Римлянки из Эллады

Гней грязно выругался – сын даже в этом оказался выше него: имея возможность шантажировать, он не делал этого, лишь поначалу пригрозил лишить всего, а затем вот кинул, как кость собаке! - Давай забудем это, - наконец произнес глава семьи. – И, я полагаю, не стоит кому-либо из родни знать… - Давай. Не стоит, - хмуро подтвердил Луций. Отец опустил взгляд в пол, стараясь не смотреть в сторону отпрыска, пить пока желания тоже не было. Дафна осторожно и несмело сжала руку мужа, который наконец лег на свое место, позади нее. Эллинка ощущала его дрожь, и, не зная, как еще может поддержать, постаралась это выразить таким образом. - Все в порядке, девочка, - прошептал ей на ухо Луций. На самом деле он был на грани истерики, движения были нервными, произошедший взрыв до сих пор не уходил из памяти. Этот разрыв уже казался неминуем. То, чего проконсул опасался, едва не свершилось… И все-таки дрожь постепенно уходила, Дафна вновь подала ему тарелку – и от этого спокойного заботливого жеста на душе тоже стало спокойно. Проконсул пытался мысленно себя убедить, что отец просто поддался гневу, и все это ничего не значит: ну пристал к девушке – так он ко всем пристает; ну пригрозил отказаться – так он слишком пьян, чтобы понимать, что говорит... Вот только было и еще кое-что, что мучило Луция. Они с Олием договорились о встрече всего рода Корнелиев, желая представить жен не только своей семье, но и всему роду. А значит, там будет и его младший брат, Хостий. Дружбы между братьями никогда не было. Кроме того, Хостий умел нравиться женщинам. Ходили слухи, что Анния тоже побывала в его объятиях. Раньше Луций только отмахивался от этого, сейчас был готов в это верить. И хотя помнил о том, что Дафна не поддалась отцу, сомневался, устоит ли она перед братом. Однако сомнение было недолгим. Луций потряс головой, напоминая, что эллинка не поддавалась ни чарам Премия, ни агрессивным ухаживаниям отца. Правда, она может и влюбиться… Но если устоит… То не слишком ли хороша она для него, Луция? Кого он может представить ей? Из всей его семьи достойным гражданином можно назвать лишь Нумия, среднего брата. Да, пожалуй, младшую сестру, если она прибудет со своим мужем. Так что Луций предпочел бы даже, чтобы общение супруги ограничивалось Олием и его семьей, но понимал, что так закрыть жену не может – его положение, особенно если он надеется стать консулом, не позволяет подобное. Наверное, надо побеседовать с родными, напомнив им о поведении, должном их фамилии. Припугнуть, если потребуется, как он сделал с родителями, но добиться, чтобы не смели позорить его и позориться сами. *** Елена смущенно отводила глаза от пламенного взгляда Олия. Девушка чувствовала себя неуютно в платье с очень глубоким вырезом. Такие в Элладе не носили. Как и украшения на ней – такие она ранее и помыслить не могла надеть даже на праздник. И хотя эти подарки сделал ей он, девушка до сих пор не смела их надеть, полагая, что для них просто нет повода (а его и не было ни в дороге, ни в их первый вечер тут). Тем более ей было непривычно такое горячее внимание. Живя почти взаперти, она не покидала семьи, являясь лишь взорам родни, да и то часто в весьма скромном виде. Сейчас же она появилась перед еще сторонней семьей и в таком виде! Девушка села на край ложа мужа, который по-прежнему не спускал с нее глаз. - Что ж, полагаю, сегодня мы можем отметить прием Элены в нашу семью, - произнес Публий – уже дружелюбно, без прежней неприязни. Это было странно, непонятно, отчего он поменял свое отношение к невестке, но тем не менее очень приятно – ей не хотелось бы, чтобы у Олия были натянутые отношения с отцом из-за нее. И если глава семьи и вправду согласен принять ее – а он казался искренним, не было похоже, что он притворяется, - то можно было наконец чувствовать себя счастливой… - Сегодня принесем дары, - продолжал Публий, разрушая все девичьи мечты. – А через пару дней представим ее всему роду. Девушка испуганно взглянула на него. Представлять ее еще кому-то? Да она с трудом выдержала и это знакомство! И если родители Олия, которые его хорошо знают, все же прямо высказывали ему недовольство, то что будет, когда сюда явятся посторонние люди? Да они же засмеют ее! Мужчины о чем-то разговаривали, шутили, Елена же почти не слышала их. Она немного оживала, лишь когда к ней обращалась Публия. - Тебе придется привыкать к этому, - после обеда, плавно перешедшего в ужин, произнесла мать Олия, уводя ее с собой и завязывая на ней пояс особым узлом. – Возможно, жизнь в твоих краях совсем иная. Но тебе надо ее забыть. Ты – олицетворение твоего мужа, его сила и его власть в его доме, его красота и его щедрость. Любая твоя слабость будет видеться как его. Ты справишься, я уверена, хотя тебе и придется привыкать ко всему новому. Елена слабо кивнула, сознавая правоту свекрови. Ей следует отказаться от всего, что связывало ее с Родиной, хотя бы для того, чтобы позволить мужу возвыситься. После Публия вручила девушке жир, масло и шерсть, а также три монеты. Элена, уже узнав все, что ей следует делать, смазала дверной косяк в их спальню, намотала шерсть. Затем, пройдя в ларарий, супруги обменялись кольцами. Под взглядом родителей Олий подал жене чашу с водой и факел, как символ того, что домашний очаг переходит отныне к ней. Взамен Элена подала ему три монеты, из которых две он положил богам – поверх ранее подписанного брачного договора (который девушка подписала даже не читая, ведь для нее какая-то защита с его стороны была уже благом, здесь, в Риме, она не имела ничего). - Где ты – Гай, там я буду Гая, - прозвучало торжественное от невесты. - Вот и все, - произнес Олий ласково, берясь за завязки ее пояса. – Теперь ты – моя жена. И этого никто не сможет изменить. *** Девушка, лежа на фамильном ложе, чуть дрожала, ожидая мужа. Ей казалось, что он все же попеняет ее за вольный наряд. Но трибун, едва завершив с умываниями, прижался страстным поцелуем к ее губам. - Ты прекрасна, - прошептал он в перерыве между поцелуями, позволяя себе наконец все желания, которые сдерживал даже в момент развязывания пояса. Елена, забывая обо всем, окунулась в омут его ласк. - Можно тебя спросить? – прошептала она, когда они уже лежали, удовлетворенные друг другом. - Спроси, - отозвался Олий. - Что значит… любить? – еле слышно пробормотала она. – Как определить, что чувствуешь к человеку? Трибун некоторое время молчал, унимая дико бьющееся сердце. Ведь не просто из интереса она спрашивает об этом! Но что он ей может ответить на это? Его любовь, кажется, была лишь влюбленной страстью, а его нынешние чувства к эллинке… он и сам себе боится признаться, что с ним происходит. - Тебе никто этого не объяснит, - наконец отозвался он после довольно долгой паузы, зато голос прозвучал ровно. – Даже ваши философы не знают этого. Но мне кажется, что если кто-то другой дороже тебе, чем ты сама, значит, ты любишь его. И хотя говорил он спокойно и даже вроде бы лениво, одновременно вглядывался в темноте в лицо девушки, пытаясь угадать, что она ответит. Сейчас это единственное объяснение любви, которое он мог отыскать для себя, то, что он был в силах ей как-то объяснить, но подходит ли это ей? Что сейчас она чувствует к нему? - Ты рисковал своей жизнью ради меня, - прошептала Елена. – Значит ли это, что я для тебя дороже, чем ты сам? Олий молчал. И девушка пожалела, что спросила. - Прости, - пробормотала она. – Я не хочу мучить