АЙРИС
Наше возвращение в Бостон разительно отличалось от самого отъезда. Казалось, что из города уехали неуверенные в себе подростки, а вернулись двое людей, решительно знающие, чего хотят от жизни и друг друга. Как бы абсурдно это не казалось и не звучало, в минуты раздумий я часто беспокоилась, что наши отношения с Джейкобом изменятся, стоит нам провести вместе ночь. Мне казалось, что наш интерес, подогреваемый лишь неутолённым желанием, резко потухнет. Что его стремление быть ближе, быть всегда рядом… неожиданно исчезнет, а у меня появится ощущение недосказанности и пустоты. Очень часто люди отталкиваются друг от друга, стоит им очень сблизиться. Это как вечный закон, камнем выбитый на человеческом сознании. Получив желаемое — отторгаешь то, что с таким усилием заполучил. Это не пугало, но в достаточной степени настораживало меня. Джейкоб был благородным человеком и настоящим мужчиной, но я бы не смогла… Не смогла бы предугадать все его дальнейшие действия. Однако время показало, как же безосновательны были мои сомнения и страхи. И что я сделала правильный выбор, доверившись этому человеку. Ещё на рассвете мы выехали в дорогу, до этого попрощавшись с родителями Джейкоба, и Ханной. Луи Мэлоун так и не вышел проводить нас, но я всё же помахала ладонью тёмному силуэту за матовым стеклом окна. Занавески чуть шевельнулись. Мэлоун скривил губы в ухмылке, но руку в ответном жесте так и не поднял. Мне до сих пор было неприятно видеть его, человека, причинившего боль моему человеку, пускай в прошлом, и пускай не задумавшись. Фантомная боль в ноге изредка беспокоила Джейкоба. Я замечала, как в дождливый день он начинает хромать, а затем резко одёргивает себя, словно вспомнив, что кость цела и уже давно срослась. Замечала, как темнеют его зрачки, стоит мне увидеть крупицы его слабости. Луи Мэлоун был таким же бойцом, как и Арчер Эванс, возможно, даже намного хуже, но я так и не смогла перебороть возникшее к нему чувство неодобрения и осуждения. Ранивший моего — неосознанно ранил меня саму, но уже изнутри, сломав не кости, а нечто иное. И даже если бы Джейкоб забыл бы об этом, то я бы не забыла. Я пыталась донести до Ханны, как же она важна и значима Джейкобу, но склеить ту громадную трещину, образовавшуюся между ними годы назад, мне так и не удалось. Некоторые болезни не лечатся, а разрушенные и рухнувшие стены не восстанавливаются. Едва солнце засияло между теми дюймами, что отделяли нью-йоркские небоскрёбы друг от друга, как мы тронулись в путь. Джейкоб по-прежнему искренне смеялся от моих шуток, не отнимал горячую ладонь от моего колена, но я заметила значительную перемену в его полыхающем взгляде. Он словно бы глядел на меня иначе. — Что значит этот взгляд? — пробурчала я, скрестив ноги и закинув их на приборную панель. Конверсы испачкали бы кожаный салон, так что я сняла их, оставшись в белоснежных носках. Джейкоб бросил на меня быстрый взгляд, когда бледно-розовый пузырь жвачки лопнул и прилип к моей верхней губе. — Какой именно? — Смотришь на меня… как на прокаженную. Неужели настолько не понравилось… хм… — я зашлась неловким сухим кашлем, отводя взгляд в сторону. — Не понравилось быть во мне? Он подавился хриплым смехом, крутя руль. — Быть в тебе? — Ты знаешь, что я имею в виду. Наш секс… Джейкоб ударил по тормозам, когда на светофоре загорелся красный. Медленно перевёл на меня свой взгляд. Очень даже издевательский взгляд. — Так это был секс? — Хорошо, совместная ночь… — Мы занимались любовью, Айрис, — его