Римлянки из Эллады

Дом и вправду произвел впечатление. Но разглядеть его Дафна толком не успела: едва она ступила на землю с носилок, как Луций подхватил ее на руки, тем самым не дав полюбоваться колоннами входа, в огромной зале, куда они ступили, девушка успела заметить лишь поток света с потолка, когда их отвлекли. - О, Луций! Ты уже вернулся! Чего проконсул не ожидал, так это увидеть дома своего отца. Гней почти все время проводил на загородной вилле, не появляясь в Городе. Это полностью устраивало всех. В Сенате, помня то, что он когда-то поддержал Суллу, относились к Гнею Корнелию настороженно. А поскольку его поведение противоречило всем приличиям, было вопиющим даже для довольно вольных манер и нравов в Риме последних лет, то настороженность часто переходила в недружелюбие. В семье тоже мир не царил, это и перемирием было сложно назвать. И все дело в том, что позор касался Луция, но был известен всему Риму. Юному Корнелию не было и тринадцати, когда Гней попытался было уложить парня в свою постель, «заразившись» идеалами, идущими от эллинов. Луция спасла мать, осмелившаяся, презрев полагающуюся матроне скромность, искать защиты, обратившись с Капитолия ко всем гражданам Рима. Именно туда она утащила сына, попутно сняв с головы покрывало, стеная и призывая справедливость и защиту честного и мужественного юного римлянина от похоти его отца, что научился от диктатора худшим проявлениям его натуры. Гней долго гневался, даже грозился прогнать и жену, и сына, но всеобщее осуждение заставило его передумать. С тех пор никого из детей он не трогал, но и с женой отношения стали крайне напряженными. И помирились они совсем недавно, договорившись между собой, что каждый будет жить, как ему угодно. Луций навсегда запомнил те события. И потому испытывал двоякие чувства к родителям, старался держаться подальше от обоих. Отца он уважал, как и полагалось любому сыну, смог постепенно даже простить, понимая, что в ту ночь Гней был безумно пьян, так что Луций старался быть просто беспристрастным, ограничиваясь тем, что не спускал дерзкие выходки, позорящие семью. После того, как отец переселился на загородную виллу, он там позволял себе любые развлечения с рабами и рабынями, младший Корнелий просто не замечал всего этого. Гней порой пенял сыну, если тот был дерзок с ним, но на большее не осмеливался – после тех давних событий он потерял все должности, а с ними и уважение граждан, и понимал, что если попытается отвернуться от сына, дело закончится его собственным позором, поскольку Луций поначалу вызывал жалость сограждан, но впоследствии его карьера начала складываться все успешнее, и постепенно он завоевал хорошее отношение у римлян уже не тем, что ему было тяжело с семьей, но за свои собственные заслуги. Мать Луций любил, но Марция хотя и спасла когда-то сына, сделала это более ради приличия, не желая сплетен в Риме, чем и вправду беспокоясь о нем. К самому же старшему отпрыску она относилась прохладно. Возможно, Луций был в силах это исправить. Если бы после тех событий он стал бы более чувствителен и податлив, то Марция хотя бы была им довольна, управляя сыном так, как ей хотелось. Однако молодой человек, напротив, больше замкнулся в себе, стал резок и решителен в своих действиях. Мать, которая не привыкла действовать уговорами, потерпела множество неудач в попытках надавить на Луция, когда ей что-то было нужно. Так что постепенно Марция демонстрировала все больше неприязни к сыну. Зная это, Луций перестал искать у нее любви и нежности. В Риме она жила в отдельном доме и потому, к радости их обоих, виделись они редко. И эта пропасть еще больше увеличилась, когда оказалось, что Марция водит дружбу с семьями, от которых Луций ее много раз просил держаться подальше. Так что проконсул даже никого не извещал о своем возвращении. И вот, едва они появились дома, как в атриуме дома Луций увидел отца. Ради чего тот бросил все свои развлечения и покинул виллу? - Что ты тут делаешь? – мрачно спросил проконсул. - И это вместо приветствия? – захохотал Гней. – Не очень-то ты рад меня видеть! А я прибыл взглянуть на свою новую дочь. До меня дошли слухи, что ты развелся и уже поторопился выбрать себе новую супругу. Дафния невольно