабыни мешали, девушка никак не могла придумать, можно ли что-то сделать сейчас, когда от нее никто не ждет сопротивления. Гул голосов настойчиво возвращал сюда, в эту комнату. - Еще неизвестно, выживут ли они тогда, - холодно говорила Кира, передернув плечами и не двигаясь с места. - Девочки, вы же понимаете, что вы должны быть послушны? – опекун переключил свое внимание на подопечных. – Сейчас от вас зависит, что будет с нами со всеми! Возможно, у нас есть надежда, совсем слабая, но есть, что мы выживем после всего этого мятежа. Я не говорю о ваших мужьях… - За которых именно ты, Паисий, нас отдал, - вставила Елена. - Да, верно, но это дело прошлое, - поспешил отозваться тот. – Дафна, очевидно, что ты нравишься проконсулу. Не перечь ему, делай все, как скажет! Елена, ты должна слушаться трибуна! Да, он мрачен и замкнут. Но ты же умна и наблюдательна! Найди к нему подход! Тогда вы можете рассчитывать сохранить свою жизнь. - Но не честь, - тихо выдохнула Дафния. - А, - отмахнулся опекун. – Кого это будет волновать? После того, как римляне оставят город, тут не останется ни одной нетронутой женщины. Не из кого будет выбирать невинных невест, разве что поискать среди десятилетних. Елена только покачала головой в ответ на эту циничную оценку. - И не старайся так, Паисий, - жестко бросила она. – Меня ждет рабство. Что ждет тебя, спроси у трибуна сам. Дафна сжала руку сестры, не зная, как еще выразить сочувствие. - Еще ничего не окончательно! Вы же слышали их решение? – продолжал свое опекун. – Оно делает вас свободными! Я согласился признать недействительным брак. Это значит, что приданое возвращается вам. И его получит новый муж! - Нельзя сказать, что оно может особо понравиться, - иронично заметила Елена – сокровищами их дом не славился, лишь происхождением мог привлечь. - А кроме того, трибун договаривался со мной иначе, боюсь, он не пожелает отступить от своего слова, разве что я ему надоем, но тогда может ведь и отдать легионерам. - Прекрати мне перечить! – яростно выдохнул опекун. – Римляне уйдут! И тогда твоя судьба будет в моих руках, как год назад, когда я решал вопрос вашей свадьбы. И моли богов, чтобы я был милосерден, как они! Он вздохнул, несколько успокаиваясь. - Да, приданое не так богато. Зато с вашим родом многие захотят породниться! Много ли сегодня осталось потомков древних владык Эллады? Нет, нет, вы должны сейчас нас спасти! Не смейте перечить римлянам ни в чем! Вы должны уступить. Чтобы потом мы вновь смогли вернуть себе силы и власть. Елена промолчала. Какие силы они могут вернуть? Возможно, опекун и сможет как-то подняться, но ей и Дафне следует считать за счастье, если они просто встретят того, кто будет с ними ласков. - Давайте, ступайте! – начал торопить подопечных Паисий. – Вымойтесь и приготовьте себя для них! Это не столь высокая цена за возможность потом радоваться жизни! Возможно, он был прав. Но готовы ли они были принять такую правду? *** Девушки направились в ванную комнату. Здесь рабыни уже все приготовили, вода благоухала ароматами. Сначала хозяйкам помогли вымыться, затем их тело очистили скребком и смазали маслом, чтобы кожа стала мягче и блестела, приятно радуя глаз и тоже источая дурманящий голову сладкий аромат. Волосы старательно расчесали, но укладывать не стали, оставив падать на плечи мягкой чуть вьющейся волной. Все это время мысли девушек были об одном. Старшая сестра подавила все мысли о том, что можно было бы попытаться заколоть захватчика – это не даст ей ничего, только может все ухудшить. Она и вправду ныне полностью в его власти, здесь вокруг стоят легионеры, а значит, ее скрутят до того, как она выхватит нож. В ее силах одно – подчиниться ради блага всего дома… - Возможно, все не так уж и плохо, - тихо произнесла Елена, собираясь с духом и обращаясь к сестре пока рабыни расчесывали волосы. – Ведь это должно было произойти уже год назад. И в объятиях тех… Она оборвалась на полуслове, но Дафния понимающе кивнула. Римляне, стройные телом и решительные духом, резко контрастировали с их мужьями – тучными