Римлянки из Эллады

Расправиться с мятежниками не составило труда: легионеры на улице быстро разобрались с теми, кто пытался сбежать и подоспели на помощь отряду внутри. Итогом стало то, что большинство мятежников были убиты на месте. Схвачено было не больше десятка человек, из них несколько утверждали, что они – жрецы самого Зевса и проклянут за такие издевательства над ними и появление на священной территории храма без позволения. Олий не возражал, вообще не отвечал никому из пленников по пути на виллу, размышляя о том, что теперь надо все осуществить как можно скорее. В частности, нужно немедленно разобраться, кто действительно жрец, а кто мятежник. Одних поскорее отправить на кресты, чтобы после возмущение других было пустым. Уже достаточно рассвело, а потому город просыпался, так что не приходилось сомневаться, что шествие с пленными было замечено. Как многие увидели случившееся? Как скоро они разнесут весть по всем знакомым? Легионеры справятся с городским недовольством, однако беспорядки могут быть довольно значительными - люди, возмущенные насилием над служителями культа, бывают как обезумевшие. Да и после известия о стычках в захваченном городе дойдут до Рима, тем самым изрядно испортив репутацию проконсулу. Потому, как ни крути, надо действовать быстро. К счастью, просыпался не только город, но и Луций, привычный вставать с рассветом, тоже не спал. И та же привычка военного его вынудила немедленно после пробуждения узнать, где находится трибун и что именно произошло ночью. Благодаря этому к моменту появления Олия проконсул был полностью готов к тому, что увидит – в успехе операции своего командира Луций ничуть не сомневался. Жрецы, если это были они, при виде главного из римлян вновь прибегли к тому же средству – ругать и угрожать проклятиями. Вторых было больше, потому что они были уверены в своей неприкосновенности. - Как вы смели врываться с оружием в храм?! – особенно старался один из пленников – невысокий пухлый эллин, который и вправду походил на священнослужителя, хотя кто знает, насколько умело мог притвориться кто-то из эллинов. – Я призову на вашу голову гнев Громовержца!.. - Помолчи! – оборвал его Луций. – Я – любимец Юпитера! Я происхожу из рода Корнелиев Сципионов, которым всегда покровительствовал Громовержец! Неужели ты думаешь, что меня может испугать всего лишь его служитель?! Проконсул обычно с уважением относился к жрецам и вообще к культам, которые действовали даже в чужих землях, но он не терпел, когда кто-то пользовался своей властью и пытался на него давить. А в данном случае он, как и трибун, не без оснований полагал, что все люди перед ним – мятежники, только одни пытались противостоять римлянам прямо, другие лишь покрывали восставших. Кроме того, многие из рода Корнелиев Сципионов искренне верили в легенду о том, что однажды сам Юпитер принял вид змея и спустился на ложе, чтобы привести в мир героя. Луций тоже полагал это правдой, искренне уверенный в своей удаче, которая с тех давних пор, со времен его предка, покровительствует всему ему роду. А потому угрозы жреца не то что не пугали проконсула, но вызвали еще больше злости у него, что эллин столь нагл, чтобы пытаться указывать тому, кто владел городом, вместо того, чтобы молить о пощаде. - Ты и твои помощники укрывали преступников! – Луций навис над пленником, которого легионеры поставили на колени, как и всех иных. Говорил он одному, самому дерзкому, но понимал, что и другие ему внимают. – И кто может мне поручиться, что ты действительно жрец, а не такой же преступник, как они?! От такого обвинения служитель культа опешил и был не в силах что-то возразить, до сих пор он был уверен в то, что ему ничего не грозит: может быть, варвар не решится извиниться, но точно не осмелится что-то сотворить со жрецом. - Вы все мятежники! – продолжал бушевать проконсул. И теперь уже он перешел к угрозам: - Вы посмели восстать против Рима! Вздорные рабы, вы подняли голову против своего господина – и познаете всю тяжесть вашего преступления! Я всех развешаю вдоль дороги, чтобы весь мир знал, что будет с теми, кто смеет противиться нашей власти! Никакой Громовержец не остановит правосудие! Он будет торжествовать со мною! - Я… я не… - попытался возразить жрец, но от страха и возмущения не мог выдавить ни слова в ответ. - Ты или сам мятежник, или давал приют им, что не меньшая вина! – рыкнул Луций. – За какое преступление ты понесешь кару?! Может