голос заметно сел. — И это было чертовски разрушительно. Я залилась краской. — Ты не… — Я словно погиб и побывал в раю. — Не говори так. Это святотатство. — Тогда я самый отъявленный грешник, — отозвался он, неспешно поглаживая мою руку, уделяя внимание каждому пальцу. — Не вижу смысла стыдиться наслаждения. Полюбить тебя… Это была лучшая часть моей жизни. — Джейкоб! — У нас, людей, всё сложно. Мы долго решаемся, слишком долго приходим к окончательной мысли. Но я не вижу смысла тянуть с признанием, — он задумчиво уставился на дорогу. — Разве ты не чувствуешь ко мне то же самое? Невольно я смутилась. Отвернулась к окну, сделав вид, что меня безумно интересует, из какого же материала он сделан. Широкая ладонь Джейкоба на моём колене слегка зашевелилась. Голос его был пугающе спокойным, сыпучим, как песок в древних часах. — Айрис. — Кто бы мог сказать, что у нас получится? — тихо пробормотала я, слушая раскатистое эхо ударов собственного сердца. Или же его сердца? Душно, тесно, боже, прекрасно. — Я был уверен в этом с самого начала. — С того самого начала, как я села в твою машину в подвенечном платье? — зашлась я громким смехом. Он улыбнулся. — Именно тогда. Ты была моим солнцем, Айрис. — Твоим солнцем? — А я был Ноем, запершим в ковчеге под убийственным ливнем. Не видел ничего, кроме воды и туч. А затем проснулся в одно утро и понял, что Бог больше не гневается на меня. Что солнце взошло. И теперь будет восходить всегда. Ты заставила меня почувствовать себя прощённым. — Ты не был виноват в случившемся. — В прошлом я разочаровал многих. Но своё солнце я не разочарую. Своё солнце я намерен беречь. Даже если оно такое светлое и жаркое, что мне порой становится страшно, как бы оно не опалило самого себя. Мои пальцы смело обвили его пальцы. Сердце дрогнуло, дыхание участилось. Падение с самого высокого утёса. Вот как это чувствовалось. — Меня ты не потеряешь. Джейкоб внезапно остановил машину. Внимательно взглянул на меня, игнорируя визжащие сигналы машин, остановившихся за нами. Откуда-то сзади раздалась грубая ругань, топот ног, протестующие крики. Джейкоб и бровью не повёл. — Запомни эти слова, Айрис. Я хочу услышать их спустя десятилетия. — Запомню, — со всей серьёзностью пообещала я, осторожно лаская его руку. — Запомню. Он поддался вперёд и задел тёплыми губами мою скулу. И только затем вдавил ногу в газ. — Не забывай. Как странно. Возможно, позже, спустя десятилетия, мир изменится. Возможно, даже к худшему. Наступит долгожданный Судный день, и всё потонет в мраке и крови. Города превратятся в развалины, а небоскрёбы в руины. Даже само солнце потухнет, а звёзды угаснут. Ветер усилится, а пыльные бури станут печальной обыденностью. Дожди будут лить дольше и жёстче, а люди станут лишь более жестокими. Но к счастью, память будет жить. А значит, мы тоже.***
Как бы дико это не казалось, Джейн встретила меня с жаркими объятиями, в то время как Рут буквально висела на моей шее мёртвым грузом, отказываясь отдаляться от меня ближайшие пару недель. Мне было приятно, что моя тоска по сёстрам оказалась настолько взаимной. Мы ужинали в гостиной, на полу, у полыхающего камина. Джейн запекла в духовке картофель с паприкой, так что дальнейшие беседы прерывались лишь непритворным чавканьем Рут, моим смехом, и стуком наших керамических чашек. Я без утайки рассказала им об Арчере, о характере мягкой и такой отзывчивой Тары, о взгляде Мэлоуна и характере Ханны. При словах о близнеце Джейкоба глаза Джейн вдруг ожили и заблестели от