Римлянки из Эллады

Ее просьба была пустяком, почему бы и не побыть великодушным? - Ступайте к входу! – бросил трибун легионерам. – Пленников не надо охранять! С этими бабами я справлюсь и один, а здесь еще проконсул – им не на что надеяться. Охраняйте все выходы, как всегда проверю. Отсалютовав, солдаты направились к входу, сожалея, что такое зрелище смогут видеть лишь издали. - Но твой муж это будет видеть, - жестко добавил Олий. - Как тебе будет угодно, - тихо отозвалась пленница. – Я лишь прошу услать моих рабынь, мне не нужна их помощь, пусть при мне останется лишь Исмена, моей личной служанки будет достаточно. Кира от злости закусила губу, но приходилось подчиняться взмаху руки римлянина – эту просьбу он тоже посчитал слишком ничтожной, чтобы отказывать. Причем рабыням пришлось вовсе покинуть перистиль, не имея возможности остаться даже у входа, поскольку такого приказа римлянин не давал. Корина, личная рабыня Дафны, тоже осмелившаяся остаться после того, как переглянулась с госпожой, и Исмена отошли в сторону, к одной из колонн, встав неподалеку от ложа, готовые подоспеть тоже по любому зову. - Хозяйке всегда первое место, - Луций насмешливо указал рукой на ложе, сам приближаясь к Дафне. Елена вздрогнула от такого предложения, схожего стать… первой жертвой на этом алтаре. И Олий, по-прежнему обнимая ее за плечи, ощутил это. Отчего-то желание успокоить ее возобладало. Да и не хотел он ее мучить, хотел обладать, однако же не столько господствуя, сколько делясь удовольствием. - Не бойся, госпожа, - прошептал он по-гречески ей в затылок, - я не хочу твоей боли, я буду осторожен. Его руки осторожно развязали пояс на ее хитоне, отбросив плетеную веревочку в сторону, затем трибун отстегнул фибулу – последнюю застежку, которая держала наряд. Одежда упала к ногам, оставляя пленницу полностью обнаженной. Елена залилась краской стыда. Но Олий не обращал на это внимания, хотя если бы и увидел, лишь порадовался бы этой чистой реакции. Его губы вновь прижались поцелуем к шее девушки, ладони мягко поглаживали, чуть сжимая, холмики груди. Елена постаралась расслабиться. Она обещала подчиниться, а о том, что это видят все, лучше не думать. Она сама для себя решила все, а сейчас лучшее, что она может – это показать сестре, что все совсем даже и не страшно. Девушка чуть прикрыла глаза. И отчего-то почувствовала, что ласки римлянина ей приятны. Его нежные теплые прикосновения кружили голову. Ей уже не надо было заставлять себя расслабляться, она вообще уже ни о чем не могла думать, только вот об этих объятиях, этих поцелуях… - Ей начинает нравиться, - насмешливо бросил Олий, обращаясь к пленникам, но говоря сейчас и самому себе, убеждаясь в ее открытости. – И после этого кто-то посмеет сказать о ее притворстве? Она – сама честность. У девушки подкашивались ноги, она удерживалась прямо лишь потому, что была в крепких объятиях мужчины. - Вы только взгляните на эту грудь, - пальцы трибуна ласкали нежную кожу, оглаживая и чуть сжимая сосочки. – Разве может плоская грудь мужчины так привлекать взор? Разве на них может остановиться ладонь? Он наклонился, стоя почти боком к девушке – так он мог дотянуться до ее округлостей уже поцелуями, что и не преминул сделать. Елена непроизвольно застонала. Она даже не заметила, как между ног стало горячо, тело пробуждалось и жаждало ласки. Любых прикосновений, какие подарит ей он! Пусть несколько грубых, пусть нежных, но очень хотелось, чтобы он смял ее в своих руках, чтобы… чтобы наконец позволил ей стать желанной женщиной. Дафна испуганными глазами смотрела на сестру, не до конца понимая, хорошо ли той или больно. - Не бойся, - прошептал ей на ухо проконсул, чуть наклонившись, - римляне умеют ласкать женщин, поверь. Твоей сестре не причинят