Римлянки из Эллады

После того, как старшую пленницу утащили прочь, трибун потянулся к вину – надо было успокоиться, если он сейчас отправится вслед за пленницей, то может сотворить с ней что-то слишком жестокое… - Проверь левое крыло, - проконсул поднялся с ложа, угадывая состояние друга и решая занять его делом. – Правое я проверю сам. Олий кивнул, принимая приказ и поднимаясь тоже. - И распорядись, - продолжил Луций, - чтобы утром все было готово к казни. Да, а что там с тайным ходом и дальней калиткой? - Я поставил возле входа в кабинет двух легионеров. Туда проход строго воспрещен всем. А дом окружен по периметру, хотя это и лишнее – в городе повсюду легионеры, нам уже начали приносить признания… Дафна, до того ничего не соображавшая и продолжавшая сидеть на ложе, сейчас начала понимать разговор… и решила, что речь идет о казни сестры! - Не смейте! – подскочила девушка, бросаясь к проконсулу. Она не думала о том, что делает, не понимала, что не в силах совладать с мужчиной, уж если даже Елена, заранее продумав план, не могла! Но оставаться в стороне не могла, предпочтя сейчас быть казненной с сестрой – все равно это лучше, чем ждать неизвестности. Луций легко перехватил ее руки, но Дафна продолжала вырываться, брыкаясь и кусаясь, словно дикарка. - Не троньте ее! – выкрикивала девушка. - Кого ее? Она не слушала, продолжая свои попытки добраться до захватчика, укусить, расцарапать, ударить… Трибун, который сначала опешил от выходки второй эллинки, на этот раз взял себя в руки и решил, что пора уже завершать эту безумную сцену. Он просто подошел сзади, перехватывая девушку за локти и заводя их назад. - Пустите! – истерично выкрикивала она. Луций не выдержал и отвесил пощечину – не очень сильную, но достаточно болезненную, чтобы девица унялась. - Что это за выходка? – зло процедил он. – Тебе напомнить, кто ты, рабыня? - Я не рабыня! – слабо рванулась Дафна. - Я тебя сделаю ею! – прошипел Луций. – Продам в лупанарий, будешь обслуживать легионеров за асс. - Я лучше убью себя! По тому, как у проконсула раздулись ноздри, трибун понял, что тот сейчас отдаст приказ, о котором наверняка впоследствии пожалеет, например, бросить строптивицу в яму к ее бывшему супругу… - Чего ты пыталась добиться? – поспешил задать вопрос Олий. И немедленно же сам сообразил, припомнив о том, что Дафна говорила о «ней». – Беспокоишься за сестру? Луций, который был прерван таким неожиданным вопросом, несколько успокоился и с интересом взглянул на девушку. А ведь и вправду, о ком бы она стала так беспокоиться, если муж ей не был близок? - Не троньте Елену! – на глаза девушки выступили слезы. - Она пыталась убить моего трибуна, - хмуро напомнил Луций. - Она бы не смогла, - чуть всхлипнула Дафна. - Жалкая же из нее хозяйка, - не удержался от насмешки проконсул, - если она не в силах защитить своих гостей и слуг. - Наверное… поэтому… она и решилась… на такое… - Что ж, ее попытка была бесполезной. - Не казните ее! – разрыдалась Дафна. Римляне переглянулись, лишь теперь осознав, что девушка не просто испугалась за судьбу сестры, а расценила слова о казни как угрозу Елене. Чувствуя, что пленница совершенно ослабла, Олий отпустил ее руки, позволяя Дафне осесть на пол. - Прошу… или казните меня с ней, - прошептала девушка. – Или для этого мне тоже надо взяться за нож? Луций чуть скривился, подумывая о том, что ему делать с пленницей. Не казнить же в самом деле за глупость? Однако и оставлять без наказания ее дерзость и попытки броситься на него тоже было нельзя, тем более, что это видели рабы, пусть они и стоят в стороне, не смея прислушиваться к господским разговорам. - Я не собираюсь казнить твою сестру, - усмехнулся Олий. – Хотя урок я ей преподам, чтобы не смела и думать поднять руку на господина. - Но… тогда почему… о ком… вы говорили? - О твоем муже и муже твоей сестры, - отозвался Луций. А после обернулся к одному из легионеров, дал знак приблизиться. – Отведешь в мои покои, проследи, чтобы не покидала комнату. Я после займусь ее воспитанием. Дафна вовсе сникла, солдат уводил совершенно безвольную девушку, едва передвигающую ноги. Что ж, тоже неплохой