быть, сознайся ты честно, я позволю тебе умереть легкой смертью! Пленники обреченно переглянулись. Однако жрец, видимо, был понтификом, в то время как другие прислуживали в храме или это были непосредственно мятежники, потому они предпочитали молчать, понимая, что так делают хуже самим себе, но этому служителю уступать было стыдно. Он глубоко вздохнул, собираясь с силами и готовясь дать отпор римлянину, чтобы хоть как-то защитить себя и своих людей. - Ты в чем-то прав, римлянин, - насколько мог спокойно и степенно произнес жрец. – Город восстал против вас, а потому ваш гнев обоснован. Хотя до того мы и не совсем добровольно поддержали царя Митридата… Он заметил гримасу отвращения на лице проконсула, а потому предпочел немедленно поправиться: - Пусть так, римлянин, вы считаете это виной. И помня о том, что мы служили раньше вам, в то время, когда вы пришли, мы не вправе были противиться вам. Пусть это и вправду считается нашей виной. Но ты мне кажешься человеком образованным и знающим, ты не можешь не понимать, что мы не можем прогонять страждущих, так что тебе наверняка известно, что храм не может отказать в помощи… - Не убеждай меня, что к тебе пришли несчастные путники, нуждающиеся в крове и еде, - хмыкнул Луций. – Не лги, что твои действия были продиктованы божественной волей или необходимостью. Жрец скрипнул зубами, но возразить было нечего: укрытия у него попросили не от непогоды и не от того, что их выгнали родственники, они пришли именно ища защиты от наказания. Да еще и заплатили хорошо за это. А храм Громовержца никогда не был местом помощи несчастным и обездоленным. - Ты виноват меньше, возможно, чем другие, - продолжал проконсул. – И то лишь в том случае, если сам был частично обманут. Но неужели ты думаешь, что я должен простить тебе твою жадность? - Жадность? – возмутился было жрец, хотя прекрасно понимал, на что намекал римлянин, но пытался играть свою роль до конца. Но Луций немедленно обозначил, за что собирается наказывать: - Ты укрыл преступников или за деньги, или потому что поддерживаешь их, или и то, и другое! Так за что ты будешь отвечать? Пленник предпочел промолчать, понимая, что все возражения тут бесполезны. И еще неизвестно, что римлянин посчитает большим грехом: попытку восстать против господина или попытку скрыть это. Воинственные римляне во многом ценили чужую храбрость, уж точно выше, чем лукавство и грязные игры. Оставалось надеяться только на то, что против подобного святотатства поднимется весь город. Тем более, что горожане до сих пор не были уверены в том, что их всех не накажут за помощь мятежникам. - И что же нас ждет? – спросил кто-то еще из плененных эллинов, заметив, что жрец молчит. – Будете держать в темнице? - Мы не в Риме, - скривился Луций, - ваш соотечественник, который ранее владел этой виллой, а недавно отправился наслаждаться солнцем за городом, не позаботился о просторных тюрьмах, а яма для рабов не вместит столько народу. Впрочем, в шкуре рабов вполне побывают те, кому не хватит крестов за воротами! Кто-то из пленников попытался в возмущении вскочить на ноги, кто-то застонал, словно от боли, но стража была готова предотвратить любое движение и немедленно вернула всех на место, на колени. Никто из эллинов не знал, что в рабов их превращать не собирались. Проконсул не хуже трибуна понимал, что держать пленников здесь попросту опасно. Несмотря на то, что в городе стояли войска, создавать себе лишние проблемы Луций не собирался, не желая ни беспорядков, ни вопросов из Рима, отчего появились эти столкновения. Так что на деле всех мятежников в самом скором времени ждала казнь. Жрецов, разумеется, собирались отпустить, но пока проконсул желал их помучить, хорошенько запугав, чтобы больше не смели и думать поддерживать восстания. А лучше вовсе осуждать и во всех предсказаниях твердить, что боги против мятежа. Ну и пока еще было рано кого-то казнить, а кого-то миловать, стоило выяснить, кто действительно здесь служитель храма. - Ну что, кто какую смерть предпочитает? – с усмешкой спросил Луций. Он не сомневался, что после обещания превратить в раба, даже жрецы захотят назваться мятежником, выбрав казнь, а не унижение – все хорошо знали, что от римлян не сбежать, а бывшим восставшим грозят самые тяжелые работы. - Так не пойдет! – оборвал Луций гомон пленников, которые и вправду принялись кричать, что лучше они отправятся на крест, чем будут прислуживать захватчикам