Римлянки из Эллады

- Ты и ты, взять ее! – трибун пришел в себя – изумление от той наглости, что она смела явиться сюда, сменилось яростью, взмахом руки он указал на женщину, сопровождавшую бывшую супругу проконсула. Это была его собственная бывшая жена, ранее избежавшая кары и, по его мнению, вынужденная прятаться ото всех, и уж точно она должна была держаться как можно дальше от Олия, который имел все права и возможности ее уничтожить на месте. Но вместо этого она появилась тут! Возможно, не рассчитывала его здесь увидеть? - Да как вы смеете?! – вскричала Анния, в то время как легионеры, молча и слаженно повинуясь приказу командира, схватили ее подругу. - Молчать! – перебил ее Луций. И пояснил не столько ей, сколько всем присутствующим, чтобы не думали, что это просто сведение счетов: – Эта женщина – преступница. И ее вина доказана. А здесь власть Рима объявляю я! Или ты желаешь составить ей компанию, как сообщница? Я могу отдать приказ. Пленница была бледнее мела, пытаясь вырваться из рук легионеров. Кажется, до этого момента она была уверена, что слово дочери сенатора защитит ее. Она ехала сюда исключительно для того, чтобы полюбоваться на падение своего врага… И не предполагала, что трибун и проконсул спокойно пойдут против воли Аннии, за которой стояла ее семья, способная поддержать во всем, даже если и не знала о чем-то. - Я прибыла сюда как посланница Сената, - начало было бывшая супруга Луция, гордо и надменно. - Мне это известно, - пожал плечами Луций. – Точнее, мне известно, что ты себя считаешь посланницей. Как известна и цель твоего визита. Ты добиралась так долго, что новость тебя опередила. Все приказы уже прозвучали, разбирательства идут. И для них не нужно было твоих слов. Тем более, что из-за последних событий наводить порядок в городе пришлось бы все равно. - Но я требую, чтобы моя воля… - начала было Анния, не желая мириться с тем презрением, которое ей выказывали. И промахнулась с этим возмущением – его понять тут не мог никто, даже ее спутники. - Есть только воля Рима, - оборвал ее проконсул. – Но и Сенат Города не будет возражать против приведения в исполнение законного приговора. Лучше молчи! Прибереги свое красноречие для собственного суда, тебе еще предстоит ответить за попытку покушения на меня и моего трибуна. Не думаю, что найдется тот, кто возьмется тебя защищать. Анния отшатнулась – она никак не ожидала, что Луций узнает правду о подкупе работорговца, да еще так скоро. Даже обнаружив мужа тут, она полагала, что он просто посчитал все случившееся – делом рук эллинов. Зато трибуну вовсе не было дела до разговоров. Он вообще не собирался откладывать то, что так давно не мог сделать. - Повесить, - спокойно и коротко велел Олий солдатам, кивнув в сторону преступницы и более ничего не поясняя. А это было и не нужно – ему привыкли повиноваться во всем и уже по сути приступили к этому, схватив женщину. Они бы и просто так исполнили бы приказ, а уж о преступлениях этой «матроны» были наслышаны. - Нет! – его бывшая супруга забилась в крепких руках легионеров, в страхе осознавая, что это – и вправду ее конец. – Олий, ты не можешь так поступить! Мы ведь были счастливы! Вспомни! Трибун, не слушая, развернулся, покидая площадь. Анния, мгновение помедлив, размышляя, не вмешаться ли, решила, что и так довольно себя скомпрометировала, лучше не увеличивать позор, о котором будут потом рассказывать в Риме, поэтому поспешила сесть в носилки, с легкостью отказываясь от недавней сообщницы. Солдаты утащили за город приговоренную. Тем временем горожане обратили взгляды на проконсула, ожидая, что же будет с их жречеством. Луций оттягивать и не собирался, он намеревался и сам воспользоваться случаем