способ ее наказать. Вообще проконсул не собирался особенно стращать пленницу – она и без того была робкой и послушной, слова о воспитании скорее предназначались рабам, чтобы не смели и думать восставать против хозяев. Однако и припугнуть эллинку лишний раз стоило. *** Луций набросил на плечи плащ – пора было наконец заняться текущими проблемами. Вдвоем со своим трибуном они вышли из дома. - Надеюсь, Сенат вскоре отзовет нас, - произнес проконсул. Старый друг ответил тихим смешком – желание Луция ему было понятно. Уже скоро будут проходить выборы консулов. Учитывая победы легионов Луция Корнелия и благосклонное к нему отношение как сенаторов, так и всадников, можно рассчитывать получить хорошее консульство. А с ним умножить и состояние, и славу. Эллада уже вновь покорна, тут нечего делать. Имена тех, кто поддерживал Митридата, не были тайной. Возможно, существуют те, о ком они не знают, с каждым допросом такие появлялись. Вот только все это мелкие исполнители, без лидеров они ничто. Сидеть тут означало бесполезно терять время на праздное времяпрепровождение. А деятельная натура проконсула этого не терпела. - А если дадут юг? – спросил Олий. Луций поморщился. Такое было возможно, но не по душе натуре римлянина, требующей сражений и решительных действий. Ведь южные провинции – это не война, в обязанностях консула там – лишь следить за поставками продовольствия. - Я бы предпочел Галлию. Или Испанию, - хмуро бросил он. – Пожалуй, вторая мне нравится даже больше. - В Испании Помпей, - протянул трибун. - А было бы неплохо его потеснить, - усмехнулся Луций. – Этот старый сатир уже получил предостаточно. Олий хмыкнул, соглашаясь. Да, пора бы показать, что не только Помпей, прозванный Великим больше за его спесь, чем за таланты, умеет управлять легионами. Довольно с него уже той славы, которую он стяжал. - Тогда почему бы не Африку? – предложил трибун. – Отцы-сенаторы суеверны, они могут поверить в то, что это и вправду отличная мысль*. - Нет желания общаться с очередным безумцем, возомнившим себя воплощением какого-то их божка на земле. И в этих проклятых землях всегда проблемы с вином, а рабыни и девки слишком смуглы на мой вкус. - Ты придирчив, - не удержался от очередной усмешки Олий. – В таком случае тебе стоит поберечь эллинку и взять ее с собой. - Можно подумать, ты собираешься свою убить, - ответил тоже усмешкой проконсул. – Обманывай ее, обманывай солдат, но я отлично тебя знаю: до сих пор ни одна девка не затрагивала твое сердце. - И эта не затронет. Я проучу ее за дерзость и получу послушную чистую девицу на все время, сколько мы будем тут. - Что ж, пусть так. А когда мы уйдем, ты оставишь ее тут? - Это будет зависеть от приказов из Города, - равнодушно отозвался Олий, не желая и задумываться над вопросом. – Ну и того, куда именно мы отправимся. Если на юг, то почему бы и не взять с собой, веселее будет скучать. - Впрочем, когда это на юге было спокойно? – принял смену темы проконсул, решив более не обсуждать судьбу сестер-эллинок, ну и попутно находя утешение в любом возможном будущем назначении. – Если не восстают рабы, так набеги на деревни с моря. И нынешнее затишье ненадолго, если уже не прервалось. - Усмирять пиратов? – теперь поморщился Олий. Проконсул захохотал. - Я мечтаю заниматься этой дрянью не больше твоего. Но, кто знает, возможно, нас отправят вдогонку за Митридатом. Одному Лукуллу это может оказаться не по зубам… Ладно, ступай, - прервался он. – Если никаких происшествий нет, можешь не являться с докладом и не прерывать ласк эллинки… либо ее попыток тебя исцарапать в страсти или в гневе – не так и важно. Может быть, я буду занят тем же. Трибун хмыкнул и, отсалютовав, направился проверять посты. *** Олий прикрыл глаза. Надо бы выбираться из ванной. Но после тяжелого, богатого событиями дня тело жаждало отдыха. Кроме того, во время похода ему доводилось лишь ополаскиваться в реке – римляне вставали лагерем, не занимая даже виллы, как на варварских землях, ожидая предательства повсюду и доверяя лишь своим палаткам и шатрам. А ему сейчас предстояло еще одно небольшое сражение, с девушкой. Она была… очень странной. То