и терпеть побои, отправятся на каменоломни или на арену. – Деревьев в вашей стране тоже не очень много, а заставлять своих легионеров целые сутки сооружать кресты я не хочу. Зато некоторые из вас отлично подойдут для моего триумфа… Взгляд проконсула остановился на понтифике. - Ты… ты превратишь в рабов жрецов?! – заикаясь выдохнул тот, веря этому взгляду, но не веря тому, что слышит. - Ты не представляешь, как будут аплодировать и восхищаться жители Рима, когда за колесницей потомка Юпитера будут идти и славить его жрецы иного Громовержца, из мятежной Эллады! – Луций не скрывал иронии. – После же можно отправить вас умирать на арене, чтобы все римляне видели, как ваши крики не слышит Зевс, а нас хранит Юпитер! Ужас и оцепенение было отличным ответом. Теперь можно было отдохнуть от глупых препирательств и заняться непосредственно выяснением того, кто есть кто, не оглядываясь более ни на какие их заверения. Потому в продолжение допроса проконсул попросту велел позвать эллинок и домашних рабов. А когда те явились, задал простой вопрос: - Кого из этих людей вы видели во время празднований и жертвоприношений как жрецов и их помощников? Пусть вы и редко бывали там, я уверен, что кого-то вы помните, особенно верховных лиц, не так ли? Разумеется, и Елена, и Дафна видели жрецов, как видели их и рабы. И конечно же, когда на двоих пленников было указано, а еще в одном усомнились, но предположили, что все-таки видели и его, но, вероятно, это кто-то из учеников или слуг при храме, - после всего этого названные мужчины принялись отрицать свое причастие к служителям культа. Молчал только все тот же жрец-понтифик, который раньше пререкался и отстаивал свое положение, он прекрасно понимал, что уже достаточно «выдал» себя сам. - Довольно! – прервал общий гвалт Олий, впервые за время допроса вступая в беседу. – Все уже выяснено. И да будет так! Замолчите немедленно! Иначе я выберу еще нескольких, кто отравится на рынки рабов! Немедленно стало тихо. - Всех этих, - трибун кивнул легионерам на тех пленников, которых не назвали в числе жрецов, - а также пленников из ямы, кроме того, что называл себя наследником царя, забирайте и чтобы до того, как солнце доберется в зенит, все они висели на крестах! Гай, проследи, ты сам знаешь, о ком речь! Луций дождался, когда солдаты уволокут приговоренных, когда утихнут крики с заднего двора от тех пленников, которых вытащили из ямы, после того, как стало тихо наконец обратился к жрецам, в первую очередь к понтифику, который выглядел одновременно и подавленным, и озлобленным, готовым то ли броситься на мучителя, то ли спрыгнуть со скалы от отчаяния, если такая возможность появится. - Думаю, ты и твои люди поняли, что я не шучу, - уже без иронии говорил проконсул. – И никто и ничто не остановят меня в моем решении. Если из Рима поступит приказ сравнять город с землей, я так и сделаю… Еще одна пауза – чтобы пленники осознали каждое слово. - Сегодня я отпущу вас, - завершил речь Луций. – Но теперь вы знаете, что с вами будет, если вы посмеете пойти против Рима или настроить кого-то против нас! Новые ошарашенные взгляды показали, что милость удалась. *** Город был серьезно напуган. Новые казни не так встряхнули эллинов, как задержание жрецов, которые показали, что и вправду римляне не боятся ничего, даже пойдут на насилие над самыми уважаемыми людьми. Впрочем, просто милостью к служителям культа проконсул не ограничился. И прежде чем окончательно их отпустить, Луций заставил жрецов прилюдно с порога храма Зевса объявить о том, что они не одобряют и от имени всех богов порицают действия мятежников, а также тех, кто так или иначе помогает восставшим. Может быть, в словах жрецов было мало искренности, и никто из горожан не верил им, однако проконсул хорошо знал эллинов: они не любили отказ от своих слов даже под угрозой оружия, а потому последующие призывы к мятежам и помощи восставшим от тех же людей греки примут настороженно. То, что служители храма чего-то испугались и уступили захватчикам, - еще одно доказательство, что боги не на стороне мятежа и не дают сил даже своим жрецам на то, чтобы противостоять. Теперь жители города и окрестностей с еще большей тревогой вглядывались в даль, ожидая, когда все-таки прибудет распоряжение из Рима и каким оно будет. Тяжкая участь им казалась все более возможной, но усугублять ее раньше времени они никак не хотели. А Луций был уверен, что отныне земли Эллады