и ленивыми. И даже как захватчики, римляне не могли не привлекать девичьи взгляды. Возможно, если бы они, ворвавшись в дом, просто изнасиловали девушек и бросили бы легионерам, ничто не могло бы заставить думать о них хорошо. Но трибун хоть поначалу и повел себя, словно дикарь, дальше то ли передумал, то ли подражал своему командиру, а проконсул, как казалось, относился к эллинкам с достаточным уважением. Если бы девушки не были замужем, они, пожалуй, жалели бы о скорой потере чистоты. Но в глазах всех они должны были с этим расстаться уже год назад. А потому сейчас, имея возможность представлять себе дальнейшие события, Дафна не могла не признать, что если суждено принадлежать нелюбимому мужчине, то пусть лучше это будет тот, кто хотя бы не вызывает отвращения. А черноволосый и загорелый захватчик, высокий и отлично сложенный не просто не вызывал отвращения. При мысли о его объятиях отчего-то сильнее колотилось сердце. Даже его заикание ничуть его не портило… Правда, Дафна посчитала, что это предчувствие скорых событий – уже давно она ожидала, что окажется на ложе мужчины. У Елены же вовсе не было иного выхода, так что она просто утешала себя простыми мыслями: нет разницы, годом раньше или позже, да и муж не вел бы себя с ней ласковее. Сейчас, несколько успокоившись после случившегося, она даже думала о том, что близость с трибуном может быть и не так плоха – все же принадлежать красивому мужчине, обещавшему ей какую-то защиту, будет каким-то утешением. Если бы только не та боль, что и сейчас порой напоминает о себе!.. Время шло, пора было уже отправляться назад в перистиль… Белье девушки надевать не стали, лишь набросив белоснежные хлопковые хитоны на обнаженное тело. Это были одни из немногих дорогих одежд в гардеробе девушек. Их положение обязывало иметь дорогие наряды, но хорошо зная, что мужья одаривать их многим не хотели, полагая эти траты напрасными, девушки старательно берегли те немногие новые и дорогие наряды, которые были. - Вам сильно досталось? – Дафна, чтобы оттянуть момент выхода, переключила внимание на рабынь. - Не очень, госпожа, - слабо улыбнулась Корина, благодарная этой заботе. – Мы не противились, а они не мучили. Двоих пришлось успокоить, а потом уволокли следом за вами в перистиль. Она, как и многие другие рабыни, привыкла не сопротивляться захватчикам и господам. Рожденная рабыней, она с детства была приучена к покорности. И знала, что лучше подчиняться, чем получать побои. Результат тот же – господин получит свое уговорами или силой, а ей лишь синяки лечить при сопротивлении. После, пусть и не очень надолго, все несколько изменилось. Так, еще будучи воспитанницей, как только госпожа Елена начала понимать, что порой позволяет себе опекун по отношению к личным рабыням девушек, она строго потребовала от него это прекратить, заявив, что это жестоко по отношению к тем, кто был уже почти частью семьи. Поскольку рабыни составляли часть приданого и наследства, оставленного отцом девушек, Паисий уступил. Он уже начал понимать характер старшей из сестер – она не уступит в своих решениях. Конечно, своей властью он мог ее принизить, но это было опасно. Вдруг да найдется желающий отправиться от ее имени в суд и там заявить, что опекун использует то, что ему непосредственно не принадлежит? Рабыням стало несколько легче жить. А после замужества личных служанок и вовсе не трогали – господина больше интересовали рабы. Однако привычка подчиняться все равно оставалась. Что и спасло их от лишних зверств. - Пора идти, - пробормотала Исмена. Ее слова подтвердил Паисий, появляясь на пороге и принимаясь причитать, что римляне могут посчитать, что слишком заждались. - Если бы они были недовольны, мы бы об этом уже узнали, - отрезала Елена, поднимаясь. – А объяснение с римлянами о нашей задержке предоставь мне, женщине позволительно не спешить, нам это позволил проконсул. Однако оттягивать дальше и вправду было невозможно. Лишь на мгновение до выхода Дафния удержала сестру за руку – они ни разу не оставались один на один и не могли поговорить, но