Римлянки из Эллады

Элене пришлось потрясти головой, отгоняя странные картинки, которые лезли в голову, но они упорно не хотели уходить. Что если и вправду муж просто не знает, где ее искать, он просто не догадается отправиться сюда? А ее в любой момент выпихнут на арену, где Олий просто будет бессильно смотреть на нее, не в силах что-то сделать… Эллинка словно грезила наяву, видела, как супруг лишь бессильно ведет беседу с Цезарем, Цицероном или кем-то еще, кто все это устроил. *** …- Как ты… как ты этого добился?! - Если пригласишь сегодня в гости, с удовольствием расскажу тебе эту историю во всех подробностях. - Не надейся, - процедил Олий. - Луций! – Дафна вцепилась в руку мужа. – Прошу, сделай что-нибудь! - Он не может, - усмехнулся Цезарь. – Это ведь значит пойти против всего Рима. Не ради какой-то эллинки же! - Олий, это безумие, - Публий схватил сына за локоть, заметив опасный блеск в его глазах. – Это в самом деле… - Я велю войскам… - начало было проконсул. - Ничего ты не велишь, - пожал плечами Гай. – Ты слишком дорожишь Республикой, чтобы стать диктатором. Олий… Он просто иначе и не мог, обещание было частью него, он всегда ее защищал, и в этот миг он тоже больше был не в силах выжидать. Потому что ворота уже открывались, и на арену медленно выходил лев. А его Элена стояла почти у стены. Губы побелели и были сжаты в ниточку, дрожащие руки держали меч, слишком тяжелый для них, но отпустить который было страшно – это последняя ее надежда на спасение. Отбросив все условности и более не колеблясь, трибун, попутно срывая тогу и наматывая ее на левую руку, в несколько прыжков оказался у края арены. И немедленно перепрыгнул ограждение, оказываясь перед женой. - Дай меч! – коротко рыкнул он. Элена, не успев осознать, что происходит, просто подчинилась ему. И лишь через мгновение поняла, что произошло. Он здесь! Потому что обещал защитить. И он спасет ее. Не правы все те, кто говорил, что он не осмелится на это. Не прав даже гладиатор. А она права, что не сомневалась в нем. Олий пойдет на все! Толпа безмолвствовала, не зная, как реагировать. Зрители уже были разгорячены, они желали продолжения зрелища. Но всем было известно, кто выступил в защиту девушки. Впрочем, теперь и девушку узнали многие. А вот как относиться к происходящему – было непонятно. Поддержать драку? Воем требовать прекратить? И в том, и в другом случае означало выступить на чьей-то стороне, а какие будут последствия, представить невозможно. - Надеюсь, получится сделать все быстро. Но может, Фортуна от меня отвернется. Постарайся медленно отступать влево. Однако не спеши, держись все время позади меня. Следи за движениями хищника, но не смотри ему в глаза, - бросил трибун, сам не сводя глаз со льва, сейчас осматривающегося в поисках добычи. - Хорошо, - пробормотала девушка. - Поглядывай вверх. Если нам повезет, тебя поднимут с арены по приказу Луция, легионеры здесь… - А ты?! Я не оставлю тебя! - Делай, как я велел! – осек Олий и даже чуть оттолкнул ее назад, то ли показывая, что не шутит, то ли заставляя двигаться. Элена однако ничего сделать не успела, лишь зажмурилась, потому что хищник уже несся на них. Трибун не ждал приближения зверя. Если стоять на месте, то он сам сможет уклониться, но когти или клыки животного могут задеть девушку позади. Остается дать себе свободу движения. Поэтому Олий подался вперед. Левая рука, обернутая тогой, была поднята, чтобы защититься от клыков. Сам же римлянин чуть наклонился, сжимая гладий в правой руке. Сблизиться, быть как можно ближе и… Олий вогнал меч в живот льва и уверенно рванул его вверх. Животное взвыло, вновь дернуло лапами. Вместе со зверем взвыла и толпа, радуясь или ужасаясь происходящему. Но Олий различил только испуганный крик Элены. А, точно, тварь слегка задела ему спину, по телу побежала горячая струйка. Однако лев был мертв, он дернулся в судороге и обмяк. Олий с отвращением откинул от себя тяжелую тушу. И немедленно сзади к нему подбежала Элена, прижимаясь всем телом, будто стараясь так остановить кровь. - Надо промыть рану, надо скорее перевязать, - шептала она. - Ну не здесь же, - слабо усмехнулся Олий. – Сейчас уйдем только… Если нам, конечно, это