АЙРИС
Ветер крепчал, и надувал белоснежные занавески, точно корабельные паруса, несущие быстроходный корабль на всех скоростях. На секунду они приобретали чёткую овальную форму, а затем вновь опадали, напоминая волны, ежесекундно и привередливо меняющие ритм и настроение. Сначала была жажда. А затем отчаяние. Я проснулась раньше всех и теперь пребывала в крайне неловком состоянии. Джейкоб, лежащий рядом, шумно посапывал в моё ухо, обвив тёплыми руками мои плечи. На часах было только шесть утра. А меня мучила невыносимая жажда. В горле чертовски першило, а дыхание стало тяжёлым. Джейкоб присоединился ко мне только в два часа ночи. От него пахло виски, но он был трезв и медлителен, пока почти нервно снимал с себя рубашку. Мои вопросы не получили желанных ответов. Эванс лишь заключил меня в свои стальные объятия и повалил на подушки. Минуту мы с ним молчали, в темноте слыша лишь сердцебиение друг друга. А затем он легко коснулся сухими горячими губами моего виска. — Спокойной ночи, Айрис. И одним лишь этим предложением отбил всё моё желание как можно подробнее расспросить его. Я сделала первую попытку подняться. Джейкоб неохотно разжал руки, выпуская меня из своих крепких объятий. Он что-то пробормотал себе под нос, но я не расслышала ни слова, и тихо прыснула, глядя на его лицо. Даже находясь в плену сна, Эванс оставался невероятным притягательным. Не удержавшись, я взлохматила его густые волосы и задела губами тёплое ушко. Он только слегка улыбнулся, не открывая глаз. Был ли кто-нибудь на свете, кто был бы чуть красивее его? Поправив края пижамы, я осторожно выскользнула из комнаты. Буквально тенью, словно вор, держащийся настороже, спустилась вниз по лестнице и ладонью нащупала плоский выключатель. Вспыхнул яркий свет, и я едва не выпрыгнула из пижамных штанов, увидев высокий, чуть сгорбленный силуэт у барной стойки. Он стоял ко мне спиной, в одних лишь брюках, но по бритым вискам я узнала в нём Мэлоуна. Его лопатки были покрыты тёмными татуировками. Маленький круг внутри большого, края которого испещрены символами и надписями, смутно напоминающие старинные руны. Мужчина обернулся через плечо, и я вопросительно приподняла брови, медленно потягиваясь обратно к выключателю. — Хотел немного побыть в темноте? — Оставь свет, — холодно отрезал он, всем телом поворачиваясь ко мне. Я пожала плечами, наливая в бокал ледяной воды из графина. Первый глоток показался мне райским блаженством. Я с большим удовольствием опустошила бокал, наливая себе ещё. Периферическим зрением я заметила, что Луи пронзительно смотрит на меня. У него был неприятно пугающий взгляд. Если бы глазами можно было бы убить, то сегодня вечером в этом доме состоялись бы помпезные похороны. Не выдержав, я повернулась к нему и сощурилась, вытирая ладонью губы. — У меня что-то на лице? Ты пялишься так, что скоро просверлишь озоновую дыру на моём лбу. Он ухмыльнулся. — Представляю, каково же встречаться с ребёнком. Я смущённо вспыхнула. — Мне почти двадцать. Мэлоун тихо, глумливо засмеялся. — Я не про тебя. — Про Джейкоба? — осеклась я. — Он… — Он всё ещё ребёнок, — коротко отчеканил Луи. — Глупый мстительный ребёнок, не желающий мириться с прошлым. Что-то в его словах болезненно задело моё сердце. Возмущение вспыхнуло внутри меня, как спичка. Словно защищая то, что мне дорого, что и являлось правдой, я тут же выпрямилась и забавно выпятила грудь. Уж кто-кто, а Джейкоб уж точно не напоминал ребёнка. Ни изнутри, ни снаружи. — Ему тяжело. Не пытайся его понять. У тебя не получится. Последовала долгая пауза. — И тебе это тоже не под силу? — вопросительно склонил он голову набок. — У меня нет близнеца, так что нет, — отрезала я, хмуря брови. — Мы никогда не поймём связь между Джейкобом и Ханной. И поэтому не вправе их осуждать. Будь так любезен, прекрати видеть в нём затравленного ребёнка. Он… настоящий мужчина, — мои щёки заалели. — В отличие от тебя, он не считает насилие нормой, и предпочитает другую жизнь. Джейкоб понимающий, честный и отважный человек. Именно это и делает его мужественным. Его желание изменить будущее, даже если прошлое оставило на нём свои следы. Мэлоун ухмыльнулся. В его глазах промелькнуло странное нечитаемое выражение. — Любопытное ты создание, Ай…рис. — Взаимно, — хмыкнула я, изучая его взглядом, пытаясь разглядеть в нём хоть что-то, что поддалось бы логическому объяснению. Помедлив с минуту, я осторожно выдавила: — Ты здесь только ради Ханны. Он коротко кивнул. — Для аггела это важно. — Аггела..? — недоумённо переспросила я. Его губы недовольно искривились. Мэлоун подошёл ко мне почти вплотную. Я тут же сжала ладони в кулаки, готовясь обороняться. Он мрачно улыбнулся и склонился к