Римлянки из Эллады

Трибун не мог бы объяснить, почему не подавил в себе жалость к эллинке: может быть, дело было в том, что она не была рабыней и ему не хотелось быть с ней жестоким хозяином, а возможно, он просто желал какого-то подобия отношений с супругой, пусть в тот короткий период, который он будет в этом городе. - Ну что с тобой? – ладонь ласково погладила ее по волосам. И добавил, желая успокоить: – Можешь омыть свои лицо и тело. Девушка поспешно кивнула и попыталась встать. Все тело немедленно отозвалось болью, напомнив о том, что она совсем недавно познала мужчину, вновь принадлежала ему, противилась. А сколько напряжения и сил ушло на то, чтобы попытаться заставить его слушаться… И все это не дало ей ничего, только еще больше унижений! Елена невольно застонала, сжимая зубы. Но показывать слабость не хотела, поэтому заставила себя все же встать и подойти к тазику с водой. Олий некоторое время молча наблюдал за тем, как девушка смывает с себя остатки его влаги. Ее плечи чуть вздрагивали, иногда с губ срывался тихий то ли стон, то ли всхлип. Нельзя сказать, чтобы трибун был чувствителен к женским слезам. Его не трогали страдания рабынь или пленниц. Да и все, сейчас сделанное, умышленно было унизительным и грубым, особенно его поведение с девушкой. Но теперь он сам на себя злился – желание успокоить эллинку было сильнее, никакого объяснения этому трибун не видел, однако же подчинялся своим мгновенным желаниям, не задумываясь. - Отчего ты плачешь? – он спросил по-гречески, в голосе невольно прозвучала забота. – Разве я причинил тебе боль? Я старался действовать осторожно… Что у тебя болит? Или это слезы обиды на меня? Елена вцепилась в полотенце, стараясь не разрыдаться в голос, поддавшись магии этого бархатного голоса, этой скрытой заботе. - Нет, господин, - девушка постаралась говорить ровно и твердо. – Это не боль и… мне не на что обижаться. Ты лишь показал мне, какой будет моя участь в скором времени. Мне следует принять это. - Кто так поступит с тобой? – Олий вновь подошел к девушке, обнял ее сзади за плечи. Он не понимал ее слов, как не верил в ее прошлые разговоры о том, что она будет развлечением для других мужчин, так не поступают с теми, кто происходит из древнего рода, кто может украсить род. – Твой будущий муж? Что плохого, если ты будешь дарить ему такие ласки? Или твой опекун замыслил сотворить недоброе с тобой? Елена на миг растерялась: в голосе трибуна и его вопросе ясно прозвучало, что он сам все же не видит в ней невольницы. Как не думает о том, что ее, оставленную тут, могут попросту схватить какие-то мародеры… Девушка, резко развернувшись и уткнувшись лицом в его плечо, обессиленно разрыдалась, нуждаясь сейчас в любой защите и спокойствии. Трибун крепче обнял ее. Мысленно он ругал себя за то, что поддался вновь чувству, но не мог не признать, что не желает бессмысленного унижения девочки. Он уже показал себя хозяином. Она подчинилась. Он пригрозил – она приняла его условия. Так стоит ли подвергать ее большим страданиям? - Идем, - трибун, нимало не смущаясь, в отличие от эллинки, и не одеваясь – зачем, через мгновение все вновь надо снимать, - потянул девушку за собой. – Я постепенно восстанавливаюсь и желаю уже ощутить твое тело. Он подождал несколько мгновений у ложа, когда Елена, торопясь и путаясь, избавлялась от одежды, которая путалась под ногами. Девушка, в отличие от него, не ощущала себя спокойно, хотя уже не раз обнажалась перед этим мужчиной. Олий устроился на ложе в расслабленной позе, опираясь на правый локоть, его левая ладонь слабо чуть поглаживала пах – желание все нарастало, особенно