Римлянки из Эллады

Если прошедшая ночь стала предметом для восторгов у мужчин, то вряд ли эти чувства в полной мере разделяли девушки. Страсть ночи прошла, а воспоминания жгли стыдом от мыслей о том, как понимать собственные чувства, которым они давали столь много свободы. Если похоть можно было бы объяснить, то вот свою тягу к захватчику… Только ли дело в том, что он был единственным, кто проявлял ласку и заботу, которой не давал им ни опекун, ни мужья? Ведь не может же это быть что-то большее?! Эти мысли и крутились в голове Елены, когда Исмена принесла из кухни завтрак. Почти одновременно с ней на пороге появилась Корина, которую Дафния послала узнать о том, у себя ли сестра. Услышав это, Елена решила, что позавтракает в покоях Дафны, чтобы заодно иметь возможность обсудить прошлую ночь. Сама нуждаясь в поддержке, она полагала, что и сестре это может быть необходимо. Тем более, что старшая эллинка понимала, как нечестно поступила с младшей, проконсул мог и отыграться на девушке. С порога стало ясно, что сестре досталось не многим меньше, чем ей самой. Дафна выглядела растерянной, движения были неуверенными и медленными, но, на взгляд, была здорова. Или тоже притворяется, как она сама после первого насилия? - Почему ты не сказала про то, что задумала? – встретила Дафния вопросом. – Вдвоем у нас было бы больше шансов. - У нас их не было вовсе, - со вздохом признала Елена. Сестра удивленно взглянула на нее. - Ты не заметила? Трибун… играл мной. Он бы справился со мной в любое мгновение. А я… убить человека не то же, что свернуть голову жертвенной птице. - И все же, - попыталась было возразить Дафна. - И все же я решилась, - покачала головой Елена. – Может быть, не столько веря в удачу, сколько надеясь, что он просто лишит меня жизни и не придется терпеть весь этот и будущий позор… Младшая сестра вздохнула. - Ну… после мы можем ведь и сами? – тихо предложила она. - Можем, - поняла ее мысль Елена, присела на ложе рядом. – И любая смерть будет лучше позора. Я готова к этому и рада, что ты тоже. Но расскажи мне о прошлой ночи с проконсулом. Что он с тобой сотворил? - Видимо, то же, что и трибун, - Дафна грустно хмыкнула, бросив на нее взгляд. – Я не ошибаюсь? Та чуть поморщилась. - Не ошибаешься. Мне казалось, что он мне не дает закрыть глаза. Снова и снова будит и заставляет делать это. То укладывает на спину, то поворачивая наоборот, велит нагнуться… А начал и вовсе с того, что велел… ему это… ртом… Елена окончательно смутилась и покраснела. Дафна обхватила себя руками. Перед ней самой раз за разом вставали воспоминания о событиях этой ночи. А ведь проконсул тоже начал с этого ужасного варианта – ртом… Наверное, это их способ наказать. Но после сколь нежным он был… *** …В полусне она вдруг ощутила, как на нее навалился мужчина. Он спешно и жадно целовал ее лицо и шею, его руки страстно ощупывали ее тело. Луций – она поняла это, еще не открывая глаз. Но ее тело, давно уже разбуженное его страстью, сейчас с готовностью просыпалось и откликалось на прикосновения мужчины. Тех прикосновений, что она познала днем, по которым сейчас угадывала его ночью, не открывая глаз. Дафния лишь последовала за своими желаниями, может быть, бесстыдными и плотскими, презираемыми философами, но такими женскими. Ее руки обвили шею мужчины, девушка сама раскрылась ему навстречу. - Прошу, не так быстро, господин, - прошептала она. Луций ее прекрасно понимал: тело уже жаждало мужчину, но было еще не до конца готово к этому. Он чувствовал выступившую влагу, но знал, что для него этого будет маловато, и не торопил, продолжая целовать и ласкать девушку. Наконец эллинка подалась вперед, давая понять, что хочет чувствовать его внутри себя. - Какая горячая, - прошептал Луций, погружаясь в нее. – Как долго я заставил тебя томиться, госпожа. Дафна чуть качнула бедрами, сама стараясь ощутить его как можно глубже. - Ого, какая страсть, - хмыкнул проконсул и резко отстранился. Девушка невольно всхлипнула. - Ну, нет! – пробормотал Луций. – Раз ты так желаешь, то придется и самой потрудиться. Хватит просто лежать и наслаждаться. Он улегся на спину. - Давай-ка, проверим, могла