моему уху. Шёпот опалил кожу. — Вдолби в его мозг, что он потерял ещё не всё. Мужчина окинул меня быстрым взглядом. — По крайней мере, новый объект для покровительства он уже нашёл. Теперь Ханна — моя забота. Он резко отстранился и бесшумно вышел из кухни, оставив меня стоять в напряжённой и неловкой позе. Я задумчиво провела пальцами по своей шее, но не успела и опомниться, как на пороге кухни промелькнула светлая фигура в бледно-жёлтом платье. Тара. Она сонно зевнула, прежде чем увидеть меня, растерянно стоящую у графина с водой. Её глаза расширились. — Айрис! — Извините, я… — начала я мять краешек пижамной рубашки. — Очень хотелось пить. Она искренне засмеялась, включая плиту. Раздался характерный тонкий звук. — Всё в порядке, я лишь удивилась. Хорошо спалось? — Просто превосходно. Здесь очень уютно. Тара вновь зевнула, потягиваясь к сковороде, и я не удержалась от вопроса. Дьявол бы побрал моё любопытство. — Вы проснулись так рано, чтобы приготовить завтрак? Она утвердительно кивнула. — Арчер уходит в тренажёрный зал чуть раньше остальных. Он часто просит, чтобы я ничего не готовила, но это не совсем правильно — бороться на голодный желудок. Я с трудом сдержала тихий смешок. — Но он ведь тренер? Тара вновь кивнула. — Это не исключает того факта, что он часто борется со своими учениками. Она вытащила из холодильной камеры овощи и маленькое гнездо с яйцами. Я тут же приблизилась к ней. — Позволите помочь? Я люблю готовить по выходным, так что опыта у меня навалом. Её лицо осветилось радостной улыбкой. — Правда? Джейкоб тоже любитель приготовить что-то вкусненькое. Когда начнёте жить вместе… — она тут же одернула себя. — Если начнёте жить вместе, то он, возможно, приготовит тебе своё фирменное блюдо. Раньше Джейкоб часто готовил его по праздникам. Я с улыбкой пожала плечами. В сердце невольно защемило. — Что насчёт Ханны? Тара тихо засмеялась. — Она не особо любит кухню. Можешь нарезать зеленый лук? — И очистить болгарский перец… Сейчас, — отозвалась я, вынимая из полки мраморную доску для резки. — Моя сестрёнка Джейн тоже увлекается готовкой. — У тебя есть сестрёнка? — с любопытством спросила Тара. Я заметила, как загорелись её глаза. — Их целых две. Старшей пятнадцать, а младшей уже одиннадцать. Выражение её лица изменилось. Появилась странная грусть, и я подавила желание разузнать о ней больше. Тара принялась крошить перец, переводя беседу в другую сторону. С ней было легко говорить на любые темы, она поддерживала буквально каждую мою мысль. И всё же, я не могла не задать ей этот вопрос. — Сложно быть женой… кхм… бойца? Преступника, жестокого и безжалостного человека, живущего по локоть в крови без малейшего зазрения совести и чувства вины. Впрочем, «боец» слышалось гораздо гуманнее. Тара улыбнулась. — Сложно быть женой. А чья ты жена — бойца или же музыканта… Это лишь некоторые дополнения. — Но вы прекрасно справляетесь, — искренне ответила я. — Я слышала про то, что вы пишете книги. И одновременно занимаетесь домашними делами. — Это доставляет мне радость, — призналась она, накрывая сковороду крышкой. — Раньше… До встречи с Арчером, будучи студенткой, я не знала, чего же хочу от этой жизни. Я лишь плыла по заданному временем и жизнью маршруту. А затем… Появился штормовой ветер. — Арчер, — догадалась я. Она с улыбкой кивнула. — Всё изменилось. Мои взгляды на мир и мои жизненные ценности. Я уже не пыталась искать ответы на свои вопросы. Я уже их нашла. Мне хотелось создать свою семью. Хотелось вырастить детей, которым я бы могла подарить то, чего была лишена сама. И чего был лишён Арчер. Я всегда думала, что мы успешно справились с этой задачей. Но в какой-то момент всё… разрушилось. Уздцы будущего в руках наших близнецов. Я приму любой их выбор. И постараюсь стать им хорошей матерью. Я покачала головой. — Вы замечательная… По крайней мере, вам ещё есть дело до ваших детей. Прошло четыре года, но эта женщина так и не связалась со мной, чтобы узнать, живы и здоровы ли Рут с Джейн. На Рождество я искусно врала девочкам, что она пыталась с нами связаться, и в глазах Рут наряду с тоской проскальзывала крупица радости, что о ней всё ещё помнят. С Джейн было сложнее. Она давно придумала угрюмую маску, за которой прятала все свои чувства. Мне было сложно разглядеть хотя бы бледную тень её истинных эмоций. — Всё хорошо? — разорвал туман моих мыслей любопытный голос Тары. Я кивнула, возвращая телу способность двигаться. — Всё прекрасно. — Джейкоб… Как вы с ним познакомились? — осторожно поинтересовалась она, улыбаясь. Я громко засмеялась. Рано или поздно эта тема должна была всплыть на поверхность.ДЖЕЙКОБ