и закончить с этим вопросом. Проконсул сделал небольшой шаг вперед, вскинул руку, призывая к вниманию. Толпа затихла, кажется, боясь даже дышать. - Я, проконсул Рима, Луций Корнелий Юстифий, прибыл сюда, чтобы напомнить жителям Эллады о том, кому они обязаны защитой своих домов от варваров! Но оказалось, что вы не просто восстали против величия Республики! Вы не смирились, проиграв в честном бою, а прибегли к подлостям! Под покровом ночи вы пробрались в дом и попытались унизить своего господина! И любая кара была бы мала за подобное! После этого он сделал паузу, давая слушающим прочувствовать всю тяжесть их проступка и всю решительность настроения римлян. Только после этого можно переходить к разговору о милости, лишь после осознания всей глубины содеянного можно понять, что даже малая жалость – большое милосердие. - Я принял решение, - наконец объявил проконсул. – Я уже заговорил об этом, когда говорил о том, что проверен будет каждый донос. Справедливость выше мести, и я не уподоблюсь варварам, подобно вам, сводя личные счеты под видом наказания. Слушатели принялись переглядываться, обнадеженные таким заявлением, которое позволяло верить, что… - Жрецы понесут заслуженную кару, - продолжил Луций. – Их ждет распятие, как клятвопреступников и воров. Те, кто помогал им, тоже – они отправятся на рынки Рима. Единственный, кто избежит наказания и останется здесь, это Рес. Я проверил и убедился, что до недавнего времени он действительно не появлялся в храме, а потому ни прямо, ни косвенно не виноват в случившемся. Возвращать ли ему его положение служителя или нет, позволю решать вам. Но в данный момент я бы вам это настоятельно советовал. Проконсул не сомневался, что именно Реса теперь сделают верховным жрецом, а пока это место занимает человек, лично обязанный римлянам жизнью и наблюдавший, что у тех слова не расходятся с делом, опасаться от него удара в спину не стоит. Кроме того Луций лично убедился в том, насколько Рес верил в знаки и предсказания. Его жертва не была принята – и он сам сложил с себя обязанности. Он убедился в том, что богам угодна победа римлян, значит, в будущем он будет говорить именно это и подберет помощников, которые поддержат это мнение. - С этого мгновения я предаю этот город его судьбе! – торжественно завершил проконсул. – И если весь он виноват в измене, то весь будет наказан! Горе тем, кто пошел против нас! Слава Риму и его воинам! После этого Луций направился на виллу. - Вели, чтобы легионеры не выпускали никого, - обратился он к Олию. – В том числе посыльных Аннии. Она решила остановиться в городе – пусть тут и остается хотя бы до нашего отъезда. - Шутишь? – нахмурился трибун. – Ее сопровождение не подчиняется нам, оно направлено сюда Сенатом с приказом защищать ее. - Эта контуберния не подчиняется и ей, - заметил Луций. – Уверен, они рады были бы слушаться только своего декана, хотя ему и велели помогать ей. Так что любой посыльный будет только рад задержаться тут и доложить о том, что никак не мог уехать. - Можно попробовать сослаться на особое военное положение, - протянул Олий. – Если ты прав и они не будут противиться, то все получится. - И пусть проверят, где она поселилась. Трибун только молча кивнул. И с этим они скрылись в доме – их больше происходящее в городе не интересовало. Горожане тем временем, убедившись, что на главной площади города больше ничего интересного не будет, потянулись вслед за легионерами, потащившими приговоренных за город – казни римляне в городе не проводили. Наблюдать за происходящим никто не заставлял, но большинство эллинов, подавленных случившимся, желали пройти этот путь до конца, может быть, чтобы осознать все случившееся и после принести