восторга. — Так даже если это самый редкостный мерзавец во всём восточном побережье, её семья приняла Луи? Я слегка поморщилась. — Не думаю, что Джейкоб когда-нибудь сможет взглянуть на него с принятием и доброжелательностью, но Тара и Арчер… да, приняли, моя булочка. Она мечтательно вздохнула, подпирая щеку ладонью. — Любовь… — Манипуляции, — словно бы с тяжким грузом на спине прокряхтела Рут, заставив меня прыснуть со смеху. — А я выйду замуж за деньги. — Они имеют предательское свойство заканчиваться, — съязвила Джейн, собирая тарелки. — Как долго собираешься быть суженой долларов? День, два? До следующего шоппинга? — Тогда выйду замуж за безлимитного миллионера, — за секунду решила Рут, осушая чашку с чаем. — Таких не бывает. — А я найду, не переживай. Айрис же нашла идеального мужчину. Ты когда-то тоже говорила, что таких не бывает. Джейн издевательски хмыкнула. — Джейкоб не идеален. Все мы с пороками. Я кивнула в знак согласия, но мои попытки найти хоть какой-нибудь порок в Джейкобе не увенчались успехом. На лбу появилась одинокая морщинка, пока я хмуро старалась найти в нём хоть один изъян. Возможно, он и был, но мои чувства сделали меня слишком слепой, чтобы замечать их. Я была очень счастлива, а счастье подобно птенцу. Испугаешь — и оно внезапно раскроет крылья и улетит. От него останется лишь дымка горестных воспоминаний. — Наша мама… — совершенно неожиданно начала было Рут, и я вздрогнула, повернувшись к ней. Мысли о Джейкобе развеялись, как по волшебству. Едва я подумала о матери, как голова взорвалась болью. Воспоминания напоминали острые иглы. Чем больше вспоминаешь, тем больнее они впиваются в кожу. — Эта женщина умерла, — злобно отрезала Джейн, стукнув ложкой. Её подбородок задрожал. — Хватит говорить о ней. — Я скучаю… — Шлюха не достойна иметь дочерей. — Так нельзя говорить! — пронзительно вскричала Рут, краснея от гнева. — У тебя очень грязный язык! Айрис, скажи ей! — Тише, тише, — мягко усадила я её обратно на ковёр. Затем устало приподняла брови. — Где ты нахваталась этих слов, Джейн? Она поднялась с места, выразительно сузив глаза. В её взгляде, осанке, даже жестах проскользнул вызов, немой укор. Я читала в её глазах чувства, которые она так тщетно пыталась спрятать за гневом. Обида. Пятнадцатилетняя девушка, решившая построить броню лишь из неё. И не было на свете ничего более печальнее, чем её попытки встать на ноги с помощью злобы. — Наша мать мертва. Она умерла ещё в тот день, когда тело нашего отца опустили в сырую землю. Мы стали сиротами. Пора это признать и двигаться дальше. Нет у нас никакой матери. Мы ей не нужны. Рут шмыгнула носом. — Нельзя хоронить живых. — Можно, если они стали призраками, — почти прошептала Джейн. Я тут же сорвалась с места. Поспешила накрыть её дрожащие руки своими, притянула к себе и успокаивающе погладила её по густым волосам. Сердце заныло, но её слова сыграли свою роль: на мои глаза тоже невольно навернулись слёзы. — Ты права, Джейн. Нам пора двигаться дальше, — пробормотала я. Она медленно, слегка нерешительно обвила руками мою талию. — Когда ты выйдешь замуж за Джейкоба… Тоже оставишь нас. Позабудешь. Устанешь возиться. Рут лихорадочно выдохнула, заламывая руки. — Так нельзя… Я поспешно замотала головой. Заговорила почти отчаянно, с жаром, давая клятву: — Я никогда вас не оставлю. Сначала я должна позаботиться о нас. Моя семья это лишь вы. Моя мятежная и вспыльчивая Джейн. И моя мягкая, но такая стойкая Рут. Мы всегда будем вместе. Уж это я вам обещаю. Наступила тишина. Затем безмолвие разорвалось облегчёнными вздохами. Рут горячо обняла меня за спину, и я заулыбалась, крепче прижимая к себе сестёр. Если наступит день, когда мне придётся расстаться с ними, то пускай это будет мой последний день в этом мире.ДЖЕЙКОБ