Я знал, что беседа с отцом пройдёт в крайне напряжённой обстановке, но и предполагать не мог, что с нами будет ещё и чёртов Мэлоун. Как только дверь кабинета закрылась, я замер у окна, краем глаза настороженно наблюдая за Луи. Отец остановился, откупоривая бутылку виски. Тишина длилась ровно до тех пор, пока янтарная жидкость не наполнила три низких бокала. Мэлоун без колебаний взял одну и опёрся бедром на стену, пригубив виски. Отец бросил на меня вопросительный взгляд, и я последовал его примеру. Это был неплохой алкоголь, но я совершенно не почувствовал вкуса, глядя лишь на отца. Я ждал слов. Любых. Неважно каких. Главное, чтобы он говорил. Главное, чтобы этот сукин сын молчал, иначе я выбью из него всё дерьмо в эту же секунду. — Расслабься, — скомандовал отец, изучающе посмотрев на меня. Только тогда я заметил, как сильно стиснул челюсти и сдвинул брови. Кивнув, я отвёл взгляд в сторону. — Знаю, что ты не рад видеть меня здесь, — с отвратительным пренебрежением начал Луи. Я заставил себя посмотреть в его глаза. — Я и сам был не особо рад перспективе войти в дом, в котором меня жаждут убить. Я сделал это только ради Ханны. Выражение лица отца не изменилось, но отбитые костяшки его пальцев вокруг бокала слегка напряглись. Он справлялся лучше меня, скрывая свои истинные мысли. И всё же, прежней злобы в его глазах уже не было. Меня тревожили эти изменения. — Не усложняй ситуацию. Я не собираюсь здесь жить. Не собираюсь устанавливать с тобой перемирие… — Мира и не будет, — отрезал я. Даже сейчас я мечтал искупаться в его крови. Луи и бровью не повёл. — …но для Ханны чертовски важно, чтобы я тебя принял. А ты — меня, — его губы скривились от презрения. — Если твоя гордость это позволит. Моя гордость… Речь была не о ней. Всё, что беспокоило меня… Я не мог простить Луи то, что он забрал у меня всё. Заменил моё место в сердце сестры, заставив её смотреть на меня, как на противного чужака. Заставил понять отца, что я чёртов провал, позор, живое воплощение человеческой слабости. Мужской слабости. Что в какой-то момент он вторгся в нашу жизнь и рассыпал её в пыль, изменив всё, даже наши чувства. Что семья Эвансов оказалась хилым шалашом, что разлетелся по первому дуновению ветра. Её глаза всегда смотрели на меня с доверием. Она знала, что я защищу её. Теперь этот взгляд принадлежал только Мэлоуну. — Ханна не… — Обдумай эти слова, — стальной голос отца прорезал воздух между нами. Я с удивлением повернулся к нему. — Хорошенько обдумай, Джейкоб. Наши взгляды скрестились. — Произошло слишком много всего. — Мы убивали и за меньшие прегрешения, — отец согласно покрутил в руках бокал. — Но в этот раз я проявил небывалую... любезность. Не заставляй меня жалеть об этом. Луи молча осушил бокал. — Она мне дорога. Она… дополняет меня. Перед взором появилось лицо Айрис. Я решительно отмёл туман наваждения, но слова Мэлоуна молоточками стучали в висках. «Она дополняет меня». Отец коротко кивнул. — Не желаю отнимать у неё выбор. — напомнил он себе, нежели нам. Я знал, что в своё время отец предоставил право выбора и моей матери. Та, либо по своей глупости, либо по влюблённости, что впрочем является одним и тем же, решила остаться с ним. Сколько раз она принимала его таким, каким он был и стал. Ханна делала то же самое. В глубине души мне хотелось верить, что она знает, что делает, чем рискует и правильно ли выбирает. Но отец был прав. Мне предстояло хорошенько обдумать слова Мэлоуна. Он взглянул на отца, и тот тихо заговорил. Этот пугающе тихий тон раньше заставлял меня чувствовать дрожь в теле. Сейчас же он вызвал спокойствие. Я развернулся и стремительно вышел из кабинета, смертельно желая выйти во двор и закурить. Но ноги желали совсем иного. В конечном итоге я вернулся в спальню, к Айрис, которая уже поджидала меня, лёжа на кровати, загорелая, веснушчатая, изнывающая от любопытства и беспокойства. Я видел тонкие пряди её волос, разметавшиеся по шёлковой подушке, васильки в радужках её ярких глаз, припухшие губы, словно бледные кораллы в ночном мраке. Желание укутать её в свои объятия было неумолимым. С ней было не просто хорошо. Женские объятия всегда доставляли мне удовольствие. Но порой земные чувства раскалываются, как скорлупка яйца, а то, что таится внутри, вырывается наружу. И это далеко не земное, не человеческое и не плотское. Порой достаточно одной только близости, чтобы почувствовать себя иноземным существом. Порой достаточно одной только Айрис Мейтнер, чтобы успокоить бурю в груди и понять, что потерял ещё не всё.***