вреда, она скоро будет в восторге. И тебе тоже это понравится, обещаю. Девушка задрожала то ли от страха, то ли от еще скрытого желания. Происходящее пугало ее, но и манило чем-то до сих пор лишь известном по рассказам, но не испробованным. Она готовилась к этому тогда, когда ее должен был не просто ввести в свой дом названный муж, но и сделать ее своей женой. Тогда ничего не случилось, а вот сейчас… Испытывает ли Елена то же? - Ложись, госпожа, - Олий чуть отстранился, ласково подталкивая пленницу в спину. – Устройся, как тебе удобнее, но постарайся пошире развести ноги. Ты ведь наверняка знаешь, как это должно быть? Он не стал говорить "помнишь", чтобы это не звучало грубо. Елена на подкашивающихся ногах подошла к ложу, пропуская его насмешку. Она послушно легла, но раздвинуть ноги не решилась, стыдясь такой откровенности, притом даже не перед другими, а перед самой собой, припомнив то, как это было совсем недавно. Однако ее дыхание было тяжелым, девушка была возбуждена, хотя начинала осознавать, что с ней происходит, насколько сильно она теряет голову. Тем временем трибун, не сводя глаз с пленницы, знаком велел рабыням приблизиться и избавить его от одежды. Елена несколько мгновений скользила взором по его широким загорелым мускулистым плечам, затем ниже, по груди к животу… И в ужасе прикрыла глаза. Она знала, как это выглядит. Ей доводилось мельком видеть обнаженного мужа, если она вдруг появлялась в ойкосе, где у домашнего очага супруг развлекался с одним из мальчиков. Но тогда она видела его на некотором отдалении. И внешний вид мужа был ей настолько неприятен, что Елена прятала глаза. Но все же ей показалось, что у супруга эта часть тела была гораздо меньше, чем у трибуна. Или нет? По описаниям у других ведь тоже меньше… Девушка в ужасе дрожала – теперь она понимала, почему ей было так дико больно в тот первый раз! Ей вовсе не почудилось, когда она увидела тогда! Дафна вовсе опустила взгляд, не в силах смотреть на происходящее: зрелище, которое ее пугало, но от которого она еще больше возбуждалась – словно бы служительница Дионисия от чаши вина. А вот у пленников такой возможности не было. Едва один из них отвел взгляд, как проконсул ненадолго оставил девушку, подойдя к эллинам. Остро отточенный гладий, упершийся в низ живота ясно дал понять, что шутить Луций Корнелий не будет. И если пленники уже почти привыкли к мысли, что их ждет смерть, лишнего позора они не желали – довольно того, что с ними сотворили раньше при всех. - Только попробуйте опустить взгляд, - предупреждающе бросил проконсул, хотя это и было излишне. – Вы ждали доказательств того, что были глупцами? Вы их получите сполна! Это представление только начинается! Все и вправду только начиналось. Елена ощутила, как руки трибуна осторожно, но твердо взяли ее у коленей. - Согни и разведи их в стороны, госпожа, - произнес Олий. Будто бы в награду за ее послушание трибун погладил ее по внутренней стороне бедра, успокаивающим, нежным движением. Елена не открывала глаз. Пусть будет, как он хочет, если надо лежать в этой ужасной позе – она будет лежать. Он говорил, что не хочет ее мучений, он до сих пор не причинил ей боли, но лишь нежность и ласку, а вот сила в его руках такая, что нет сомнений, сколько страданий он может причинить, если только пожелает, потому лучше не перечить и подчиняться. Вновь и вновь она напоминала себе, что этот мужчина лучше того… И с каждым разом ее тело все больше соглашалось с ней. Смотреть на него было не так страшно, как и ожидать его ласк. Девушка слабо охнула, ощутив тяжесть мужского тела на себе. Но брать ее трибун пока не спешил, будто бы исправляя то, как это было впервые. Он прижался страстным поцелуем к губам пленницы. Елена послушно открыла губы, позволяя его