Римлянки из Эллады

Теплая вода и приятные ароматы масел немного помогли прийти в себя. Елена все еще чувствовала себя утомленной и разбитой, боль еще была в ней, но девушка уже в силах была мыслить и достаточно свободно передвигаться, пусть пока не очень изящно, как ей казалось. Исмена помогла ей переодеться, и молодая – еще пока – хозяйка устроилась на краю ванны, где отдыхала с сестрой. Ей нужно действовать, нельзя просто принять все и смириться, она не станет рабыней! Вот только как же сестра? Дафна продолжала оставаться в теплой воде, лежала, прикрыв глаза и словно позволяя ласковым струям проходить сквозь нее. Корина уже смыла с тела госпожи следы страсти римлянина, хотя синяки и засосы убрать с тела была не в силах, но все же юное тело вновь казалось нетронутым и манящим, с этим рабыня и отошла чуть в сторону, ожидая, когда госпожа велит поднести полотенце. Пожалуй, Дафнии не стоит знать правду, думала старшая эллинка. А еще ей лучше не представлять даже те мысли, что крутятся в голове сестры. - И все же, - неуверенно произнесла Елена, но надеясь, что это звучит гораздо более спокойно: - трибун был мягок. Я не понимаю причин этого. Конечно, он сильно разозлил этим супруга. Но… Он же почти варвар… Она замолчала, не находя слов, чтобы объяснить свои чувства. Как вообще понять все то, что с ней произошло? Год назад, когда Елену выдавали замуж, старая рабыня в доме опекуна рассказывала о том, что ей следует делать, как вести себя с мужем в общей спальне. Конечно, говорила и о том, что надо готовиться терпеть боль. Девушка, разумеется, слышала о том, что порой близость с мужчиной несет и удовольствие. Но ведь не с тем, кто пришел как захватчик! От него она не ждала ласки и тепла. И поначалу ее унижение было ужасным, болезненным, однако оно было… естественным, это было то, что и всегда несли захватчики и варвары. Но почти немедленно за этим девушка неожиданно получила совершенно иное: ласку и тепло, схожие с теми, что дарит разве только муж. Издевался ли над ней этот мужчина? Или дело было в ней самой? Именно потому девушку мучила и другая мысль. Тогда, глядя на обнаженное тело трибуна, чувствуя его дыхание так близко, обнимая его за шею, Елена испытывала не просто наслаждение плоти, в тот миг ей казалось, что нет никого более прекрасного. Она со стыдом вспоминала, как хотела быть с ним единым целым, стремилась к нему. - Я ведь не могла влюбиться в него? – пробормотала она вслух. – Это ведь невозможно? Значит, я развратна, как вакханка? Дафния молчала. Ее преследовали схожие мысли. Совсем недавно она не просто подчинилась захватчику, но если бы в момент, когда она обнимала его, спросили бы, что она чувствует, она сказала бы, что счастлива. И пусть она испытывала боль, но одновременно наслаждалась его прикосновениями, поцелуями. А кроме того, любовалась телом римлянина! Хотя нос с горбинкой и выступающая челюсть придавали его лицу величественное, но суровое выражение. И все перекрывало удовольствие, которое она испытала. - Может быть, они не так жестоки? – наконец произнесла Дафна. – Ведь это же не варвары. Так ли недостойно считать захватчиков людьми благородства? И… возможно, опекун прав, нам следует постараться угодить римлянам. Они отнеслись к нам с уважением. Быть может, нам даже сохранят жизнь. Елена согласно кивнула. У нее были возражения, разумеется. Но были и причины согласиться. Хотя и не очень хотелось, конечно. Однако, трибун говорил на их языке, она помнила, как он обращался к ней на греческом. Причем говорил чисто, почти без акцента. Правда, ее имя в его устах звучало немного непривычно, больше походило на Элена. Но, возможно, именно так звучит ее имя в его стране. И во всем остальном трибун не казался дикарем. Возможно, он даже читал труды их великих мудрецов. Тогда его нельзя считать даже полуварваром, он не уступает ни в чем эллину. Может ли она упрекать его в жестокости? В том, в чем он не был отличим от других мужчин? Разве повел бы себя иначе ее недавний муж? Ну если только предпочел бы девушке юношу. А после что было бы с ними? На улице уже давно рассвело, римляне были заняты, кажется, допросами жителей города. Девушкам же это давало время отдыха. И размышлений, как это