Если сердце запуталось в снах Проводам отдавая кристаллы огня Если все уходящее - прах То зачем же еще пять минут для меня?
JAM
Латиф проснулся резко и разом. Пронзительный крик тревожной птицы вдали мгновенно выдернул его из объятий небывало крепкого сна. Он сел и по обыкновению стал озираться по сторонам, проверяя все ли благополучно вокруг. Давно он не позволял себе такого забытья. Даже не помнил, как уснул: разморенный, сытый, согревшийся, он только было вытянулся на мягком мху возле костра и тут же провалился в глубокий сон. Какая беспечность, какое странное доверие! Но он помнил, хорошо и отчетливо — мягкий ворс меха, его щекотное тепло, что почувствовал на своем теле. Тот незнакомец. Латиф вспыхнул, вспоминая прекрасное видение ночи. Лунного странника, как он назвал его про себя. Неизвестный красавец оставил ему о себе память — он укрыл его меховой накидкой, не такой роскошной, что была надета на нем самом, но тоже невероятно искусно выделанной, дорогой и красивой. Темный короткий ворс был практичен и мягок, мантия почти не имела веса — королевский подарок. Латиф чуть не прослезился. Костер давно погас, и о нем теперь напоминали едва тлеющие угли. Вокруг никого не было. Ни прекрасного незнакомца, ни его зверя, ни их вещмешка. Только примятая трава, покрытая изморозью, выдавала чье-то былое присутствие. Латиф подумал бы, что ему все привиделось от усталости и голода, но... Сытый желудок и теплая мантия говорили об обратном. «Интересно, — думал Латиф, — что забыл такой человек в этой глуши? В самом, наверное, диком из городишек на окраинах Британии». В том, что ночью Латиф встретил мага, он не сомневался. Во-первых, в вещмешке он приметил тонкое древко палочки, когда разбирался с провизией, а во-вторых, по всему было видно, что мужчина, представший пред ним этой ночью, явно не рядовой средненький волшебник. Сила его спокойного голоса, его волевой, но словно прозрачный взгляд, гибкий стан и общее ощущение величия, исходившее от него, не оставляли Латифу сомнений в том, что встреченный им человек совсем не прост. Его красота, его странная печаль, этот белый мех и зверь... Все это было так таинственно, словно Латиф заглянул в книгу с картинками, в какую-то недетскую сказку. Он был убежден, что нынче ночью ему довелось соприкоснуться с чем-то небывалым, великолепным, чарующим. Да, именно чарующим. И он все еще не мог освободиться от этих чар, вспоминая тонкий профиль и узкие запястья, нечеловечески длинные пальцы, изящные ступни, разлет бровей и нежную линию шеи... Латиф тряхнул головой. Не хватало еще! Вот что-что, а влюбленность, да даже влечение он себе позволить не мог. Это роскошь для богачей, для праздных толстосумов, беспечных дурачков. Любить кого-то, желать чьего-то тела, души, внимания, когда ты занят ежедневным выживанием, было бы непростительно глупо. И потому Латиф со свойственной ему простотой, едва успел встать на ноги и размять затекшее после сна на земле тело, тут же сбросил с себя морок пронзительной красоты незнакомца, оставляя в памяти и в сердце лишь благодарность бедняка за проявленное к нему участие, за еду, за теплое слово и мантию. По всему выходило, что Латифу невероятно свезло, и он был готов воздать хвалу бородатому Мерлину и всем духам леса за такое нежданное счастье и удачу. Если бы не это везение, околел бы да от голода сгинул, не иначе. Вот тебе и чудо, вот и волшебство. «Эх! — подумал Латиф, — рано уснул, болван. Надо было еще денег склянчить. Авось перепала бы пара монет. Ну да ладно, это дело поправимое». Он знал, что по ту сторону леса стоял небольшой городок. Нынче была суббота, а это значит — ярмарочный день. Торговцы, гуляки, толпа. Все это как нельзя кстати. Латиф покрутил головой и, быстро определив нужное направление, бодрым шагом поспешил в сторону поселения. Долгий спокойный сон дал отдых мышцам, обильный ужин придал Латифу сил, а легкая, но теплая мантия грела не только тело, но и душу. У него еще никогда не было такой красивой одежды. — Ну просто неизвестный принц! — насвистывал Латиф. — Эх, еще бы кофейку горячего, и жизнь удалась! Но это дело он точно собирался наладить. Ничто так не способствовало обогащению маленького воришки Латифа Каде, как ярмарки и базарные дни. Ловкость пальцев, бесшумная поступь, юркие, быстрые движения и капля удачи. Много ему и не надо: пара монет, цепочка, если повезет, или фиал полезного зелья — вот и все его надобности. Он не хватал звезд с небес, жил одним днем и радовался каждому утру. Грустить и думать о злодейке-судьбе, что так несправедливо распорядилась его жизнью, копаться в прошлом и жалеть себя, это, как и влюбленность, как и надежда и радость нежности, все это удел богачей, считал Латиф. У него на это не было времени. Ему нужно и очень