языку проникнуть внутрь. От поцелуев вновь начинала кружиться голова, все мысли мешались. Руки трибуна, ласкающие ее тело, усиливали желание. Пленница лишь все больше следовала за ним в своих чувствах, хотя изначально всего лишь собиралась не противиться римлянину. Ладонь трибуна скользнула между их тел, его пальцы нашли крохотный бугорок у нежных лепестков, несильно и осторожно его помассировали – не для возбуждения, она и так была уже готова, но чтобы заставить это чувство вырваться наружу. И Елена немедленно застонала, чуть изгибаясь под мужчиной, сама еще не понимая своих желаний, но полностью подчиняясь им и так сожалея, что не познала этого раньше. *** - Это не похоже на притворство, - хмыкнул Олий, ненадолго повернувшись к пленникам. – Сейчас в ней говорит сама Венера! Возможно, ее тело все это время желало именно ощущать мужчину, а не бабу? Он опять насмешничал. Но не только чтобы посмеяться над эллинами, а чтобы еще и успокоить себя – иначе он просто набросится на девушку под собой. Терзать ее трибун и вправду не хотел. Не из благородства или жалости – он не видел нужды быть ласковым с пленницами и рабынями, - но просто ее послушание рождало в нем желание быть с ней мягким. А еще было странное желание понять, насколько эта девушка отличается от других женщин. Разницы же нет? Все они одинаково лживы… Рабыня, то ли понимая желание хозяина, то ли заметив жест проконсула, подала Олию чашу с вином. Тот сделал глоток – освежиться, но не позволить себе опьянеть. И лишь после этого вновь наклониться к Елене, больше не замечая ее мужа, будто бы и не к нему он обратился какие-то пару мгновений назад. Артемий со злости кусал губы, но молчал. Представшая взгляду картина действовала на него, его плоть поднималась, словно назло его убеждениям. Собственно, не такими и крепкими, основанными просто на том, что высокая любовь может быть лишь к юноше, а жена – это лишь политический союз… Он слышал частое дыхание друга и понимал, что тот также поддался увиденному. И злился, понимая, что это вызовет очередную порцию насмешек – все и затевалось только с этой целью, а после бросят в яму без надежды на удовлетворение. - Кажется, ты тоже выбрал не то желание, что тебе было даровано богами? – немедленно отметил это Луций. Олий пока не спешил развести ноги пленницы шире, понимая, что так может больше испугать ее и причинит лишнюю боль. Еще пара мгновений – и она раскроется сама, и после лучше всю боль, если она еще будет, ощутить разом, а не растягивать. Сначала просто чуть тронуть, добившись от нее всхлипа, подтверждающего желание. Так и вышло. Елена, уже распаленная ласками, слабо всхлипнула, сама шире разводя ноги, невольно давая понять, что желает продолжения, желает наконец полностью принадлежать ему, ощутить его, не боясь уже никакой боли. Услышав желанный стон, трибун, решив, что уже можно действовать, осторожно направил свою плоть между лепестком девичьего лона, сперва лишь чуть погрузившись, а затем почти вдавил пленницу в ложе, максимально разводя ноги и входя в нее настолько, насколько это было возможно. Он с трудом владел собой, однако огромной силой воли после еще одного толчка, проникнув в девушку до упора, он заставил себя остановиться. Елена, ощутив новую боль, почти столь же сильную, как первый раз, едва не лишилась сознания. Голос словно бы пропал, как не было сил и дернуться. Ее будто бы насадили на меч, лишили самой себя – самая жестокая казнь, какую только можно придумать. За что?! Отчего так больно? Неужели трибун так решил отнять у нее жизнь? Казнил после ласк?! Она же обещала быть послушной! Лишь через мгновение по щекам побежали слезы, а из горла вырвался болезненный тихий и глухой стон. Олий наклонился, целуя ее в губы, помогая расслабиться. Затем принялся