долго не посмеют поднимать голову против Города. Именно поэтому и на вилле царило то же состояние: и девушки, и рабы старались во всем угождать господам, не смея спорить. Впрочем, Дафния и Елена за это время взглянули на римлян и иными глазами. Об их бескомпромиссности и твердости, граничащей с жестокостью, они успели узнать гораздо раньше, на совместном ложе. Потому в этом для девушек не было ничего нового. Однако эллинки отметили и то, что захватчики не стремились проявлять излишней жестокости и не торопились наказать всех за ошибку одного. Девушки хотя и не были искушены жизнью и многое за пределами собственного дома они представляли плохо, но все же представляли, как повели бы на месте римлян их соотечественники, в том числе их недавние мужья. Не так давно, когда еще шло противостояние с Республикой, редкие противники, попадая в руки греков, не просто подвергались смерти, но их долго мучили и издевались прилюдно. Притом случалось это даже с мирными посланниками, которые привозили просто слова от военачальников противника и которых даже в самые жестокие войны считалось подлостью убивать. Но только не для последователей царя Митридата, который с востока принес самые жестокие обычаи и которого даже собственные командиры порой называли варваром. Рабы исправно доносили до хозяек то, что те не могли видеть и знать, что происходило на площадях улиц, о чем шептались в закутках, и теперь эллинки могли сравнить и понять, чье поведение было более диким. После всего того, что происходило между их странами, римляне не сравняли город с землей. Они разбирались в каждом случае и подвергали казни лишь тех, кто действительно противостоял им. И хотя девушки привычно более сочувствовали своим соотечественникам, вслед за воспитанием, которое с детства прививало в них мысли о том, что захватчики должны получить свое, они варвары и не достойны сострадания и понимания – несмотря на все это сейчас эллинки невольно склонялись к мысли о том, что эти варвары гораздо более правы и милосердны, пусть в том, что они не спешат вынести приговор. И история со жрецами стала еще одним доказательством. И проконсул, и все его офицеры прекрасно знали о том, что город негласно был на стороне мятежников – поддержка служителей храма лишь подтверждала это. То есть повод обрушить гнев на всех горожан был, не дожидаясь никаких известий из Рима. И Луций, и Олий, как и все люди их страны, были тщеславны, а доставить богатую добычу домой – лучший способ получить славу. Но все же они не торопились уничтожить город, превратив всех жителей в рабов. Слова проконсула тоже были не просто словами, он и вправду не боялся жрецов. Так что его милость к жрецам была действительно милостью. Не говоря уже об остальном городе, в котором не начали проводить новые поиски сочувствующих мятежникам. Несколько раз девушки осторожно заговаривали с римлянами, особенно пользуясь тем, что те после ласк были расслаблены и добродушны, а потому отвечали на вопросы откровенно и не злились даже на вопросы, которые могли бы расценить как слишком вольную попытку узнать что-то или обвинить в варварстве. Они вообще, еще с первого знакомства, только насмешничали, когда слышали намеки на свою дикость и варварство. - Кажется, дикость захватчиков не сравнится с утонченностью твоего народа? – в очередной раз усмехнулся проконсул, когда Дафния пыталась расспросить его о том, отчего он не проявил той же жестокости к горожанам или к жрецам, которую проявляли к захваченным римлянам (в числе которых наверняка были и воины Луция) эллины. - Мне сложно понять, господин, - отговорилась Дафна, - с самого детства я слышала о том, что слишком мягка, порой мне сложно сделать даже домашнее жертвоприношение. Но мне говорили о том, как поступали наши военачальники. - Что ж, отвечу просто. В виде устрашения тем глупцам, которые еще надеются идти против нас, достаточно наказать действительно виноватых. В виде рабов твой народ не очень хорош: работники на пастбище они плохие, а уж в каменоломнях и подавно, галлы гораздо более выносливы; учителями служить в домах могут очень немногие, потому что мало кто отлично образован, а тот, кто может это делать, бывает слишком строптив. Ну а ради мести я вновь забрал жизнь тех, кто отнял жизни моих людей. Елене трибун отвечал в том же духе. И это подтвердило мысли девушек: римляне не озлобились на всех противников, хотя для того и был повод. Потому внутренний страх и