было с Еленой, которая никак не могла понять себя, решить окончательно, на ком же вина за все то, что с ней случилось. И… не следует ли ей отомстить за все это? Она ничуть не колебалась бы, если бы не вынуждена была бы думать еще о сестре и, пусть и в меньшей степени, о слугах в доме. Гнев римлян может обрушиться на всех, а она не может забрать с собой много жизней… - Ты не расскажешь, как все было… первый раз? – вывела ее из размышлений Дафна. – Ты говоришь только о том, что я видела. - Все было… не так и плохо, - покривила душой сестра. – Пожалуй, это было то, чего и следует ожидать от захватчика. Однако он обещал, что меня больше никто не тронет. Это меня несколько успокаивает. - И… что он запросил взамен? – насторожилась Дафния. - Мое подчинение ему, - осторожно отозвалась Елена. - Он же не имел в виду?.. – начала было младшая сестра и сама же себя прервала: - Нет, конечно, ты не можешь стать его собственностью! Тем более сейчас его командир объявил тебя вовсе свободной. - Только свободной от мужа, - прошептала та. - Но это же все равно прекрасно, - не поняла ее Дафна. – Может быть, опекун прав, и нас ждет что-то лучше? - Да, конечно. Прости, мне надо проследить за рабынями… - Ты собираешься заниматься делами в доме, который тебе больше не принадлежит? Думаешь, тебе позволят? - Может быть и нет, но пусть меня упрекнут лучше в непозволительном поведении, чем придется терпеть укоры в том, что я не позаботилась о том, чтобы они были сыты и довольны. Попутно получится, возможно, как-то облегчить всю нашу жизнь. Дафния понимающе кивнула. День сестры провели, почти не видясь. Старшая и вправду занялась делами, положенными хозяйке дома, стараясь отвлечься от того, что с ней произошло, не думать о тех планах мести, которые лезли в ее голову. Младшая же мучилась исключительно переживаниями о своей развратности, из-за которой объятия захватчика принесли столько удовольствия. И даже сейчас она вспоминала его ласки… Увиделись девушки только вечером – весь день римляне обходились короткими перекусами, на которых появляться не было нужды. А вот к ужину следовало приготовиться, тем более, что требования мужчин могут быть высоки. - Времени не очень много, - напомнила Елена сестре, выбирая хитон. – Нам вряд ли стоит поздно идти к ужину. Да, надо торопиться… Еще следует натереть тело благовониями, одеться, уложить волосы! Кто знает, доведется ли им еще пользоваться всем этим? Почему бы сейчас и вправду не позволить себе быть красивой? Дафна вздохнула и встала от туалетного столика. Двигаться уже было проще. Хотя боль порой напоминала о себе легким жжением. - Мне позвать девушек? – спросила Исмена. Рабыня уже успела заметить, что хозяйки готовятся выходить, а потому им будет нужна помощь с туалетом. - Нет, - Елена помедлила, она и вправду с трудом справлялась сама, но поняла, что не желает видеть Киру. Та не упустит возможность посмеяться над видом унылой хозяйки. – Ты ведь справишься сама? Рабыня послушно поклонилась. *** Олий опустился в теплую воду ванны и прикрыл глаза от блаженства. Тяжелый день оставался позади. Мятежники подавлены. Одни из них уже в темницах, другие скоро присоединятся. Провести расправу можно быстро, хотя пока допросы были без особых мучений… А девчонка, полученная им в свою собственность, на диво хороша. Только строптива, одну попытку убить себя он уже пресек. И пока она побаивается, что он сотворит с нею после смерти. Но надолго ли? После она может найти иной выход и повод для бунта. Да и непонятно, что решит с ее судьбой Луций. Трибун не собирался идти против решения командира, тем более, что прекрасно понимал: пока тот тоже ждет распоряжений из Рима. Жаль будет оставлять эллинку здесь, конечно. Близость с ней была сладкой, заполучить такую рабыню – большая удача. Но лишь когда он сможет не только полностью стать ее хозяином, но и сломить ее… Вот только совсем ломать девушку Олию тоже не хотелось. Слишком соблазнительна она была, когда дерзила, когда играла с огнем. Ведь тот танец она не просто так устроила, она видела, что мужчины готовы впасть в безумие от желания плоти. Она ходила по краю пропасти, знала об этом и все равно делала. Место женщины – у домашнего очага, в подчинении