слабой и послушной, а то дерзкой до глупости. Рабыни, которых привозили в Город, всегда были уже усмирены, варварки всегда пытались драться… Наверное, пережив несколько насилий, они подчинялись, но Олия никогда особенно не интересовало, как их подчиняют. Эллинка не была рабыней и не была варваркой, наверное, потому у нее было иное поведение. В гордости она была равна римской матроне, хоть разумом и понимала, что ей придется подчиниться захватчику… А ведь первыми римскими матронами стали сабинянки… Олий отогнал странную, неуместную мысль. Он не будет ласковым и нежным с дерзкой девчонкой. Хотя бы пока она не научится послушанию. С этими мыслями он направился в спальню. Елену, захлебывающуюся рыданиями от собственной глупости и бессилия, втащили в супружескую опочивальню давно. Легионеры посмеивались, связав ей руки за спиной, они позволяли себе щупать пленницу всюду – но о приказе трибуна помнили, поэтому ничего лишнего себе не позволяли. У самого ложа ее заставили встать на колени и, накинув на шею веревку, другим концом привязали ее к резному украшению. Она не могла понять, долго ли ждала – постоянные рыдания лишили ее почти всех сил. И когда Олий появился в комнате, Елена лишь равнодушно глянула на него, безразличная к собственной судьбе. - Не хочешь рассказать мне, как ты раскаиваешься? – насмешливо спросил трибун, приближаясь и по пути освобождаясь от одежд. Девушка чуть передернула плечами. - Вряд ли это можно назвать разумным, - продолжил он, подходя к ней почти вплотную, так что край его туники почти касался ее лица. – Ты понимаешь, что своими глупостями ведешь себя к казни? А до того – к страшным унижениям? - Ты… - Елена судорожно облизала губы – после длительных рыданий голос с трудом подчинялся ей. – Ты все равно сделаешь это. Пусть не сейчас, а после… И пусть ты смилостивишься надо мной и оставишь жизнь… что останется мне после твоего ухода, как не служить телом для удовольствия мужчин? Олий глубоко втянул воздух – такое простое движение девического язычка, а как непросто сейчас удержаться ему. Однако поначалу надо усмирить эту нахалку. Кажется, сестра говорила, что она желает быть хорошей хозяйкой? Это можно проверить. - Значит, - медленно проговорил он, - казни ты не боишься, а даже желаешь? Унижения тебе тоже не страшны? И даже надругательства не устрашат? Елена молчала, будто и не слышала его. Трибун наклонился, пальцами беря ее за подбородок и заставляя поднять взгляд на него – пока, правда, в этих глазах было только равнодушие. - Ты кое-что забыла, - холодно отчеканил он. – В этом доме все люди до единого принадлежат мятежнику, они все – его собственность. А потому должны разделить его участь. Не только ты, но и все твои слуги, твой опекун... Девушка вздрогнула и опустила глаза. А Олий похвалил себя с догадкой: она действительно была воспитана как хорошая хозяйка, она не могла допустить, чтобы страдали те, за кого она отвечает. - Пока ты послушна моей воле, - продолжил трибун, - я буду беспристрастен: казнь настигнет лишь тех, кто вправду участвовал в мятеже, а я понимаю, что большинство рабов в доме были далеки от противостояния Республике. Но каждое твое непослушание теперь будет сказываться не на тебе, эллинка! Вместо этого я буду отправлять на крест одну за другой твоих служанок. С этого мгновения ты вновь – их госпожа. Распоряжайся ими, отдавай им приказы, носи дорогие наряды – но любая твоя провинность будет равна одной жизни. Она вновь подняла на него взгляд, и ужас в ее глазах был неподдельным. Олий хмыкнул и отпустил ее подбородок, вместо этого поднес к ее губам свой орган – уже набухающий от желания ощутить эти губы. - Знаешь, как рабыне полагается ласкать его? Умеешь восхвалять Приапа**? Елена отшатнулась было, но тугая веревка удержала на месте, девушка закашлялась, когда петля сжалась. - Как неразумно, - усмехнулся Олий, наклоняясь и стягивая веревку с ее шеи. Затем освободил от веревок и ее руки. – Теперь нам это не нужно. Сейчас ты была едва не наказана за свою глупость, поэтому я не стану наказывать еще и твою рабыню. Но это последний раз, когда я прощаю твое непослушание. Ты поняла? Девушка