опасения возражать захватчикам странным образом перемешивались с уважением к ним и пониманием, что они ведут себя совсем не как варвары даже с побежденными. А может, дело было еще в том, что с эллинками мужчины вели себя не просто уважительно, но и ласково: ночи были все чаще наполнены только страстью и нежностью, но к ним не добавлялось больше ни жестокости, ни насмешек, ни унижения. Все чаще римляне сами переходили на их язык, расспрашивали их о чем-то, что касалось их жизни тут, а иногда даже обращались к ним с вопросами вроде того, что эллинки думают о высказываниях того или иного философа их страны. Так или иначе, но проводить время с захватчиками хотелось все чаще, хотя девушки и пытались объяснить все простым любопытством, но понимали, что все больше в этом становится личного восхищения, и даже в ласках на ложе было все больше чего-то, идущего изнутри, не просто страсти... А римляне наслаждались покоем покоренного города, уверенные в том, что отныне им и вправду опасаться нечего: горожане не желали приблизить свою смерть или рабство, тем более, что поделать против армии они ничего не могли. Казалось, что это затишье – возвращение к прошлой мирной жизни. И сложно было предположить что оно лишь перед бурей. *** В одну из ночей Дафна проснулась от внезапного острого и яркого ощущения, что в комнате – посторонний. Это было странное чувство опасности, никогда ранее не ведомое ей: ощущение направленного на нее взгляда чужого человека, а не кого-то из домашних рабов, кто часто бывал в спальне. Девушка подскочила было на кровати, но не успела она даже вскрикнуть, как ей заткнули рот, скрутили руки впереди чем-то и куда-то потащили. От ужаса она не узнавала даже коридоры дома сестры, в которых уже не раз бывала, хотя глаза ей никто не завязывал, но девушка словно бы ослепла. Дафна пришла в себя лишь на улице. Вокруг был лес, а позади – городская стена. Но то, что происходило рядом, было необъяснимо. Девушка даже шарахнулась в сторону от этого кошмара, будто пытаясь так проснуться, сбежать отсюда подальше. Только ничего не вышло – что-то удержало ее на месте, правда, Дафния не видела что, по-прежнему не отводя взгляда от той картины, что раскрылась перед ней. Вооруженные кривыми, из плохого железа мечами и кнутами люди не оставляли сомнений в том, что это – охрана работорговца и его каравана. Но отчего тут она?! Эта охрана была повсюду, она вела караван рабов, в который… в который впихнули ее саму! Она находилась посреди пленников, которые в скором времени окажутся на рынке! Это не может быть правдой! Это лишь страшный сон… - Не дергайся! – послышался рядом громкий шепот знакомого голоса, когда Дафния вновь попыталась отшатнуться в сторону. Только теперь она заметила, что ее руки привязали к длинной толстой веревке, проходящей сквозь весь караван. Вот что мешало ей сбежать отсюда! А устоять на ногах помогал… Сейчас, наконец различая лица вокруг, Дафна увидела, что среди пленников совсем не все незнакомцы, рядом с ней был привязан проконсул. Дафна судорожно оглянулась, по-прежнему желая скорее разорвать этот кошмар. Но невеселая картина – позади них были привязаны трибун и Елена. - Не дергайся! – тихо повторил Луций, видимо, понимая, что девушка до сих пор плохо осознавала происходящее и толком не услышала его. – Ты привлечешь внимание надсмотрщика. Хочешь получить кнутом? Дафна вздрогнула. В этот момент, словно подтверждая слова проконсула, где-то рядом защелкали бичи, караван двинулся. - Что происходит? – еле слышно пробормотала девушка, стараясь держаться как можно ближе к римлянину, интуитивно ища защиты в том, кто до сих пор ее дарил и кто был хотя бы ей знаком, в отличие от других людей вокруг. - Хотел бы и я это знать, - выдохнул Луций. - Как мы тут оказались? - Думаю, что это чья-то месть… Вероятнее всего, я недооценил ваших жрецов, они умеют организовывать мерзавцев. Дафния только вздохнула, понимая, что в этом проконсул наверняка прав, от римлян жрецы желали избавиться, а девушкам мстили за то, что те указали на них, несмотря на то, что именно это их спасло от креста. - Пожалуй, что так, - отозвался Олий, который идя сзади слышал их разговор. – Хотя я мало что могу добавить к домыслам. - Но можешь? – уточнил Луций. - Да, кое о чем можно догадаться, - согласился трибун. – Я проснулся в тот момент, когда на нас напали. К сожалению, подраться почти не удалось, но я успел заметить некоторые особенности этого