Римлянки из Эллады

Придушить ее он желал больше. Физического желания она в нем не вызывала, он не был из тех, кого женский страх заводит, подгоняет продолжать. Потому гладиатор и медлил, не зная, как лучше ее наказать, хотя уже и вдавил ее в стену своей коморки. - Не тронь… не тронь, - всхлипывала она, упираясь руками ему в грудь. – Это все… неправда… Олий не делал! Совладать с этим слабым сопротивлением было проще простого. Но Спартак медлил. Именно эти ее уверения в том, что муж ничего подобного не совершал, сильнее злили его. Она верит, что ее муж никогда не был с другой женщиной, тем более пленницей?! В ее мечтах он такой благородный и честный римлянин?! - Хочешь знать правду?! – мужская рука с силой ухватила ее за волосы, заставляя опуститься на колени. – Твой муж отобрал пленницу у Глабра! Чтобы развлечься самому и отдать на потеху своим легионерам! - Эт-то неправда! – выдохнула Элена. В следующую секунду железные пальцы будто тисками сдавили ей горло. - Неправда?! – рявкнул гладиатор. – А что, по-твоему, правда?! Твой супруг не пачкает себя мучениями женщин, да?! Сил ничего возразить не было, эллинка с трудом хватала воздух, в глазах темнело. Наверное, еще немного – и она задохнется. А Олий так никогда ее и не найдет, даже не узнает об этой глупой смерти… Спартак, заметив ее состояние, убрал руку, с презрением наблюдая, как его пленница оседает по стене, держась ладонями за горло и хрипя от нехватки воздуха. - Может, ты и не знала, что он свою первую жену велел распять, как преступницу? – зло продолжил он, как полагал, раскрывать ей правду. – Или не слышала, что он отдавал пленниц на растерзание своим людям? - Слы… слышала, - Элена, набравшись сил, заговорила, поминутно кашляя и прерываясь. Надо говорить. Это ее единственный шанс выжить – если она будет молчать, он убедится в своей правоте, она упустит возможность ему возразить. – И… про жену… знаю… Ее распяли… возле… нашего города… Перед глазами плясали разноцветные круги, горло нещадно драло, казалось, что сейчас из носа пойдет кровь. Но Элена продолжала говорить: даже если на это уйдут все силы, она должна оправдать Олия и себя. - Но Суру… он не… не трогал, - выдохнула она главное. Это должна быть она! Больше некому… Боги, пусть это будет именно она! Хотя ее мужа звали вовсе не Спартак, кажется… - Он в самом деле… забрал ее… у Глабра… И приставил ко мне… - Элена не хотела думать о том, что ошиблась: единственная пленница, которую Олий забрал у того римлянина, именно Сура, непонятно, отчего этот гладиатор решил, что трибун изнасиловал пленницу, но пока ведь он слушает рассказ! Гладиатор действительно хмуро слушал пленницу. Теперь уже не торопил и не угрожал. Ему пришло в голову, что он поспешил с обвинениями. В последний свой визит Глабр насмешничал, в первую очередь над той, что Спартаку была всего дороже – над его женой. И это Глабр сказал, что жену фракийца забрал трибун, отличавшийся холодностью, а часто и жестокостью к женщинам. Всего это было довольно, чтобы представить, что сотворили с Сурой. Однако сейчас Спартак резонно задался вопросом: а так ли это? Он знал лишь о том, что Олий Корнелий забрал Суру. И что этот самый трибун не щадит пленниц, а точнее, не щадил ни пленниц, ни первую жену. Но даже это знает с чужих слов… - А если ты врешь? – тихо произнес он, уже сам ни на что не надеясь. День за днем римляне показывали ему лишь худшее, что в них есть. Довольно было бы и Глабра с его женой, чтобы продемонстрировать коварство и распущенность этих людей, способных на все… Но кроме этой мерзкой пары ему пришлось познать и лицемерие ланисты Батиата и его жены, всеми силами ищущих покровительства высоко стоящих, готовых на все ради этого. Ради этого Батиат легко жертвовал даже лучшими гладиаторами, в желании польстить тому, кто обещал или просто намекал на возможное покровительство. Можно ли после этого верить в то, что кто-то из этих людей может поступать благородно? Тем более, чтобы это сделал тот, о ком слава такая, какую слышал он? И это сейчас эллинка подтвердила сама, не опровергая историю с распятием. - Как я могу верить тебе? – девушка не отвечала, и Спартак, подождав некоторое время, поторопил ее. - Я