бы ты быть амазонкой, эллинка! Римлянин недвусмысленно погладил свой пах. Дафния стыдливо покраснела – страсть компенсировала отсутствие опыта и подсказывала, чего от нее ждут и как это сделать. И та же страсть не позволяла отступить: девушка без робости и смущения уселась на бедра захватчика, вводя его плоть в себя. - Неплохо! – выдохнул Луций, лапая ее ягодицы и стараясь контролировать движения девушки. – Медленнее, моя страстная воительница! И Дафна подчинялась ритму, который он желал, то почти замирая, когда он сжимал ее бедра и притягивал к себе, а то «пускаясь в галоп», когда мужские ладони мяли ее грудь. Она просто двигалась, теряя голову, тяжело дыша, не догадываясь даже, как любуется ее растрепанными волосами римлянин, как следит за ее приоткрытым ртом, не позволяя себе притянуть девушку для поцелуя… Чисто женским чутьем она ощущала его состояние и понимала, как скоро он достигнет пика, а потому и сама старалась подвести себя к этому же моменту. И у нее даже почти получилось – но нужного итога ей помог пальцами достичь проконсул. Эллинка буквально рухнула ему на грудь после бурного удовольствия. И заснула тоже на нем же, крепко обнимая за шею. *** …- Просыпайся, - Елена ощутила ласковый поцелуй на лбу, затем у виска. – Уже всходит солнце. Девушка сонно потерла глаза. Казалось, она только недавно их сомкнула. Трибун словно был высечен из металла, неподверженному усталости, Елена не могла и сказать, сколько раз за эту ночь слышала призыв просыпаться. - Давай же, - в тихом голосе трибуна послышалась ирония. – Мне начинает надоедать тебя уговаривать. Елена наконец смогла взглянуть на него осознанно. - Отлично, - Олий приник к ее устам поцелуем, на время заставляя ее вновь потерять голову, затем отстранился. Девушка потянулась было к нему, но трибун уже сидел на ложе. - На этот раз поработать придется тебе, - хмыкнул он. – Помнишь, что делала прошлым вечером? По растерянному взгляду девушки он понял, что или она опять не хочет подчиняться, или не может сообразить, о чем он говорит. Но уступать он тоже не хотел. Этой ночью было слишком много ласк и нежности, он усаживал ее на себя и ставил на четвереньки, укладывал на спину – однако во всех случаях делился с ней удовольствием и целовал всюду, сам радуясь тому, с каким восторгом она отзывается на эти нежности. Так что теперь, к утру, ему самому надо себе доказать, что она – лишь его пленница. - Наклонись. Этот день ты начнешь с восхваления Приапа, - пояснил он. – Ты же не станешь отрицать после этой ночи, что он один из достойнейших богов? - Ты на земле греческих богов, римлянин, не забывай об этом! Она была просто раздосадована, потому искала повод уколоть его, хотя бы напомнив о том, что здесь, в этих землях, его может ожидать и неудача, если он не найдет поддержки у тех, кому и вправду принадлежит Эллада. Римская религия была удобной тем, что признавала любых богов, часто они соглашались с тем, что в других землях могут править другие боги. Как позволяла эта религия не приносить жертв и не поклоняться тому из богов, кто не был покровителем определенной семьи. Но никогда вера римлян не позволяла сомневаться в силе собственных богов, никогда не позволяли и думать, что есть боги могущественнее. - На этой земле не я потерпел поражение, - хриплым от желания голосом произнес он. – Боги отвернулись от греков. - Нет, - девушка чуть качнула головой, - боги испытывают мой народ. Мы совершили немало ошибок, но мы еще можем их исправить. Ныне наш урок – это смирение. И за мое терпение и послушание Гера пошлет мне награду. - Ты отрицаешь силу чужих богов? – хмуро спросил Олий. - Нет, - Елена говорила тихо, но спокойно. – Но я верю, что их сила на этой земле ничтожна, в то время как наши боги не оставят нас. Олий некоторое время молчал, размышляя. Он не сразу понял, отчего мысль о том, что она не почитает богов, которых почитает он, была для него так неприятна. А когда понял, еще больше растерялся: девушка, не почитающая богов фамилии, может навлечь проклятие на его род и семью. Но… ему зачем об этом думать?! Она ведь не из его фамилии! - Терпение и послушание? – повторил