при виде девушки. Елена же смущалась под его пристальным взглядом. Кое-как справившись с одеждой, она приблизилась к мужчине. - Ты слишком волнуешься, - хмыкнул Олий, его рука притянула Елену за талию ближе к его телу. – Словно впервые ложишься в объятия мужчины. Я ведь обещал не обижать тебя. Верь моему слову, я держу его. Трибун ласковым поцелуем тронул животик девушки, потом поднялся чуть выше, язык осторожно и нежно поиграл с соском ее груди, распаляя эллинку. - Да, я… я помню, - чуть всхлипнула Елена. Действия мужчины возбуждали ее, девушка невольно поддавалась им, забывая и недавнее унижение, и прошлую боль. – Я признательна тебе, господин… Голова кружилась, силы словно бы разом покинули ее. И в то же время она отчего-то ощущала себя почти всесильной. Когда трибун одним движением уложил ее под себя, Елена лишь тихо выдохнула от восторга. Сильные и одновременно ласковые руки мужчины трогали ее повсюду, словно бы исследуя ее тело. Казалось, нельзя не желать принадлежать ему, властному и решительному, но нежному и внимательному. Он больше не подавлял ее, не пытался причинить боль, а будто бы наоборот, угадывал каждое желание… На миг она подивилась своим чувствам. Но немедленно отбросила сомнения. Сейчас она – с мужчиной, отчего-то желанным ею, и чувствует себя нужной, тоже желанной. Это не объяснить, наверное, но искать объяснений и не хочется. Просто быть с ним, просто дарить ему себя и ощущать его, такого горячего и близкого. Елена послушно следовала за каждым его движением. Ощутив колено и ладонь, чуть раздвигающие ее ноги, она уже без скромности раскрылась ему навстречу. На этот раз проникновение было не таким болезненным. Наоборот, тягуче-медленным – трибун входил в нее не рывком, а медленно погружаясь, давая привыкнуть: сейчас Олий знал, что немедленное вхождение причинит больше боли, а она еще не до конца привыкла к мужчине, он вновь хотел лишь разделить с ней удовольствие. И этого он добился – достигли пика они практически одновременно. - Ты устала? – мягко спросил он, отдышавшись и вглядываясь в ее лицо, с выступившей испариной на лбу и слезах на ресницах. – Тебе не больно? - Н-нет… больше нет, - прошептала она, захваченная чувствами. - Спи, набирайся сил, - отозвался Олий и ненадолго тронул висок поцелуем. – Может быть, позже я разбужу тебя. Уговаривать было не нужно: измученная, она провалилась в сон немедленно. Олий не стал ее отодвигать, так они и устроились: Елена – прижимаясь к груди трибуна, он же – обняв рукой ее за талию. *** Луций, тяжело дыша, любовался эллинкой, покорной и хрупкой, словно олицетворением женственности. И принадлежавшей только ему, безраздельно. Кажется, не только Олий решит забрать пленницу с собой. - Иди ко мне, - проконсул наклонился, беря Дафну за локоть. Он прижался поцелуем к ее шее, чувствуя дрожь девушки в его объятиях – от страха, но такую сладкую для него. - Испугалась? – хмыкнул он. – Ничего, это потому что в первый раз. Я не успел тебя предупредить, что не могу больше сдерживаться. Не бойся, в следующий раз я постараюсь быть терпеливее. Его руки скользнули по телу девушки, оглаживая ее и ощупывая. Одна ладонь ласково погладила промежность сзади, скользнула дальше. - А, ты желаешь меня, - тихо рассмеялся Луций, ощутив влагу между ног Дафны. – Но придется подождать. Ты так отлично постаралась, что мне нужно немного времени, чтобы собраться с силами. Обещаю, что я не оставлю тебя без удовольствия. Он чуть отстранился, чтобы посмотреть, как румянец заливает щеки девушки. - Можно мне… умыться? – стараясь скрыть смущение, пробормотала Дафна. – Я… я прямо здесь… Я не буду уходить