мужчины, только так это видел трибун. И все же было что-то в дерзости эллинки, что влекло его. Не открытое противостояние, а вот эта почти незаметная дерзость… Он наконец был чист – полностью отмыт от крови и пыли этого дня, до того он лишь сполоснулся от следов близости с девушкой. Так что в перистиле трибун появился довольным. И встретился с таким же довольным проконсулом, который крутил в руках чашу с вином и прохаживался по саду, размышляя о том, что в этом месте словно бы и не было войны. - Можно считать цель достигнутой, - заметил он, - имена руководителей этого мятежа нам известны. - Если только Город не пожелает наказать всех, - отозвался Олий. Луций чуть поморщился – он очень не хотел приступать к карательным действиям, будучи по натуре воином, а не палачом-гладиатором. - Надеюсь, до этого не дойдет. - Как знать, - вздохнул трибун, которому такое развитие событий тоже не нравилось, но все же он предпочитал предвидеть худшее. - Эллины не так и строптивы, чтобы их лишний раз запугивать. - Но есть и другие колонии. - Пожалуй, - согласился Луций. - Тогда, если позволишь, я бы попросил тебя отдать мне эллинку в качестве трофея, не отправлять же ее на общий рынок. - Кто знает, не велят ли ее отправить на крест, - буркнул проконсул. – Хотя, если сенаторы не будут слишком кровожадны, я готов буду следовать тому, что уже объявил. Или ты надеялся на другое? - Нет, как пожелаешь, - усмехнулся Олий. – Только не объясняй этого девушкам. Мне, знаешь ли, нравится играть с этой дерзкой эллинкой, пусть она продолжает гадать о своей судьбе, не слишком надеясь на будущую свободу. Тем более, что это пока еще и вправду неизвестно, что с ней станет. А пока мне приятнее владеть девицей, которая знала лишь меня. - Понимаю, - согласился Луций. – Но ты не опасаешься, что она… решит отомстить, скажем? Характер старшей мне показался очень непростым, в отличие от младшей. С ней определенно следует быть осторожным. - Это так. И я очень надеюсь, что она этот характер покажет во всей красе, хочу полностью понять ее. Проконсул чуть покачал головой, не одобряя эту странную игру. - Что ж, посмотрим, как будет сегодня, - заметил он, занимая центральное ложе и кивая трибуну на соседнее. Эллинки не опоздали, появившись именно в тот момент, когда рабы, повинуясь знаку Луция, начали расставлять кушанья. Девушки посчитали неуместным появляться в простой одежде на вечерней трапезе, а потому на обеих были наряды из мягких тканей. Волосы были собраны довольно высоко, что было не менее соблазнительно, чем распущенные, поскольку так хорошо были видны точеные профили: и высокие скулы, и длинные тонкие шеи, и ровные линии носов и подбородков… На этот раз в перистиле уже не было пленников – их держали в темницах с другими знатными эллинами, чья вина была доказана сегодня днем, утром следующего дня должна была состояться казнь. Сейчас в саду было так спокойно, словно и не было прихода захватчиков. Даже у входа не стояли легионеры, охрана была поставлена лишь у дверей в дом. И возле виллы, как шептались рабы, обосновалась когорта для защиты, если в городе будут мятежи. Все остальные легионеры несли службу в городе или за его воротами. Но на деле же беспорядков в городе тоже не было: проконсул строго запретил разбои и разграбления, эллины же не смели восставать, тяжело переживая уже свершившееся поражение. Прислуживали за столом домашние рабы. И если бы не проконсул и его трибун, а также молчаливо стоящие позади ложа их личные рабы, можно было бы подумать, что все, что произошло с прошлой ночи, – дурной сон. Да и сейчас сложно было поверить, что римляне – хозяева тут, а не прибывшие на виллу гости. - Вы точны, - заметил Луций. И жестом указал на место возле себя, не сводя глаз с младшей девушки. – Возляг со мной, Диана! Дафна на мгновение замешкалась – кажется, это прозвище становится ее вторым именем. Но настойчивой просьбе проконсула последовала, правда, не ложась, а садясь рядом с римлянином. Елена села на край ложа трибуна, подчиняясь простому жесту его руки. Музыканты заиграли тихую мелодию, рабы поднесли всем по небольшой тарелочке с вареными яйцами – ужин готовили согласно вкусам и традициям новых хозяев в доме, за этим