сжалась под его жадным сладострастным взглядом, ничего не зная о нем, она тем не менее чувствовала, что ее буквально раздевают глазами. - Что ж, слухи верны, - Луций поставил супругу на пол – желая закончить свадебный обряд, он внес девушку в дом на руках, с этого момента можно было считать, что Дафния принадлежит его семье. Оставалось последнее… – Но, пожалуй, ты даже кстати. Мы можем вместе попросить благословения богов. Ты ведь одобришь этот брак? - Ну, если твоя невеста мне понравится, - шутливо отозвался Гней, намекая на то, что подобные вопросы следует согласовывать с главой семьи. - Жена, - поправил проконсул хмуро. Он взял Дафну за руку и потянул за собой, игнорируя упреки отца: довольно с него и прошлого брака, которого счастливым было никак не назвать. - Мы идем к ларам, - бросил он отцу. – Если желаешь, присоединяйся. Гней чуть поморщился. Но, не желая показывать, что допускает такое вольное поведение сына и понимая, что общество может оказаться не на его стороне, предпочел сделать вид, что одобряет его действия. *** Елена тихо вскрикнула, когда у самого дома Олий вдруг подхватил ее на руки – вдвойне неожиданно, потому что она в этот момент как раз пыталась понять, как же так устроен этот дом, что в нем нет мужской и женской половины. - Не бойся, - улыбнулся трибун. – Просто моя супруга и будущая хозяйка должна именно так войти в дом. Девушка крепче охватила его руками за шею. Римлянин перенес ее через порог и опустил только в атриуме, где немедленно появились все рабы и слуги. - С возвращением, господин, - поклонился управляющий. - И я рад вернуться, - кивнул Олий, а затем обратился ко всем присутствующим: - Это моя жена, и с этого мгновения любой ее приказ для вас столь же обязателен, как мой. Надеюсь, все готово в спальне? - Ваша комната ждет вас, - уверил слуга. – Приготовить ванну? - Этим займется Гаипор, как всегда, - решил Олий. – Ужин подавайте в обычное время. Есть ли срочные вести? Управляющий только покачал головой. Поэтому трибун увел молодую супругу в ларарий, чтобы сделать то, что считал самым необходимым сейчас. - Ты не против, если сегодня мы сделаем не все? – серьезно спросил Олий, разжигая огонь, в то время как девушка с интересом разглядывала фигурки божеств дома и небольшой алтарь, к которому ее привели. - Я… не знаю, что должна делать, - призналась она. - Здесь мы приносим дары пенатам и ларам, - принялся объяснять мужчина. – Они охраняют дом и нашу семью. И в день свадьбы мы оба должны принести им дары, попросив защиты для нашего союза. - Я готова, - кивнула Элена. - Но я не совсем готов, - признался Олий. – Я бы хотел это сделать после благословения нашего союза родителями. Я отправил им весть еще когда мы были в пути, но пока они не приехали, надеюсь, что прибудут завтра или послезавтра. - Тогда… почему мы тут? - Я назвал тебя своей женой и это наверняка слышали верховные божества, но вряд ли об этом знают духи нашей семьи. Поэтому сегодня я представлю тебя им, чтобы они не вредили тебе, когда ты останешься в этом доме и на моем ложе. Но завершим мы обряд и ты принесешь дары после прибытия родителей. - Хорошо, - кивнула Элена, готовая принять все, что он предложит, но оценив его честность – римлянин ведь мог ничего ей не объяснять и просто утащить ее на ложе, а после она узнала бы, что не столько жена тут, сколько гетера. Пока Олий оставлял на алтаре что-то из вещей, привезенных из похода, обращаясь к богам со словами благодарности за успешное возвращение из похода, эллинка продолжала с интересом рассматривать это место, ведь именно ей, как хозяйке дома, предстоит просить защиты и помощи для этого дома, это помещение – ее второй очаг. В этой маленькой комнатке был только небольшой алтарь, довольно богато украшенный лепниной, а позади него, в углублении, выполненном в виде входа в храм, стояли фигурки божеств. Стены комнаты были расписаны сюжетами из жизни богов, в основном тоже домашних, как заметила Элена. В этом месте дом духов и дом семьи Корнелиев соединялись, и потому лары и пенаты приходили сюда, как к себе, покровительствуя этим людям. Олий перешел к представлению супруги, и молодая женщина принялась внимательно следить за его действиями и словами, запоминая и давая