медленно кивнула, остро желая хотя бы разрыдаться, но слез не было, все выплакались. - Хорошо. Тогда бери в рот! - Я… не умею, - прошептала Елена, стараясь не смотреть на уродливый огромный орган перед ней. - Не так сложно научиться, - хмыкнул Олий. – Давай, наклоняйся и бери в рот! Я буду говорить, что тебе делать. Единственное, чему пора тебе давно научиться, так это подчиняться воле мужчины и хозяина. Елена колебалась несколько мгновений. Но напомнила себе его условия: она не может так легко отправлять на смерть тех, кого недавно пыталась спасти. И… ради чего? Своей чести, которой более и нет? В глазах любого мужчины после захвата города она и все женщины дома – добыча римлян. Девушка сделала несколько вздохов, стараясь успокоиться. Затем покорно наклонилась к плоти трибуна. - Отлично, - протянул мужчина, ощутив робкое прикосновение ее губ и глубоко втягивая воздух, чтобы удержаться и немедленно не кончить. – Сначала немного… охвати губами самый край… и посасывай… Елена послушно выполняла то, что он скажет. Олий порой с силой сжимал кулаки: девушка была слишком неопытна, его тело с трудом подчинялось воле, терпя такой темп. Он вновь ненадолго наклонился, расстегивая верх хитона, обнажая грудь девушки, чтобы сделать вид перед собой еще более приятным. - Не бойся, - трибун в какой-то момент погладил ее по щеке, затем ладонь легла на затылок эллинки. – Я просто буду немного тебя направлять. Елена старалась отрешиться от мысли о том, что она делает, но выходило плохо. Эта огромная часть тела римлянина была у нее перед глазами. Она не вызывала отвращения почему-то, хотя и казалась уродливой, торчащей непонятно откуда, но понимание того, что приходится делать, давило на девушку, заставляя чувствовать себя униженной. Елена старалась сосредоточиться на том, что говорит трибун. Приходилось следить за зубами, чтобы не оцарапать его, но стараться брать в рот больше, хотя у нее, кажется, так сильно рот не раскрывался. Его ладонь легла ей на затылок, и девушка вовсе перестала думать об унижении. Страх, что он схватит ее за волосы, был сильнее. Хотя сейчас он всего лишь ласково, но твердо задавал темп ее движениям. Порой ладонь заставляла ее чуть отстраниться, Елена подчинялась этому. Со второго раза она поняла, чего желает трибун – он заставлял ее облизывать плоть по всей длине и ласкать верх паха. Эта часть вызывала больше всего ее неприятие – висящие под налитым кровью органом огромные мешки выглядели до тошноты неприятно. И Елена могла лишь радоваться, что трибун был чистоплотен, а не явился сюда сразу после испражнения. Девушке уже начало казаться, что это никогда не закончится. Но внезапно ей в рот брызнула влага. Елена, опешив, дернулась, но твердая рука римлянина удержала ее. - Пей! – хрипло выдохнул он. У нее не оставалось иного выхода, если она не желала захлебнуться. И Елена послушно проглотила часть семени. Рука чуть ослабила хватку. Немного влаги потекло по ее лицу, попадая на грудь. - Умница, - пробормотал трибун, полностью прощая ее. – Ты изумительна, госпожа. Даже неумение не портит тебя. Елена робко стирала с лица остатки семени и слез. Но ужас от происходящего лишь увеличивался, а потому слезы вновь и вновь набегали. Он зовет ее «госпожа», но обращается, как с рабыней. *** Дафния растерянно сидела на ложе, которое было кроватью ее супруга. И, если бы он пожелал, было бы их семейным ложем, но… Как хозяин ни разу не побывал на семейном ложе, чтобы навестить там Елену, которая честно и покорно приходила туда каждую ночь первое время, так и Мелетий не навещал Дафну ни в своем доме, ни в гостях. Через месяц супружеской жизни Елена решила, что нет смысла ночевать в общей спальне – когда Артемий пожелает, он пошлет за ней раба. Дафния, узнав об этом, некоторое время колебалась, но то было еще в доме мужа. Затем последовала примеру сестры. Когда они прибыли сюда, Дафна не удержалась от смешка, услышав о выделенной им семейной спальне. Но так полагалось обычаем, и сестры были его заложниками. Сейчас она вступила в комнату, которую должна была делить с мужем. Мягкое широкое ложе, вазы со свежесрезанными цветами, легкий аромат