Я был счастлив. Да, верно. Счастлив. Мне не страшно, что это чувство временно. Я не боюсь, что это может измениться. Что всё может развалиться в одно лишь мгновение ока. Когда-то маленький мальчик, сидевший на деревянной скамье в огромном тренировочном зале, пообещал себе одну вещь. Крайне любопытную. Казалось бы, несбыточную. Я застегнул пуговицы рубашки, задумчиво взглянул на ручные часы. За окном шумел ветер. «Когда-нибудь мне будет хорошо». Часы показывали только пять вечера. Через час солнце скроется за горизонтом. Осенью темнеет чертовски рано. Ночной холод и мгла не заставят себя ждать. «Когда-нибудь боль, вина и стыд пропадут». Лестница общежития казалась длиннее, чем обычно. Перила из красного дерева, покрытые блестящим лаком, скользили под моими ладонями, пока я спускался вниз, хлопая себя по карманам в поисках ключа от машины. «Когда-нибудь я найду своё место». Машина с готовностью отозвалась в ответ, едва я коснулся кнопки. Мотор взревел. «Это будет не бойцовский ринг». Небоскрёбы и маленькие здания Бостона замелькали на лобовом стекле, стоило лишь свернуть на западную часть улицы. Дерущиеся озлобленные парни. Их так много… Слишком много. Мне только исполнилось тринадцать. Меня избили на заднем дворе школы. Я думал лишь об одном. Когда вместе с кровью и слюной на мокрый песок упали мелкие осколки зубов. Когда при одном лишь сгибе плеча, мышцы отозвались адской болью. И когда суставы ног отказались двигаться. Я улыбнулся, слегка увеличивая скорость. «Не моё. Не моё. Не моё». Я повторял эти слова столько раз… Вытирал кровь со свежих ран, накладывал чистые бинты, выливал на порезы перекись, шипящую при взаимодействии с кровью, и всё повторял, точно обезумевший и отчаявшийся трус, одни и те же слова. Словно заезженная пластинка. Ирисы. Жёлтые. Их редко где продают, но сегодня мне чертовски повезло. Продавщица тут же принялась шелестеть обёрточной бумагой, доставая из коробки атласные ленты разных цветов. Покоя не было. Я был бушующим морем. Неупокоенной душой. Полуживым, но разлагающимся трупом. Она здесь. Её каштановые волосы весело танцевали на ветру. Пряди выбились из небрежной косы, и теперь мятежно вились у этих висков и щёк, покрытых веснушками. Двадцать два мелких веснушек на носу. Глаза, васильковые, живые, яркие. И губы. Каждая их сухая трещинка и плавный изгиб. Айрис подняла голову, отрывая взгляд от толстой потрёпанной книги. «Граф Монте-Кристо». Её взгляд потемнел. Мой человек. Я вышел из машины. Словно в тумане осознал, что с широкой улыбкой раскрываю руки, и она так близко… Идёт, нет, почти летит в мои объятия. Её тело… Тёплое, дрожащее, терзающее меня, побуждающее касаться её кожи вновь и вновь. Айрис. Разве не о ней мечтал Джейкоб, которому было девять, двенадцать и шестнадцать? Лечит вовсе не время, а люди. Человека порождает человек, и убивает он же. Я родился дважды. Второй раз, когда тебя увидел. Второй раз, когда тебя обрёл. Чувство покоя пропало. Мне вдруг стало тревожно. Я прикрыл веки и лишь крепче сжал Айрис. Она звонко засмеялась. — Джейкоб, ты прекрасно справляешься с ролью убийцы под прикрытием, но оставь мне хоть немного воздуха. Не говоря ни слова, я зарылся лицом в её густые волосы. В горле образовался