он и не удержался от усмешки. – Что ж, тогда покажи мне их, я жду, когда твои губы послушно охватят моего приапа. Елена, сообразив, что ее же объяснение завело ее в тупик, залилась краской смущения. До сих пор уважительное обращение с ней трибуна заставило забыть то начало ночи и его грубость. Сейчас же ей давали понять, что видят в ней все же лишь пленницу и рабыню. Да отчего же так? Почему его нежность сменилась вновь этим унижением?! Понимание это было горьким, по щекам побежали две тонкие струйки слез. - Это еще что такое? – Олий продолжал насмехаться. – Или ты думаешь, я готов слушать уверения о том, что ты не будешь славить никого из богов, в кого не веришь? Забудь эти россказни! Я научу тебя поклоняться римским богам! Трибун этой насмешкой продолжал скрывать собственные ночные сомнения о том, насколько верно ведет себя с ней. Он вел себя нарочито грубо, с каждым разом все более напоминая варвара, словно желая убедить самого себя, что видит в эллинке лишь способ получения ласк. И что ее слезы ему безразличны. Лицемерка – пользуется своей мнимой слабостью. - В чем дело? – резко бросил он. – Долго мне еще ждать? Елена глубоко вздохнула, глотая слезы, и наклонилась, покорно беря в рот мужской орган. Ему безразличны ее чувства – и зря она вообразила себе иное… Правда, сомнения вновь вернулись к ней некоторое время спустя, когда после ласк, которыми она наградила его, римлянин подтянул девушку выше, сажая на себя. И при этом поцелуями покрывая ее шею и грудь – разве так себя ведут с рабынями? Со всеми этими сомнениями она и провалилась в сон, утомленная и стараниями, и удовольствием, и незнанием собственной судьбы. Олий, уже взяв себя в руки и размышляя о том, что он был вновь слишком жесток, поднялся – солнце и вправду вставало, ему нужно было заняться делами, пусть его и тянуло остаться возле этой девушки, буквально излучающей тепло и спокойствие… *** …Луций тоже проводил эту ночь бурно. Ему, привычному военному, было нужно не много времени для отдыха. Потому и девушке его доставалось крайне мало. - Повернись и наклонись на локти, - слышала она в полусне. Дафна потянулась, стараясь поскорее проснуться, а когда поняла, чего от нее ждут, вспыхнула, на миг вспомнив картину из своего старого дома. Она зашла в ойкос сообщить мужу о приходе гостя. Первое, что ей бросилось в глаза, был обнаженный юноша-раб, он стоял на четвереньках у очага, полубоком ко входу, отчего девушке было хорошо видно и его позу, и широко раздвинутые ноги, и другие детали его тела. Дафна смущенно отвернулась. Хотя от звуков, наполнявших комнату, деваться было некуда. Раб молил господина овладеть им, впихнуть ему посильнее. Она же, слабо пробормотав то, что шла сообщить, поспешила уйти. Сейчас девушка поняла, что от нее ждут того же. Но выбора у нее не было, приходилось повиноваться. Дафна повернулась, принимая указанную позу. К ее облегчению проконсул не заставил ее молить об унижении, как было до того. Девушка почувствовала его плоть, прикасающуюся к ее телу. И качнулась, стремясь скорее слиться с ним. - Как ты нетерпелива, - тихо засмеялся Луций этой страсти, сам он подождал, лаская пальцами вход в нее, чтобы сильнее возбудить, и только потом медленно погрузился, наклоняясь, чтобы тронуть поцелуем ее шею, слегка прикусив нежную кожу. На этот раз он двигался резко и быстро и чувствовал, что девушке, выпустившей наружу свою страсть, нравится это: она тихо стонала, следуя за его ритмом. - Пожалуйста, господин, не отпускай меня, - всхлипнула Дафна и через мгновение забилась в экстазе. Луций с силой толкнулся, изливаясь в нее. - Не отпускать? – услышала она жаркий насмешливый шепот через некоторое время, когда они оба постепенно начали приходить в себя от недавней страсти. Дафна покраснела, радуясь, что лежит спиной к нему. - Может быть, мне забрать тебя с собой в Рим? – продолжил он, и девушка вздрогнула. - Господин… сжалься, - еле слышно прошептала она. – Ты обещал не подвергать меня большему унижению. Молю, не превращай меня в невольницу! Проконсул отстранился, некоторое время молчал. Он понял, что поддался чувствам. Говоря о Городе, он