не знаю, - прохрипела Элена, кое-как собравшись с силами. – У меня… нет доказательств. Я не в силах тебе предложить ничего. Сура… просила тебя отыскать… Но называла иное имя… Я не могла и представить, что… увижу тебя тут сегодня… Я… даже не предполагала, что окажусь сегодня здесь. - Может быть, это постарался твой супруг? – не удержался гладиатор от насмешки, уж слишком напрашивалось это подозрение – почему бы тому, кто повесил одну жену, не избавиться и от второй, если та надоела. - Нет, никогда! – горячо возразила девушка. – Ты… ничего не понимаешь. Олий женился, чтобы сдержать слово и не отдать меня в рабство. Спартак позволил себе чуть насмешливую улыбку, которая, разумеется, задела чувства пленницы. Да как он может говорить такое о мужчине, который все это время защищал ее?! Который спас ее даже от работорговца?! - Олий обещал мне… Она прервалась, не хотелось говорить вслух о том, что было лишь между ней и мужем. Пусть она хорошо помнила его шепот: «Обещаю, я никогда тебя не покину. И если ты вздумаешь уйти, найду везде. И укрою от любой опасности». Он найдет ее, обязательно найдет! Спартак долго молчал. Неизвестно, о чем он думал, но насмешки на его лице Элена больше не видела. - Сура и вправду должна была назвать иное мнение, потому что это мне дали римляне, - наконец произнес он. – Но как и почему я должен верить, что ты и твой муж пытались ей помочь и отыскать меня? - Хотя бы потому… что вы одинаково видите с Олием… то, что случилось во Фракии, - к Элене возвращалась возможность ясно мыслить. - Что ты имеешь в виду? - Муж сказал, что Глабр выступил как предатель, а это создаст трудности Риму впоследствии. И все лишь потому, что желал получить власть на выборах. Спартак вновь помолчал, обдумывая. - Я тебе верю, - определился он. – И я постараюсь помочь тебе. Но и взамен тоже попрошу у тебя услугу. *** - С чем ты пожаловал? – Луций с интересом глянул на гостя. Олий молчал, даже не повернулся. Почему-то подумалось, что Марк прибыл выставлять условия. Он знает, где Элена. Возможно, это его же люди и похитили ее. Или Крассу просто удалось узнать о месте ее нахождения. Так или иначе, но он пришел с условиями, не поделиться, но продать то, что ему известно. Интересно, чего он хочет? Разумеется, должности, но какой? Уверен, что один консул ныне очевиден и хочет стать вторым? Пойдет ли на это Луций? И как самому Олию на это реагировать? Не просить же друга и родича уступить! Но и пренебрегать безопасностью Элены трибун никак не мог – он должен в первую очередь спасти ее… На приветствие гостя проконсул не ответил, ожидал ответа на свой вопрос. - Я слышал, что с твоей женой произошло несчастье, - спокойно произнес Красс, бросив взгляд на спину Олия. Так и есть! Трибун сцепил зубы. Марк привык действовать не силой и отвагой, но деньгами. И наверняка он воспользуется этим и сейчас. Он купил бандитов или знание о том, куда направились бандиты – и теперь хочет эти деньги превратить в положение… Вот только все предположения были прерваны. - Мне неизвестно, где она, - продолжал Красс, сразу отметая подозрения. Может, действительно не знает? Впрочем, подумалось Олию, память говорившего – дама сговорчивая. Забывается и вспоминается все в зависимости от ответных услуг, не исключено, что он ждет каких-то предложений. Марк и вправду помолчал некоторое время, но ответа не дождался, только проконсул продолжал на него смотреть. Но в его взгляде не было даже интереса, только спокойствие. Уж тем более невозможно было понять, о чем думает Олий, так и не пожелавший повернуться к собеседнику. Это задевало Красса, но сейчас не время для таких обид. Возможно, позже, когда сила будет у него… - Но я готов помочь всем, чем могу, - продолжил Марк. - Жаль, что ты не знаешь, где она, - поспешно произнес Олий. Он впервые заговорил, пусть и по-прежнему не оборачиваясь, но все-таки прервал свое молчание, просто чтобы опередить ответ Луция, боясь, что тот скажет что-то о признательности. Нельзя произносить подобное возле Красса. Простое обещание признательности после может превратиться в то, что этот человек потребует себе чего-то. - Ты ныне баловень Фортуны, - обратился Марк к Луцию. - Скорее, Дианы, - усмехнулся