поцелуями покрывать глаза и щеки девушки, спустился ниже, лаская шею. Он безумно желал ее, но сейчас сдерживал себя, не позволяя двигаться – пусть она привыкнет к ощущениям, пусть успокоится и сможет расслабиться, пусть научится тому, чему не смогла научиться первый раз. - Боги, как же больно! – Елена прошептала это одними губами, боль затмевала все, голос так и не возвращался к ней. – О, Гера, помоги… пощади… Сил обещать дары не было, их не было даже и на эти слова. Может быть, поэтому боги ее не слышали, заступница женщин и матерей молчала, видимо, полагая нужным пройти через это мучение, может быть, как ее наказание за что-то – неверный брак, вынужденное послушание плохому мужу... А может, дело в том, что она до сих пор не соблазнила этого мужа. Долг понести от него и родить дитя был ее. И пусть Артемий не обращал на нее внимания, но она должна была как-то попытаться добиться их близости. Дело ведь не в нем, она понимала это прекрасно. Просто от одной мысли о том, чтобы принадлежать мужу, ей было противно. Гера помогает хорошим женам и матерям. Не таким, как Елена… А вот трибун думал совершенно об ином – и пытался этого добиться, продолжая свои ласки и поцелуи, но теперь и пытаясь поговорить с ней. - Расслабься, госпожа, - прошептал он на греческом, чтобы она скорее услышала и поняла его. – Я обещаю, что помогу уйти этой боли. Доверься мне, я не обижу тебя, я знаю лучше, что нужно. Попробуй успокоиться. Елена поддалась: этому мягкому глубокому голосу, его рукам, в которых ощущалась сила и ласка одновременно, его убеждениям, что он умеет все – ведь он и вправду лучше знает, как поступать с женщинами. Еще неуверенно, морщась от боли и роняя слезы, но все же пленница попыталась подчиниться. Олий, ощутив, как расслабилась девушка, принялся медленно двигаться. Хотелось более резких движений, но он пока себя сдерживал. Пусть сначала девочка привыкнет к новым чувствам. Свою награду он вскоре получит. Дафна на миг подняла глаза, услышав стон сестры, и в ужасе замерла, увидев соитие – то, что до сих пор видела разве что мельком и от чего всегда отводила взгляд, стыдясь наблюдать за таким. Вот и сейчас она в испуге сделала шаг назад, интуитивно желая сбежать. Но наткнулась на стоящего позади проконсула. Луций успокаивающе положил руки ей на плечи. - Не бойся, малышка, - прошептал он, чуть усмехаясь. – Поверь мне, скоро твоей сестре будет хорошо. Не желая себе отказывать хотя бы в малом, он наклонился, приникая поцелуем к губам пленницы. Это несколько успокоит ее, отвлечет… и одновременно сильнее распалит от всего увиденного и ощущаемого. Девушка и в самом деле замерла от новых чувств. Поцелуй был хотя и властным, но нежным. И без того возбужденная увиденным и мыслями о том, что ей предстоит, от нежности мужчины Дафна расслаблялась, увлекаемая этой лаской, она поддавалась ему, постепенно теряя контроль над своим телом. Олий тем временем железной волей сдерживал себя, четко осознавая состояние девушки под ним и двигаясь ровно так, чтобы самому не сойти с ума, но и не причинить ей лишней боли. Почувствовав, как участилось ее дыхание, он немного увеличил темп. С губ Елены сорвался стон, но в нем на этот раз боль мешалась с удовольствием. А следом руки девушки обвили его шею, пленница уже давно не думала о присутствии посторонних, но сейчас она забыла уже и саму себя, все, что она осознавала и все, к чему сводились ее мысли, было то, что она желала быть в объятиях этого мужчины, который был властен и нежен с ней, желала продолжения этих движений – неприятных, но одновременно и... странно приятных для нее. Не считая той боли, все прочее в их близости было так, как подспудно желала она, его ласки и прикосновения угадывали ее самые потаенные желания. И сейчас она чувствовала