масел – здесь было уютно и хорошо. И девушка с удовольствием отдыхала бы в этой комнате. Но одна лишь мысль о скором появлении проконсула мешала расслабиться. Так что думала она вовсе не о том, отчего Мелетий так и не возжелал ее, а о насмешке богов, что вложили в голову римского проконсула мысль занять эту спальню, а не комнату хозяина этого дома. Может быть, он просто больше любил вид из окна на восход, а может быть, ему более приглянулись тут фрески, однако же выбор был именно таков. А вот какой ее выбор? Она сделала его в тот момент, когда попыталась бежать из дома? Или когда римлянин предложил ей уговор? Или недавно, когда осмелилась броситься на него с кулаками, сама не зная, что отстаивая? Дафна не жалела о своем поступке, она лишь могла сожалеть, что не поддержала сестру, когда та выхватила нож. Растерянность и незнание… возможно, они лишены будут свободы именно из-за этих ее качеств. Или будут отправлены на крест вместе с супругами, пусть Луций и заявил недавно иное. Однако римляне как-то странно говорили между собой, например, проконсул то отдавал девушку во власть другу, то вдруг обещал защиту, как тут понять, чему верить? Чтобы не мучиться мыслями о будущем, девушка принялась убираться в комнате, переставляя то немногое, что тут было, подчиняя своему вкусу, и представляя, как бы она устроила комнату, если бы ранее бывала тут. Проконсул появился уже поздно вечером, вероятно, был занят этими своими военными делами, может быть, допрашивал кого-то… От последней мысли Дафна замерла на месте, в ужасе боясь и взглянуть на мужчину. - Разденься, - Луций говорил коротко, но не резко. – Ты знаешь, я велел отвести тебя сюда не для бесед. Дафна чуть кивнула, торопясь избавиться от одежды. На миг она бросила взгляд на проконсула, не сдержав интереса. Он смотрел на нее, ладонь чуть поглаживала низ живота. Это еще больше смутило Дафну. Суетливые движения только мешали, девушка провозилась с фибулами и поясом больше, чем обычно. Но мысленно она пыталась утешиться, что он, кажется, просто решил обойтись соитием. - Ты очаровательна, хотя и так хрупка, - произнес Луций. – Но ты заставила меня ждать. Иди сюда! Девушка поспешно подошла ближе, уже даже успокаиваясь, посчитав, что римлянин позабыл о ее глупой выходке. Проконсул удобнее устроился на ложе, ложась на бок и сгибая одну ногу в колене. - Что ж, ты необычайно хороша, почти невинная Диана, - проговорил Луций, жадно оглядывая девушку. Проконсул лежал на ложе полностью обнаженный. На семейном ложе и в семейной спальне, выделенной для нее и Мелетия гостеприимными хозяевами, вновь подумалось Дафне. И говорил то, что должен был бы говорить муж. А что за этим последует? - Ну что, займемся твоим наказанием. На колени, девочка! – не заставил ее ждать римлянин. – И награди меня лаской своих губ. Дафна опешила. Такого приказа она никак не ожидала. Опуститься на колени? Как рабыня?! Да еще и целовать его там – где именно, он недвусмысленно указывал рукой? Конечно, она – лишь пленница, но… До сих пор он был уважителен с ней. Даже когда брал ее в присутствии мужа, не унижал, не оскорблял. И конечно, она провинилась, однако же… Да лучше ей будет выдержать порку или что еще он пожелает! - Чего ты ждешь? – поторопил ее Луций. Девушка словно без сил опустилась на колени возле ложа. Ее познания мира и жизни были невелики, все сводилось сначала к одному, затем к другому дому. И о том, что допустимо с мужчиной, а что нет, она тоже знала лишь примерно, по рассказам других. Подобный способ, как она слышала, был лишь для рабынь, которые должны только успокаивать господина, а не наслаждаться сами. - Господин… я никогда не ласкала так… мужчину… - прошептала она, глотая слезы. – Я прошу тебя… - До сегодняшнего дня, как я понял, ты вовсе не знала мужчину, - хмыкнул Луций. – Но это я уже исправил. Поэтому отчего бы и не продолжить твое обучение? Или ты думаешь, что я должен тебя наградить за твои попытки расцарапать мне лицо? - Я… не хотела… - Хотела! – отрезал мужчина. – А теперь подумай вот о чем. Не только твоя судьба, но и судьба твоей сестры – в моих руках. Чего ты ей желаешь? Дафна поспешно стерла