жертвы богам, что они избежали кары, как это сделал Рес, или с просьбой уберечь их от этого, ведь донос на них уже мог быть написан и лежать у проконсула. *** Олий вошел в комнату размашистым быстрым шагом. Все приказы были отданы, все вопросы были заданы – трибуну доложили о том, что казнь прошла как полагается, преступница понесла наказание. И сейчас римлянин просто хотел отдыха и ласк, а потому сразу направился туда, где мог их найти. Но войдя сюда вдруг засомневался: прошлое вдруг вернулось в виде этой преступницы, пришло в тот момент, когда он назвал женой другую женщину, невольно заставляя сейчас думать, а верный ли выбор он сделал. Елена уже слышала о том, что произошло на площади, поэтому ей казалось, что она примерно представляет себе причину злости ее, теперь уже, мужа – а его состояние она научилась угадывать очень точно. Трибун остановился возле столика с кувшином вина, но к вину не притрагивался, смотря куда-то в сторону пустым взглядом. Девушка, боясь его гнева, но еще больше боясь этого отсутствующего вида, тихо подошла к нему, осторожно кладя руки на плечи супруга: если он не хочет ласк, сбросит их, если хочет, покажет, что желает большего. - Ты устал, господин? – робко спросила она. – Налить тебе вина? Может быть, велеть приготовить ванну? Олий вздрогнул, несколько приходя в себя. Эллинка другая: порой вздорная, очень гордая, податливая, страстная и послушная ему. Но среди всех этих черт нет лицемерия и лжи. Прошлое вернулось действительно не просто так, но чтобы он окончательно с ним распрощался, чтобы не мучился этими воспоминаниями, а ввел новую супругу в свой дом свободно и позволяя себе довериться жене. Трибун отрицательно качнул головой, отказываясь от всех предложений, он не желал ни вина, ни ванны, он пришел за иным. - Еще не поздно отменить приказ, - прошептала Елена. – Она наверняка еще жива, лекари смогут ей помочь. Господин, ты ведь любишь ее? В твоих силах простить ее и услать меня, после случившегося она будет служить тебе... Трибун резко развернулся – и девушка сжалась под его яростным взглядом. Кажется, за все время здесь она не видела подобной ненависти. - О чем ты говоришь?! – выдохнул Олий, ухватив ее за плечи и с силой встряхнув. – Ты просишь спасти преступницу?! Она изменяла мне, она пыталась отравить моего отца! И ты смеешь ее защищать?! - Я… не знала, - пролепетала Елена. Не в силах сдерживаться от испуга под его жестким взглядом, она заморгала, стараясь скрыть выступившие слезы, сейчас ей казалось, что следующей на крест отправится она. - Прости… я лишь хочу… чтобы ты был счастлив… Олий вздохнул, успокаиваясь и осознавая, что эллинка никого не защищала, а лишь неверно поняла его состояние, думая, что он влюблен в бывшую жену и сожалеет о казни. Вновь сомнения сыграли с ним злую шутку: он не услышал половину того, что она говорила, сразу ухватившись за ее слова о прощении и немедленно додумав, что Елена поддерживает обманщицу. А ведь она предложила даже услать ее, несмотря на то что это вновь грозило бы ей тяжкой участью! И ради кого?! Настоящей дряни!.. Мужчина вновь вздохнул, прогоняя последнее раздражение, осторожно притянул девушку к себе, обнимая. - Извини, я не хотел тебя пугать, - произнес он ласково, говоря как с ребенком, которому надо объяснить самое простое: почему кто-то хороший, а кто-то плохой. – Ты ошибаешься, моя Элена, я не люблю эту женщину. Она противна мне, невозможно испытывать ни восхищение, ни любовь к убийце. - Но ты… страдаешь, - глубоко вдохнув и проглотив все слезы, она погладила мужа по груди, пряча взгляд. – Я же чувствую… - Нет, - Олий покачал головой. – Причина в другом. Он ласково тронул поцелуем губы девушки. Пожалуй, до этого момента