Барбекю на заднем дворе нашего особняка… Именно так пахло наше с Ханной детство, наши беззаботные выходные, и дьявольски редкая готовка отца. Мама предпочитала быть счастливой зрительницей, наблюдая за шипящим мясом со стороны. Ханна с детства ненавидела кухню, и всё что с ней только связано. Она бы предпочла всю жизнь есть в ресторанах, нежели попробовать разбить яйца и достать сковороду из запыленной духовки. Мы с Ханной были противоположны не только по характеру, но и по интересам. То, что было дорого ей — для меня назначительно, и напротив. Наверное поэтому я так внезапно пристрастился к готовке. В пять лет я лишь смотрел, как отец переворачивает мясо. В семь лет уже внимательно наблюдал, тщательно запоминая каждое его действие. Однажды и он сам заметил мой заинтересованный взгляд и добела сжатые пальцы, и тут же подозвал к себе, чтобы научить правильно готовить барбекю. Иронично. Отец научил меня не только драться, но и жарить мясо. После того случая мы уже готовили вместе, бок о бок. Сначала я казался себе помощником повара, подающим своему шефу необходимые приборы, своевременно бегущим за нужными приправами. А затем стал полноправным участником этой еженедельной традиции. Отец заставил меня понять, что без меня мясо не станет таким прожаренным и сочным. Что я — важная часть процесса готовки. Что я не бесполезен. Поэтому даже сейчас, спустя столько времени, этот пряный аромат пробуждает во мне лишь светлые воспоминания и откровенную тоску по прошлому. Я вышел с пачкой сигарет, однако почти сразу же засунул сигарету себе за ухо, когда увидел отца. Он точил свои ножи, стоя ко мне спиной, но я знал, что он слышит даже мой вздох. В детстве мы с Ханной часто спорили на всякую мелочь, вроде лучших наклеек и браслетов, что сумеем застать отца врасплох. У нас никогда не получалось. Он слышал каждый треск и шёпот. Годы жизни в детском приюте и калифорнийских притонах наградили его не только болью и шрамами, но и чутким слухом и кошачьим зрением. Он мог видеть очертания вещей в ночной мгле, но меня всегда восхищало то, как он угадывал каждого из нас по дыханию. «Тара дышит по-особенному», часто говорил он, и хотя мы все смеялись, я знал, что он в самом деле выучил частоту и звуки её вдохов и выдохов. Как узник, выучивший каждую царапинку на своих кандалах, как птица, знавшая каждую трещину своей клетки. — Подойди, — негромко позвал он меня. Я оказался рядом за считанные секунды, возможно даже чересчур быстро и взволнованно, совсем как в те дни, когда бежал из школы к нему в тренировочный зал, на бегу сбрасывая с плеч тяжёлый рюкзак с книгами. Отец молча подвинул ко мне нож, и я с радостью принялся за любимое дело, натачивая острие. Краем глаза он следил за мной, как и всегда, но я не ожидал, что на его губах промелькнёт эта кривая, давно утерянная мною, усмешка. — Она неплохая. Я почти выдохнул. Речь шла об Айрис. — Она лучшая, — собственный голос показался мне чересчур охрипшим. Отец чуть склонил голову. — Бостон принёс тебе покой, которого ты так жаждал? Я едва ли не улыбнулся. — Напротив. В Бостоне меня встретил бешеный шторм. Но мне там хорошо. — Знаешь, чем отличается Нью-Йорк от Бостона? — негромко пробормотал отец. Мои брови нахмурились. — Только не говори, что климатом. Вновь кривая ухмылка. — Это дерьмовая лживая фраза из брошюры для туристов. Во всей Америке воздух одинаковый. И даже дожди. — Что же тогда отличает Нью-Йорк от Бостона? Он отложил наточенный нож в сторону. — Твоё присутствие. Я повернулся к нему, не найдя нужных слов, чтобы ответить, не найдя нужной эмоции, чтобы отобразить свои чувства хотя бы мимикой. Глаза отца потемнели, обрели прежнюю пугающую глубину. — Нью-Йорк казался мне обычным городом, в котором нам всем было хорошо. Но когда ты уехал, я понял, что завидую всем жителям Бостона, в котором сейчас живёт мой сын. Моя грудная клетка сжалась. Слышать такие слова от него казалось... невозможным? Неужели я снова напился и теперь представляю в голове наш несуществующий диалог? Снова надрался и теперь мечтаю? — Но… Он вновь принялся натачивать нож. Молча я последовал его примеру. Тишина длилась достаточно долго, чтобы дрожь в моих пальцах слегка ослабла. Где-то вдалеке загрохотал гром. — Я горжусь тобой. Очередной гром, но на этот раз смертельный. На секунду мне показалось, что я ослышался. Однако голос отца прозвучал не только в моей голове. Его слова прорезали воздух, словно ножом проткнув мембрану барабанной перепонки. Я внимательно взглянул на него, вложив в этот взгляд чувства, которые так старательно прятал все эти годы. — Я не сделал ничего такого, чтобы мной можно было бы гордиться. Он тихо засмеялся. — Я гордился тобой, когда ты сделал первые шаги. Когда заговорил. Когда падал, а затем поднимался. Я гордился тобой, когда ты защищал свою сестру, но ещё больше я гордился тобой, потому что ты был другим. Потому что не был похожим на меня. Ты