нужно было жить! Вот чего он хотел, вот что он любил и превозносил пред всем иным. Жить! Выжить любой ценой! Жить и щуриться солнцу, дышать полной, свободной грудью. Никто ему был не указ! Петь во все горло, пить допьяна, увидеть весь мир, обойти его своими резвыми ногами. И пусть башмаки просят каши, зато он молод, недурен собой, вынослив и хороший охотник, да и неглупый, в общем. Ветер в лицо, искры костра, свежий бриз с океана — он хозяин всего мира, хоть и без порток. Даже когда Латифу счастливилось, и сердобольные хозяйки таверн или монашки оставляли его на постой надолго, пожалев хрупкого с виду юнца, со временем он, отъевшись и отдохнув, иногда перезимовав, рвался в путь. На одном месте он скучал, ощущал себя будто в тюрьме, пусть и теплой и уютной, но темнице. Его мятежный дух стремился на волю, в поля, в лес, в дорогу. Мир так велик, так загадочен, так зачем сидеть в одном месте? Что тут можно узнать? Что испытать? Так Латиф бродил по свету уже не первый год, лишь изредка вспоминая, что когда-то очень давно у него была другая жизнь, но... Воспоминания, сомнения, тоска — это все для других, для тех, у кого есть время. Днем лес был совершенно обычным. Совсем не страшным и не вызывал боязливой дрожи ни от резких звуков, ни от скрипов деревьев. Лес как лес. Красиво, тихо, много хвои, и запах ее так свеж и сладок. Латиф неторопливо дошел до мшистого холма и встал на самом верху под высокой сосной. Было так тихо и безветрено, из леса слышался шелест крон и редкие окрики птиц. Внизу склона, где кончался лес, он различил дорожную насыпь, ведущую прямым путем в небольшой городок, что виднелся не так уж и далеко — час ходу, не больше. Солнце пригревало, и будто бы даже потеплело. Латиф откинул полу меховой мантии и стал ловко спускаться с холма вниз, когда под ноги ему вдруг метнулся заяц. От неожиданности Латиф споткнулся и покатился кубарем. Чудом не ударившись об огромный валун у подножья, он сел и подвигал всеми конечностями, проверяя, не сломал ли что, пока катился. Уверившись, что отделался, хвала богам, одними синяками и ссадинами, он, отряхнувшись, пошел дальше. — Расплата за бесплатный ужин, — хмыкнул он. — К тому же так я спустился быстрее, — уже весело рассмеялся Латиф. Он часто говорил сам с собою и даже порой ссорился и вел споры, больше-то не с кем было. Вот уже многие годы окружающие люди чаще всего относились к нему как к отребью, как к навязчивой мухе, не более, а о чем говорить с мухой? Спасибо что не прихлопнут, и то ладно. Редкие жалельщики все чаще причитали да пытались выведать у него что-то из его прошлого, мол, как он дошел до жизни такой. Вот уж о чем Латифу неинтересно было говорить, так это о себе и своем прошлом. Другое дело хорошая история, байки о войне, о великих магах и их победах, о волооких девах и вейлах, что сводили с ума одной улыбкой, о невероятных приключениях и подвигах, вот такие истории Латиф любил, а о себе... Тоже мне интерес! Вот послушать хорошую притчу или чьи-то воспоминания о боях, это да. Тут Латиф забывал о робости и развешивал уши, с упоением внимая рассказчикам. Чаще всего это были такие же бродяги, как и он сам, но постарше, знавшие не понаслышке и о Лорде Темном, и о Герое Золотом, о Темной армии и Светлом сопротивлении, заставшие великую битву и грандиозную победу. Сам Латиф родился как раз в год победы, и для него все эти истории и баллады были теми же сказками Барда Бидля, но слушать о таком он любил, казалось, что все тогда было по-другому, все были сильнее и отважнее, а теперь... Будто измельчал магический народ, оброс жирком — ни тебе войн, ни сражений, ни подвигов, драконов и то не встретишь уже. Герои минувших дней превратились в красивые легенды, легенды в сказки, сказки в забытье. А жизнь... Жизнь шла своим чередом. Солнце вставало по утрам, ночью всходила луна. Люди хотели есть, спать, любить и петь веселые песни, ласкать своих детей и наслаждаться мирным небом над головой, лишь изредка рассказывая очередную наивную сказку на ночь своим малышам, с трудом уже припоминая, кому они этим миром обязаны. Латиф помнил, как однажды, блуждая по столице, он зашел умыться в какое-то здание, не то лекторий, не то просто школу воскресную, и там в коридоре он увидел большой портрет: строгий четкий профиль, узкие губы, большие глаза... Внизу была табличка с надписью «Гарри Поттер — Великий маг и Спаситель мира». Латиф тогда усмехнулся, ведь на портрете был изображен совсем еще мальчишка немногим старше его самого. — Вот так герой! — смеялся тогда Латиф. — Может, и я смогу? А что? Я даже покрупнее буду, — поиграл он тогда воображаемыми мышцами. Легенды были легендами, прошлые победы остались в прошлом. Латиф, бодро насвистывая, продвигался все ближе к дороге, ведущей в город.