имел в виду вовсе не рабство. Сейчас же он мог только порадоваться, что эллинка неверно его поняла. Объяснять, что пришло ему в голову, он не мог, потому что сам себе не в силах был ответить на этот вопрос. - Нет, я не превращу тебя в рабыню, - наконец тихо произнес он. Теперь Дафна некоторое время молчала, осознавая услышанное. Он передумал? Или это было пояснение? Но если не рабыней, то кем он ее заберет? Как гетеру? - Прости, господин, - тихо начала она. – Но верно ли я тебя поняла? В качестве кого ты хочешь забрать меня? Она ждала некоторое время, боясь шелохнуться и по-прежнему не поворачивая головы. Сейчас он скажет, что сделает из нее гетеру… или еще нечто подобное! Удачей будет сохранить свободу, вот только какой ценой?! Но проконсул молчал. Дафния медленно повернулась, наконец решившись взглянуть на мужчину. Глаза римлянина были закрыты, дыхание – ровным. Девушка вздохнула, зарываясь в подушку. Ее смелость была напрасна: проконсул уснул, не услышав вопроса. Ей же теперь остается вновь лишь гадать о своей участи. Луций не спал. Но честно ответить на ее вопрос не мог. Он прикрыл глаза, пытаясь разобраться в самом себе. Зачем он заговорил об этом? Зачем сказал про Рим? Он все более отчетливо осознавал, чего желает. И в качестве кого желает привезти Дафну. Но старательно гнал прочь эти мысли. Зачем ему менять одну вздорную бабу на другую? Конечно, поведение Дафны сильно отличается от его жены. Но кто знает, не притворство ли это? Сейчас она пытается угодить захватчику, чтобы выторговать жизнь и свободу. Но, получив это, а также некоторую власть, кем она станет? Быть может, ее нельзя будет отличить от Гаи! Да и не глупость ли, думать о том, чтобы жениться на эллинке, которую он знает всего лишь вторые сутки? Что он о ней вообще знает, кроме ее страсти?.. *** …- Так продолжалось еще раз пять, наверное, - говорила Елена. - Проконсул также, - Дафна словно очнулась от воспоминаний. – Я засыпала – и он меня тут же будил. Один раз просто навалился, в другой все было более ласково – целовал в губы… Мне казалось, что это какая-то бесконечная ночь. У меня все тело болело утром, да и сейчас еще ломит. Хорошо, что с рассветом, когда он последний раз меня брал, он просто потом ушел. Я так и уснула на том ложе. А проснулась… кажется, совсем недавно. Она принялась за поздний завтрак. - Но хуже всего то, что я так и не поняла, что он намерен со мной сделать, - грустно подвела итог девушка. - Кстати, - Елена перевела тему. – Ты знаешь о том, что казнь свершилась? Дафна чуть вздрогнула. Значит, мужа больше нет, она - вдова. Или не мужа? Что там проконсул говорил вчера? Он же объявил о недействительности брака. - Я не знаю, жаль ли мне его, - растерянно пробормотала она. – Конечно, я понимаю, что должно быть жаль. Но я не чувствую скорби, я не хочу рыдать. И носить траур о нем я тоже… не хочу. - И не надо, - вздохнула Елена. – Ты говоришь так, будто это обязанность. Ни твоя, ни моя скорбь сейчас никому не нужна, после всех событий в городе на это никто и не посмотрит. А кроме того, ни он, ни Артемий нашими мужьями не стали. Не только потому, что ни разу не посетили спальню. Но разве они заботились о нас? Дафна слабо кивнула. Представлять казнь было ужасно. Но именно ужасно. А сердце же ее было спокойно, горечи утраты девушка не испытывала. И была рада поддержке Елены, значит, и вправду нет нужды притворяться. - А трибун что-нибудь говорил о своих намерениях? – младшая сестра вновь перевела тему разговора. - Нет, - Елена покачала головой. – Поначалу он пригрозил быть жестоким с моими рабынями. После называл госпожой и подтвердил то, что говорил проконсул, оставляя хозяйкой тут. Я лишь поняла, что он не собирается превращать меня в рабыню. - Не много, - грустно хмыкнула Дафна. – Я услышала нечто подобное же. Но не смогла расспросить подробнее. - Надеюсь, они просто позволят нам остаться здесь, - отозвалась сестра. Дафна согласилась – этот выход казался им наиболее подходящим. Если Паисий и не подберет им мужей, как обещался, то они хотя бы будут вольны покончить наконец с этой жизнью, уйдя в царство мертвых с честью. - Я надеюсь, что