он так до конца и не верил в случившееся. Появление Гаи в самом деле было для него неожиданностью, он не верил, что она будет столь дерзкой. Олий опешил при ее виде, был обескуражен. Ничто не могло изменить его волю, однако простота и скорость расправы с той, которую так давно он разыскивал, не позволяли ему до конца все осознать, будто бы это прошлое так и не ушло еще… Может быть, надо было лично убедиться в ее казни? Не потому что он не доверял своим легионерам, а чтобы наконец увидеть своими глазами, что она понесла кару? Однако слишком много чести – чтобы он следил за казнью убийцы! И все же Олий дал себе слово завтра побывать за городом или, возможно, на городской стене, откуда все видно. Было и еще кое-что во всем случившемся. Трибун ни капли не жалел о своем приказе. Но крики Гаи о счастье, как ее старые клятвы о любви, заставили его мысли обратиться к другому. Испытывает ли к нему любовь эллинка? Она этого не говорила. Это ее отличало от Гаи. Но Олий сейчас понимал, что желал бы услышать эти слова от девушки, он хотел не только ее страсти, желал иного чувства от нее, гораздо большего. И одновременно боялся, что уверения в любви будут такой же ложью, как крики Гаи. - Пожалуй, все же распорядись приготовить нам ванну, - произнес трибун, гоня неприятные мысли прочь: нет уж, пусть лучше честная простая страсть, чем лживая любовь. – Ты ведь будешь со мной? - Если ты пожелаешь, - тихо отозвалась Елена в ответ, осторожно отстраняясь, чтобы пойти выполнять его волю. - Это хороший ответ, потому что правильный и для пленницы, и для жены, - Олий удержал ее за руку. – Но я бы хотел услышать, чего хотела бы ты сама? Я не буду принуждать тебя, меня может вымыть и раб. Девушка помолчала некоторое время, она никак не могла привыкнуть к тому, что римлянин, теперь уже ее муж, спрашивает о ее пожеланиях, руководствуясь не только своей волей. Как не могла привыкнуть до конца, что он ждет от нее честного ответа: после первых дней тут, когда он добивался от нее почти рабского поведения, вернуться к прежней свободе было непросто. - Мне рассказывали, - наконец отозвалась она, - что римляне – полудикари. Но я видела дикаря в Артемии. Ты – совсем другой. Ты вел себя порой… жестоко, но я понимаю причины этого. Я очень признательна тебе за заботу и защиту. Олий чуть кивнул, показывая, что понял, но продолжал сверлить ее взглядом, ожидая прямого ответа на свой вопрос. - Даже если бы ты был мне противен, я не стала бы противиться тебе, - Елена угадала его ожидания. – Но странно было бы лгать. Мне хорошо в твоих объятиях, хотя я и не знаю, отчего. Весь день я ждала, когда ты придешь, хотя мне и стыдно за это. - Ты стыдишься того, что хочешь быть с мужем? – удивленно пробормотал трибун. – Или этот стыд просто от того, что ты не привыкла к положению моей жены? - Наши доктора говорят, что все женщины порочны и потому постоянно желают близости, - краснея, проговорила Елена. – И мне стыдно, что я действительно так себя веду. Правда, раньше я не знала сама такое о себе. - И поэтому ты стыдишься своих желаний, - хмыкнул Олий. – Но ты желаешь меня или любого мужчину? Елена покраснела еще больше, старательно не глядя на мужа. - Ответь мне! – трибун приблизился к ней, по-прежнему держа ее ладонь в своей. – И взгляни мне в глаза! Девушка сделала над собой усилие, поднимая взгляд. - Тебя, - прошептала она. - Тогда это не порок, - мягко произнес Олий, улыбаясь. – Тебе нечего стесняться. Жена должна желать объятий мужа. Видя, что девушка еще больше смутилась, он хмыкнул и отпустил ее руку, позволяя уйти. Ненадолго – ванна тоже годится для раскрытия страсти, и раб там как раз будет лишним, гораздо приятнее, когда тебе помогает красивая