неприятный ком. — Я рад тебя видеть. Айрис тихо промычала что-то в ответ. То ли «я тоже», то ли «отпусти уже меня наконец». Её щека прижалась к моей шее. — Всё так хорошо, что становится даже страшно. Боюсь, когда всё идёт слишком гладко. Мы так привыкли к боли, что всегда ожидаем подвоха. Словно в ближайшие дни меня поджидает смертоносный удар. Притаился за углом и ожидает, — тихо пробормотала она, неторопливо поглаживая мой затылок. — Словно кульминация только и ждёт своего часа, чтобы разрушить этот момент. Наш момент. — Теперь уже ничего не сможет нас разрушить. Теперь мы неудержимы, неуязвимы. Ты знаешь про моё прошлое, а я про твоё. Мой отец не пугает тебя так, как должен был. Всё хорошо, моя Эванс. Всё дьявольски хорошо. Никто нам не помешает. И всё же… Почему же тогда так тревожно? Её голова на моём плече. Руки вокруг моей шеи. Колени поджаты к груди. Но она не кажется мне невинным ребёнком. Это же Айрис. В ней всё разрушительно, даже запах её кожи. Желание наполняет меня, подобно дождевой воде, заставляющей бушевать реки, разрушающей плотины и баррикады, построенные человеческой рукой. Пуговицы её атласной рубашки отсоединяются от узких петель так неохотно, что я стискиваю зубы, обнажая загорелую кожу её груди. Вздымающиеся от дыхания округлые холмики. Гибкая линия пресса, очерчивающая живот. Ниже, ниже… Там, где смыкаются эти стройные ноги. Кожа пахнет редкими весенними цветами. На её теле много старых ссадин, белых следов от шрамов. Она не идеальна, как мраморные изваяния, как те самые известные белоснежные статуи в музеях. Она живая, настоящая, и каждый дюйм её тела кричит о жизни, жаре, свете. Она дышит жизнью. Всё в ней чувствуется трепетным, новорождённым, цветущим. Я медленно провёл губами по её талии, срывая из уст Айрис тихие вздохи. Остановился у бёдер, бережно разводя её ноги в стороны. Она сжала скомканные простыни в кулачках, до побелевших костяшек рук. Её левая ладонь крепко сжала пряди моих волос, когда я оставил жаркий поцелуй на внутренней стороне её колена. Приподнялся, чтобы добраться до изнывающей от желания влажной кожи. Сомкнул губы вокруг чувствительной точки. Кожа на её ногах вмиг покрылась мурашками. Из её груди вырвался сдавленный стон, когда мои ладони сжали её бёдра и дёрнули к себе ближе. Она вздрогнула, извиваясь под касаниями моего рта, заставляя меня умирать от нетерпения, возбуждения, удовольствия. Я не торопился, и, чёрт меня возьми, это было лучшее чувство, что я испытывал за последние годы. Как она доверяет мне… Как не боится, даже не опасается, стоит мне опасно усилить хватку и приказать пока не срываться. Её ногти впились в мой затылок. Колени Айрис мелко задрожали. — Не кончай, Айрис. Она задышала глубже. Её тело выгнулось, и я поднял одичавший взгляд, любуясь её великолепными сосками. Мой член был уже болезненно твёрд, когда Айрис рухнула на подушку, обливаясь потом, оторопело переводя дух. Её ноги сжались вокруг моей шеи, и клянусь, я бы мечтал похоронить себя здесь. Мои губы оставляли поцелуи на каждом сантиметре её тела, пока я не достиг её губ. Айрис осторожно шевельнулась, когда я навис над ней. Её покрасневшие щёки на ощупь напоминали раскалённое железо. Молния моих брюк пронзительно зашипела, стоило мне нетерпеливо дёрнуть язычок вниз. Её прикосновения были всё ещё неопытными, но она стала более уверенной, когда начала гладить меня. Мне нравилось наблюдать за ней. Каждый мой мускул и клеточка дрожали от напряжения, мышцы словно свело предсмертной судорогой, но я молчал, пока она проводила пальцами по моим плечам, словно повторяя изгибы мускулов. И моя кожа оживала от её прикосновений, точно она была настоящей колдуньей. А я вновь и вновь чувствовал нарастающую тревогу, думая о том, что когда-нибудь потеряю её.АЙРИС