тот, но вопросительный взгляд гостя проигнорировал, не желая объяснять свои фантазии о супруге никому. Олий же чуть усмехнулся, припомнив данное проконсулом обещание. Да, Диана определенно балует того, кто держит свое слово. А может, она и вправду покровительствует эллинке Дафнии? Ведь ответила же она на клятву, чтобы сделать девушку супругой проконсула! И ныне уберегла ее от пленения. Знать бы, кто хранит его Элену, он уже обещал бы дары… Впрочем, будет не лишним дать клятвы нескольким божествам. Домашним матушка уже наверняка пообещала за него, как наверняка богиням это обещала Дафна. Ему остаются покровители рода… - И ты не готов делиться ее благоволением? – шутливо спросил Марк, так и не дождавшись разъяснений, он просто принял слова о помощи богини как утверждение. Трибун бы расхохотался, если бы на душе не было столь паршиво – как он и предполагал, Красс пришел с условиями: он готов потратить столько денег, сколько понадобится, чтобы найти Элену – если вообще понадобится, не стоит все же забывать, что девушку могли умыкнуть специально, - но в ответ Красс ждет помощи от Луция. Стоит ли узнавать, насколько гость тщеславен, надеется ли он стать консулом или видит себя все же в должности пониже? - Вряд ли кому-то в Риме придет в голову, что Марк Лициний Красс нуждается в том, чтобы кто-то делился с ним благоволением богов, - равнодушно отозвался Луций: отметив, что ничего конкретного ему не предлагают, проконсул уже был очень осторожен в словах. – Есть ли дела, в которых ты не знал успеха? - Есть, - спокойно возразил тот. – И ты знаешь об этом. Да, припомнилось Олию, он даже насмешничал на эту тему – Красс жаждет получить славу полководца. Однако не предлагать же ему своих легионеров? Неизвестно, в какие земли он хочет пойти воевать, но будет удачей, если против варваров – там не надо много искусства и знаний, когорты сами все знают и справятся. А что если решит идти на восток против Митридата? Таланту полководца так просто не появиться из неоткуда, наверняка Марк Лициний лишь бесславно положит солдат. Трибун посочувствовал бы любым воинам, которые отправятся с ним, но своих легионеров отдавать вовсе не собирался. Или это цена за спасение Элены? Сколько жизней боги хотят взять в обмен на одну, столь близкую ему жизнь? Олий вновь молчал. Луций, прекрасно понимая все то, что мучило трибуна, также ответить не спешил, размышляя о том, справится ли он без денег Красса. *** - Луций? – Дафна приподнялась на локте, с тревогой вглядываясь в лицо мужа. – Что-нибудь известно о Елене? Она только что вернулась из ларария, где помогала Публии приносить дары божествам. И накатившая вновь тревога заставила девушку прилечь, поддаваясь слабости. Дафния пыталась припомнить хоть что-то о том нападении – муж спрашивал ее о любых деталях, которые могли бы помочь поискам, - однако не могла вспомнить ничего, и это приводило ее в отчаяние, выходило, что она совершенно бесполезна. Проконсул опустился на ложе рядом, притянул супругу к себе. - Пока ничего, - вздохнул он. – Но не беспокойся, мы непременно ее отыщем. Наши легионеры проверят все в городе. - А они могут?.. - Даже если бы они не считали себя обязанными вам, но ради своих командиров пошли бы на это, но ныне же они это сделают ради самой твоей сестры. Не бойся, самое ужасное мы не допустим, чтобы случилось. Дафна только благодарно обняла мужа. Похожий разговор состоялся и в таблинии дома, куда, после того как его покинули Красс и Луций, прошла Публия. Почти следом к ним присоединился и глава семьи, только что вернувшийся с поисков. - Никто ничего не видел и сказать не может, - хмуро сообщил он сразу главное, не затягивая надежды сына. Олий прошипел сквозь зубы проклятие. - Она не могла просто так исчезнуть! Неужели в Городе есть место, где можно спрятать человека ото всех? Почему ее никто не видел?! Только сейчас, оставшись наедине с родителями, он дал волю отчаянию, выпустил его наружу, более не пытаясь сдерживать: в голосе послышались истерические нотки, ладони сжимались и разжимались, окажись рядом любой, кто вызвал бы его гнев – трибун попросту убил бы его, неважно, будь это раб или цивил. - Олий, мы не будем прекращать