никуда… Просто не могу находиться… в таком виде… Пожалуйста, я быстро! - Конечно, - римлянин выпустил ее из объятий, вновь устраиваясь на ложе. – Я тоже не люблю грязь, сотри это все. Он не отказал себе в удовольствии понаблюдать за тем, как эллинка умывается. Капелька воды, попавшая на грудь девушки, таинственно блестела в слабом пламени свечи. Луций следил, как она словно бы описывает изгибы девичьего тела, скользя по груди, медленно достигнув соска, на миг зависает, а затем падает, когда Дафна наклонилась над тазиком. А ведь самое забавное, что она не пытается его соблазнить! Это происходит само собой, может быть, даже вопреки ее собственным намерениям. Но не будь он сейчас полностью удовлетворен, набросился бы на нее… Хотя если так продолжится, то восстановится он очень быстро! Девушка судорожно схватила полотенце, протерла лицо и плечи, угловатым движением прошлась по груди. Луций хмыкнул, поняв причину – девочка возбуждена и желает, чтобы ее ласкали, жаждет прикосновений, но сама не осознает этого до конца, а при нем стесняется даже ополоснуть водой грудь, унять свое желание. - Иди сюда, - позвал римлянин. Дафна молча подчинилась. Ужас происходящего немного отступил, девушка гадала, как понимать поступки захватчика. Первый раз, лаская ее, он был нежен и заботлив, даже уважителен. Когда она пришла сюда, унизил, велев встать на колени и ласкать его… этим способом. А после вот вновь ласков и нежен, сейчас в его голосе звучит мягкость. И одно это заставляло ее еще больше волноваться и желать того, что мог дать римлянин. Проконсул притянул ее к себе, обнимая за талию крепко, властно, уверенно. Дафна чуть изогнулась, невольно пытаясь тереться о его тело, осознавая свои действия после того, как уже их совершала. - Чуть позже, - зато Луций хорошо понял это. – Я скоро смогу дать тебе то, о чем ты сейчас мечтаешь, девочка. С этими словами губы мужчины охватили сосок ее груди, вызывая стон удовольствия. Дафния больше не хотела и думать о том, что она делает, эллинка просто обняла за шею римлянина, стараясь привлечь ближе. - Тише, тише, - посмеялся проконсул. – Ты все получишь, обещаю. Его ладонь крепко сжала вторую грудь девушки, в то время как губы и язык игрались с уже «захваченным» соском. Луцию нравилось то, как эллинка развратно изгибалась от его ласк, как бесстыдно стонала от прикосновений и поцелуев. Порой он поглядывал на ее лицо, отмечая, что щеки его Дианы пылают от стыда, что губы она кусает, чтобы сдерживаться и не умолять ни о чем, однако же стоны выдавали ее полностью. Мужчина переключился на второй сосок, руками оглаживая талию и бедра девушки, теперь уже чуть пошлепывая ягодицы. Дафна извивалась ужом, губы были уже все искусаны, но все равно не смела просить о том, чего желала. - Говори! – хрипло бросил Луций. - О… чем? – выдохнула девушка. Проконсул навис над ней. Собственное желание уже стучало в висках, но мужчина понимал, что еще сможет держаться, а вот она – нет. - Проси! – велел римлянин. – Говори о том, чего так просит тело! У нее покраснели даже кончики ушей, но сдерживаться она действительно больше не могла, желание захватило полностью. - Пожалуйста, сделай это! – выдохнула Дафна. - Что сделать? – еще насмешничал Луций. - Я хочу… хочу почувствовать… внутри… - не знала, как сказать об этом эллинка. – Прошу… возьми меня… О! Последний возглас восторга вырвался из груди с ощущением погружения в нее мужской плоти. Луций старался входить очень медленно, чтобы девушка немедленно не кончила. И умышленно перехватил ее руки, удерживая на месте. Она пыталась двигаться под ним, пыталась заставить его ускорить