нападения. Во-первых, эти люди каким-то образом тихо и бесшумно появились в доме, значит, они довольно давно присматривались к дому. Проконсул только кивнул, сжав зубы и ругая себя за то, что последнее время слишком расслабился, уверенный, что в городе опасаться нечего. - А во-вторых, - продолжал Олий, - они шли за мной. Не за Еленой. Так что это не желание работорговца получить дорогой товар. Ее взяли как «довесок», просто потому что так совпало. Уже связанный, я слышал короткий разговор двоих из похитителей. Один, видимо, главарь, сказал, что девчонку надо также взять, он обещал это в «благодарность» за то, что их провели в дом. Еще шутил, что такой договор ему только на руку, он получает лишний товар. Так что этот работорговец не просто шел за добычей. Олий сплюнул в сторону от отвращения к произошедшему. Елена, идущая рядом, дрожала, он даже в темноте видел это. Оставалось лишь радоваться, что и он, и девушка были частично одеты – вечером он в страсти повалил Елену на ложе, не дожидаясь, когда она сбросит хитон. Да и сам избавился лишь от сублигарии, нижняя туника оставалась на нем всю ночь. Он грустно хмыкнул, заметив, что Дафна и проконсул также не без одежды. Слабое утешение, конечно, но видеть девушку обнаженной перед всеми он не желал. Как, наверное, это особенно задевало бы и друга. Луций пытался пока сообразить, отчего жрецы не отдали прямое распоряжение схватить эллинок. Все-таки полагали, что те их спасли от страшной казни? Не были уверены, что те делят ложе с девушками? Но все равно было странно, что работорговцу не сказали что-то вроде: бери мужчин, женщин не трогай. Или например: если попутно захватишь еще кого-то, то можешь прихватить и их с собой. Выходило, что жрецам было все равно, кого схватит работорговец? Однако тот не прихватил нескольких домашних рабов, а ведь личные слуги всегда находились где-то у порога спальни или в соседнем помещении! - Что с нами будет? – еле слышно спросила Елена, так что услышал ее только мужчина, идущий рядом. - Ничего, - трибун ободряюще поддержал ее под локоть, не давая упасть, когда девушка чуть было не споткнулась. – Нам совершенно нечего бояться… Вам с сестрой тоже. Скоро все разрешится. Это была лишь часть правды. Девушкам точно следовало опасаться насилия. Но мысль пощупать какую-нибудь из пленниц может прийти караванщикам лишь на стоянке. Так что пока эллинкам и вправду ничего не угрожало, но вот сумеют ли они уберечь девушек после – этого, увы, не знали даже римляне. - Нас отведут в ближайший город. И там попытаются продать, - пояснил Луций, решив не вдаваться в опасности стоянок. - Продать? – в ужасе повторила Дафна. - Это не страшно, - уверенно отозвался проконсул. – Хотел бы я посмотреть на того, кто осмелится дотронуться до римского гражданина! Не надо бояться, это ненадолго, в первом же городе нас освободят. Правда, с досадой подумал он, непонятно, когда будет этот город. Судя по направлению, караван двигался к морю. Значит, работорговец не надеется сбывать товар в Элладе – оно и понятно, здесь кто-то может узнать пленников. И вряд ли торговец настолько глуп, что, захватив римлян, отправится их продавать в Рим или в ближайших к нему землях, где господствовала власть Республики. Впрочем, работорговец может быть наемным, жрецы могли не вдаваться в детали и просто нанять его захватить и увезти пленников. И тогда он будет думать, что захватил эллинов, а они пользовались спросом на рынках Рима. Это было бы удачей. Хотя подобное позорное возвращение совсем не нравилось Луцию. Но и верилось в это слабо, надо быть глупцом, чтобы не заинтересоваться, кого будешь красть. В любом случае римлянам было о чем подумать этой дорогой, пытаясь разгадать, откуда же взялся торговец, который рискнул выкрасть граждан Рима, чтобы продать их где-то. К сожалению, приходилось признать, что скорее всего повезут их куда-то в сторону земель Митридата – лишь там кто-то купит римских рабов. Или их вручат самому мятежному царю. Любой из этих вариантов не мог нравиться, потому что привезут их точно не как почетных пленников, которых могут обменять после. А вот эллинок удивляло и утешало то, что римляне говорят об их общем спасении, в то время как они могли бы думать лишь о себе. Ведь им самим гораздо проще освободиться, хотя бы просто свалив кого-то из охранников и сбежав или позднее, объявив себя гражданами Рима. Но оба сейчас повторили, что и им, девушкам, не стоит бояться…