хотя бы взглядом она могла спросить. Елена ответила ей слабой улыбкой и кивком головы, мол, все было не так и ужасно: пусть думает пока лучшее, чем ужасается заранее. А после девушки медленно направились в перистиль. Елена шла уверенно и ровно, не колеблясь, Дафна держалась за нее, пытаясь перенять ее смелость, раз уж не удалось выяснить подробностей того, что с ней сотворили. Но, увы, договор следовало исполнять… *** После прилюдного унижения пленников проконсул прошелся между рядов домашних рабов. Выяснив их обязанности в доме и для острастки наказав нескольких из тех, кто пытался спрятаться, он велел разбредаться по делам, особенно заняться приготовлением ужина для себя и трибуна, а также тех своих солдат, кто оставался в этом доме, всех прочих должны были обеспечить уже другие семьи города. В перистиле остались лишь сам проконсул, пленники и четверо легионеров – двое охраняющих вход и двое – возле пленных. Мальчиков-фаворитов, достаточно наказавших своих бывших господ и потешив легионеров, было велено пока запереть до ожидания решения их участи, впрочем, достаточно предсказуемой. Артемий и его друг сверлили римлян злыми взглядами, но молчали, старательно сдерживая стоны боли – после недавних издевательств тело ныло, но это ни у кого не вызывало сочувствия, а лишь веселило захватчиков. По приказу Олия один из рабов принес кувшин с разбавленным вином для победителей. Оставил на небольшом столике возле одного из лож, поближе к проконсулу, но так, чтобы и трибун мог легко дотянуться, и удалился к легионерам у входа – здесь он не мог ничего слышать и плохо видел происходящее в саду и на галереях, но хорошо видел именно римлян и достаточно было одного окрика, чтобы он поспешил на зов. Вскоре на пороге появились Елена и Дафния в сопровождении всех девушек-рабынь и опекуна. Кира хотя и не помогала приготовить госпожу, отправилась вниз со всеми, желая взглянуть на унижение хозяйки. Олий с немалым удовольствием наблюдал за тем, как при каждом движении струится мягкая ткань одежды старшей пленницы, повторяя очертания тела, тонкая материя почти ничего не скрывала, она была ровно такой, какой сейчас и хотелось: достаточно тонкой, чтобы видеть многое, и достаточно плотной, чтобы позволить воображению разгуляться, отчего кровь уже начала горячиться. Проконсул был занят примерно тем же, судя по всему. - И ты хочешь сказать, что можно не желать это тело? – насмешливо бросил Луций, обращаясь к пленникам, но пожирая взглядом тонкую, но приятно округлую фигуру Дафны. – Разве может мужчина не желать ощутить юное прелестное тело нимфы?! Разве плоское, лишенное округлостей тело мальчика может сравниться с этими выпуклостями? Он невольно облизнул губы, не сводя глаз с грудей девушки. Мелетий промолчал, умышленно избегая возможных споров, понимая, что именно этого захватчик и добивается – ответов, над которыми можно насмехаться. Притом подобным ответом будет любое его слово… Эллины и вправду по собственной глупости проиграли все, безумием было поддерживать Митридата. И где он теперь? Прикрылся ими, унося ноги и, наверняка, немалые ценности, бросив все верные ему города, чтобы римляне увязли тут, насколько это было возможно. А они-то дурачки только и могли, что упираться и самим себе говорить, что скоро к ним на помощь придут войска. И то же говорить своим мальчикам, развлекаясь с ними. Да что там, они просто и думать не хотели, что их сытой праздной жизни придет конец, веселились до последнего… Эх, если бы еще немного – они сбежали бы через лаз! А вот теперь… Теперь тут хозяйничали римляне, теперь они решали, кем тут лучше обладать, кого превращать в раба, а кого в господина. - Присядь, госпожа, - пригласил Олий, жестом показывая на место подле себя. – И расскажи мне, кто помогал твоему бывшему мужу в мятеже? - Бывшему? – пробормотала Елена, все еще гадая о своем нынешнем положении. - Ну, раз женой ты ему так и не стала, нет смысла считать его твоим мужем. Кем быть тебе отныне, обсудим после. Итак, имена? Артемий зло сверлил супругу взглядом. А та подумала о