темп, но проконсул не дал, понимая, что не желает все сделать так быстро – пусть она изведется, но придет к пику одновременно с ним. - Прошу… быстрее! – в слезах простонала Дафния. - Что ж… пожалуй… так ты заслужила, - усмехнулся проконсул, чувствуя, что больше и сам не может сдерживаться. Он дал волю движениям, отпуская руки девушки и позволяя ей обвить себя руками и ногами, двигаться под ним, словно «волчице». В этот момент они оба были охвачены похотью, не помня себя терлись и кусались, торопясь к финалу. И оба же забились в судороге, которая удовольствием пронзила тела. Девушка, поддаваясь в чувствах, прижалась губами к его груди, благодаря за те ощущения, которые охватили ее. - Пока немного поспи, - прошептал Луций. Он ощущал дрожь девушки, догадывался, что ей хочется сейчас нежности, но лишь тронул поцелуем ее лоб, опасаясь иных поцелуев, как… слишком близких. Да и собственная усталость сказывалась, день был сложным, поэтому вскоре проконсул уже спал, скатившись с эллинки и устроившись на другой части ложа. Дафна, некоторое время не смела двинуться, будто пыталась сохранить на себе тепло этого мужчины, а несколько придя в себя, еще и мучилась сомнениями, пытаясь найти объяснение поведению римлянина – то ли захватчика, то ли любезного гостя. Но мысли все больше путались, и девушка наконец сдалась на милость сна. *** Некоторое время спустя Олий разбудил Елену ласковым поцелуем. Девушка вздохнула во сне, но отзываться не спешила. Однако трибун был настойчив. Его поцелуи трогали шею и грудь своей пленницы, ведя к состоянию, которое было у него самого. - Ну же, просыпайся, - насмешливо протянул он. – Сколько я должен ждать и стараться для твоего удовольствия? Разве таким был наш уговор, моя эллинка? - Прости, - сонно пробормотала девушка. Руки Олия повернули ее на живот, одна ладонь, скользнув вперед, приподнял девушку, ставя на колени в соблазнительную и удобную для мужчины позу. Тем более, ему нравилось подмечать, как она каждый раз смущается от того, что он заставляет ее по-разному быть с ним. - Давай, постараешься в этот раз так, - прошептал он на ухо эллинке, попутно наблюдая за тем, как она чуть прикусила губу. Елена покраснела, воочию представив, как ее заставили встать. Но противиться не смела. Впрочем, мысли о собственном виде мучили ее недолго, поцелуи трибуна вновь трогали ее кожу на шее, на плечах, на спине. Ладони поглаживали то ее грудь, то животик, а то чуть мяли ягодицы. Когда властная рука чуть надавила на ее плечи, заставляя сильнее нагнуться, Елена уже была возбуждена. И даже с некоторой радостью подчинилась. Она едва не застонала во весь голос от удовольствия, почувствовав, как в нее погружается огромная твердая плоть, ногти впились в подушку, будто бы собираясь растерзать ни в чем не повинный предмет. Девушка была больше похожа сейчас на пантеру, чем на человека. Мысли о том, что римлянин-завоеватель в ее же семейной спальне поставил ее в унизительную позу и владеет ею по своему желанию, не мучили ее. Тело словно бы пробуждалось от долгого сна, учась получать удовольствие от прикосновений мужчины. Оно узнавало свои новые возможности, радостно следуя за этим полу-варваром. Принимая его и не противясь, Елена не чувствовала особого стыда, лишь смущение от того, сколь откровенно может вести себя ее тело. А думать о будущем ночью не хотелось и вовсе. Олий хотя и не был искусным любовником, однако обращаться с женщинами умел, как любой римский мужчина, давно оставивший тогу претексту, одежду юнца. Он избегал лупанариев и не поддавался на предложения устроить оргию, но порой позволял себе развлечения с рабынями