позволят. Девушка затравленно взглянула на зрителей. А им позволят? Ее ведь наверняка считают преступницей. А Олий, выходит, заступился за такую… *** Кажется, во время игр муж что-то рассказывал о бое со зверем – иначе откуда у эллинки взялись столь яркие фантазии? Она практически поверила во все то, что вдруг придумал ее разум, она увидела!.. В реальности к решетке уже шли служащие арены, чтобы открыть ее сначала для тех, кто в этот момент находился на песке, впустить их обратно в застенки, и лишь затем чтобы выпустить приговоренных. Олий не появился… И не появится, с болью подумала Элена. Даже если увидит ее на арене, он не спрыгнет к ней, он вынужден будет от нее отказаться, потому что иначе от него отвернется его собственный народ. И она не сможет его осудить. Но сколь ужасна уготованная ей участь! Она страшилась когда-то рабства, страшилась смерти, а вот подобное даже и представить не могла! - Идем, госпожа! – тихо позвали ее. Девушка вздрогнула и обернулась. Перед ней стоял тот самый легионер, который когда-то хотел ее изнасиловать и которого она мельком увидела при входе в театр. Он тоже не пропустил ее, заметил… Элена только в этот момент заметила, что она давно не одна в этом помещении, помимо нее и нескольких гладиаторов здесь появились легионеры! И кое-кого из этих солдат девушка узнала в лицо, так что теперь сомнений не было – это люди, преданные Олию. Они прошли сюда тихо, они заняли все помещения – и сейчас были готовы отразить атаку любого, кто попытался бы помешать им осуществить намерения. Эллинка хотела спросить, конечно, где сам Олий, но легионер, чье имя она до сих пор не знала, торопил ее, и девушка предпочла не спорить, тем более что решетку уже открывали, отчего желание убраться отсюда подальше занимало все мысли. Легионеры взяли ее в кольцо и вместе с Эленой покинули помещение, все также почти без шума, лишь предостерегающе держа руки у гладиев. *** На этот раз шли они недолго, миновав несколько помещений, небольшой отряд вышел за стену Цирка, к просторным носилкам, возле которых стояли еще легионеры, а также… Публия и Дафния, увидев которых, Элена бросилась в объятия близких ей женщин. - О боги! – пробормотала Корнелия. – В каком ты виде! Что… что они с тобой делали, дорогая?! Эллинка только сейчас поняла, что и вправду, хотя ее руки развязали, на них оставались следы от веревок, бывшая дорогая стола и палла были порваны и испачканы, девушка кое-как замоталась ими, чтобы укрыться от жадных мужских взглядов, волосы были грязны и нечесаны, да наверняка и все лицо ее словно у дикарки. И как только ее узнали в подобном виде?! - Хвала Юноне, ничего ужаснее того, что вы видите своими глазами, - отозвалась Элена, желая успокоить свекровь и сестру. – Я устала, измучена веревками и мне достались некоторые побои – но и только. Во многом она проговорила это еще и для стоящих рядом легионеров: наверняка в самом скором времени весть о том, где ее нашли, облетит всех, так пусть все же и будут знать, что она грязна от пыли и песка, но во всем прочем ее тело осталось чистым – ее никто не посмел тронуть и надругаться. - Надо привести тебя в порядок, - объявила Публия. – Правда, я уже не уверена, что тебе стоит появляться на играх… - А мне надо? – прервала ее Элена. - Олий хотел появиться вместе с тобой, словно бы и не было похищения, - простодушно пояснила Дафна, в то время как Корнелия замолчала, жалея о своей оговорке и думая о том, что эллинку следует отправить домой приходить в чувство. - Значит, я появлюсь, - отозвалась Элена, надеясь, что голос не дрожит от слабости, страха и просто отвращения к этому месту. Спорить никто не стал, времени было мало – дамы укрылись на носилках, помогая переодеться, спрятать все лишнее и просто за пустыми разговорами отвлечься от тяжелых мыслей: Публия и Дафна боялись даже думать, что же было с девушкой, а та никак не могла решиться спросить, где же супруг. *** У мужчин рода Корнелиев на этот раз было слишком много дел, освобождением Элены они занялись сразу после получения известия, хотя до конца не были уверены, где и как появится эллинка. Один из легионеров, призванных к командирам, припомнил еще, что недавно Глабр виделся с Цезарем, а