был похож на моего брата. Несмотря на такого отца, как я, ты всегда оставался самим собой. Тебе были чужды кровь и бой, и я пытался найти то, чему смог бы научить тебя, кроме навыков борьбы. Он научил меня колоть дрова. Готовить мясо. Водить машину. Завязывать шнурки. Бриться. Завязывать галстуки. Вбивать гвозди. Бороться за свои права и интересы. Разрушать то, что разрушит меня. Отец научил меня всему. — Было сложно представить определённую роль отца в жизни человека, — почти издевательски ухмыльнулся он, но я видел… видел его глаза, их выражение и черноту. Видел маленького мальчика, тоскующего по своим родителям, которые бросили его, оставив шестимесячного малыша в грязной пелёнке на ледяной газовой трубе поблизости мусорных баков. — Но хотел оставить какой-нибудь след, который позже смог бы помочь тебе, сын. Перед глазами возникло его довольное лицо в отражении зеркала восемь лет назад, когда я, старательно высунув язык, пытался сбрить едва пробивающую на подбородке щетину. Как он хлопнул меня тогда по спине, стоило мне ополоснуть бритву в мыльной воде. И как горделиво потрепал меня по волосам, когда я заулыбался, демонстрируя ему свои щёки в мелких кровавых порезах. В горле отчего то собрался ком. Я не собирался даже отвечать. Дрожь в голосе опозорила бы меня, уничтожив весь образ. Моя рука взлетела вверх, желая хотя бы сжать его плечо, но он опередил меня, когда приобнял меня за предплечья. Как и всегда, крепко, сдержанно, и в то же время чертовски разрушительно. Память не вечная штука. Мы забудем все закаты и рассветы, которые провожали и встречали, все песни, под которые танцевали, и все слова, которые сказали в порыве любви, гнева и ненависти. Забудем звуки, цвета, голоса. Забудем то, что не желали забывать. Но я был готов поклясться душой, что никогда не забуду крепкую хватку отца, его слова и взгляд. Что даже когда умру и меня возродят из праха, то мои уста в первую же очередь прошепчут, что отец гордится мной. Что он научил меня тому, чему не учили его самого. Что жестокий мальчик сирота, разбогатевший на кровавых боях и игравший в охоту с невинной девушкой, стал лучшим для меня отцом.ХАННА
— Идёшь? Луи лишь зевнул, лениво потягиваясь, точно сытый кот на августовском солнце. Его тёмные бритые виски оттеняли золотистые пряди волос, взлохмаченные на макушке. Не выдержав, я оперлась коленом на постель, и погладила его по скуле. — Знаю, тебе тяжело… Он ухмыльнулся. — Мне не тяжело. Я изначально знал, на что иду. — Мэлоун, я не так наивна, как ты думаешь, — тихо прошептала я, наклоняясь. — Ты человек, и не лишён сердца. — Сердце… Оно лишь качает кровь. Не переоценивай роль этого органа. Я лукаво прищурилась. — Тогда что заставляет тебя любить меня? Почки? Поджелудочная, чёрт её дери, железа? Он сощурился. — Для этого достаточно лишь взглянуть на тебя. Услышать. Коснуться. Трахнуть. Я даже задохнулась от сильного смеха. — Луи Мэлоун… В своём репертуаре. — Ханна Эванс. В своём безумии, — отозвался он, грубо поглаживая моё бедро. — Ты знаешь, что дьвольски возбуждаешь меня, когда так яро защищаешь меня от своего близнеца? Его рука поползла вниз, большой палец проник под пояс короткой клетчатой юбки. — Тогда мне стоит почаще ссориться с Джейкобом, — выдохнула я, когда его пальцы задели кружевную ткань. Мэлоун качнул головой. — Не думаю, что когда-нибудь между нами возникнет какое-нибудь понимание. Я бы выбил из него всё это дерьмо ещё год назад, но моя клятва не потеряла своей значимости. — И? — я откинула голову назад, едва сдерживая срывающиеся с губ стоны. Лицо Мэлоуна было серьёзным, хотя пальцы неумолимо рисовали круги, беззвучно шевелясь под тканью юбки. — Она ещё сыграет свою роль. — Айрис? — вопросительно прошептала я, хватаясь обоими руками за его широкие плечи. Мэлоун лишь склонил голову, целуя мой живот, и пряча от меня свой взгляд. — Проклятая и извращённая любовь. — Это в нашем случае, — улыбнулась я. — Не все люди любят так, как мы. — Они многое теряют, — ухмыльнулся он, кусая кожу на моих рёбрах. Я вздрогнула. — Было ли это нечто большим, чем зависимость? Стало ли это… — Аггел, молчи… — захрипел он. — Мешаешь доставлять тебе удовольствие. — Мэлоун, ты не… — Ты предпочла меня вместо своей семьи. А я предпочту тебя вместо своей веры в то, что нет ничего важнее похоти, — его губы оставили лёгкий поцелуй на моём пупке. Затем замолчал, и тихо выдавил: — Есть. Было и будет. А если нет, что ж, мы сами его создадим. "Стой, куда же ты? Огни в той стороне! Мне всё равно. Я зажгу свои!" Верно. Мы зажжём свои.АЙРИС