и пленницами, иногда деля их с кем-то из друзей, тем самым быстро обучаясь самым разным способам получения удовольствия. Так что сейчас он уверенно вел их обоих к удовольствию. - Еще… еще… - уже в страсти шептала эллинка, бесстыдно двигая бедрами. – Прошу, глубже… Возьми же… Олий брал: то резко и жадно, а то медленно и осторожно, заставляя девушку стонать от желания продолжения, мечтать о том, чтобы поскорее прийти к пику. Наконец Елена вскрикнула и забилась в его объятиях, трибун с силой прижал ее к себе, наполняя ее тело собой. Девушка заснула почти мгновенно, едва он оставил ее. А вот Олий, хотя и немало устал за этот день, на этот раз долгое время не мог уснуть. Он встал с ложа, налил себе вина, кувшин с которым был заботливо оставлен рабом у ложа. Мысли о собственных чувствах к эллинке не давали покоя. Зачем ему делить с ней удовольствие? Довольно ведь просто ее брать. Только ли то, что этим он увеличивает собственное, тому причиной? Зачем целовать ее всюду? Или это просто желание ласки – не более? Он ждет, когда она будет дарить нежность? Тогда отчего он постоянно ловит себя на мысли о том, что думает о том, какой она может быть супругой? Олий залпом допил вино. Что за глупые мысли? Он всего лишь получает удовольствие от тела эллинки. С ее удовольствием увеличивается его собственное, а нежные ласки напоминают о супружеских нежностях, которых он лишен. Вот и все! Трибун вернулся на ложе, лег, притягивая теплое тело к себе. Елена, не просыпаясь, удобнее устроилась у него на плече. Олий с трудом удержался, чтобы не выругаться. В его собственном движении и ее безмолвном ответе было столько уютного и домашнего! Как после этого можно убеждать себя, что все это чушь, он не хочет ничего, кроме телесного удовольствия? Как быть уверенным, что это не перерастет во что-то большее? Помогла лишь военная привычка. Напомнив о том, что у него завтра много дел и велев себе выбросить из головы все лишнее, трибун наконец смог уснуть. *** Елена смогла подняться с ложа, когда солнце было уже высоко. Исмена поспешила к госпоже, помогая одеться. - Дафна уже встала? – спросила молодая хозяйка. Рабыня отрицательно покачала головой: - Пока не появлялась у себя, госпожа, в твою комнату тоже не заглядывала. Возможно, она еще у господина, там рядом ожидает ее Корина. Мне постараться выяснить? Я могу быстро сбегать туда, если… - Н-нет, пока не надо. А трибун не присылал за мной? Где он сейчас? Римляне пока ушли из дома? - Нет, не звал, - качнула головой Исмена. – Римлянин недавно вернулся. Спросил о тебе, госпожа, но приказал не будить пока. Велел передать, что ты вольна завтракать, где угодно, а на обед он вновь ждет в перистиле. Но это если он будет там обедать, я после разузнаю и обо всем доложу немедленно. - Хорошо, - Елена оперлась на руку рабыни – после бурной ночи сил было не так много. – Тогда идем ко мне. Потом ты отправишься за завтраком для меня. Может быть, и Дафния уже присоединится. Исмена кивнула. До покоев девушки они дошли в молчании. Затем рабыня, которая долго не могла решиться, все же произнесла: - Еще есть новость, госпожа. - Какая? – по тону Елена поняла, что рабыня даже не знает, как сообщить весть, и в испуге напряглась, понимая, что новость будет неприятной. Но что могло случиться, раз о сестре пока ничего не известно? - Господина сегодня… подняли на крест. Наверное, ей следовало испытать ужас. Но девушка приняла весть равнодушно. Правда, несмотря на все его обращение с ней – унизительное и надменное – Елене было несколько жаль его, как было бы жаль даже преступника. Но горя она не испытывала. Только порадовалась в глубине