тебя, говоря о том, что тебе неприятно. Я признательна тебе уже за то, что ты исполнил свое обещание. Пусть даже и вопреки воле Сената и, может быть, родителей. - Родители приняли тебя, - покачал головой трибун. – Но тебя гнетет тот разговор? Я ведь говорил, что не делаю того, чего не желаю. - Я помню, - прошептала Елена. Трибун ласково поцеловал ее. - Обещаю, я никогда тебя не покину, - произнес он. – И если ты вздумаешь уйти, найду везде. И укрою от любой опасности. Это было почти признание. И сердцем Елена это поняла, не смея спрашивать у него больше. Олий же ждал, когда девушка сама даст ему понять, что любит его. Но, не получая этого, не смел признаться и сам. Ему и в голову не приходило, что Элена настолько неопытна, что даже примерно не понимает сама, что чувствует. Кроме того, Публия была права. После истории с первой супругой, Олий не доверял женщинам. Даже раз за разом убеждаясь в том, что Елене можно доверять, он постоянно останавливал себя, запрещая себе переступить границу и полностью довериться жене. В брачный контракт он прописал пункт о содержании супруги, чтобы в случае, если с ним что-то случится, она не очутилась на улице. Но все же признаться было слишком тяжело. *** Утром следующего дня Луций вновь собирался уходить. Дафна, поняв это, немедленно принялась умолять его, не оставлять ее дома одну. Проконсул считал это детскими капризами, он был уверен, что отец более не посмеет обидеть девушку. Но Дафна была в таком ужасе, что успокоить ее словами не получалось. Поэтому Луций решил уступить ей, предложив отправиться в гости к старшей сестре. Проконсул был особенно внимателен, словно бы в благодарность за неуверенную и неуклюжую заботу, которую девушка проявила в спальне. Этой ночью Луций спал плохо, сказывались переживания накануне, он дергался во сне, что-то бормотал, часто просыпался. Тем самым, не дав поспать и супруге. Но Дафна не упрекала его, она ласково предлагала ему вина или воды, успокаивающе шептала, когда он дергался во сне. Девушку пугало поведение мужа, но она интуитивно делала то, что могла, чтобы успокоить его, догадываясь, что причиной является разлад с отцом. И шепотом уговаривала еще немного поспать, даря тепло и ощущение мира в доме. Все закончилось тем, что Луций попросил жену помочь ему расслабиться. Дафна почти сразу поняла, чего он хочет. Проконсул, как и трибун, первый раз приобщив супругу к более раскованным играм в постели, часто прибегал к этим способам, в первую очередь к ласке языком и губами. И то, что это отчасти успокаивает мужа, Дафна тоже уже заметила. Эллинки постепенно учились. Ощущение, что они дарят мужьям невыразимое удовольствие, приносило им радость. Кроме того, несмотря на то что они делали это уже достаточно умело, мужчины все же часто перехватывали инициативу, заканчивая более традиционным способом. Поэтому предчувствие скорых ласк и удовольствия, еще больше возбуждало девушек. Потому и этой ночью Дафна не осталась без своей доли нежности, хотя для этого пришлось приложить немало усилий, чтобы прогнать всю нервозность мужа. И все-таки утром она предпочла покинуть дом супруга хотя бы на время, находиться в обществе родителей Луция ей было невыносимо. Ее встретили приветливо, хотя Дафна, переступая порог дома трибуна, дрожала от страха. Больше всего она боялась отца Олия, опасаясь, что его характер схож с характером Гнея. К ее облегчению, Публий лишь коротко приветствовал ее и вместе с сыном и Луцием ушел, не успев никак себя показать. Но Елена вроде бы проводила и мужа, и свекра спокойно, ничуть не опасаясь оставаться дома, а это было хорошим знаком. - И так будет каждое утро, - с улыбкой заметила мать Олия, когда они втроем прошли в триклиний. – У вас так