проследил кто-то из слуг римлян, которого Елена сама спросила, как полагается подавать еду этим людям, о вкусах которых она лишь слышала, но никогда не принимала раньше тут. Нареканий не последовало – значит, решение было верным. - Надеюсь, тебе лучше, госпожа, - услышала Елена бархатный голос Олия, он обращался к ней по-гречески. – Боль прошла? Тебя ничего не беспокоит? - Да, благодарю, - растерянно пробормотала девушка. Внезапная забота была непривычной, такого она и от мужа-то не ждала, не то, чтобы от захватчика. Но она тут же спохватилась, сообразив, что солгала в своих словах, а кто знает, как к этому отнесется этот странный человек, который то мучает ее, то заботится о ней. – Вернее, она прошла не до конца, господин. Но мне гораздо лучше, благодарю тебя. И немедленно же вздрогнула, ощутив, как теплая ладонь трибуна слегка погладила низ ее спины. - Не бойся, - Олий почувствовал дрожь девушки, слегка усмехнулся. – Пока я не трону тебя. Постарайся расслабиться, от тепла мужчины женщине бывает приятно, и боль уходит. Ты же сама познала разное, не так ли? Девушка смутилась и уткнулась взглядом в тарелку. Трибун улыбнулся краем губ. Он ничего не мог поделать с собой, Елена нравилась ему. Нравилась мягкость черт ее фигуры, ее изящество и хрупкость. Все это создавало образ девушки, далекой от коварства, лжи и холодности. Конечно, вряд ли это в самом деле так, думал он. Но ведь он и не собирается жениться на ней. Просто пока они в этом городе, она будет согревать его ночами. Правда, мысль о том, что через некоторое время придется забыть о ней, отчего-то была неприятна. Но об этом трибун думать не желал. Эта странная привязанность ему не нравилась. Зато нравилось ему поддразнивать ее, пытаясь вызвать на откровенность, раскрыть то ли дерзость, то ли даже коварство. Луций все это время молчал, только порой его рука поглаживала Дафну по плечу или бедру, отчего девушка поначалу чуть дрожала, но постепенно успокоилась и только румянец на щеках и чуть более частое дыхание выдавало ее состояние – уже легкого возбуждения и желания быть с ним. Но это – чуть позже, конечно… - Расскажи о себе, - вдруг произнес проконсул. – Кто ты и откуда родом? Девушка помолчала, мысли бешено скакали. Отчего римлянина интересует ее жизнь, ее происхождение? Ни одного господина никогда не интересовала жизнь рабыни, но даже если она все же не столь низко пала, захватчики не беспокоились о жизни покоренных народов. Он спрашивает об этом, преследуя какую-то цель? Но не ответить было бы дерзко, тем более, Луций спросил ее любезно, это было совсем не похоже на допрос. - Мы с Еленой происходим из рода Кипсела Коринфского, древнего царя – тирана, - она замялась, не зная, как продолжать. Вряд ли проконсул знаком с историей ее рода, римляне редко интересовались историей Эллады. Олий с любопытством прислушался к рассказу. - Я слышал о нем, - к удивлению девушек коротко бросил Луций, значит, и вправду что-то читал или слышал о них. – Продолжай же. - Наш род и по сей день знатен, - Дафна послушалась. – Хотя мы давно не имеем тех богатств, которыми обладали в те далекие времена. Древность и высота нашего имени – все, чем мы ныне владеем. - Поэтому вас выдали замуж за этих, - Луций неопределенно кивнул в сторону. – Ваш опекун желал получить к имени еще и богатство. Хоть супругов тут и не было, угадать, что презрительные слова относятся именно к ним, было легко, как и то, что к их покровителю проконсул относится похожим образом, видя в нем слабака, который пресмыкается пред каждым более сильным. - Да, - Дафния чуть покраснела за своего опекуна. – Паисий – наиболее близкий наш родственник. Опекуна за ужином не было, его не приглашали, хотя и позволили отнести слугам немного еды в его покои – в отличие от недавнего хозяина дома и его гостя положение Паисия еще было неопределенным тут, как и его дальнейшая судьба. Но его отсутствие позволило девушкам быть несколько откровеннее. Хотя а что можно поставить ему в упрек? Он был и вправду трусоват, но зато тем самым он спасал жизнь себе и тем, за кого отвечал. Вот и пытался, как мог, сделать лучшее для себя и для девушек. - Поэтому после смерти родителей, - неловко продолжала Дафна, - именно ему