Давление. Этим и опасная морская глубина. Чем ниже ты опускаешься, чем ближе ты ко дну, тем больше падает давление. Оно давит на грудь, душу, отбирает последние жалкие клочки жизни, ударом выбивает всё дыхание. Запасы кислорода иссякают, сознание летит в небытие. И вот, мы уже на самой неумолимой глубине, топим друг друга. Солнечный свет остался там, на вершине. В спальне весь свет угасает. Зажигаются лишь мрачные ночные огни. Они оливкового цвета, как и глаза Джейкоба. Только они и освещают мой путь. Только они и показывают мне дорогу, прокладывают каменную тропинку к мосту между наших миров. И вновь, как и в прошлый раз, тело Джейкоба заставило меня подчиниться. Его тяжёлое и охрипшее дыхание беспощадно резало воздух. Эрекция почти требовательно толкалась о мой живот, но он не спешил брать то, что хочет. По какой-то причине он замер, заставляя меня погибать от пустоты, тоски по его телу. Джейкоб не давал мне развернуться, но я чувствовала, что и его терпение находится на исходе. В его глазах вдруг вспыхнула тёмная ярость. Я встревоженно приподняла голову, уже готовая задать первый вопрос, когда он вонзился в меня одним разрушительным толчком, проникнув так глубоко, что я резко замерла, затаив дыхание. Его рот коснулся моего уха, и моя грудь опасно сжалась. Толчки были почти резкими, сердитыми, злыми. Удовольствие стало сильнее недоумения. Я едва проглотила крик, но когда он согнул плечи, толкаясь в меня резче, то чуть не задохнулась. Из груди вырвалось жалобное хныканье. Эванс смотрел мне прямо в глаза, двигаясь всем телом, добираясь до всех моих нервных окончаний, будоража эрогенные зоны. Контроль был утерян. Словно плотная ширма сорвалась с полотна, и обнажила истинное обилие пугающих красок. Его толчки, резкие выпады, глухие удары бёдер, стали более неудержимыми. Глаза потемнели, взгляд затуманился. Его пальцы… мои пальцы… Тяжело дышать. Не вижу, не слышу… Лишь чувствую. Джейкоб нежно поцеловал меня в ухо, и я согнулась, коротко вскрикнула, извиваясь от удовольствия под ним. Пот катился по шее, змейкой вился к животу, теряясь между нашими бёдрами. Его тело вдавило меня глубже в матрас. И было нечто страшное, вечное и клянущееся в его тихом зловещем шёпоте. — Ты моя, Айрис. Ты моя. Стена казалась ледяной по сравнению с температурой моего тела. Моя щека оказалась прижата к стене, руки безвольно повисли над головой, крепко сжатые ладонью Джейкоба. И столько поз, столько вздохов и брошенных в порыве страсти слов… Завтра о них напомнят следы на наших телах. Но сейчас… Сейчас это лишь часть разрушения. Нашего разрушения. И, клянусь своей душой, никогда в жизни близость не была более разрушительной.***
Настрой студентов в университете по понедельникам всегда вселяет в меня дикое веселье. Точно сонные мухи, кружащиеся вокруг закрытой баночки мёда, и безуспешно бьющиеся о стеклянные стенки, в надежде проникнуть внутрь. Удивительно, но мрачные и холодные утра понедельника обладают свойством склонять человека дотянуться до пистолета в тумбочке и без раздумий пустить серебряную пулю себе в рот. По пути в восточное крыло я заметила полицейскую машину на парковке. Гравий шуршал и хрустел под подошвами моих конверсов, когда я с любопытством прищурилась, разглядывая