том, что это хоть и слабый, но все же шанс изменить свою судьбу – ей и вправду лучше быть полностью откровенной с римлянином, тем более, что он все выяснит и иначе. - Я готова сказать все, что знаю. Вот только, боюсь, мои слова мало помогут тебе, - медленно произнесла девушка. – В нашем доме бывал весь город, господин. И каждый искал каких-то милостей у мужа, который здесь занимает важное положение. Разве можно считать их мятежниками только за это? - Нет, - усмехнулся Олий ее рассудительности. – Однако кто-то ведь бывал здесь чаще, не так ли? - Возможно, - неуверенно отозвалась она. – Но по каким делам, мятежным или торговым, я не могу тебе сказать. Если же кто приходил тайно, то мне это неизвестно, муж отсылал меня на мою половину дома. - А ты упорствуешь, - протянул трибун, желая ее припугнуть. – Неужели тебя следует тоже наказать за мятеж? - Как тебе будет угодно, - тихо, но уверенно ответила девушка. – Я давно уже в твоей воле. Однако я ничего не смогу тебе рассказать. Я лишь однажды застала мужа в ойкосе за беседой с господами Мелетием и Данилием… Олий бросил взгляд на пленника – и заметил, как тот сильно побледнел. - А, вот кроме одного имени мы узнали и второе, - констатировал трибун. – Что ж, молодец, девочка, я даже не буду тебя пороть за то, что пыталась пойти против моей воли и лишить себя жизни, будем считать, что ты исправила свою ошибку. Елена закусила губу, чтобы не расплакаться, как девчонка: с ней обращаются то как с хозяйкой, то как с рабыней. Дафна, повинуясь жесту проконсула, заняла ложе возле него. - Может, вспомнишь еще кого? – наклонился к пленнице Олий, шепча на ухо. – Я могу пообещать тебе быть сегодня ласковым, а не грубым и жестоким. - Я не пытаюсь от тебя ничего скрыть, - пожала девушка плечами. – Но вовсе не потому, что боюсь порки или иного твоего гнева. Просто я знаю, что ты добьешься своего – угрозами или пытками, захватами всех в городе – но добьешься. Я сказала бы тебе имена виновных, чтобы спасти невинных от расправы. Но, увы, мне неизвестны эти имена. - Что ж, пусть так, - кивнул трибун. – Твой муж и муж твоей сестры упорствуют. Но, думаю, имена остальных выдаст третий, кто замешан в этом, я найду способ заставить его это сделать. А мы сейчас займемся тобой. Скажи, ты умеешь танцевать? Девушка почувствовала, что вновь готова разреветься, догадываясь, что ее ждет новое унижение – танцевать для услады взора господ. Она переглянулась с Дафной – испуганной не меньше нее при этих словах. Но делать нечего, если не хочет и вправду разозлить его, Елена лишь послушно кивнула. Ее подозрения оказались верны – трибун велел позвать музыкантов. Проконсул же, угадав его намерения, улыбнулся в предвкушении. - Поможешь своей сестре? – погладил он Дафну по спине. - Как… прикажешь… господин. Елена до боли впилась ногтями в ладони, чтобы не начать умолять. Это не поможет, римлянин не отступит от своего, а может, наоборот, еще больше ее унизит. За сестру тоже не попросить, Луций уже все тоже решил… Девушка глянула на бывшего мужа. Артемий был бледен, на победителя он смотрел с ненавистью, на супругу – с презрением. И внезапно... Елена поняла, что именно это ее задевает больнее всего. Он был ее мужем, но не только не посещал ее, но и не думал заботиться о ней. Он пытался бежать, бросив ее захватчикам, а сейчас смеет смотреть на нее так, словно она по доброй воле согласилась удовлетворять прихоти дикарей! Единственное, что сейчас было в ее власти – оказаться желанной в глазах всех присутствующих мужчин. Унизительно… Но только так она может показать, что не только они властны над ней, но и она может играть ими, управлять их телами… *** Юной эллинке следовало уметь красиво говорить, двигаться… и еще много чего. Но красивые, вызывающие желания, соблазнительные движения были частью обучения. Возможно, по этой причине те немногие эллинки, что захватывались как пленницы – а последние годы таких было немного, поскольку Эллада была провинцией Рима, но после мятежа это могло измениться – такие пленницы высоко ценились. Хотя девушке из свободной