же принято? - У нас часто мужчин не бывает дома весь день, - отозвалась Елена. – Но, когда бывают, обычно проводят время на своей половине дома, видятся все редко. А поскольку первый мой брак был пустой клятвой, то мы не виделись с мужем даже в спальне. Дафна устроилась рядом с сестрой, борясь с желанием схватиться за ее руку в надежде успокоиться. - Это неправильно, - чуть покачала головой Публия. – Ведь он хозяин, и должен следить за порядком в доме. И за хозяйкой тоже. Девушки только покивали: матрона и не ожидала согласия или спора, это было мягкое поучение будущей жизни и того, что им предстоит здесь. Корнелии не была интересна жизнь эллинок в их стране, просто в сравнении лучше понять. - А тебя уже представили семье? – обратилась к Дафне Публия. – Луций провел обряд? Кто уже прибыл в Город? - Не все, - смущенно пробормотала та и невольно покраснела, вспоминая и приставания отца мужа, и вольные высказывания матери. – Мы с Луцием принесли клятвы. И он представил меня родителям, Гнею и Марции… - А, - протянула матрона, догадываясь, кто и какое впечатление произвел на девушку. – Да, это непросто. Но у Марции отменный вкус, как она допустила… Публия осеклась, сама догадавшись обо всем. Конечно, допустила: Марция слишком симпатизирует Аннии, именно она очень старалась устроить тот брак и после проводила время с прошлой невесткой, тратя деньги их сына и мужа, а потому сейчас Марция не упустит случая показать, что новая жена сына чем-то да хуже, хотя бы нарядами. Несмотря на в целом хорошие отношения между Марцией и Публией, последней не нравились интриги, затеваемые родственницей. Тем более, что даже мелкое пятно на ком-то из рода мгновенно могло стать причиной для насмешек над всем родом Корнелиев, а жена и мать одного из них желала, чтобы фамилия укрепляла свое величие. Наконец, хотя Марция старшего сына недолюбливала, Публия очень хорошо относилась к Луцию. Зная, что ему был в тягость прошлый брак и что Анния не была подходящей ему женой, Публия считала, что молодому человеку лучше подыскать другую супругу. Решение сейчас пришло само: проконсулу просто необходимо помочь представить молодую жену в самом лучшем свете пред Римом. - Я надеюсь, ты не собираешься появляться при всей семье в подобном наряде? – Публия, понимая, что больше этим заняться некому, активно взяла все в свои руки, даже радуясь тому, что девушка сегодня очутилась в их доме. - Но… - начала было Дафна. - Не возражай! – отмахнулась Публия. – У нас даже весталки ходят в более открытых нарядах! Ты же не хочешь, чтобы Луция корили за неверный выбор жены? - Ой, нет! Конечно, нет! - испугалась девушка. - Вот и хорошо, - решила матрона. – Тогда у нас в запасе целый день, чтобы подобрать для тебя наряд, украшения и прическу. Зови сюда тех рабынь, что прибыли с тобой, пусть все запоминают – и так, чтобы могли повторить это даже сонными и валясь с ног! Дафна больше не решилась спорить. Менее всего она желала бы, чтобы Луция упрекали за жену. Девушка была ему признательна за свое спасение и с каждым днем все больше любовалась им, сама не понимая своих чувств. А матушка трибуна казалась совсем иной, нежели Марция, может быть, она и вправду действует из лучших побуждений? И возможно, она поможет Дафне… понравиться Луцию? *** В обед прибывшие мужчины были приятно поражены. Если эллинские платья своими мягкими обильными драпировками создавали весьма скромный силуэт, если римские тунику и столу девушки все равно выбирали так, чтобы повторить это впечатление, то сегодня, стараниями Корнелии, все изменилось. Новый римский наряд, все еще сохраняя впечатление скромности, уже немного приоткрывал взгляду жаждущего не только длинную тонкую шею, но и девичьи плечи и