женщина! *** Еще больше, чем трибун, был разозлен Луций. Олий хотя бы мог свой праведный гнев выплеснуть, отдав законный приказ о казни. Проконсул же, хотя и желал бы поступить схожим способом, позволить себе этого не мог. Ему придется ждать суда, и то, что он временно лишил Аннию возможности действовать, было слабым утешением… Он сдерживался и оставался спокоен, пока не вошел в дом, но внутри дал себе волю, а потому далеко не сразу заметил, что мечется по комнате, в то время как Дафна сидит на ложе, вся сжавшись и испуганно поглядывая на него, точно ожидая, что он набросится на нее. А так и было: эллинке казалось, что муж за что-то зол именно на нее, хотя она, как ни старалась, не могла припомнить за собой проступков. - Что с тобой? – Луций остановился рядом с девушкой, но оставаясь по-прежнему хмур. – Тебя кто-то обидел? Дафния отрицательно затрясла головой. - Ты… тебя что-то гнетет, господин? – пробормотала она через мгновение, опасаясь, что своим молчанием разозлит его еще больше. - А, - протянул проконсул. – Тебя испугал я. Он опустился на ложе рядом с девушкой, стараясь успокоиться и говорить медленно, без гнева, чтобы не пугать ее. - Нет, не гнетет, - отозвался он. – Но эта дрянь… Все попытки взять себя в руки провалились от одного этого воспоминания, Луций вновь вскочил, не в силах усидеть. - Она смеет появляться здесь! – мысли наконец вырвались наружу. – И еще смеет защищать преступницу! Она думает, что этот десяток солдат при ней – это армия?! Она полагает, что воля ее родителей так велика?! Посмотрим, какой будет эта воля, когда этой волчице придется явиться в суд! Впрочем, эта шлюха столь низко пала, что вряд ли сможет ощутить позор своего положения – женщины, обвиненной и вынужденной идти под насмешками плебеев в суд! Которую не защищает ее муж, а обвиняет! Она давно забыла про честь матроны из патрицианского рода, раз общается с преступницей! Она прикрывается силой Сената, не понимая, что сенаторы смеются над ней, что они используют ее, чтобы принизить мои заслуги! Мужчина выдохся, ему не хватало воздуха, пришлось сделать паузу. - Ты гневаешься, - Дафна решилась заговорить, наконец осознав, кто так рассердил ее супруга. – Конечно, ей нет прощения, что она пошла против твоей воли. Но разве она не была женой тебе? Разве не дарила тебе ласки? Проконсул с отвращением поморщился. - Она? Ты смеешься?! – зло бросил он, находя новый объект для ярости: напоминание о том, чего он всегда желал и чего так и не мог получить – ласк понимающей супруги, ее готовности выслушать его. – Я, ее муж, получал в постели не нежность, а войну! Я едва ли не брал ее силой, будто варварку в завоеванной земле! - Прости, - пробормотала Дафна. – Я не хотела обидеть тебя. В эти дни я убедилась, что мало найдется людей, сравнимых с тобой в великодушии. И я лишь хотела сказать, что если когда-то она была близка тебе, то не гневайся на нее… Луций пристально смотрел на нее, и девушка умолкла, ощущая себя так, словно она сказала ужасную глупость, но пока не понимая, какую. Проконсул же грустно покачал головой. Его ярость вдруг испарилась, столкнувшись с необыкновенной мягкостью и заботой эллинки, ее наивностью, которых… О Юнона! Да не этого ли он хотел?! - Ты совсем дитя, - произнес он тихо и будто бы задумчиво. – Ты видишь лишь добро – даже у тех, в чьих сердцах его нет. - Оно есть в твоем, - уверенно возразила Дафния. - Почему ты так решила? – растерялся Луций, который считал себя справедливым и честным, но уж никак не добрым. Да и разве может он, в его положении, быть добрым? Как может быть добрым воин? Девушка улыбнулась так, что на этот раз ребенком себя почувствовал проконсул. - Ты всегда был добр со мной и с моей