после отправил посыльного к какому-то ланисте – более подробно разузнать не удалось. Но ни Олию, ни Луцию эти подробности теперь и не были нужны, они просто получили подтверждение того, о чем догадывались. Проконсул пошел фактически на преступление: по древнему закону легионы не вправе были вступить в Город с оружием, однако Луций посчитал, что вправе этим пренебречь, поскольку ему нужны вооруженные люди не для захвата власти, а только для наведения порядка. Об этом он объявил всем легионерам, чтобы те не подумали, будто бы он желает стать диктатором – в этом случае кто-то мог бы и воспротивиться, а еще и сообщить обо всем кому-то из врагов. Кроме того, действовать Олий решил не только в Риме. Разумеется, в первую очередь внимание было уделено именно Цирку. Часть солдат, правда, почти без оружия, находились с самого утра внутри амфитеатра: не ради девушки, ее вряд ли привели бы сюда, но чтобы следить за возможными недоброжелателями, которые могли помешать освобождению. Другая, гораздо большая часть, отдельными группками дежурили всюду по периметру Цирка, но снаружи, так что хорошо видели всех, кто входил и выходил в здание, в том числе в помещения для гладиаторов и работников. К одной из таких групп и принадлежал легионер, заприметивший Элену. И далее, под руководством центуриона, действовали солдаты спокойно и уверенно: сначала все собрались, вошли в здание через три входа, прошли, занимая коридоры для контроля всех внутри, один же десяток прошел до конца, где и забрали с собой эллинку. А попутно, надо сказать, легионерами были захвачены все стражники, которые прибыли с повозкой – чтобы впоследствии не мешали. И поскольку никаких точных указаний в отношении этих людей дано не было, зато были подозрения, что кто-то из них мог участвовать в похищении, и уж тем более они способствовали преступлению, держа девушку в пленницах (а может, сотворив и что-то еще), то очень немногие охранники впоследствии обнаружились с побоями, но живыми, большая же часть после была выловлена позже, ниже по течению Тибра. Наконец после этого еще около половины центурии двинулись внутрь с новой целью – поймать ланисту после того, как завершатся игры. И попутно забрать тех гладиаторов, кто еще будет жив – Луций не желал привлекать внимание толпы к происходящему, для простого люда сражения должны были происходить, как и было объявлено. Однако еще две центурии вовсе покинули Рим. И командиры получили приказы: разобраться с местным магистратом, во всяком случае потребовать от него объяснений, каким преступлениям ланисты он покровительствует, а также вытрясти дом этого человека, раздобыв доказательства этих преступлений. Причем в разговоре с магистратом не следовало говорить про Элену, если возможно, чтобы не бросить тень на всех Корнелиев. И вот тут следовало действовать очень осторожно. Несмотря на имеющуюся власть, солдаты должны были применять силу не везде и не всегда – только в доме ланисты и только с согласия магистрата, потому что на этих землях у проконсула власти не было, а тот же магистрат мог явиться после в Сенат и испортить всю репутацию Луцию. Потому в первую очередь следовало привлечь магистрата на свою сторону, дав понять, что верят в его честность – тем более, что именно его сын передал правду о ланисте. И перейти к угрозам уже в том случае, если бы магистрат принялся препятствовать. Нечего и говорить, что все это надо было контролировать, Олий был слишком занят этим, чтобы лично идти освобождать Элену… Впрочем, он сейчас и сам не мог ответить себе, желает ли этого. То есть он, разумеется, хотел спасти жену, хотел наконец увидеть ее… Но вместе с этим зародился и страх – в каком виде она предстанет пред ним? Очень сомнительно, что Глабр и Цезарь велели беречь Элену, а раз весть о ней передал гладиатор, то именно этим зверям бросили девушку. Можно ли надеяться, что эти дикари не тронули ее? Олий готов был разорвать руками любого, кто обидел жену! И конечно не намерен был ее изгонять, даже напротив, он умышленно просил матушку помочь Элене, чтобы появиться перед всеми, сославшись на то, что если ее кто-то раньше не видел, то лишь потому что эллинке временно нездоровилось. Вот только трибун не был