Тепло сильного тела и запах английского крученого табака напомнил мне только о нём. Пробуждение отозвалось сладкой болью в области сердца. Его рука зарылась в волосы на моей макушке, поглаживая кожу, массируя, причиняя лёгкую тянущую боль наряду с медленно растекающимся по телу наслаждением. Я довольно замурлыкала, прижимаясь щекой к его тёплой груди. Наши отношения крепчали, и по мере их развития я становилась смелее. Он стал первым человеком, чьи губы коснулись моих. Первым человеком, чьего тела и возбуждения коснулись мои губы. В прошлый раз я впервые проявила инициативу, и порой вспоминая собственные неумелые движения языка и рта, тут же неумолимо краснела. Но стоны Джейкоба, сизый табачный дым, который он выпускал из сухих губ, тщетно пытаясь оттянуть кульминацию, доставляли мне живое удовольствие. Я помнила, как ему было хорошо, и от этой мысли горела, точно рождественская ель, обвешанная гирляндами. Мои чувства приобретали туманные формы с устойчивыми очертаниями. Теперь его поддержка и забота слились воедино с желанием покорить его тело, а не только сердце. Я часто ловила себя на том, что заглядываюсь на ширинку его чёрных брюк, провожу взглядом по серебристой пряжке массивного ремня. Что пытаюсь животом почувствовать его твёрдость, когда мы подолгу целуемся. Это обезоруживало и пугало. Порой я желала скинуть с себя всю одежду и погрузиться в его объятия. В этом порыве не было ничего развратного. По крайней мере, мои желания были не только естественны, но и взаимны. Джейкоб провёл повлажневшими губами по моей шее и вдохнул запах моей кожи. — Пахнешь ирисами. Я улыбнулась. — Неправда. — Источаешь аромат жизни. Словно сейчас праздник равноденствия. Словно я заплутал и очутился в саду, полном цветущих жёлтых ирисов. Пытаюсь вдохнуть больше, чем возможно. И каждый раз понимаю, что этот запах проник под кожу и остался на задворках сердца, чтобы напоминать о себе бессонными ночами, — Джейкоб спокойно расстегнул мою рубашку, даже не пытаясь залезть под шёлк тонкой майки. — Напоминать о том, что для меня значит земной рай. Я раскраснелась от удовольствия. Льстивое красноречие всегда раздражало меня. Восхваливать тело… Что могло быть более изменчиво? Однако его слова лились как сладкий мёд в уши. Всё мало. Недостаточно. Чертовски недостаточно. Не выдержав, я резко повалила мужчину на спину. Без особых усердий, так как Джейкоб легко поддался моему желанию оказаться сверху, нависнуть над ним, щекоча растрёпанными волосами его выступающие скулы. Он медленно улыбнулся, когда я рывком сдернула с него футболку поло, обнажив загорелую грудь, покрытую мелкими бисеринками пота. Провела кончиком носа по изгибам и контурам натянутых крепких мышц, остановилась у ключицы, которую покрыла короткими поцелуями. Джейкоб лениво приподнял бровь. — Мисс Мейтнер желает снять с меня скальп? — Языком, — поддразнила я. Он шумно выдохнул и закрыл глаза. — Тогда продолжай. Я засмеялась, опускаясь ниже. Но едва мои губы коснулись его живота, как Джейкоб заметно напрягся. Не без удивления я подняла голову, желая увидеть выражение его лица. Глаза Джейкоба горели тёмными оливками. Он схватил меня за плечи и приподнял над собой, совершенно ошарашив. — Ты дополняешь меня, — глухо пробормотал он, словно вспомнив давно забытую фразу. Я замерла, глядя на его лицо. Джейкоб сглотнул, прижимая меня к себе, сталкивая наши тела, лбы, души. Его дыхание опалило моё дыхание. Казалось, между его лёгких разожгли настоящий костёр. Мы оба замерли, ожидая непонятно что. Спустя секунду я с тихим свистом выдохнула. Джейкоб крепко обнял меня. Обвил руками мои предплечья, сомкнул сплетённые пальцы на моей спине. Моё сердце затрепетало, точно бабочка, бьющаяся под сачком ловкого бабочника. Он медленно поднял руку и схватил меня за подбородок, вынуждая едва ли не рвануться к нему навстречу. Не прошло и секунды, как наши губы соединились. Поцелуй обжёг мне нутро, заставил растаять язык и нёбо. Я застонала в его рот, едва успевая дышать, забывая, как правильно дышать, потеряв способность даже вдыхать воздух и отделять кислород от углекислого газа. Джейкоб обхватил ладонью мой затылок, пытаясь ещё больше углубить поцелуй. Тонуть в его объятиях мне было не впервой, но умирать от подобных касаний его губ… Безвозвратно потеряться в этих смелых и настойчивых движениях… Сердечный ритм сбился напрочь. Я и не заметила, как оказалась без одежды, под ним, почти вдавленная в матрац. Полог кровати возвышался над нами, ветер невозмутимо трепал балдахины, но перед глазами кружилась мутная дымка. Я с наслаждением вдохнула побольше воздуха, когда Джейкоб разорвал поцелуй, приникая разгоряченным ртом к моей шее. Его жалящие прикосновения следовали обжигающей вереницей от шеи до самых пят. Он замер, касаясь губами ямочек под моими коленями. Я сжала простыни, не находя в