себя его частью, будто единой с ним, постыдно двигаясь с ним в одном ритме. Трибун умело вел девушку к удовольствию, помогая себе порой пальцами, понимая, что первое время иначе не получится. И лишь когда она вздрогнула, забившись под ним в экстазе и тихо всхлипывая, расслабился сам, изливаясь в пленницу – во всем устанавливая господство, делая ее полностью своей. - Ты прекрасна, госпожа, - прошептал Олий, приподнимаясь после того, как несколько мгновений отдыхал на девушке. Елена еще не пришла в себя, глаза были прикрыты от удовольствия, грудь высоко вздымалась, а на щеках играл румянец страсти и стыдливости – зрелище, невероятно соблазнительное для мужчины. - Приятно посмотреть! – хмыкнул Луций, комментируя произошедшее. – Вот даже нашим пленникам понравилось. Олий, чуть придя в себя и освободив девушку от своего веса, встал с ложа и бросил насмешливый взгляд на плоть Артемия, столь явно набухшую, что не было никаких сомнений в его состоянии. - Вижу, ты рад тому, что твоя госпожа получила удовольствие, которое ты, видимо, был не в силах ей подарить. Пленник заскрежетал зубами. Трибун же расплылся в довольной улыбке. Может быть, эта злость Артемия и была тем, что он желал увидеть, как опровержение слов пленника о лживости женщин. Пусть в чем-то Олий и был согласен с этим, но точно не желал сравнивать себя с эллином, что считает любовь к юноше – любовнику или рабу – высоким чувством, более высоким, чем любовь к той, что дарит продолжение роду. Как бы Олий ни был разочарован в любви, он все же не хотел отрицать ее до конца, хотя бы между равными… Елена, начиная осознавать действительность, попыталась сесть на ложе. И болезненно застонала от того, что до сих пор не прочувствовала до конца – каждая унция тела горела и ныла, напоминая о соитии. Не так сильно, но все еще ощутимо… - Не стой на месте! – Олий, который прекрасно понял ее состояние, бросил взгляд на рабыню. – Дай немного вина госпоже! Исмена поспешила выполнить приказ. Елена, до того никогда в жизни не пившая вина, как и подобает приличной эллинке, а не вакханке, в этот раз отступила от правил, просто делая то, что кто-то велел. После пары глотков, к ее радости, стало чуть легче, боль немного притупилась, правда, голова продолжала кружиться, возможно, теперь от опьянения. Но она уже могла хотя бы подняться на ложе… Верная рабыня тут же подхватила ее под руки. - Помоги одеться и добраться до покоев, - велел ей Олий. – Госпожа, я жду тебя на каждую трапезу. Елена коротко кивнула, не поднимая от пола взгляд и пока не до конца осознавая его слов, желая только поскорее добраться до своей комнаты, даже забывая о сестре, что ей все это только предстоит. А еще… еще она никак не могла понять своих чувств. *** Дафна дрожала в объятиях Луция, легкое возбуждение от поцелуя лишь временно отогнало страх. Но едва сестра, опираясь на руку рабыни, направилась к выходу из перистиля, Дафна почувствовала, как руки проконсула подняли край ее хитона. А с этим вернулись страхи от только что увиденного. - Не бойся, - вновь насмешливо, но с теплом прошептал проконсул. – Боль быстро пройдет, а удовольствие будет необычайным. Обещаю не мучить тебя. Его пальцы погладили клитор Дафны – нежно, осторожно, будто бы ласки дарил любящий человек. Девушка едва ли не обвисла в его объятиях, отдаваясь полностью своим чувствам. Кажется, сестре было не очень больно, во всяком случае она до этого пыталась поддержать ее, может быть, действительно стоит довериться этому захватчику? - Разве можно заставлять эту девочку так томиться в ожидании мужчины? – хмыкнул Луций. И добавил нежнее, услышав слабый всхлип девушки и обращаясь уже только к ней. – Тише, красавица, скоро ты получишь все, чего жаждет твое тело. Поверь, Диана многого себя лишила, так