уверен, что теперь снова сможет быть в близости с ней: заполучив ее чистой, оберегая ее таковой от всех, он сейчас испытывал отвращение к одной лишь мысли, что ее касались чужие руки, а потому боялся, что в момент, когда он увидит ее среди гладиаторов, то не сможет даже обнять… То есть он, как мог, оттягивал миг свидания с супругой, хотя в душе безумно хотел ее увидеть. *** Спустя некоторое время, подчиняясь приказу Публии, рабы подняли носилки и понесли уже к главному входу. Легионеры с ними не направились: постоянная охрана из солдат привлечет излишнее внимание, поэтому Олий просто попросил легионеров дежурить на разных участках пути дам. Впрочем, при возвращении домой он не собирался оставлять жену, так что эта предосторожность была, возможно, даже излишней. Корнелии ожидали дам здесь же, у главного входа, и если Луций и Публий были спокойны, то Олию сдерживаться было сложно, к счастью, родичи полагали, что все дело в том, что он беспокоится о том, удалось ли спасти супругу. Едва носилки появились, трибун впился в них взглядом, сам не зная, что он пытается увидеть… Элена сошла с носилок следом за Корнелией, девушка выглядела и вправду чуть болезненной – прическа была довольно простой, наряд полностью закрывал ее, - но все же ступала она уверенно и гордо. И в этот момент стало совершенно неважно, что с ней случилось, Олий понял, что это для него не имеет значения то, что было, единственное, что ему нужно – это она, живая, рядом с ним! Так что ему стоило немалых усилий просто подойти и взять ее за руку, а не сжать ее в объятиях, шепча о том, как он соскучился. Вместо всего этого трибун только чуть погладил ее ладошку изнутри. И прошло еще какое-то время, пока они прошли в амфитеатр, пока раскланялись с различными знакомыми, только после, помогая Элене занять ее место, Олий наконец смог прошептать: - Как ты, девочка? Прости, что заставил тебя тут появиться, мы постараемся уйти так скоро, как только это будет возможно. - Я потерплю, все хорошо, - уверила его жена. Больше сказать они ничего и не успели – к ним приблизились Цезарь и Глабр, отчего эллинка внутри сжалась, вспоминая свои грезы. - Как опрометчиво, - после короткого приветствия объявил Юлий. - Смелость не может быть опрометчивой, - возразил Красс, тоже приближаясь к Корнелиям. – Опрометчивыми могут быть слова. Особенно если они связаны с действиями против народа Рима и Республики. - Пока наш народ и сам не понимает, что ему делать и какие действия за, а какие против него, - усмехнулся Цезарь. - Что ты решил? – вмешался Красс, также подходя к Луцию. Гай Юлий непонимающе нахмурился. Проконсул же прекрасно понимал, что означает этот вопрос: собирается ли он заключать союз – и тогда Марк готов поддержать его всеми возможностями, которые у него есть, а если нет – то может стать его врагом. - Луций, - предостерегающе начал Публий, который тоже догадался, о чем идет речь, притом что он так и не успел поговорить с проконсулом обо всех рисках, которые поджидают его при союзе с Крассом. Но проконсул только махнул рукой, отметая все обсуждения и предложения, становиться диктатором он не собирался. - Что же опрометчивого в моем поведении тут? – не отвечая пока Марку, обратился он к Цезарю. – Разве не более опрометчиво появляться здесь тебе и… когда-то уважаемому Глабру? Как может вас принять толпа? - Ты намекаешь на своих людей, которых расставил повсюду? – надменно вздернул голову Глабр. – Ты не один, кто обладает легионерами. Красс насторожился – кажется, он как раз упустил из виду присутствие солдат. А вот противники были внимательнее, но и трусами их вправду нельзя было назвать: они понимали, что доказательств у проконсула нет, обвинить он их не посмеет. - Но я один сейчас в Риме, кого поддержит толпа, - хмыкнул Луций. - А что на это скажет Сенат? – не отступал Цезарь. – Я ведь могу сообщить дорогим отцам, что ты выдал оружие своим легионерам. - И у тебя есть объяснение, почему они сейчас тут, близ Цирка, вместо того чтобы разоружать все городские когорты? Почему не захватывают дома этих самых отцов-сенаторов? Почему не убивают тех, кто выступает против меня? - А как ты объяснишь им присутствие легионеров с оружием? Скажешь, что это