себе сил приподняться на локтях и поймать его взгляд. Джейкоб прижался щекой к моей ноге, и медленно пополз вверх, не разрывая этот необъяснимо интимный контакт. А затем я услышала его шёпот: — Хочу раздвинуть твои ноги… Через мучительную паузу: — Плечами. Моя грудь мучительно сжалась. Лёгкая щетина на его скуле царапала мою кожу, когда его лицо оказалось между моих ног. Плечами он развёл мне бёдра, устраиваясь там поудобнее, миновал изнывающую от возбуждения кожу, остановился у пупка и оставил на животе горячий влажный поцелуй. Я согнулась. — Джейкоб! — Чего ты желаешь? — прохрипел он. Всего. Тебя. Сейчас. Завтра. Через год. И через столетия. Я задохнулась от глухого стона, когда мужчина поднялся на колени и сбросил с себя брюки. Ткань боксеров мелькнула передо мной всего на пару секунд, прежде чем обнажить его мускулистые бёдра. Волнение сковало мне горло, но среди клубка всех эмоций и чувств страху попросту не было места. Я взбудораженно рухнула на подушку, не отрывая от него взгляда, когда Джейкоб накрыл моё тело своим. Мои ноги словно сами собой раздвинулись в стороны, выдавая все тайные желания. Тело было готово к нему, смертельно желало этого, умирало от тоски по его близости. Палец Джейкоба прочертил на моей щеке ровную дугу. Он наклонился и оставил тягучий поцелуй на моих губах, прежде чем мягко погладить моё колено. — Скажи, что хочешь этого так же, как и я. Я быстро закивала, глядя на него широко распахнутыми глазами. Губы пересохли: разомкнуть их казалось нечеловеческой пыткой, поэтому слова так и не слетели из уст. Джейкоб хрипло засмеялся. — Хорошо… Его тело коснулось моего. Казалось, что это две раскалённые пластины, которые навсегда останутся скованными друг к другу, когда остынут после плавки. Я крепко обхватила его бёдра ногами, задрожала, когда почувствовала заметное давление на центр. Джейкоб накрутил на указательный палец прядку моих влажных волос и склонился, шепча: — Не бойся, моя Айрис. Я подалась к нему навстречу, ловя его губы. Он с удовольствием прильнул к моему рту, отвечая, успокаивая, и в то же время волнуя ещё больше. Его левая ладонь накрыла мою грудь, задев затвердевший от возбуждения сосок. Я вновь издала стон, старательно пряча от него свой взгляд. Щёки запылали. Джейкоб легко приподнял мою голову, заставляя встретиться с ним взглядом. Я смутилась. Ресницы задрожали. — Хочу, чтобы ты смотрела на меня, когда… — лёгкий толчок, и он прижался ко мне бёдрами. Я ахнула, чувствуя выпирающие очертания его тазовых костей. — Когда окажусь в тебе. Когда примешь в себя. Когда станем единым целым. Его взгляд болезненно колол мне лицо, когда Джейкоб проник в меня, медленно, осторожно, как если бы вторгаясь в ворота незащищённого замка. Я зажмурилась и обняла его за шею, стоило ему проникнуть глубже, чем на дюйм, заполнить собой, тревожа лёгким дискомфортом. Боли не было, как и крови. Мне лишь казалось, что я очутилась там, где так долго мечтала оказаться, но территория чувствовалась чертовски неиследованной и иноземной. Джейкоб уткнулся лицом в изгиб моей шеи, когда мягко толкнулся в меня, качнув бёдрами. Мои глаза расширились. Я забилась под ним, как раненая птица, едва ли не испуганная, только сейчас увидевшая обломки знакомых развалин. Так чувствовались боль и удовольствие одновременно. Их нельзя было смешивать, но сейчас они образовали собой необъяснимое чувство заполненности. Словно переход от бытия к небытию, от смерти к рождению. Я глубоко вонзила ногти в его плечи, пытаясь погасить собственные тревоги. Джейкоб сжал мои вспотевшие ладони, тесно переплёл наши пальцы, и задвигался, медленно, плавно, словно покоряя волну за волной, как если бы сёрфер поднимался выше и выше, чтобы в конечном итоге жестоко разбиться о волны. Его движения почти незаметно набирали темп, скорость, ритм. Глубину. Я вскрикнула, когда чаша удовольствия перевесила дискомфорт и сжатость. Бугры мышц Джейкоба сверкали от пота, отливали полированной бронзой перед моим взором, дразня, медленно убивая. При каждом рывке его мускулы напрягались, крепчали, становились стальными. Лишь на миг он покидал меня, а затем заполнял целиком, заставляя погибать от наслаждения. Я слышала влажный, неприличный звук столкновения наших горячих и потных тел. Как бьются его бёдра о мои, как его губы алчно захватывают в плен участки горящей кожи на моей шее. Я издала звук, больше похожий на всхлип, нежели стон. Разве могло быть так хорошо, так приятно, сложно и просто, горько и сладко одновременно? Безрассудно приятно? Словно бьюсь о стеклянные стены, словно возношусь на вершины, и одновременно с глухим стуком падаю наземь, поднимая пыль в воздух. Словно задыхаюсь, словно насыщаюсь. Джейкоб