они также забыли о танцах, - уныло протянула Дафна. – Более я не хочу превращаться в развлечение. - Я обещала более не браться за нож, - прошептала Елена. Младшая сестра вздохнула. Что с ней происходит? Мысль о близости с Луцием Корнелием страшит и одновременно манит ее. И то же с танцами: унизительно ублажать взор захватчика, но отчего-то так хочется вновь показать ему, как изящно, соблазнительно, красиво и умело она может двигаться под музыку, увидеть, как горит в его глазах пламя страсти при виде каждого ее жеста, как следит он за ней! - Как жаль, что он не благородный эллин, - прошептала она. - Или что мы – не римские матроны? – грустно хмыкнула Елена. – Нет, быть такой, как они, мне совсем не хочется. В них совсем нет изящества… - Но это небольшая жертва за право быть… Дафна прервалась. Быть с кем? С любимым? Но вряд ли таковым может быть римлянин, полудикарь. Почему же она вновь вспоминает его объятия? Ее тело начинает едва ли не рыдать при воспоминании о прикосновениях его рук, ощущениях мышц его тела, вжимающего ее в ложе, устанавливающего над ней власть. - Я начинаю думать, что лишаюсь разума, - прошептала она. - Тоже неплохой выход, - грустно пошутила Елена. – Можешь даже сойти за одержимую богами провидицу. Это освободит тебя от дальнейшего замужества и принесет доход – наши граждане выстроятся к дому с дарами, чтобы ты предсказала им хороший урожай или рождение ребенка. А за то и другое разом вовсе озолотят. Дафния скривилась: как и сестра, она верила в богов, верила и в далеко отсюда живущих пифий или оракулов, но не верила тем, кто любил выдавать себя за провидцев, появляясь в городах и стараясь получить побольше денег. - Госпожа, - робко вмешалась Корина, – мне приготовить новое платье или ты наденешь вчерашний наряд? Девушки грустно переглянулись. - Вчерашний, но тот, что служит домашним, - решила Дафна. – У меня нет траура, чтобы облачаться в белое, но нет и праздника, чтобы трепать хорошие ткани. А проконсул ничего не велел в этот раз, значит, не ждет этого. Да и дорогих нарядов было мало, уж лучше их поберечь до того случая, когда, возможно, их судьба изменится лучшим образом. Или когда придется их продать подороже... *** Молодой человек лет двадцати смотрел на захватчиков гордо и презрительно. Впрочем, так смотрят все пленники, что еще им остается, как ни пытаться своим видом показать безразличие к своей судьбе? Когда же доходит до дела, то оказывается, что жить они весьма даже желают, и ради этой жизни отдадут многое. - Ну и чего ждете? – оглядел всех пленников проконсул и повернулся к легионерам. – Всех отправить в яму… - Да как ты смеешь?! – тут же возопил молодой богач – а весь его вид говорил о том, что он привык больше возлежать на ложе с другими мальчиками, чем заниматься войной. – Меня, сына царя, в яму?! - Какого царя? – поморщился Луций. – Мне неинтересны твои предки, ты обычный мятежник, кто еще не понял, что Митридат уже давно покинул вас, война давно завершена! И лишь такие безумцы, как ты, думают, что могут противостоять Риму! Завтра ты отправишься на крест вслед за теми… - Я Никомед! – выкрикнул пленник. – Я – сын Мемния Никомеда, брата Никомеда IV, царя Вифинии! Проконсул был и вправду поражен, однако его самообладания хватило на то, чтобы не показать всего изумления, которое он испытывал – нельзя давать этому юнцу возможность думать, что он и вправду ценен для римлян. Если молодой человек не лгал (а этого тоже нельзя было исключать, во время мятежей всегда предостаточно тех, кто прикрывается чужими именами), то он был сыном Сократа Хреста, который в недавнем прошлом изгнал своего брата, Никомеда IV, и поначалу занял престол Вифинии, назвавшись Мемнием Никомедом. После он вынужден был бежать к Митридату и оставить страну вновь брату, который правил там и по сей день. - Это того Сократа Хреста, которого убил его же соратник Митридат? – презрительно бросил Луций. – Хороший же у тебя союзник! - Это вы, дикари, убили моего отца! Митридат же мой союзник! Мой дядя бездетен, трон будет моим по праву! Ваши козни зряшные, что бы там ни завещал безумец Никомед, но Рим не получит Вифинию! Говорил