было решение трибуна? И будешь защищать преступника? - Нет, я буду защищать своего родича и свою семью! – не поддался Луций. – Но это не понадобится, никто не поверит в то, что войска были введены без повода. Кроме тебя никто не заметил их присутствия. И не заметит – очень скоро они уберут оружие, вернувшись в Рим как мирные жители. - А что если я объявлю о том, что случилось с эллинкой? – не удержался от угрозы Глабр. – Какая слава пойдет о том, кто женат на девке, обслуживающей гладиаторов? - Меня никто и пальцем не тронул! – вспыхнула Элена от злости. - Но спасибо, что полностью раскрылся, - Олию удалось удержать ярость внутри себя – ненависть к Глабру успокаивала новость о том, что жена не пострадала, – и ответить спокойно. – Возможно, в чем-то ты прав: чтобы сохранить репутацию моей семьи, мне придется отказаться от жены. Однако у меня не будет и причин для того, чтобы щадить тебя, а значит, я обвиню тебя в преступлении – ты позарился на мою собственность, ты пытался опозорить и умертвить мою супругу. Ланиста подтвердит это – хотя бы чтобы спасти свою шкуру. А жена ланисты, я уверен, подтвердит похоть твоей супруги. И кто же в глазах толпы будет грязнее: женщина, которую силой бросили гладиаторам, или та, что добровольно легла под раба? - Это ложь! – побелел Глабр. – Моя жена… - Это решит все та же толпа, - прервал его трибун. - Удачи вам на ближайших выборах! – с любезной улыбкой прервал разговор Цезарь, посчитав за лучшее уйти. Он вместе с Глабром удалился. Красс же продолжал стоять на месте, не столько ожидая ответа, сколько пораженный всем тем, что он услышал, а также пытаясь сообразить, чем же теперь он может быть полезен проконсулу… - Ты будешь выдвигать свою кандидатуру на консула? – обратился к нему Луций. - Я вовсе не намерен конкурировать с тобой, - только и смог ответить Марк. – Если ты полагаешь… - Нет, - покачал головой тот. – Наоборот, я готов поддержать тебя в качестве соконсула. Я рассчитываю, что наши с тобой взгляды будут схожи, как и наши действия, но я не нарушу ту власть, что установлена веками. - Я… принимаю твое предложение, - кивнул Красс. *** Женщин Корнелии сопроводили до самого дома, оставив игры примерно в середине. Но после этого, убедившись, что женам ничего не грозит, Луций и Олий вернулись к Цирку, правда, не для того, чтобы досмотреть поединки, а чтобы завершить начатое. Ланиста оказался довольно сообразительным человеком – увидав, что трибун появился вместе с женой, он поторопился покинуть амфитеатр… И угодил в руки легионеров, которые как раз его поджидали. А после одного за другим скрутили всех гладиаторов, которые принадлежали этому ланисте. Более всего Олий желал просто велеть распять мерзавца. Но это было бы слишком легко для него, тем более было бы простой смертью умереть от гладия. Да и не зря же трибун отправил легионеров в Капую: если магистрат достаточно честен, то можно будет подыскать хорошую казнь для преступника. А вот внезапное исчезновение ланисты будет подозрительно, магистрат на это может указать сенаторам, отправившись к ним с жалобой против трибуна. Потому пленник был просто тщательно связан и отправлен в темницу дома Олия. С гладиаторами поступили аналогично – но лишь временно. Ланиста был достаточно слаб и не представлял опасности сам по себе, в то время как каждый из его рабов был довольно сильным воином. А кроме того они были собственностью преступника, так что Олий был уверен, что никто не будет их пересчитывать впоследствии, магистрат ни о ком из них не спросит. Ну разве что о том гладиаторе, которым восхищался сын магистрата, но в отношении него и вовсе надо было разбираться отдельно. Завершив с поимкой всех, родичи разоружили легионеров, позволив им разойтись. После этого Луций отправился общаться с Премием Петронием – пора было начинать агитацию на выборы, и Эмилий в этом мог отлично помочь. А Олий – к жене. Надо бы обсудить с ней все случившееся, узнать о виновных…. Но в первую очередь он просто хотел наконец ощутить ее объятия. *** Элена была очень признательна и сестре, и свекрови, что они вновь не оставили ее в одиночестве. Они привели ее в порядок, помогли скрыть синяки, смыли грязь, переодели – все это помогло