сестрой, - пояснила она. – И похищение нас это только подтверждает. Никто и никогда не осудил бы тебя, оставь ты меня там. Но ты проявил великодушие. И… когда помог опекуну… Мне очень жаль, что та женщина не поняла тебя… и не смогла подарить тебе то, чего ты хочешь. Луций вновь сел рядом с Дафной на ложе, но на этот раз притянул ее к себе. К сатирам все разговоры о доброте! Пусть видит его каким угодно, если при этом она будет столь внимательна к нему! - А ты подаришь мне свои ласки? – хрипло прошептал он. – Ты успокоишь меня, заставив забыть о моем гневе? - Я… постараюсь, - прошептала девушка. – Если это в моих силах… - В твоих, - Луций повалил супругу на постель. – Ты же хочешь быть со мной? Ты готова быть близкой мне? Скажи! Его руки уже жадно ощупывали хрупкое тело девушки. - Хочу, - одними губами отозвалась Дафна. – Не знаю, почему. Я боюсь тебя… Но все же хочу быть с тобой. Проконсул только хмыкнул, поспешно задирая подол ее хитона. Ему было довольно одних ее ладошек, так осторожно поглаживающих его плечи, чтобы поверить в то, что это и есть подтверждение: она всегда будет принимать его с лаской и нежностью, ее страсть никогда не подарит ему чувство, что он насилует ее. - Я хочу, чтобы ты носила римские наряды, - пробормотал он, наваливаясь на девушку. – И не заботься о деньгах, выбери хорошие ткани. Моя жена… жена проконсула Рима не должна выглядеть нищенкой. Он поцелуем закрыл ротик супруги, когда та начала было благодарить мужа. Надо будет ей поучиться решительности у сестры… Но это все потом! *** За завтраком следующего дня дамы и их мужья порой обменивались ласковыми улыбками. После предыдущей ночи девушки понимали, что их положение и вправду упрочилось, а все происходящее больше всего напоминало те истории о любви, которые остались исключительно в старинных легендах и мифах о полубогах. Олий ранним утром все же побывал за городом и не только потому что хотел попрощаться с прошлым, но и проверяя все посты. Близко к тому кресту он не подошел. Со своего места он видел все отлично. Тело бывшей жены, измученное казнью, совсем не манило трибуна. Несколько мгновений Олий разглядывал ее, будто бы убеждаясь в простой мысли: собаке – собачья смерть. И после вернулся на виллу, не оглядываясь и уже теперь уверенный в том, что у него начинается новая жизнь. Правда, пока не зная, есть ли в этой жизни место любви, но готовый принять то, что страсть, а после одно лишь уважение к супруге, заменят ему это. По правде говоря, он не был уверен и в том, что раньше познал любовь, его чувство к бывшей жене сочетало в себе восхищение, страсть и какую-то болезненную тягу к ней. И первые два чувства пропали сразу с раскрытием правды, но болезнь уходила из него долго и мучительно. Кажется, наконец ушла. Вместе с появлением в его жизни Елены. Уже за одно это следовало благодарить богов! Проконсул не мог похвастать подобным освобождением, однако этим утром, узнав из доклада о том, что Анния поздно вечером накануне и вправду пыталась отправить гонца, но того не выпустили из города, Луций повеселел. Как он и предполагал, никто из легионеров не стремился стать вестником запятнанной матроны. И даже положение ее семьи не очень помогало: мало найдется воинов, которые желают прославиться как защитники изгнанной супруги и письмоносцы. Тем более, что всем было понятно, что в посланиях этих просто жалобы обиженного самолюбия. Потому объяснение о том, что город покидать запрещено, было принято беспрекословно. Анния была в гневе и даже являлась на виллу, требуя встречи с проконсулом, но получила ответ, что глава города уже спит и не может ее принять. Луций даже дал пару ассов рабу, который наотрез отказался будить господина. Подобное унижение