отдали нас под опеку. - Значит, ты происходишь из царского рода, - задумчиво протянул Луций, осторожно убирая локон с шеи девушки, чтобы открыть полностью этот вид, словно бы вылепленный бюст одной из древних королев. - Да, господин, - подтвердила Дафния, совершенно теряясь. Проконсул думал о своем. Совсем недавно пленник кричал ему, что брак Луция несчастливый. Сейчас, рядом с этой девушкой, проконсул размышлял о том, каким бы мог быть его брак с Дафной. Она была полной противоположностью его жене. Пока, во всяком случае, ему так казалось. Тонкая, изящная, податливая его силе и его воле. Луций встряхнулся. Что за странные мысли? Он же не собирается и вправду брать в жены эллинку. Олий прав: пока он тут, будет идеальным пользоваться этой чистой девушкой, после же опекун отыщет ей нового мужа…. - Я хочу, чтобы ты пришла ко мне этой ночью, - произнес проконсул. Девушка лишь коротко кивнула. Она помнила уговор. И не смела ничего возразить. Да и их с сестрой размышления говорили, что лучше будет понравиться римлянину, а значит, быть любезной с ним всегда. О планах сестры она ничего не знала, будучи уверена, что та мыслит сейчас точно так же, как и сама Дафна. Елена постепенно немного расслабилась. Как ни странно, но трибун оказался прав – тепло мужских рук притупило боль, сейчас казалось, что у нее никогда и не жгло и не тянуло внизу. А спокойствие, царящее за ужином, стирало все страхи. - Ты великолепно танцуешь, госпожа, не так ли? – вдруг спросил Олий, следя за каждым ее жестом. - Д-да, благодарю, - пробормотала девушка. Трибун знал, о чем говорил. Во всем мире гречанки славились как отличные танцовщицы. Конечно, девушке из знатной семьи не полагается услаждать танцем взор посторонних, но для мужа или отца она могла танцевать. Елена напряженно замерла. Неужели он потребует от нее танца? Как ей отнестись к такому? Отказать она не могла, хорошо понимая, что ее судьба зависит от решений этого человека. Но танцевать для него – не члена ее семьи – унижение не меньшее, пожалуй, чем если он отдаст ее своим солдатам. Он вчера уже потребовал этого, но тогда она была после иного унижения. Ныне, после его любезного обращения, хотелось видеть себя кем-то больше, чем рабыня. Но, кажется, это единственное положение, которое она займет. - Я хотел бы взглянуть на это, - подтвердил ее мысли Олий. – Разумеется, если твоя боль не будет мешать тебе. Девушка уныло кивнула. Она получила причину для отказа, пусть и очень слабую. Воспользоваться ли ею? Или следует сразу завершить все то, что она задумала? Если она для него лишь рабыня, то все, что она может, это осуществить свой план. Пусть он лучше убьет ее, чем терпеть все это! Рабы наконец подали фрукты, а за ними – чаши для омовения рук. - Порадуешь нас еще раз танцем? - трибун приподнялся на ложе, долг требовал от него после ужина обойти посты, но пока было еще немного времени, которые он хотел потратить на зрелище. – А после заката я желаю видеть тебя у себя. На всю ночь. Покои найдешь, они принадлежали твоему бывшему мужу. Хотя Елена и ожидала этого после слов проконсула, но все равно отчего-то вздрогнула. А он заметил, как блеснули глаза пленницы. От гнева? От обиды? Или… от радости?! Девушка коротко кивнула и двинулась в центр, не глядя на сестру. *** Елена снова излучала соблазн. В каждом движении была страсть, было обещание невероятных ласк, было изящество. Играет, думал трибун. Вновь играет, добиваясь желаний от всех присутствующих мужчин. Та месть, которая ей доступна. Ну что ж, пусть… Олий расслабился, наслаждаясь открывающимся ему зрелищем и предвкушая, как уложит девчонку под себя. Елена же, как и прежде, приблизилась, танцуя у его ложа. Изгибы ее тела так и притягивали взор, трибун уже с трудом сдерживал себя… - Вели отпустить меня и позволить покинуть мне город! Шустрая, отметил Олий, равнодушно глядя на кинжал у горла. Его собственный кинжал у его же горла. Девчонка, танцуя, немыслимым образом извернулась, сорвала кинжал с его пояса и теперь держала у его горла. - Не приближайтесь! – крикнула она, заметив, что Луций и командиры приподнялись на своих ложах. – Или я заколю его! Олий бросил взгляд на своих офицеров. Гай уже готов был метнуть нож. Это