ей себя почувствовать несколько уверенней, но только увидев мужа, ощутив его ладонь в своей, Элена поверила в то, что в безопасности, благодаря этому она смогла держаться при посторонних так, словно и вправду всего лишь некоторое время была больна… Однако все страхи этих дней, весь ужас, который терзал ее, просился наружу. Эллинка не хотела выплескивать это на супруга, и в этом ей на помощь пришли вновь родные женщины – оставшись с ними дома, Элена дала волю слезам. Дафния и Публия, пользуясь помощью Исмены и Корины, увели девушку в ванну. Здесь, пока рабыни очищали тело, сестра и новая мать слушали, помогая очистить душу. Боль медленно, но покидала Элену, кажется, вместе со слезами уходили все страхи, даже думалось, что они глупы – ну как можно было не верить, что муж придет за ней? Она сама не помнила, как полностью выплакалась и выговорилась. Рабыни смазали раны, обрядили в чистую одежду и помогли добраться до ложа. В руки была подана чаша теплого вина со специями – и внутри от непривычного питья стало тоже тепло и спокойно. - Отдохни, - прошептала Корнелия, погладив девушку по голове, как когда-то успокаивала маленького сына. – Ты дома, все позади. И Элена просто провалилась в сон, кое-как пробормотав благодарность богам за избавление и свекрови – за заботу и помощь. Сон, к счастью, без сновидений, возможность забыть все то, что творилось с ней в это время. Проснулась она от ласковых прикосновений… - Олий, - прошептала девушка, улыбаясь, но не открывая глаз – вдруг ей все это вообще чудится? К чему прерывать этот сон? - Это я, - тоже тихо отозвался он. И продолжал осторожно трогать ее всюду. Элена, постепенно пробуждаясь от сна, осознала, что он не ласкает ее, а разглядывает, останавливает взгляд на каждом синяке и царапине, морщится от вида кровоподтеков… - Я чиста, Олий, - прошептала она, вдруг подумав, что он мог не поверить ее словам там, в Цирке, решить, что она говорила это для других. - Ты чиста, - подтвердил он, осторожно проводя ладонью от груди к плечам. - Они хотели, - Элене не верилось, что он так легко принял ее слова, она стремилась доказать то, что считала таким важным. – Но вмешался этот гладиатор… Спартак… ты получил известие от него? Ты поэтому?.. - Тише, - Олий наклонился, поцелуем прерывая поток слов. – Все это неважно. Ты расскажешь мне об этом рабе после, не беспокойся, я отплачу за твою защиту щедро, как накажу любого, кто заставил тебя пролить хоть одну слезу… Но сейчас это неважно. Ты чиста и всегда будешь чиста для меня. Говорить больше и не хотелось, зато хотелось ощущать его нежность. Трибун был настолько осторожен, что порой Элене хотелось плакать от ласок, что обрушились на нее – он так опасался сделать ей больнее, так нежно касался ее синяков, что, казалось, они перестают болеть от этого. - Они ответят… все ответят за твою боль, - бормотал Олий. - Ты так вовремя… Твой легионер… я помню, он был тогда… Но сейчас так помог мне… Передай, что я очень признательна… - Когда и где он был? – чуть отстранился муж. - Первый раз, - смущенно отозвалась Элена. – Там, в Элладе… Он хотел быть первым… после тебя… Олий невольно засмеялся. - Венера смогла обуздать своего сына Приапа, - отшутился он. – И сейчас я знаю, насколько она была мудра, как знаю, для чего она послала мне все эти испытания. Больше ни за что тебя не подвергну опасности! - Я так боялась… - Я не мог не прийти… - Да… я знаю… но мне чудилось, что ты опоздаешь… Ты ведь не мог… пойти против… если бы немного не успел… - Я разнес бы весь цирк на камни! – возразил он, лаская ее уже смелее, более страстно. – Но там... достаточно было просто велеть служащим… отправились бы сами на арену… вернули тебя и отогнали бы любого зверя… И девушка поверила – да, он точно снес бы что угодно, стоящее у него на пути. Может быть, он не спрыгнул бы к ней, как это отчего-то грезилось, но точно остановил бы любого, кто попытался причинить ей вред. А еще он что-то говорил про Венеру и ее испытание… Но пока, за его поцелуями, мыслить не получалась, эллинка не могла сосредоточиться ни на чем, только на этих нежных сладких прикосновениях. - Элена… - порой шептал он. – Моя Элена… - Твоя… Олия Корнелия, - отвечала ему девушка.