ладонью слезы. Ей нечего возразить. Что она может сказать? Что не рабыня и не пленница? Но кто она тогда? Противиться? Что тогда он сотворит с ней?! А можно ли надеяться на спасение Елены? - Ты обещаешь… что ее не отправят следом за мужем? Ни за эту глупость, ни после? Я… поговорю с ней, чтобы она более не покушалась на вас. - Обещаю, - кивнул Луций, думая о том, что это лукавство позволительно, ей необязательно знать, что трибун не собирается так поступать с ее сестрой ни сейчас, ни когда-либо после. Зато он получит сейчас свое… Девушка неуверенно тронула поцелуем его плоть, самый край. - Х-хорошо, - выдохнул проконсул, его дыхание участилось. – Но с ним не целоваться надо. Бери его в рот! Дафна послушалась, стараясь не разреветься. Думать только о том, что он ей говорит. Больше ни о чем, чтобы не быть наказанной за свою глупость. Сегодня с нее достаточно необдуманных действий. Плоть была твердой и теплой, девушка не чувствовала отвращения, хотя ее глаза в ужасе изучали вблизи мужское тело. Едва она взяла в рот краешек плоти, как проконсул чуть качнулся вперед, заставляя ее принять больше. Дафна попыталась было отстраниться. Но рука Луция удержала ее, с силой притягивая за затылок. - Не дергайся! – едва ли не проревел проконсул – не от злости, а от желания, которого накатывало на него. Он услышал тихий всхлип девушки. И усилием воли заставил себя успокоиться. Она еще ничего не умеет, она просто испугана. Он же руководствуется только своей страстью и желанием видеть ее покорной его власти. Но он не вправе торопиться. Да и не нужно ему это – обычных рабынь всюду хватает. Луций хотел подчинить эллинку, но и видеть в ней то желание к нему, которое испытывал он сам к ней. - Не бойся, - ладонь успокаивающе погладила девушку по голове, словно маленького ребенка, давая понять, что он не сердится. На миг его взгляд встретился со взглядом поднятых на него испуганных глаз Дафны, в которых блестели слезы. И Луций решился ее все же успокоить, понимая, что запугал слишком сильно, она уже ничего и не понимает от страха. - Это не больно и совсем не страшно, - успокаивающе произнес он. – Не глупи, девочка. Просто делай то, что я буду тебе говорить, подчиняйся ритму, который я велю. Я не сержусь, просто хочу, чтобы ты делала все верно. Дафна прикрыла глаза, смахивая слезы и давая понять, что будет слушаться, но не рискнула отстраниться. - Вот и умница, - его ладони ласково скользнули по щекам девушки, стирая остатки слез. – Начни посасывать мой меч, не отстраняйся только, не убирай губ. Мне нравится чувствовать их и твой язычок. Одна рука вновь легла ей на затылок. Дафна поняла, что от нее не избавиться. Ничего, главное – слушаться его приказов. Она попыталась сделать то, что было велено. И услышала тихий вздох проконсула. Что это значит? Она все делает верно? Наверное, так, раз он не ругается, а ладонь лишь чуть давит ей на затылок, то заставляя приникнуть глубже, то чуть ослабляя, давая отстраниться. Только бы не думать о том, что она творит, а то сгорит со стыда. Луций чуть наклонился вперед, свободная рука погладила девичью грудь, играя с сосками и возбуждая девушку. Постепенно он заставлял Дафну чуть ускорять ритм, себя же приходилось сдерживать, он желал двигаться быстро и резко, но одновременно желал, чтобы она одарила его лаской, а не просто овладеть ее ртом. Поэтому проконсул терпел с риском потери сознания от безумного желания. Лишь приближаясь к концу, он понял, что не в силах больше сдерживаться. Дафна испуганно замерла, когда ладонь проконсула перехватила ее за волосы. Луций двигался быстро и резко, его орган едва ли не до глотки проникал в нее. Девушка в ужасе дрожала, по щекам бежали слезы. Она даже не в силах была спросить, чем она так провинилась и что сделала не так? - Изумительно, - выдохнул Луций, наконец, изливаясь в ее ротик и ослабляя хватку, наконец давая отстраниться. Дафна закашлялась, давясь семенем. - Глотай быстрее, - пробормотал проконсул, давая совет. Девушка невольно ему последовала, всхлипывая от страха. К ее удивлению влага не была противной. Дафния без сил опустилась на пол, глотая слезы вперемешку с семенем.