себе слово расспросить мужа о том, что ей надо будет сделать впоследствии уже как супруге. *** Утром следующего дня трибун удалился в Сенат. Элена, привыкая к новому месту, изучала дом. Привычного ей было мало, особенно странной была возможность свободно бывать в любом помещении, не дожидаясь вызова или позволения мужа. И к этому добавлялось то, что эллинка впервые выступала настоящей хозяйкой дома. Там, на разграбленной и оставленной вилле, Элена даже не была вольна решать, что подавать на обед, она руководствовалась желаниями мужа. С рассветом, собираясь по делам, Олий только уверил жену, что постарается быть после полудня, а до тех пор она может заниматься, чем пожелает. И на вопрос о том, что он хочет увидеть на обед, трибун сказал, чтобы она решала все сама. И вот теперь Элена пыталась привыкнуть к мысли о собственной свободе. Настоящей свободе! Такой, к которой ее не приучали с детства, потому что, кажется, она вправе даже самостоятельно отправиться гулять по Городу, взяв только охрану. И это даже пугало – пока она самостоятельно куда-то отправляться не решалась. Молодая матрона сосредоточилась на домашних делах – это был лучший способ разобраться в том, как и чем живет дом, а заодно получше узнать всех слуг и рабов. Около полудня, когда обед уже был почти готов, в доме было чисто и Элена просто отдыхала, появившийся на пороге семейной спальни раб доложил, что прибыл господин. Девушка поспешила в атриум, уже готовясь приветствовать улыбкой мужа… И застыла на пороге, увидев совершенно незнакомого ей мужчину. Кто это? И куда делся супруг, о котором доложили? - Так вот ты какая, - гость, не таясь, с интересом рассматривал ее. - Прости, - Элена чувствовала себя неуютно под этим строгим внимательным взглядом. Она поспешила вздернуть голову, говоря ровно и гордо, отсекая все возможные дерзости. – Слуга сообщил мне, что прибыл господин… - Это верно, - кивнул мужчина, подавая дорожный плащ рабу, который молча все принял, после чего гость направился в атриум. Девушке ничего не оставалось, как последовать за ним, пытаясь осознать услышанное. Этот человек – господин?! Но как же… Только в этот момент Элена поняла, что незнакомец очень похож на Олия. Та же стать, те же черты лица, разве что старше да вид у мужчины несколько уставший, но это, вероятно, сказывается дорога, иногда такие складки залегали и на лице мужа. Осознав это, она наконец, поняла, кто перед ней. Мысленно обругав себя, эллинка почтительно поклонилась. - Еще раз прости меня, - уже покаянно пробормотала она. – Произошла путаница, я неверно поняла слова раба, решив, что вернулся муж, он обещал быть после полудня. Но ты, господин, видимо, отец Олия? Мужчина согласно кивнул. - Извини и меня, что не предупредил, - произнес он. – Мне следовало бы, конечно, сообщить о своем приезде. - Нет, нет, господин, - покачала головой Элена. – Тебе не за что извиняться, Олий ждал твоего приезда со дня на день. Я уже велела сегодня приготовить для тебя комнату, вторую в восточном крыле. - Вторую в восточном? – гость чуть нахмурился. – Вот как? Девушка смутилась, понимая, что предложила что-то не то, хотя не понимая, что именно, ведь она старалась вести себя как радушная хозяйка. Ее спасла подошедшая рабыня, тихо прошептавшая на ухо, что прибыл господин Олий, он сейчас должен входить в двери дома, если она верно заметила. Элена, скомкано извинившись, поспешила встретить мужа. Олий и вправду только вошел, и сейчас в коридоре у дверей с улыбкой слушал, что ему говорит какая-то женщина. - А, вот ты можешь и познакомиться, - увидев супругу, произнес он, так что эллинка поняла, что речь до сих пор шла именно о ней. Трибун протянул руку, приглашая девушку приблизиться. – Матушка, это – Элена. Девушка вновь чуть поклонилась, мать трибуна приветливо кивнула ей в ответ, хотя и тоже внимательно рассматривала новую знакомую. - Кажется, твой отец уже успел чем-то ее напугать, - иронично сказала она, отметив и испуганный вид эллинки, и ее чрезмерную почтительность, и взгляд на мужа, которым девушка буквально молила о помощи. Олий взял жену за руку, привлек к себе. - Что-то не так? Что тебе сказал отец? – спросил он, также обращая внимание на то, что супруга выглядит растерянно. - Нет, он