поиски, я велел всем продолжать расспросы и прочесывать все площади, всех работорговцев и корабли, - Публий был строг и сдержан. - Да, я знаю, мы говорили с Луцием, отправили легионеров проверять все лупанарии и работорговцев Рима, порты тоже контролируют… - Олий пытался припомнить, все ли они учли и все ли сделали, что могли. - Понимаю тебя, - кивнул старший Корнелий. – Но, сын мой, мы должны быть готовы к тому… что не найдем ее. Трибун нервно прошелся по кабинету. Он понимал намек отца. Не может быть, чтобы ее никто не видел, она не могла бесследно исчезнуть – он сам это сказал. Вот так, в неизвестность, исчезают только те, кто больше не появляется. Кого зарезали в переулке и выбросили в Тибр. И хорошо, если вниз по течению обнаружится тело… - Ее тело тоже не нашли, - глухо бросил Олий, защищаясь, не желая даже обдумывать эту возможность. В горле стоял ком. У него! Который не испытывал никогда таких чувств, который не чувствовал подобного, даже обнаружив ложь Гаи. Даже распрощавшись с той первой, самой пламенной любовью, той страстью, которая питала его и позволяла идти против всей семьи, он не познал такое! Он корил себя, презирал ее… Пожалуй, в этом и дело. Гая предала его, обманула. Тяжело пережить разочарование в любви. Но возможно, когда знаешь, что сам оказался слепым глупцом. Это он не видел того, что видели другие, на что ему указывали много раз. Обман и собственное безумие были куда больнее, чем потеря, они полностью перечеркивали всю ту боль, которую он, возможно, испытал бы, обнаружив гибель первой жены. Сейчас все было совсем иначе, эллинка всегда была честна с ним, он привязался именно к ней, а не к придуманному облику. И потерять это гораздо сложнее. Еще более тяжко быть бесполезным, немощным, не в силах помочь и спасти ту, что доверилась ему. Элена доверилась ему с первой встречи. Порой дерзила, порой выступала против него, не желая покоряться, но все же слушалась его… Из страха? Может быть. Но он чувствовал, что это не ужасало девушку, она не видела в нем чудовище, каким всегда видят захватчиков. Когда она выступала против него, то делала это прямо, словно бы в честном бою. Когда понимала, что проиграла, принимала этот проигрыш, но достойно, может быть, более достойно, чем варварские вожди. Он мог твердо сейчас сказать, что в Элене сочетались черты той идеальной матроны, что давно осталась лишь в рассказах предков. И сейчас, обдумывая то, что же привлекло его внимание к ней, Олий осознавал, что мог сравнить ее лишь с матерью: гордость и подчинение, сила и мягкость, несгибаемость и изящество. Наверное, странно видеть эти черты не в римлянке. И большая удача, что это оказалась эллинка, поэтому он смог взять ее в жены, а не держать дома как рабыню или вольноотпущенницу. И что теперь? При одной только мысли о том, что в любой момент может прибежать раб с сообщением, что выловили труп Элены, трибуна бросало в дрожь. Нет, всеблагие боги, нет! Не могут же они забрать ее у него, едва подарив? - А что Красс? – спросила Публия. Отец немедленно оживился – он впервые услышал о визите гостя, а появление кого-то сулило возможные новые сведения. Но предположение, что Красс или кто-то из его людей что-то знает немедленно было разрушено. - Ничего, - Олий чуть пожал плечами. – Он обещал помочь в поисках. И… предложил… своего рода союз. - Союз? – старший Корнелий нахмурился, закусил губу: одно только слово не внушало доверия, с чего бы богатейшему жителю города предлагать какие-то союзы, наверняка за этим стоит желание что-то получить взамен. - Слава Луция не дает ему покоя, - пояснил сын. – Поначалу мы думали, что он хочет получить легионы себе, поиграть в войну – это ведь его давняя мечта… - Ты же не отправишь людей на смерть? - Нет, - грустно усмехнулся Олий, который совсем недавно думал как отец. – Красс прибыл не за этим, ему пришла в голову любопытная мысль, что объединив силы его самого, Луция и Помпея, можно достичь самых высот. Поддерживая друг друга в начинаниях. Деньги Красса тут, легионеры Луция тоже… Ну и легионеры Помпея в провинциях, способные удержать эти земли и дать отпор кому-то, кого может призвать Сенат. - И что ответил Луций? – голос Публия стал