трепетно охраняя чистоту, не стоит следовать за ней… Ах да, вы зовете ее Артемидой. Но нет, тебе больше подходит быть Дианой! Свободной рукой он расстегнул фибулу, спустив хитон с груди девушки. Пальцы ласково потерли сосок груди, заставляя затвердеть, затем поиграли со вторым, добиваясь того же, что было легко – от всего увиденного пленница уже была готова к близости. Дафна, боясь не устоять, изогнулась, одной рукой хватаясь за плечо проконсула, как за единственную опору. - Юпитер, это сама Грация! – Луций воспользовался позой девушки, чтобы скользнуть под ее руку и прижаться губами туда, где только что была его ладонь, к груди пленницы. Не ради ее возбуждения, а ради собственных желаний. Пленники слабо пытались дергаться, связанные за спиной руки мешали хоть как-то успокоить плоть. А картина у них перед глазами была все соблазнительнее. Девушка обиженно всхлипнула, когда Луций убрал руку от ее жемчужинки и не притронулся к другой. - Не торопись, - тихо засмеялся проконсул. Он окончательно избавил ее от хитона. Руки жадно погладили ее талию и бедра. На миг у него перехватило дыхание при мысли, что он будет обладать этим невинным телом. Он ощущал, что она желает принадлежать мужчине, подчиняться ему – и это приводило в восторг. Но именно поэтому он и сдерживал себя – получить столько удовольствия, сколько только возможно при первом разе, растянуть это блюдо, смаковать его. - Устраивайся на ложе, - голос проконсула был хриплым. – Так, чтобы тебе было удобно. Ты все видела ведь! Шлепок по ягодицам отчего-то не показался ей болезненным, хотя он был и не слабым, он еще больше распалял, но почему-то о грубости не думалось, Дафна чувствовала себя почти возлюбленной. Корина, уже не нуждаясь в приказе, поняв свои обязанности по недавним событиям, поспешила подойти к римлянину, чтобы избавить его от одежды. Луций с жадностью смотрел на худенькое юное тело пленницы, устроившейся на ложе. Дафна, помня, что было до того велено сестре, смущаясь и краснея, легла, согнув ноги в коленях и слегка их расставив. Заставить себя развести их сильнее она не могла. На римлянина она тоже не смотрела, слишком велик был испуг. Впрочем, смущение было сильнее, разглядывать его – это слишком стыдно, думалось ей. Хотя перед глазами навязчиво мелькали те короткие видения, что она заметила, порой поднимая взгляд на сестру. Страх только усилился, когда проконсул навалился на нее. Но Луций, как и до того трибун, не спешил. Дафна, уже с испугом ожидавшая проникновения, медленно расслаблялась под ласковыми поцелуями мужчины. Проконсул догадывался, что после всего увиденного, что случилось с ее сестрой, девушка будет сжиматься каждый раз, когда к ней будет прикасаться его плоть, поэтому не спешил. Она не получит удовольствия, как Елена, но должна все же запомнить этот раз с лучшей, а не с худшей стороны. Ощутив, как она расслабилась, Луций сильнее развел ей ноги, приближая орган к лону, так, что она ощутила его. Но входить не спешил, немедленно почувствовав, как при его прикосновении напряглась девушка. - Моя прелестная Диана, не бойся, - проконсул ласково погладил бедра Дафны. – Тебе будет не так больно, поверь. Его плоть по-прежнему находилась в опасной близости, но он преследовал свою цель: пусть привыкнет и расслабится, пусть не боится чувствовать его. Так и выходило. Девушка, ощущая ласки и так и не дождавшись болезненного проникновения, прикрыла глаза, поддаваясь нежности. На мгновение она приоткрыла глаза, перед затуманенным взором были широкие плечи и грудь римлянина. Какой он сильный и ласковый… Именно такому мужчине хочется доверять, быть с ним… Он и вправду знает, как все делать, он не причинит ей боли… Олий между тем знаком велел рабыне принести воды и смыть с него следы любовного