двух разговаривающих копов, сидящих внутри машины. Насколько я помнила, в ближайшие дни никто банк не грабил. Что ж, если это полиция мыслей, то мне ничего не грозит. Сегодня голова совсем не работает. Шея болезненно заныла. Кровь прилила к щекам, стоило мне вспомнить вчерашнюю ночь, и позы, едва не сломавшие мне кости. Широкие ладони Джейкоба везде… Вокруг горла, предплечий, талии, лодыжки. Укусы, чередующиеся с поцелуями. Жестокие, а в следующее мгновение уже нежные толчки. Стоны, вскрики, хрипы. А затем… слова. " — Мои глаза смотрят на всех, но видят только тебя. Мои уши слышат всё, но слушают только тебя. И сердце моё стучит с самого зачатия, но бьётся только ради тебя». Разница в словах была в их значении. Я покраснела и смутилась, едва успев потупить взгляд. Сердце забилось быстрее, громче. Ладони вспотели, а внизу живота сладко и горячо заныло. Я казалась себе совсем юной девушкой, чьей руки только что случайно коснулась рука парня, лишь на пару секунд задев в школьном автобусе. И это прикосновение разбудило то, что спало все эти годы. Как ожившая бабочка, вылупившаяся из помятого кокона старого тела гусеницы. Словно картину протёрли спиртом, и краски вернулись, вновь обретя цвет и живость. Я покачала головой, отгоняя мысли, и зевнула, почти подбегая к аудитории. Это восьмой раз за семестр, когда я опаздываю на лекцию. Чтобы срезать путь, я метнулась в путь через узкий коридор. Потная мужская ладонь резко обхватила меня за предплечье, и что силы дёрнула влево. Не прошло и секунды, как я оказалась запертой в подсобке, зажатая между нервно дрожащим телом и шершавой, чуть влажной стеной. За наносекунды, в течение которых меня и захватили в плен, я успела лишь тихо вскрикнуть, но сейчас рот крепко зажала чужая ладонь. Я спешно подняла голову и сощурилась. Темнота подсобки не помешала разглядеть спутанные медовые волосы. Знакомый запах ударился о ноздри. — Колин?! — почти простонала я. Он облегчённо выдохнул и мотнул головой. — Руку уберу, только не кричи. Я закивала, радуясь долгожданному возвращению пропавшего друга. Едва Колин разжал ладонь, как я порывисто заключила его в свои объятия, утыкаясь лицом в тёплую шею. — Где же ты был… Бог ты мой, как же я тебе рада… Он вздрогнул, но затем осторожно коснулся моей спины своими холодными пальцами, укрепляя объятия, вдыхая мой запах. — Только ты и рада, Ирис. — Что с тобой? Где ты был всё это время?! — я оторвалась от него, и начала встревоженно оглядывать его уставшее, словно измученное скорбью и переживаниями, лицо. Он изменил причёску. Глаза приобрели другой, почти чайный оттенок. — Как ты… — Кое кто сдал меня. Копам. Теперь они знают, что именно я толкал наркоту в универе. Меня мечтают поскорее упечь за решётку. Я побледнела и отпрянула. — За тобой охотятся? Патрульная машина у парадного входа… — Верно, моя умница. Я залёг на дно на несколько недель, но договорился с одним парнем насчёт поддельных документов. Завтра я уже уезжаю. — Куда? — судорожно ухватилась я за его рукав. — В Портленд. — Штат Орегон? Но это… — я облизнула пересохшие губы, проглотив слова «так далеко». — Надолго? — Навсегда. О Господи. Я судорожно вздохнула, собираясь с мыслями. — Тебе опасно здесь находиться. Могут заметить. — Я здесь только ради тебя. Уже четыре дня слежу за всеми студентами. Тебя не было в Бостоне. — Появились кое какие дела в Нью-Йорке. Он многозначительно усмехнулся, выгибая бровь. Я вдруг заметила капельку пота, скользящую по его лбу. Здесь было даже холодно, а