ничем меня не обидел, что ты! Это я… Кажется, я сделала что-то не то, - извиняющее улыбнулась девушка. – Я… совсем еще не знаю твоих обычаев и, видимо, я обидела твоего отца, сама того не желая. Олий удивленно приподнял брови. - Что ж, пойдем, узнаем, что ты натворила, - насмешливо заметил он. *** После завтрака проконсул направился в Сенат с докладом, и Дафна осталась в новом доме лишь в компании отца мужа. Гней, правда, встал только ближе к обеду. Поэтому всю первую половину дня девушка могла предаваться мечтам, вспоминая вчерашний вечер – время брачных обязательств – и последовавшую за ним ночь. Она помнила и принесенные дары богам, и клятву, данную мужу, которая звучала для нее немного странно: - Где ты Гай, там я – Гая. Правда, смысл этих слов Луций объяснил: с этого дня ее везде именовали бы как Корнелию, подчеркивая ее принадлежность отныне к этому роду. Чтобы отличить от других в этом роду, имя могли писать по мужу полностью, как Луцию Корнелию, однако муж был не против, чтобы за ней оставили и ее собственное имя. В то время как сама она была готова зваться и его именем, становясь частью супруга. По ее личному мнению, было даже жаль, что этот обычай ушел в прошлое. Сейчас женщина из рода Марциев оставалась Марцией, даже заключая брак с Корнелием. Лишь в глубокой древности супруга полностью переходила в семью мужа, ныне каждая женщина сохраняла за собой защиту семьи, в которой она родилась. Дафния готова была называться Корнелией, чтобы стать частью мужа во всех смыслах, но ей было приятно, что Луций видит в ней женщину, которая имеет право на личное имя, хотя сама она была беспомощна без супруга. И если это не создаст ему проблем в дальнейшем, если ее имя не будет постоянным напоминанием всем о том, что она не происходит из римского рода, то Дафна могла лишь гордиться, что будет единственной носить это имя. В ожидании мужа девушка старалась привыкнуть к новому дому, старательно вспоминая все то, что умела делать в хозяйстве. Пока что, как казалось, домашние дела почти не отличались от ее прежних обязанностей. В отличие от самого дома, который был построен совсем не так, как ее прошлое жилище. С большим удовольствием и интересом она рассматривала мозаики и росписи стен в разных комнатах. Они перекликались с тем, для каких целей использовались помещения: в триклинии на фресках люди участвовали в пиршестве, а на полу валялись кости от их застолья, так что создавалось ощущение, что хозяева дома тут едят не в одиночестве; в таблинии были изображены люди со свитками, а ступив на пол, Дафна едва не решила, что наступила на упавшую глиняную табличку, настолько правдоподобно она была выложена в мозаике; в ларарии люди поклонялись богам, а те одаряли их милостями. Неудивительно, что в спальне эллинка чувствовала себя очень смущенно, настолько откровенными были росписи, а наиболее уютно ей было в небольшой кубикуле с росписями о женских занятиях и с прядильными принадлежностями, разложенными здесь на столе и лавках. Но это ее мирное времяпрепровождение было нарушено. Днем Гней, проснувшись, направился в триклиний, громко, на весь дом, требуя подать ему завтрак. Дафния поспешила туда, чтобы проследить за тем, что делают рабы, полагая это своим долгом, обязанностью хозяйки дома, которая должна угощать гостя, хотя с первой встречи испытывала неприязнь к отцу мужа. - А вот и моя новая дочь! – приветствовал ее мужчина и двусмысленно усмехнулся. – Подойди-ка, я тебя обниму! Дафна растерянно замерла. Конечно, это был глава семьи, и его следовало слушаться, но отчего-то ей казалось, что обнять ее мужчина желает вовсе не как отец, слишком уж иронично прозвучали слова про дочь. - Ну чего же ты медлишь?! – вскричал Гней, продолжавший возлежать на ложе. – Неужели моя новая дочь столь непокорна?! Эллинка испуганно приблизилась к мужчине. И ее опасения немедленно оправдались – тот схватил ее за руку, притягивая к себе и, заставляя наклониться, со всей страстью впился в губы вовсе не отеческим поцелуем. Дафна в ужасе уперлась руками, отталкивая его от себя. - Вы только посмотрите! Он готов задрать юбку даже жене собственного сына! – насмешливо послышалось от дверей. Дафния, не понимая, что происходит, но воспользовавшись