души, что ей не пришлось видеть этот ужас, хотя римляне были вправе ведь и согнать всех для такого. Можно ли думать, что это подтверждение его слов: более она и вправду не жена, но и не вдова этого человека, их брак признан не существовавшим? Ненужный союз – и это понимали все. Так какой смысл ей лить слезы? - Боги да смилостивятся над ним, - прошептала Елена. – Пусть Аид примет его, пусть Харон не возьмет платы, раз уж предложить ее Артемий не может. *** Проконсул чуть кивнул на приветствие трибуна. - Здравствуй, - отозвался он. – Что там с когортой Квинта? - Лучше, - хмыкнул Олий, который как раз занимался муштрой. – Эллины не воины, но все же, пожалуй, новобранцами после всех сражений уже нельзя назвать, пусть эти сражения были и с эллинами. Хотя на передний фланг я бы их не ставил. Покинув Елену с рассветом, трибун отправился с осмотром войск. Привычное действие, потом привычные тренировки, а затем также привычно явился с докладом к проконсулу. Все как в военное время, так и в мирное. Сейчас было промежуточное: город был захвачен, но недовольство могло вылиться в бунт, если кто-то решит, что сможет противостоять легионам. - Скажи Квинту, пусть погоняет их сегодня еще, - распорядился Луций. – Безделье изматывает легионеров. Особенно молодых. Это бывалые воины не будут роптать. А местным лучше посмотреть на учения, больше будут бояться. Олий согласно кивнул. - Ну ладно, оставим дела, - проконсул жестом указал на ложе, сам устраиваясь на противоположном. – А как эллинка? Ты хорошенько растянул ее пещерку? Или ее смущение сильнее ее желаний? - Сладкая девчонка, - усмехнулся Олий, вспоминая эту ночь. – Страстная, как волчица, и стыдливая, как дитя. Позволю себе задать вопрос: это у нее семейное? - Семейное, - хмыкнул Луций. – Во всяком случае, ее сестра вела себя также. Она стыдливо прятала взор, но ты бы видел ее губы на моем мече! А как жадно ее лоно принимало меня! И как дергались ее бедра! - Может, забрать для триумфа? – предложил Олий и немедленно увидел, как напрягся проконсул. Он сам не желал этого отчего-то. Мысль о том, что Елена покорно будет шествовать за его колесницей, была сладостной… и одновременно неприятной. Гораздо более его возбуждали мысли об обнаженной девушке, но только наедине с ним. - Мы не завоевали новых земель, - произнес Луций нарочито спокойно. – Так что на триумф нам не приходится рассчитывать. Олий кивнул, принимая это объяснение. В самом деле, только рабы с новых земель идут в триумфе, Эллада же давно подчинена Риму. Хотя, возможно, Сенат и сделал бы исключение, ведь воевать им здесь пришлось. Непокорные нуждались в уроке, а победители – в награде и почестях. Однако заранее настраиваться на успех и славу не стоит, все решит воля отцов-сенаторов в борьбе за их политические амбиции. - Лучше скажи, у старшей такой же сладкий ротик, как у младшей? – насмешливо спросил проконсул. – Уверен, ты не отказал себе в удовольствии его попробовать. Ведь ты это выбрал для ее воспитания и наказания? Олий хмыкнул и с готовностью поддержал эту тему. - Она очень неумела, - отозвался он. – Но если попрактикуется, любой будет завидовать ее мужу. Впрочем, в неумении тоже есть своя прелесть. Я думал, что кончу раньше времени, каждый раз, когда ее язычок так неловко и медленно скользил по мне. - Представляю, - протянул Луций. - А, значит, младшей пришлось терпеть подобное же наказание? - Она вполне прониклась им и смирилась, - рассмеялся проконсул. И тут же стал серьезным. – Однако я обещал ей, что ее сестре не грозит крест. Правда, она в ответ уверила, что уговорит эту твою гордячку более не хвататься за нож. - Ну, я