грудь. Однако далее все предлагалось лишь воображению зрителя. Прическа казалась совсем легкой, хотя рабыни немало потратили времени и приложили усилий, чтобы ее сотворить, соединяя игривые завитушки между собой. И самой тяжелой в этой конструкции казалась заколка размером в пол ладони, которая схватывала волосы сбоку, поблескивая золотом в свете, льющемся в атриум с небес. - Мы решили немного подготовиться к ближайшей встрече, - спокойно объявила Публия, приглашая всех в триклиний. - Надеюсь, это не лишает нас обеда, - пошутил муж, опускаясь на ложе. - Ни в коем случае, - улыбнулась супруга. – Разве могут наши дамские шалости вам мешать? Это вы, мужчины, способны забыть о главном, занятые политическими беседами, женщины же не упустят из виду самое основное. Дафна села на ложе рядом с мужем, ощущая его жадный взгляд, осматривающий ее. Не менее жадно оглядывал супругу Олий. Несмотря на то, что в похожем виде она предстала перед ним еще накануне, он не успел к этому привыкнуть. А полдня, проведенные в делах, не могли не заставить его скучать без нее. И сейчас он готов был спорить с кем угодно и на что угодно, что его супруга более всех достойна носить его фамилию. - Мы договорились, что встреча семьи пройдет на вилле Луция, - сообщил Публий. – Послезавтра. А завтра с утра мы намерены прогуляться по Форуму, полагаю, в Базилике будет немало наших знакомых. Рим буквально бурлит, многим любопытно увидеть лично хотя бы малую долю ценностей, привезенных из Эллады. Елена и Дафна испуганно переглянулись. Еще знакомые? Кому их хотят представить?! И для чего? Столь открытой жизни в обществе они никак не ожидали. Да еще и Форум – кажется, это самый центр Города? - О, замечательно, я уверена, что дамы готовы показаться перед Римом, - поддержала мужа Публия вопреки мыслям эллинок, которые вовсе не считали себя готовыми к появлению на людях. Затем она перевела взгляд на сына и Луция. – Но раз уж вы заговорили о ценностях и трофеях, скажите, назначил ли Сенат вам триумф в честь побед? - Они не могут определиться, - хмыкнул Олий. - Но отчего? – Публия сжала руки. – Разве не обязаны они и все мы вам за подавление восстания? Неужели заслуга так мала? - Я говорил об этом, - муж успокаивающе погладил ее локоть. Как один из сенаторов, он был на обсуждении. И горячо убеждал, что все они обязаны молодым победителям. Но не смел настаивать, поскольку сам был заинтересованным лицом, отцом возможного триумфатора. К счастью, среди иных выступающих хватало тех, кто думал схожим образом, но пока голосовать не стали. - Мы говорили и о награде для девушек, - добавил Публий. – Но отцы-сенаторы слишком консервативны, чтобы признать даже малейшую обязанность перед женщиной. Даже той, что помогла сохранить им легионы. Ну хоть и в малой степени. Ожидания трибуна оправдались: к приезду в Рим речи о том, что эллинки спасли солдат, уже не шло, принижать себя солдаты не хотели, но все-таки легионеры не забыли помощь и утверждали, что если гуси спасли Город от варваров и заслужили хвалы, то женщины точно сделали не меньше, оказав сопротивление, оттянув время и дав возможность воинам сразиться достойно. - Кажется, отцы-сенаторы забывают, что они все вышли из женского лона, - гордо отозвалась Корнелия. – Им бы следовало вспоминать, кому все они обязаны жизнью, может быть, тогда признательность перед женщиной не будет им казаться такой унизительной. Мужчины засмеялись. - Любовь моя, ты же не собираешься идти войной на Сенат? – бросил Публий в шутку, стараясь успокоить ее гнев. - Нет, - пожала плечами она, несколько остыв. – Но на месте Елены и Дафны я бы направилась к легионам. Если каждый из солдат считает себя хоть чуточку обязанными им, то каждый направится туда, куда