хорошо, но не нужно – девчонка хоть и строптива, но убивать ее трибун пока не собирался. Поэтому он одними глазами показал – не стоит. Луций встретился взглядом с трибуном и расслабился, угадав, что тот полностью контролирует ситуацию. - Отпустите Дафну! – потребовала Елена. - Бей! – вместо этого предложил ей трибун. Та опешила. - Или ты думаешь, что я боюсь смерти? – продолжил римлянин. – Я каждый день вижусь с ней, когда иду в сражение. Мне ли бояться удара оружия? Неужели ты думаешь, что я уступлю требованиям рабыни? Бей же! Она, конечно, медлила. И Олию захотелось ее испытать: насколько она и вправду способна на удар. - А может, ты боишься, что этим ничего не добьешься? – заговорил трибун. – За убийство командующего армией тебя точно казнят. Что ж… Проконсул, я прошу услышать мои слова: я прощаю девочке ее глупость. Не наказывайте ее, если у нее наконец хватит сил всадить в меня железо. Убийца из нее так себе – девушка постоянно отвлекалась, поглядывала в сторону других римлян. - Можно даже больше, - Олий тем не менее не спешил этим воспользоваться. – Луций, слушай мою просьбу и пусть ее исполнят, как мой приказ. Если у Елены хватит духу убить меня, она будет свободна. Позволь ей остаться в городе как свободной или покинуть город, если она пожелает, но не пленяя ее. - Какая щедрость, - усмехнулась девушка. – А что же моя сестра? - Я… отпущу ее вместе с тобой, - кивнул Луций, сообразив, какую именно цель преследует его трибун. Дафна судорожно сглотнула. Она никак не ожидала подобного от сестры. И все это время она не могла отвести глаз от Елены, сожалея, что та не посвятила ее в план, она бы постаралась сделать то же. Вот тогда бы они одержали верх! Хотя… а что бы они сделали? Уж Дафния-то знала, что сестре приходится брать всю волю в кулак, чтобы даже курице шею свернуть на алтаре. - Ну и что же ты медлишь? – продолжал трибун, видимо, не догадываясь о сомнениях Елены. – Награда за мою смерть слишком мала? Или ты не знаешь, куда бить, чтобы убить? Ну что ж, я объясню. Ты держишь кинжал не очень верно. Если ударить так, то он может рассечь кожу, но раненный не обязательно умрет и даже сможет противиться тебе. Сдвинь на пару дюймов левее и ниже – и у жертвы не будет шансов выжить, а умирать он будет, захлебываясь кровью и дергаясь в конвульсиях. Эллинка ощутимо вздрогнула – Олий почувствовал это, хоть не обнимал ее, но уж слишком близко она была. - А можно ударить в другую часть тела, - продолжал он, следя за реакцией девушки. – Скажем, в живот. Это проще, чем в горло, поверь. В горле сплошные кости, если бить слабо, кинжал отклоняется от них. А вот на животе плоть мягкая, режется легко. Раз – и все внутренности наружу. И если еще провернуть внутри – жертва не выдержит… Елена побелела так, что, кажется, в этот миг готова была лишиться сознания. Но ее сил хватило, чтобы сдержаться. - А если я ударю еще ниже? – прошипела она, вспоминая то, что с ней сотворили. – Всажу, отрежу то, что мучает женщин! Что если я нанесу удар туда насильнику и мерзавцу, захватчику и дикарю? - То это очень огорчит тех, которые подмахивают бедрами, когда это всажено в них, - хмыкнул Олий. Теперь на ее щеках выступил румянец – вспомнила, как сама двигалась вместе с ним, наслаждаясь близостью. Трибун видел, как она пытается припомнить всю боль, которую испытывала, все унижения, он понимал, что рискует, но знал себя – удар предотвратить он успеет, гораздо интереснее узнать, сможет ли она ударить. - Давай! – насмешливо бросил Олий. – Бей же! Или готовь свои дырочки – сегодня именно этим неповрежденным органом я их буду иметь! Окажется сильнее ненависть или страх перед убийством? - Ненавижу тебя, варвар! – выдохнула она, в слезах роняя кинжал – трибун угадал верно: тот, кто никогда не убивал человека, не мог на такое решиться. Бить надо было сразу, шантаж был ее ошибкой. Девушка вскочила, бросилась вон… и была, конечно же, схвачена у выхода стражей, руки ей заломили за спину, потащили к трибуну, наклонив почти до пола. - Не нужно, - бросил тот, - наша госпожа не голодна – а потому нет нужды держать ее тут. Отведите ее в хозяйскую спальню, руки связать, а на шею поводок, за него и прикрепите у ложа. Но рук не распускать!