семьи это полагалось демонстрировать лишь мужу, это гетеры готовы были играть с гостями. У Елены и Дафны сейчас выбора не было, если они попытаются отказаться, неизвестно, какой кошмар придет в голову захватчикам. Зато, как думала старшая, она может воспользоваться своими умениями для маленькой, но мести им всем. Надо только сказать об этом сестре, всего одно слово и жест… Дафния поняла ее даже с полуслова – и по ее губам скользнула грустная улыбка, но в глазах блестело то же желание маленькой мести. Девушки двигались под музыку плавно и изящно. Текучие движения и изгибы призваны были показать всю гибкость их тел. Они вытягивались в две тонких струны, показывая, как красивы их силуэты; они прогибалась в спинах, отчего зрителям была хорошо видны их вздымающиеся от дыхания груди, а колени сгибались, чуть разводились в стороны; она наклонялись, будто бы набирая невидимую воду в кувшин, а мужчины видели округлые ягодицы, скрытые только тонкой тканью. Невинность и соблазн сплелись воедино… Артемий что-то зло бормотал себе под нос, Елена подозревала, что посылал ей проклятия. Его дружок кусал губы. Прекрасно! Пусть они и вправду поймут, чего лишились! Пусть сами получают ту участь, что уготовили женам! Римляне, правда, из более низких офицерских чинов, тоже не выдерживали, один иногда поглаживал свой орган сквозь тунику, другой вовсе подозвал служанку – девушки предпочитали не смотреть, как бедная рабыня стоит на коленях, облизывая мужской орган победителю. Проконсул и трибун, правда, сдаваться не торопились, они продолжали просто следить за движениями девушек. Потому Елена решила приблизиться в танце ближе к ложу своего насильника, чтобы ему лучше были видны ее жесты и прелести, понять его состояние и, может, посмеяться сильнее. Она угадала верно: приблизившись, девушка увидела, что в глазах трибуна сияет пламя – он желал ее не меньше, чем все присутствующие, только лучше умел владеть собой. Надо же, а там, в коридоре, был настоящим зверем! Здесь же лишь ноздри раздуваются от глубокого дыхания. Музыка отзвучала – и девушки замерли, ожидая, когда музыканты начнут новую мелодию. Но Олий опередил музыкантов: - Иди сюда, - пригласил он хриплым голосом, - отдохни, ты и твоя сестра, должно быть, устали после танца. Но вы порадовали нас прекрасным зрелищем, мы признательны вам обеим. Пока, я думаю, довольно. Проконсул утвердительно кивнул – он сейчас и вовсе с трудом мог говорить, нужно было хотя бы отдышаться. Девушки опустились на те же места, где сидели и раньше. И если Дафна не смела смотреть на захватчика, только поглядывала чуть победно на мужа, то Елена на мгновение глянув вниз – и отметила, что тело трибуна его предавало, оно отлично демонстрировало свой восторг от танца и сдержать его не могло. - Ты специально сделала это, - прошептал Олий ей в ухо. – Так? Елена не осмелилась отрицать очевидное, но все же постаралась это скрыть, насколько это вообще возможно. - Да, господин, прости, - склонила голову она. – Мой бывший муж смотрел на меня с презрением. И я хотела понять, то же презрение будет в его взгляде, когда я буду танцевать, то ли отвращение он испытывал ко мне все это время, что не посещал меня никогда. Трибун хмыкнул, не ответив ей, а потому было непонятно, принял ли он ее объяснение или догадывается об истине. Олий медленно притянул пленницу к себе за плечи, девушка ощутила его горячее дыхание. Ее испуганный взгляд метнулся по присутствующим: насмешливые ухмылки легионеров и Киры не давали покоя – она смогла смириться с тем, что ее получит захватчик, но чтобы так?! - Господин, прошу, - сдавленно пробормотала она. – Позволь избежать лишних глаз, прикажи не видеть этого посторонним! Олий тронул губами кожу на ее шее, чуть отведя волосы и вдыхая аромат каких-то цветов. Эллинки умеют ухаживать за собой лучше любой женщины в мире: всегда чистые, гладкие, с дразнящим ароматом, отчего желание только разгоралось. А как она дрожит! Испуганная и скромная, почти еще невинная и… полностью принадлежащая ему! Одно это заставляло его кровь горячиться.