акта. Заодно с этим он наблюдал за пленниками. Хотя мысли были о другом: он вспоминал удовольствие старшей эллинки, совсем не притворное… Услышав слабый вздох удовольствия, сорвавшийся с губ девушки, Луций больше не стал тянуть. Сильным умелым движением он толкнулся в эллинку, преодолевая сопротивление мышц ее лона. Дафна задохнулась от резкой боли внизу живота. Как бы она ни представляла себе это по обрывкам слышанных рассказов, действительность оказалась ужаснее. Может, потому что она уже желала иного? Девушка попыталась было вывернуться, чтобы избавиться от боли, от ее источника, но сильное мускулистое тело, казалось, вдавливало ее в ложе, не давая возможности двигаться. Он сейчас не был больше любовником, только хозяином, обладавшим рабыней. Причем словно бы непокорной, которую надо наказать… - Пусти, - слабо выдохнула она, с губ сорвался болезненный стон. – О, прошу, сжалься, господин! Луций не слушал, его сил хватало, чтобы продолжать двигаться, несмотря на сопротивление ее тела. И он делал это, следуя за своими желаниями и совершенно не слушая никакой мольбы – не сейчас! Узкое тугое лоно дарило сладость, от которой он бы не отказался даже ради той ласки, которую обещал ей. Дафна, едва ли не сходя с ума от боли, решила, что ее мольбу, выраженную на родном языке, не поняли и слабо прошептала то же самое на латыни. Луций с трудом, но заставил себя остановиться. Ненадолго. И не ради нее и ее мольбы, но вдруг припомнив свое желание. Сейчас он хотел не только получить удовольствие сам, но и доставить его девушке. Первый раз не получится, но кое-что надо будет попытаться для нее сделать, хоть чуть-чуть. Ненадолго Луций тронул ее губы поцелуем. Его язык настойчиво исследовал рот девушки, передавая страсть. Дафна, сначала почти не реагируя на поцелуй, постепенно расслаблялась, отдаваясь ему. Ощутив ее покорность, проконсул вновь начал медленно двигаться, теперь уже полностью отдаваясь своим чувствам. - Боги, какая тугая! – выдохнул он, прикрывая глаза. Ощущать ее было в самом деле необыкновенно, словно в контрасте с его супругой, которая отличалась довольно пышными формами и хотя и тугими, но не настолько узкими мышцами лона. Это же… словно бы лоно Венеры! Божественная услада его плоти! Мелетий искусал губы в кровь, желания плоти и ненависть к происходящему полностью затмевали разум. Он впервые так желал жену, хоть и ненавидел ее сейчас. Дафна тихо стонала, но ощущать мужчину, несмотря на боль, было уже не так неприятно. Его уверенные толчки, его сильные руки, трогающие ее тело, словно устанавливали власть над ней и одновременно делились заботой и лаской. Девушка сама не поняла, как начала слабо двигаться в едином ритме с ним. Луций откинул голову, оставляя часть себя в девушке. Рухнул на нее и некоторое время так и лежал. Дафния слабо всхлипывала от боли и неудовлетворенности, так что проконсул, чуть придя в себя, усмехнулся, приподнялся и тронул клитор девушки пальцем. Она залилась краской, отворачиваясь, но Луций только сильнее принялся тереть ее маленький бугорок, ведя к удовольствию. Наконец, внезапно для нее самой же, девушка изогнулась, впиваясь пальцами в ложе. - О! – сорвалось с ее губ. Проконсул довольно поднялся. Корина, заметив это, поспешила налить немного вина в бокал, затем в другой. Один она поднесла римлянину, второй подала госпоже, придерживая ее за плечи. - Шустрая девчонка, - хмыкнул Луций, оценив действия служанки. Тем временем рабыня помогла госпоже встать. - Могу я… идти? – прошептала Дафна, не глядя на проконсула. - Конечно, - в голосе Луция прозвучали забота и ласка. – Отдыхай, госпожа. Но, как и твою сестру, я лишь хотел бы видеть тебя позже здесь же, за ужином. Девушка слабо кивнула. Рабыня тем временем уже поднесла ей хитон, помогла одеться.