тем, что ее отпустили, отскочила на другую сторону комнаты, тяжело дыша и дрожа. Она испуганно поглядывала на нового человека в комнате – женщину средних лет, довольно грузную, но столь надменную, что никто не посмел бы насмешничать над ней. - А, Марция! – протянул Гней. – Решила навестить сына? - И, кажется, вовремя пришла, - хмыкнула женщина, проходя в триклиний и опускаясь на противоположное ложе. – Иначе Луций обнаружил бы дома, что его жена легла под его же отца. Ты этого добиваешься? Только не говори, что эта эллинка тебе чем-то понравилась, в ней нет ни стати, ни красоты! - Вот именно! Должен же я узнать, чем она прельстила моего сына, - хохотнул Гней. – И потом, я пока ничего этой глупышке не сделал. Кажется, Анния даже была рада, когда я ее обнимал. Мы ведь одна семья! - С… вашего… позволения, - пролепетала Дафна, торопясь покинуть триклиний и забывая обо всех своих обязанностях. Пусть эта женщина сама отдает распоряжения по дому, пусть они делают, что пожелают! Но эллинка не могла найти в себе силы находиться в их обществе, ее трясло от страха и от отвращения к отцу мужа. *** Родители знали о новом браке трибуна от него самого, как и упоминал, Олий отправлял им послание, когда сам был по пути к Риму. Но сегодня он подумывал о том, что если отец и мать не приедут, то почему бы ему вместе с женой не отправиться к ним с визитом после отчета в Сенате, чтобы не затягивать принятие Элены в семью. Но родители все же опередили его, прибыли в Рим, хотя Олий допускал, что они могут попросту не пожелать ехать сюда, особенно если до них дойдут неприятные слухи, а недоброжелателей хватает, и нет сомнений, что любые действия в Элладе, от военных до личных, могли извратить и исказить в пересказе. Публий Корнелий не любил доверять сплетням, однако всегда найдутся те, кто сумеет очень убедительно донести свою ложь. Так что появление родителей уже было добрым знаком. Вот только если отец сразу прошел в дом, матушка задержалась у носилок, отдавая слугам какие-то распоряжения. Здесь ее и встретил Олий, сердечно обнял и подал руку, готовый проводить домой. - Итак, мой мальчик, ты вновь влюбился? – мягко улыбнулась мать – улыбкой, которая передалась ему. В ответ он чуть пожал плечами – он и сам не знал, что с ним происходит и что он чувствует к жене. Пока, как ему казалось, говорить о любви еще рано, но ведь его мысли о эллинке больше всего походили именно на это чувство. - Прошу, не суди о ней строго, - попросил Олий вместо ответа. – И не торопись отвергнуть. Поверь, она совсем не похожа на… ту. Он не хотел даже сравнивать, но понимал, что матушка ждет от него объяснений, знал, что она очень переживает за его чувства и давно опасается, что сын больше никогда не женится, потому, узнав новость о браке, наверняка боится, что он вновь связался с недостойной девицей, а сплетни об эллинке наверняка подогрели эти мысли, трибун догадывался, что могли рассказывать про его молодую жену: распутная гетера, обольстившая римлянина. - Думаю, ты понимаешь, - продолжил Олий, - что у Элены не было более строго судьи, чем я, второй раз я никогда не совершил бы ту же ошибку. Продолжить они не успели, появилась сама Елена. И из-за ее растерянного и испуганного вида все внимание было переведено на ее отношения с Корнелием старшим. Так что трибун даже взволновался, думая о том, что же случилось между девушкой и отцом, неужели брак будет осужден еще до того, как проведен до конца? Что такого донесли сплетни, чтобы это казалось безусловным и не требующим проверки? Они вместе прошли в атриум. Публий приветствовал сына сдержанно, и это убедило Олия в том, что испуг жены оправдан. Правда, чем она могла уже показаться неугодной отцу, он не понимал. - Итак, ты решил, что на этот раз можно пойти не только против воли родителей, но и против воли Сената? – хмуро спросил Публий. Трибун понимающе хмыкнул – теперь все вставало на свои места: отца заранее настроили против Элены его недоброжелатели, сообщив, что сын женился на девушке, которую следовало бы продать в рабство. Так что любой мелкий промах отмечался и трактовался вовсе не в пользу молодой матроны. - Ты веришь тем, кто всегда был врагом Корнелиев? – перешел Олий в наступление, зная, что