было лучшее, что только можно было придумать: дама из почтенного рода была не просто изгнана мужем, но ее не пустили даже на порог его дома! Так что это утро у всех на вилле удалось. - Это возмутительно! – вдруг притворно воскликнул Премий, который также завтракал с ними и наблюдал за всеми взглядами и улыбками, не сходившими с лиц друзей. – Вы оба так счастливы… И до сих пор не поделились с другом вашим… хм… счастьем! Это так брак влияет? Я бы предпочел тогда видеть эллинок в ином статусе. Олий почувствовал, как вдруг напряглась супруга. Янус, да неужели она считает его таким разным? Когда он дал ей повод считать, что может обещать ей защиту, а после отдать ее другому мужчине на забаву?! Или она просто боится Премия, припомнив его слова о необходимости казни всех свидетелей пленения римлян? Тогда это даже забавно, ведь обычно женщины млеют от одного его присутствия, а не шарахаются от него. - Поосторожнее! – иронично бросил Олий ловеласу, успокаивая жену и одновременно проверяя реакцию. – Ты совсем не нравишься Элене. Если узнаю, что испугал жену своими приставаниями, забуду про дружбу. Слабое пожатие руки было ответом – Елена благодарила за защиту. - Я ее пугаю? – усмехнулся Премий. – Невозможно! Я нравлюсь женщинам! Просто ты боишься проиграть мне, потому что знаешь, что если я решу ухаживать за твоей супругой, она сбежит от тебя, не выдержав твоего хмурого вида. С этим он подмигнул Елене. - И не надейся, эта женщина за тобой никуда не побежит, - возразил Олий вроде бы в шутку, но все понимали, что иронии в его словах нет. – На этот раз я абсолютно уверен. А будешь пытаться – ты знаешь, я шутить не стану и не потерплю настойчивости. - Ладно, ладно, - Премий поднял руки, смеясь при виде хмурого Луция, которому очевидно не нравился этот спор. – Будем считать, что я шутил. - Будем считать, - проконсул чуть пожал плечами. Ему и вправду надоел этот разговор и намеки друга на то, чтобы соблазнить Елену. Говорил Премий об одной сестре, но ведь мог решить приударить и за другой. А с его умениями, он и вправду может получить свое быстрее, чем неопытная девушка поймет, что с ней происходит. И после это станет трагедией для нее и для мужа, ведь простить он такое не сможет. - В моей фамилии позора быть не должно, - предупредил Луций. - Я понял, - коротко кивнул соблазнитель, становясь серьезным. – Лучше скажи, сколько ты собираешься тут сидеть? - Я должен разобраться во всем этом, - поморщился Луций. – Я с удовольствием оставил бы вместо себя Аннию, но представь, во что это выльется, раз она себя объявляет посыльной Сената. А доносов много, хотя часть из них постараются все же вернуть. - Пока ты будешь это разгребать, консульство получит кто-то другой, - напомнил Премий то, что все присутствующие тут и так знали. - Но и уйти мы не можем, - напрягся Олий, который также считал невозможным нарушить слово. – Объявив о том, что мы возьмемся за правосудие, мы не можем все оставить, в Риме достаточно недоброжелателей, которые на это укажут. - Можно оставить половину солдат под командованием одного из легатов, - посоветовал Премий. - Пока дети эллинов в заложниках, тут будет спокойно. Проконсул молчал, размышляя. Конечно, есть люди, которым он мог верить. Те, кто не станут здесь наводить свои порядки. Так что, возможно, друг был прав. Вот только ему хотелось еще и заставить задержаться тут Аннию – ведь именно это она хотела сделать с ним, так пусть посидит подольше среди варваров. - Я обдумаю это, - произнес он, хотя решение уже принял. И за обедом он сообщил, что они выступают в Рим. Супругам давалось два дня, чтобы собраться в дорогу. Столько же давалось и остальным. Впрочем, легионеры были привычны к быстрым сборам.