они укажут. Этого отцы-сенаторы не боятся? - Не шути так, - Публий тронул плечо жены поцелуем. – Есть ли что-то более ужасное, чем страна, раздираемая войной изнутри? В нашей памяти еще живет война Суллы и Мария. Луций и Олий поступают верно, что не спорят по таким пустякам, возможно, их скромность позволит им заполучить желанный триумф. Разговор перешел на тему последних новостей, урожаев в южных областях страны и скачку цен на вина из тех краев. *** Дома царила тишина – Марция и Гней перебрались на виллу, якобы для того, чтобы все приготовить к прибытию гостей. Луций был уверен, что отец ограничится тем, что закажет побольше вина и танцовщиц, а матушка займется собственным нарядом. Но ему было важнее, что они не мешали ему сейчас и здесь. На виллу проконсул уже отправил распоряжения управляющему с точными приказами, что и как следует сделать через день – главное, чтобы были изысканные блюда и хватало льда для напитков. Ныне он мог наслаждаться обществом одной лишь своей Дианы. И это и вправду божественным образом все меняло – Луций ощущал себя по-настоящему дома, чувствуя, что ему более не надо следить за тем, кто и что говорит, не надо и разрешать конфликты, стараясь не поддаться на чужой шантаж и при этом как-то сохранить мир. Вернувшись после ужина, оба они не были голодны. Дафния оставила мужа ненадолго, принимать ванну в обществе только личного раба, сама она отправилась переговорить с рабынями, а также отдать распоряжения на следующий день. Здесь ей пришлось столкнуться с недовольством. Какая-то из рабынь в ответ на приказы хозяйки буркнула: - Что, стала храброй в отсутствии римлян-то? Удар был точен. И Дафне потребовалось усилие, чтобы сохранить внешнее спокойствие, в душе прекрасно понимая: слуги видели слабость новой госпожи, а потому проверяют, насколько она способна ими управлять. Если сейчас не проявить силу, то после она не добьется повиновения, разве что постоянно охаживая рабов розгами и плетьми. Однако день общения с Корнелией не прошел зря. Дафна хоть и не чувствовала себя уверенной тут, научилась не показывать этого. А еще запомнила главное: она – это ее муж, по ее словам и действиям будут судить о нем. Зато и он всегда будет стоять за ней, как олицетворение силы и власти. И там, где будет недостаточно ее собственных усилий, на помощь придет Луций. Ну, конечно, не в случае с дерзкой рабыней. - Не шлюхе римлян тут приказы отдавать… Я ведь верно услышала? – медленно произнесла Дафна, не столько угрожая, сколько стараясь, чтобы голос не дрогнул. Она оглядела девушек, делая вид, что не заметила, кто именно осмелился проверять ее власть: если есть виновная, ее надо наказать, а так виноватыми будут чувствовать себя все и бояться наказания тоже. Возражать никто не смел – неплохо, потому что если бы поправили и повторили слова, это значило бы, что чувствуют силу. - Что ж, я потрачу время на то, чтобы вам кое-что объяснить, хотя меня уже ждет господин, - продолжила Дафна. – Да, именно меня хозяин выбрал и подложил под себя, даже если до этого одна из вас удовлетворяла его… У пары невольниц появился румянец – верно, Луций их использовал. Эллинка почувствовала себя задетой, но подавила эти чувства. - Однако разница между нами состоит в том, что я не только прыгала на мече хозяина, - жестко завершила Дафния, - но в том, что вчера он дал мне клятву перед богами. И еще вчера он поссорился ради меня со своим отцом. Так что с этого мига в доме есть госпожа, мне покровительствуют римские лары и пенаты, меня охраняют Диана и Веста! Думаете, я вас пожалею? Что ж, можете продолжать так думать, тогда у вас появится возможность лично проверить, чьего гнева вы больше боитесь: господина или госпожи. Она развернулась