вдруг перекатился на правый бок, и я последовала за ним, упав левым боком на постель. Его широкая ладонь заскользила по моей ноге и властно закинула её на своё бедро. Едва я перевела на его лицо растерянный взгляд, как почувствовала, что он вновь заполнил меня, но уже под более косым углом, задев все чувствительные зоны и точки, стремительно добравшись до самой сердцевины. Стона не последовало. Я попросту задохнулась от неожиданности и удовольствия. Тело мелко задрожало, перед глазами словно треснули толстые стёкла, разлетаясь на мелкие осколки, создавая впечатление яркого фейерверка из жидких и разноцветных звёзд. Это был совершенно другой вид эйфории, особенный, удивительно губительный, пугающий своей силой. Я тут же зарылась лицом в грудь Джейкоба, проводя онемевшими пальцами по его напряжённой шее, ища в нём якорь и парус. Он всё ещё двигался во мне, но замер, когда я судорожно задышала в его кадык, пытаясь успокоиться. Толчки оргазма не исчезали, лишь бледнели, при этом не теряя мощь своего сладкого плена. — Продолжай, — захрипела я в его шею, крепко обнимая его за плечо. — Продолжай. Едва не добавила «прошу». Умоляю. Двигайся так, словно от этого зависит наше будущее. Словно свечи не догорят, а солнце не поднимется на востоке. Его шершавая ладонь медленно поползла по моей изогнутой спине. Я слышала шумный свист, с которым он втянул в себя воздух. Чувствовала дрожь его мышц, бешеные скачки его сердца. — Всё хорошо? Мой кивок, его выдох. Первый толчок. Осторожный, нежный. Второй. Смелый, трепетный. Третий. Отчаянный, сильный. Резче, напористее, властнее. Я чуть отстранила голову, ловя его потемневший взгляд. Его пальцы впились в мои ягодицы, толкая к себе навстречу. Кожа покраснела, однако лёгкое трение доставляло лишь непомерное удовольствие. Я терялась в собственных эмоциях, с ума сходила, пытаясь не сойти с ума. — Тише, тише… — раздался его низкий голос над самым моим ухом, когда я едва ли не хныкнула, встречая его выпады. Так глубоко, как он только мог. Кожа к коже. Тонкая полоска волос, обычно ведущая к пряжке его ремня, теперь щекотала мне живот. Это невольно вызвало дрожь в моих мышцах. Я зажала нижнюю губу между зубов, лаская его скулы, уши, зарываясь лицом в густые волосы. Джейкоб тихо засмеялся, когда мои губы коснулись его носа, однако спустя секунду напрягся, учащаясь. Теперь каждая секунда заполнялась его резким толчком. И если в одном дне восемьдесят шесть тысяч четыреста секунд, то как же мне выдержать остальное время, потеряв ощущение его близости? Каждой клеточкой своего тела я чувствовала, как он близок к освобождению, как балансирует на грани, как ему хорошо. Дрожь его ресниц и тяжёлое дыхание выдавали его с головой. Я зашипела, когда он содрогнулся. Перед глазами разорвалась тонкая сеть, наподобие серебряной паутины, застилающей собой мрак. Сердце заколотилось, точно сумасшедшее. Из груди слетел сдавленный стон. Джейкоб издал тихий звук, напомнивший мне о его прошлой разрядке. Его мышцы напряглись, глаза затуманились. Если так раскалывается земля и наступает конец света — зачем же жить в покое? Почему это чувствовалось как хаос, гибель, кораблекрушение? Как штормовой ветер, срывающий бизань мачту, заставляющий тонуть торговые судна? Потные, ослабевшие от удовольствия, удовлетворённые, мы синхронно повалились на шёлковую подушку. Джейкоб тут же зарылся носом в мой лоб. Его пальцы аккуратно коснулись моих бёдер, разводя ноги в стороны. Спустя миг он тихо выдохнул. — Крови нет, — лишь смущённо озвучила я его мысль, когда он поднёс пальцы к своим глазам, внимательно их осматривая. — Это хорошо, — прохрипел растрёпанный Эванс, приподнимаясь на локте. — Я был достаточно… — …нежен и хорош? — смело поддразнила я, обвивая его ноги своими ногами. — Думаю, что да. Джейкоб Эванс оказался весьма подходящим любовником. Я шутила, как и всегда, но в глазах Джейкоба прочла то, что он догадывается о моих мыслях. Что я испытываю не только приятную истому, но и благодарность. Что он показал, каким же может быть половой акт. И что все грязные и порочные звуки соития моей матери с незнакомцами и близко не стояли наряду с тем, что мы оба испытали секунды назад. Что в близости могут соединяться не только тела, но и души. Что сейчас внутри меня образовалась не пустота. А жизнь. Его губы расползлись в широкой улыбке, и, не выдержав, я вновь прильнула к его горячей крепкой груди, зарываясь пальцами в его волосы. Так чувствовалось разрушение. Разрушение прошлых призрачных огней, ранее так неотступно преследовавших меня. Хотя... К чему лгать. Так разрушилась та самая стена, которая до этого момента оставалась между нами и мешала осуществить то, чего желали мы оба.