он гордо и почти спокойно, но в конце каждой фразы срывался на истеричные выкрики. Что ж, нетрудно угадать, отчего так: его положение и происхождение подсказывает ему, что с ним должны обращаться иначе, его не распнут на кресте, но внутри сидит страх, что эти дикари, которыми они называют римлян, поступят просто и без затей, казнив его тут – и тем самым лишат Митридата претендента на трон Вифинии. - Олий, отправь всех в яму, - повернулся к другу проконсул. – Мне нет дела до того, что несет этот безумец, я никогда не слышал ничего о сыне Сократа Хреста*. - Да как ты смеешь! Да я… Пленника не слушали, повинуясь знаку трибуна, солдаты потащили связанных пленников к темнице. *** Трибун нашел проконсула вновь в перистиле, тот выслушивал показания одного из пленников – того, кто пожелал немедленно говорить с римским представителем, возможно, надеясь на смягчение участи. Олий остановился у колонны, слушая пустые уверения пленника, кажется, этот эллин руководил обороной города на западе: да, он участвовал в мятеже, но у него попросту не было иного выхода, иначе его убили бы те, кто имеют власть в городе, а он всего лишь солдат, пусть и на высоком положении… Все всегда говорят одно и то же. Может быть, это и правда, а может быть, врет из трусости. Нет сомнений, что Луций не станет его казнить, если не получит иной приказ из Рима. А если этот трус расскажет что-то еще полезное, то тем более может рассчитывать на помилование. - А что этот Никомед? – прервал проконсул. - Да, он сын Сократа, - закивал головой эллин. – Или уж точно таким его считает Митридат и считали все правители города! - Такие, как они, на крестах сейчас висят, - бросил Луций. После этих слов пленник замолчал, испуганный, что его постигнет та же участь. Проконсул махнул легионерам, чтобы увели грека – от него больше не было толку. - И что думаешь? – спросил Олий, подходя к другу, когда они остались одни. - Либо правда, либо этот предатель специально должен нам рассказать все это, убедив в том, что Никомед настоящий. - Это не наша забота, - подумав, предположил трибун. – Более всего этот сын Сократа Хреста должен беспокоить царя Вифинии. Мы доставим его в Рим, сообщив все обстоятельства пленения. Если у Хреста был сын, то Никомед всполошится… - И будет в руках у Республики, - тихо завершил Луций. – Понимая, что если он чем-то нам не угодит, то будет заменен другой кандидатурой. - Пока он поддерживает Митридата. - Но ведь можно это представить так, что после того, как он побеседовал с сенаторами, то сразу и передумал, осознав, за кем же сила в этой войне. Олий подумал и кивнул. - Пожалуй. А заодно он будет и оружием против Митридата, который лишится своего ставленника на престол Вифинии. - А если у Хреста не было детей? Некоторое время оба молчали, обдумывая. - Что ж, тогда угрожать Никомеду будет нечем, - предположил трибун. – Однако он будет признателен Риму, что мы раскрыли обман Митридата и всему миру заявили об этой фальшивке. Тоже неплохо. Теперь кивнул Луций, соглашаясь, что это все равно удача. Митридат же, если это его подделка, будет вынужден оправдываться перед своими союзниками, которые наверняка спросят его о подобных методах и не собирается ли он подобным же образом отобрать и у них все, что они имеют. Рассчитывать на новые союзы он уже не сможет. - Либо он будет играть роль до конца и делать вид, что пытается спасти этого мнимого сына Сократа, - завершил свою мысль вслух проконсул. - И придумает, как прислать ему яд… После это тоже сыграет нам на руку, мы всем сообщим о том, кто именно стоит за смертью молодого Никомеда, потому что более эта смерть не была выгодна никому. Луций налил вина себе и трибуну. - Ну что ж, с удачей нас! – поднял бокал он. - И с будущим твоим консульством! – поддержал Олий. – Я надеюсь все же не остаться в стороне при раздаче мест. - Можешь не беспокоиться, - рассмеялся Луций, - ты же знаешь меня! Своего родственника я не обижу положением. Тем более, если ты будешь… моим родственником не только по давней линии рода. Трибун удивленно глянул на него, не сразу понимая, что речь идет о сестрах эллинках и возможном браке с ними.