и быстрым шагом направилась в спальню, не беспокоясь, что это расценят как бегство – все-таки ее ждал муж. А вот наедине с Луцием она чуть не расплакалась. Он, конечно, заметил ее состояние, когда она появилась в спальне, и принялся расспрашивать, что случилось. Эллинка, конечно, всего пересказывать не стала, но призналась, что ей пришлось быть жесткой с рабынями, которые проверяли, насколько она может быть их хозяйкой. - Приказать высечь нескольких? – тут же хмуро предложил проконсул. - Не надо, - Дафна прижалась к нему, прося ласки, но и успокаиваясь в его объятиях. – Тогда они точно решат, что я слаба и жаловалась. - Но ты уверена… - Я совладаю с ними, я уже не та девочка, какой была на Родине. И… я все сделаю, чтобы у тебя дома царил покой. Луций жадно впился в ее губы поцелуем. *** - Я так и знал, что найду тебя тут, - Олий подошел, обнимая супругу за плечи. И с удовольствием вдохнул какой-то тонкий аромат – эллинка в этом оставалась сама собой, выбирая столь необыкновенные духи, что их было не спутать с тяжелыми римскими. Элена проводила свободное время в перистильном дворе дома – месте, которое было наиболее ей знакомо, как схожее с привычным ей миром по расположению и оформлению с садами ее родины. Здесь, среди статуй и цветущих растений, она ощущала себя несколько спокойнее, тут можно было временно забыть о том, что необходимо держаться независимо и быть готовой отразить любой удар и насмешку, хоть от рабов, хоть от гостей. - Прости, не подумай, что мне не нравится твой дом, я совсем ненадолго, - начала объяснять эллинка. Но муж только тихо засмеялся. - Все в порядке, - уверил он. – Я понимаю, что ты еще не до конца привыкла. Однако, надеюсь, сегодня ты сможешь увидеть Город, оценить его мощь и его величие. Матушка уверила, что ты готова, это так? Элена кивнула. Она не была уверена до сих пор, но помнила намерение мужа устроить прогулку в этот день и понимала, что это для него необходимо. А если это нужно для него, для его успеха, то ей следует сделать все так, как он хочет. Подавить собственные страхи и желания – вот и все, что от нее требуется. Девушка сильно волновалась, хотя и старалась это скрыть, но на эту прогулку отправилась с удовольствием. До этого она переговорила с Публией и получила несколько простых советов: держаться степенно и гордо, говорить только если к ней обращается римлянин из почтенного семейства и если муж не берет слово за нее, не ожидать ничего хорошего от собеседников, даже если они обращаются с улыбкой, но отвечать им с такой же улыбкой, лучше всего тонкой гадостью, а не грубостью, но если нечего ответить, то можно просто гордым молчанием – некоторых это задевает гораздо больше, чем любая брань. У мужа очень много недоброжелателей, никто из них не должен и примерно догадываться о его планах, поэтому что бы она ни знала, что бы ей ни говорил Олий, лучше делать вид, что она не разбирается в политике, или отвечать обобщенно, не давая сделать выводы о том, что так считает ее муж. Наряд она выбрала с особой тщательностью: он должен был показать и ее статус, и ее происхождение, и выбор ее новой семьи. То же касалось и прически, с которой Исмена возилась все утро. Но зато Элена была довольна результатом, пусть и сама с трудом узнавала себя в отражении небольшого зеркала. Может быть, это и правильно? Нет прежней Елены из Эллады, она даже имя прошлого мужа почти не носила. Вообще нет эллинки. Есть Корнелия младшая, Олия Корнелия, супруга трибуна Рима Олия Корнелия Феррия. И неважно, как ее зовет супруг, это было и останется только между ними двумя. Именно эта молодая матрона утром вышла из дома Корнелиев в сопровождении мужа и свекра и села в носилки, которые рабы понесли к центру города.