ледяным. - Что это любопытное предложение, - Олий чуть пожал плечами. – Однако такие вещи нельзя решить мгновенно. Трибуна мало интересовали эти идеи Красса. Впрочем, сейчас ему любая политика была безынтересна, а уж не самая честная так тем более. Луций ответил обтекаемо, хотя все намеки – а Красс изложил свои мысли вовсе не так прямо, как сейчас их обрисовал Олий – прекрасно понял. Но это и вправду следовало еще хорошенько обдумать: такими союзниками, как Красс, действительно, нельзя раскидываться, однако надо понимать, сколь долго будет длиться этот союз и не является ли он лишь ступенькой, чтобы кто-то из союзников поднялся. - Разделив власть на троих, диктатуры можно избежать лишь на какое-то время, - холодно бросил Публий, озвучивая мысли сына. – Но тот, кто добрался до верха, вряд ли пожелает делить это место с другими. - Все так. Но, полагаю, что Луций – вовсе не единственный, на кого делает ставку Красс, - отозвался Олий. – Разумеется, второй в списке Помпей. Но, я полагаю, есть и другие, к кому Марк присматривается, выискивая сильных. То ли соратников, то ли противников – это уж как получится. Не исключено, что такие предложения уже направлены… скажем, Лукуллу. Союз с ним не так выгоден, потому что он завяз в войнах с Митридатом, однако впоследствии он может управлять всеми восточными землями. - Я поговорю при случае с Луцием, - протянул Публий. - Надеюсь, у тебя есть для него дельный совет, - устало ответил Олий, думая вовсе не об этом. – Потому что я не в силах сказать, что разумнее для него. Прими он это предложение – и может оказаться одним из тех, кого однажды будет рвать толпа, возненавидевшая диктаторов, неважно, что их было трое, а не один. Но откажись – и он может упустить, возможно, последний шанс спасти республику от диктата. Публий задумчиво глянул на сына, кажется, такой вариант развития событий он не рассматривал. Однако резон в словах Олия был… *** Консулов избирали двух исходя из самого простого соображения: один не даст другому захватить всю власть. Там, где сталкиваются интересы, придется договариваться и кому-то уступать, а это уже тупик для диктатора. Союз троих лиц и вовсе делил бы власть между ними. Разумеется, поднявшись, они задумались бы о том, чтобы подвинуть кого-то из союзников, но сделать это было бы не так и просто. Вернее, поначалу Публий как раз подумал о том, что все довольно просто. Красс наверняка видел примерно так будущее. Два уважаемых полководца рядом с ним, обладающие легионами и любовью граждан возведут наверх своего союзника. Далее же Помпей вынужден будет оставаться в Испании или Галлии – там все время неспокойно, а если местные жители усмирены, то надо или присматривать за тем, чтобы в Рим все вовремя платилось, или продвигать завоевания дальше, чтобы в Город текла добыча. Остается Луций… Вполне вероятно, что Сенат, недовольный подавлением своей власти, призовет легионы того же Лукулла – и Луций будет вынужден выступить уже против бывшего соратника. Таким образом, один союзник был бы постоянно занят на западе, другой, если и не постоянно, то надолго – на востоке. Рим же оставался полностью в подчинении Красса. Однако Олий верно указал, что в этом плане есть слабое место – фигура самого Луция. Нет сомнений, что Красс желает стать диктатором. Как наверняка есть такие желания и у Помпея, потому тот может и принять предложение о союзе, тоже рассчитывая отправить Корнелиев на восток, а в Риме «свергнуть» Красса, пользуясь тем, что того толпа не любит, сам же Помпей всегда был любимцем граждан. Вот только Луций не стремится стать единым правителем, а значит, может сильно мешать союзникам. Скажем, можно по-прежнему оставить принятие всех важных решений за Сенатом – и тем самым сразу ограничить властителей. Можно договориться и с Лукуллом, а это уже превосходящие силы. Можно оставить Помпея в Испании, а Красса под любым предлогом отправить воевать, позволив набрать себе армию… Все это, надо сказать, ушел обдумывать не только Публий, эти же мысли крутились и в голове Луция, когда он, обнимая супругу, лежал с ней, утомленный ласками. Перед ним открывалось безумное будущее, возможность очень высоко подняться. Но следует ли на это