и не собирался ее казнить, - пожал плечами Олий. - Даже если вновь возьмется? - Не возьмется, - уверенно кивнул трибун. – Побоится. Впрочем, могу уверить тебя, что даже если и возьмется. Только глупец станет раскидываться таким сокровищем, которое я заполучил в ее лице. - Понимаю, - согласился Луций. – Хотя это и не дает ответа на вопрос о том, что нам с ними делать потом. - После приказа возвращаться? Олий помолчал, затем озвучил то, что его удивило в разговоре с эллинкой – ее слова о том, какой позор ее ждет впоследствии. - Их опекун – человек трусливый и мерзкий, - предположил Луций. – Возможно, он уже наметил им кого-то в мужья. Или… как знать, такой, как он, может и решить продать своих воспитанниц на рынке. Трибун нахмурился. До сих пор он не думал о подобном, но ведь и вправду, и в Городе, а уж тем более в провинциях хватало тех, кто продавал собственных родственников, чтобы покрыть долги или просто лучше зажить. Раньше этому Паисию было выгоднее выдать воспитанниц замуж за тех, кто был побогаче, их происхождение позволяло надеяться на хороший брак. Но теперь, после того, как тут побывали захватчики, после того, как часть населения отправят на невольничий рынок, а имущество отправится как трофей в Рим, после того, как наиболее влиятельные и богатые эллины лишатся всего – кто будет искать брака с пусть и знатными, но нищими и обесчещенными девицами? Какой-нибудь мелкий торговец? - Такой мерзавец не пожелает родниться с торговцем, - вслух задумчиво протянул Олий. – Уж скорее он ему продаст воспитанниц… - А если не ему, то просто тому, что заплатит больше, - кивнул Луций. Трибун поморщился от отвращения. Мысль о том, что кто-то может вот так легко отправить собственную кровь на невольничий рынок, была дикой, но, увы, именно так делали многие и находясь в гораздо лучшем положении, чем мужчина, лишившийся дома и средств. - Тогда уж лучше мне забрать ее к себе, - буркнул Олий. Проконсул не ответил, хотя думал схоже. Вот только ему очень не нравился собственный интерес к эллинке, да к тому же, как знать, может быть, забирая ее в рабство, он не сделает ей одолжения. Кто знает, возможно, их опекун не такой и мерзавец, а может, среди эллин есть те, кто смогут их взять себе. - После видно будет, - наконец неопределенно отозвался Луций. – Мы даже не знаем, когда уедем отсюда и куда. Олий кивнул, принимая этот план. - Что там с допросами? – сменил тему он. - Рабы назвали еще нескольких любимцев своих господ, я уже велел их задержать. Не думаю, что это кто-то важный, на крупную фигуру нам не нарваться, уверен, они все сбежали и сейчас ими занят Лукулл. - Артемий и Мелетий были не так и мелки, - заметил трибун. – И если мы получим кого-то подобного же… - То я с уверенностью буду ступать в Город на этот раз. Олий вновь кивнул, прекрасно понимая чаяния друга: если бунт будет не просто подавлен, но именно они будут теми, кто сломил главное сопротивление Митридата, кто казнил или привез как рабов его командиров, то отцы-сенаторы могут думать что угодно, но народ Республики будет им рукоплескать. После такого они и вправду могут лелеять планы о Галлии… - Ну хорошо, тогда займемся этими мятежниками? - И теми, кого они укрывают, - усмехнулся проконсул. – Идем, дома оцеплены, думаю, нам стоит лично посмотреть, кто там отсиживается в комнатках для рабов. - И нет ли среди них слишком уж напомаженных слуг, - поддержал Олий. Закончив с завтраком, римляне направились проверять, кого же выловили легионеры в тех домах, о которых рассказали болтливые рабы. Нельзя сказать, что они надеялись на удачу, но все же готовились принести дары Фортуне.