отцу надо указать сразу на главное. - Она и сама уже показала себя, - тут же возразил Публий. Олий ощутил, как девушка сжала его ладонь, и чуть пожал ее в ответ, оставаясь совершенно невозмутим и надеясь, что может передать это спокойствие эллинке, она ведь наверняка мучается мыслями о том, чем же не угодила отцу мужа. - Элена еще не знает всех наших обычаев, поэтому, возможно, чем-то задела тебя, - объяснил трибун. - Это она тебе так сказала? – хмыкнул отец. - Она, - кивнул Олий. – Но она не сказала, чем именно тебя обидела, потому что сама этого не знает. Может быть, ты объяснишь? - Почему бы нет, - чуть прищурился Публий, отчего эллинка сильнее сжалась, буквально кожей чувствуя неприязнь этого человека к ней. – Мало того, что она не сразу узнала меня, она предложила мне вторую в восточном крыле комнату. Олий скрыл улыбку: отцу все же наговорили гадостей про молодую супругу сына, а Публий с годами поддавался своим капризам… *** Дафна попыталась занять себя работой, бессмысленно перебирая нити пряжи. Но произошедшее с ней никак не удавалось выбросить из головы, девушка пыталась отыскать объяснение случившемуся и придумать, что делать ей самой. Жаловаться мужу, конечно, нельзя: раз он позволял отцу обнимать первую жену (и наверняка не только обнимать), для нее тоже исключения не сделает. Но как у человека таких строгих правил, как Луций, может быть такой отец? Остается только предположить, что для них это нормально… Однако проконсул не делил ее с друзьями и даже запретил Петронию приставать к девушке. Или родня, особенно отец, это не то же, что друзья, даже трибун, который вроде бы доводится родичем Луцию? Неужели ее заставят отдаваться другому мужчине?! Отец ее супруга вел себя именно так, уверенный, что она обязана позволить ему все, что он желает… Дафне припомнилось, что у римлян и вправду глава семьи решает все. Может быть, Луцию и не нравятся подобные желания отца, но он не вправе ему возразить, послушный его воле, как она сама вынуждена исполнять приказы мужа. Куда она попала?! В какой кошмар? Подобное она слышала только в рассказах о распутных служительницах Диониса или в страшных легендах о людях, наказанных богами, когда карой становилось соитие брата с сестрой, отца с дочерью или матери с сыном. Неужели это наказание послано и ей? Но за что? А может быть, все это ей лишь чудится? Кажется, мать Луция, если это была она, не считала нормальным поведение мужа. Или нет? Она посмеялась над поступком Гнея, но не осудила его, она не ревновала и не гневалась. Дафне припомнилось: муж упоминал, что его родители не живут вместе. Может быть, поэтому эта женщина и не ревнует? Ей нет дела до развлечений супруга… Очень хотелось сбежать к сестре, попросить защиты. И девушка так бы и сделала, если бы знала, где именно живет Элена, но, увы, накануне разошлись они до того, как прибыли к дверям дома трибуна. Да и сердить мужа побегом из дома Дафна не могла, это было бы черной неблагодарностью за его заботу, защиту и доброту. Эллинка попыталась вновь взяться за пряжу, не заговаривая с рабынями, отчего те не смели поднять глаз от работы. Однако у нее вновь ничего не вышло. Едва она начала расплетать нити, как позади послышались шаги. Дафна нервно обернулась и замерла – в комнату вошел Гней. Девушка не думала, что он позволит себе это – появиться в исконно женских помещениях. - Что… ты хотел… мой господин? – пролепетала она. - Тебя, - с усмешкой заявил Гней, глотая вино из кубка, который держал в руке. – Ты ушла до того, как я узнал, насколько ты хороша и чем ты прельстила моего сына. Твой поцелуй мне показался совсем пресным. - Господин, не надо, - Дафна побелела, отступая к стене. – Пойми меня, прошу. Я желаю быть лишь с твоим сыном… Рабыни отложили работу, но не вмешивались. - Скромная и верная, - хмыкнул Гней. – Да, пожалуй, Луцию такие нравятся. Какая скука! А что ты еще можешь? Он сделал шаг к девушке, слегка пошатываясь от выпитого. Дафна, не выдержав, бросилась вон из комнаты. К счастью, нетрезвый мужчина не мог ее догнать, только часть вина из его кубка пролилось на ее тунику. Девушка, влетев в их с мужем спальню, священную комнату дома, забилась в дальний угол позади ложа, надеясь, что ее здесь никто не найдет.