идти? Эти мысли прервал легионер, который прибыл с известием о том, что на рассвете будет собран Сенат и Луция ждут там: прибыл гонец из Вифинии с дарами и нижайшей просьбой забрать самозванца, который претендует на трон. *** - Мальчик мой, ну не надо так! – вид Олия, усталого, измученного и осунувшегося рвал сердце матери. Отец вышел из кабинета, и Публия, пользуясь тем, что осталась наедине с сыном, подошла к нему, обнимая ладонями его голову, притягивая к себе. Как будто утешала мальчишку. Как в далеком детстве… Олий уткнул лицо в материнскую грудь, тоже, словно в детстве, ища в матери защиту. Как хорошо было бы и расплакаться, как в детстве. В объятиях матери все проблемы всегда уходили, сбитые в кровь колени заживали, ссадины на руках переставали болеть – так что казалось, что с этими объятиями на мальчика спускается особая божественная защита. Но это было тогда. А сейчас слезы не ушли. Хотя противный комок так и стоял в горле, мешая нормально дышать, не давая сил ни сказать, ни выплакаться – может быть, он был уже слишком взрослым, чтобы поддаться слабости, а может, чрезмерно устал, так что и слез не было. - Я… должен ее как-то найти… я обещал ей, - только и выдавил Олий. – Элена… она не сможет без меня… - Удивительно, как ты ее любишь, - прошептала Публия. Она вздохнула. Неужели боги будут столь жестоки, что лишат его этой женщины? И именно сейчас, когда он по-настоящему счастлив? Публия уже даже ни капли не ревновала. Олий нашел ту, которой дорожил больше жизни. И которая отвечала ему тем же, Публия чувствовала это. Сначала решив, руководствуясь разумом, относиться к невестке, как к дочери, Публия постепенно приняла ее. Пусть она и не испытывала к девушке полноценно такого чувства, но все же была близка к этому. Элена и вправду делала все, чтобы показать себя достойной фамилии, которая ее приняла, а главное – искренне любила мужа. Если к Дафне Публия отнеслась скорее просто с покровительством и сочувствием, понимая, как непросто ей с родней Луция, то к невестке постепенно за эти дни искренне привязалась, как к близкой. Даже муж, кажется, искал эллинку не только из чувства долга, но действительно приняв ее в семью, волнуясь за девушку, которую взял под опеку. Тем тяжелее матери было видеть тоску сына. - Она обязательно найдется, - Публия погладила его по волосам. – Целой и невредимой. Вот увидишь. Олий чуть усмехнулся, отстраняясь. Как ни странно, но это подействовало, ему стало спокойнее от слов матери. Мерзкий комок в горле пропал, стало легче дышать: матушка всегда умела исцелять все. - Я рад, что ты приняла ее, - трибун поднес ладони женщины к губам, притронулся благодарным поцелуем. - Разве могло быть иначе? – Публия мягко улыбнулась. - Элена не помнит матери. Полагаю, ей тем более дорога твоя забота и твое отношение к ней, - улыбнулся Олий. - Я думаю, что твоя любовь ей гораздо дороже. Но тут сын растерянно замолчал: из слов матушки выходило, что ему следовало бы сказать о своих чувствах… Зачем? Он ведь и так показывает Элене свою любовь, он заботится о ней, оберегает… Плохо заботится, надо сказать, ведь он потерял ее – а значит, не так сильно и любит, наверное. - Ну, это не столь важно, - после небольшой паузы натянуто улыбнулся он. - Ошибаешься, мой мальчик, - покачала головой Публия. – И именно поэтому ты должен мне обещать кое-что. - Все, что пожелаешь. - Как только Элена найдется, при первой же возможности, ты скажешь ей о своих чувствах. И я имею в виду не чувство глубокого восхищения. Олий неуверенно взглянул на мать. - Вряд ли стоит… - Олий! – Публия погрозила пальцем. – Неужели ты струсишь? Он слабо усмехнулся: да уж, матушка вновь легко разгадала его – отчего-то говорить о чувствах он опасался. - Никогда! – пообещал Олий. - Вот и отлично! – она направилась к выходу из кабинета. – И помни свое обещание! Я не забуду напомнить, уж поверь! Трибун с грустной улыбкой проводил ее взглядом. Мысленно он сам дал клятву перед ларами, что объяснится до конца с женой, если… когда она найдется. Встряхнувшись, Олий поднялся и направился к алтарю – следует давать клятвы не мысленно, сейчас единственное, чего он не сделал – это не обещал дары, пора осуществить и это.