его лоб весь покрыт испариной... — А… Эванс младший беспокоит? — Сейчас это совсем не важно. Ты уверен, что сможешь выйти отсюда незамеченным? Колин кивнул. Помедлил, прежде чем сжать мою ладонь, соединяя наши руки. Его тело дрожало. — Бежим со мной. Я замотала головой, даже не успев подумать. — Это безумие. — Так побудь безумной. Бостон давит на сердце, заставляет выцветать небо. Мы всегда были непостоянными, Айрис. С одного места на другое, каждый год, — его и без того крепкая хватка усилилась. — Пора возобновить старые традиции. Скоро каникулы, и я хочу забрать тебя с собой. Насчёт денег не волнуйся, у меня их столько, что… Я вновь спешно замотала головой. — Не забывай, что у меня есть две сестрёнки. — Они поедут с нами. Я люблю их не меньше, чем ты, — Колин умоляюще сдвинул брови и склонился к моему лицу. — Айрис, соглашайся… — И бросить всё? — сердито прошептала я в ответ. Он прикрыл веки, прежде чем медленно кивнуть. — Да. К чёрту этот дерьмовый город. — Как ты… Как ты толкал наркоту? Колин сухо засмеялся. — В бумажных пакетиках из-под сахара… Идеальное преступление, не правда ли? Тишина, возникшая между нами, буквально птичьим пером повисшая в воздухе, разорвалась, стоило мне устало выдохнуть. — Ты знал о последствиях. — Я надеялся на чудо. — Оно бывает лишь в сказках, и мы оба это знаем. Пора научиться придумывать план Б и… Колин улыбнулся, задев жарким дыханием мою щеку. Я невольно сжалась от неприятного чувства. Он не был пьян, и насколько я знала, он никогда не употреблял свой товар, но его состояние говорило об обратном. — У меня есть тысячи вариантов решения проблем. Не учи меня жизни, Мейтнер. Бежим со мной. — Я люблю тебя всем сердцем, но не могу бросить всё и молча убежать, — резко перебила я его, заглядывая то в один его глаз, то в другой. — Даже если ты этого стоишь. Мы вместе росли, Колин, и я ценю твою дружбу и вездесущую поддержку, но так нельзя. Его глаза неотступно следили за моими губами, их нервным шевелением. — Можно. Убежим из Бостона в лучшую жизнь. — Твоя свобода висит на конском волоске, — вымолвила я, поглаживая его плечо. — Не рискуй зря, я тебя умоляю… Он улыбнулся. — И это говорит Айрис? «Жизнь не стоит и дырявого пенни без риска». Твои слова? — Мои, — с лёгкой тревогой признала я. — Но порой это не окупается. Твоя свобода превыше всего. Важнее всего. Колин судорожно выдохнул и провёл ладонями по своим вспотевшим волосам. — Хорошо, хорошо. План был в том, чтобы отвлечь от себя чёртово внимание. Я хотел превратить побег в семейное путешествие. Ты бы притворилась моей женой, а Рут и Джейн… — Нет, нет, нет, — тут же запротестовала я, качая головой. — Не смей подвергать их даже малейшему риску. К тому же... Меня здесь держат не только они. Он ухмыльнулся. — Ну конечно... Эванс. Я уже собиралась было возразить, но затем решительно кивнула. — Да, он. Я ни за что... не брошу его по своей воле. За дверью раздались шаги. Колин быстро отстранился от меня, и машинально поправил воротник своей рубашки. Я окаменела, заметив, как он смотрит на меня. Его глаза были подёрнуты серой дымкой, словно в данный момент он пребывает не в себе. Инстинкт самосохранения заставил меня схватиться за ручку двери. Не глупи, Айрис. Ты его едва ли не с рождения знаешь. Кто-то, а Колин уж точно не причинит тебе вреда. Его ладонь легла на мою, отстраняя от ручки двери. Он виновато нахмурился, и расплылся в совершенно неестественной улыбке. — Очень жаль. Тогда придётся действовать так, как я хотел изначально.