Сокола взмах крыла

В прошлом я побед одержал немало — Гордая Тоскана главу склоняла; Солнцем золотым был под небом синим Мой вчерашний день, ну, а что же ныне? Канцлер Ги

      Судя по положению солнца, был уже полдень, когда Латиф добрался до маленького городишки, что размещался у леса, а с другой стороны был надежно отделен от мира горным хребтом. Город как город — ничего примечательного. В центре площадь, и вокруг нее дома, что побогаче, а чем дальше от площади, тем домишки-то и попроще, победнее.       В этот день стогна была заполнена людьми — ярмарка, торговый день. Местные жители, ремесленники и мастера выносили свои складные лотки и выставляли на них товары, приезжие торговцы радовали горожан диковинками и деликатесами и вносили разнообразие в привычный ассортимент. Дети сновали под ногами, клянчили шоколадных лягушек и летучие шипучки, особо озорные проносились между прохожих на игрушечных метлах. Смех и музыка — ярмарка без танцев не ярмарка. День был солнечный и погожий, и почти все жители города собрались на площади — себя показать и других посмотреть, да поболтать, пропустить по стаканчику сливочного пива, вина и, может, размять косточки на танцплощадке, а то и в драке, это уж кому что привычнее. Знакомые лица, простые разговоры — уютный городок, будто застывший во времени. Словно лес и горы отделили его от всего мира, и часы на главной башне замерли навсегда. Одинаковые дни, одинаковые ночи. Безмятежность и провинциальная скука, кому-то счастье — кому-то мука.       Латиф влился в толпу снующих туда-сюда горожан. Чужаки здесь были редкостью, и в обычный день он непременно обратил бы на себя внимание, но сегодня, в день ярмарки, он вполне мог сойти за чьего-то подмастерья, проныру продавца или сына одного из пришлых торговцев. Не таясь прогуливался он по площади, несколько раз обойдя ее по кругу. Он приглядывался. Латиф безошибочно умел цепким взглядом вырвать в пестрой толпе одного-двух особо зажиточных и при этом зазевавшихся простофиль. В этот раз Латиф уже положил глаз на одного тучного господина, который, судя по красной физиономии, уже порядком надегустировался вина и был расслаблен и не чуток к окружающему миру. Латиф скользнул за ним следом юрким ужом, улучая момент, когда толстяка обступит побольше людей, но тот покуда стоял возле витрины с какими-то котлами, и места для маневра у Латифа не было. Выжидая, он откинулся на стену возле лавки с зельями и стал разглядывать людей. Латиф побывал во множестве подобных городишек, и порой ему казалось, что во всех них жили одни и те же люди. Румяный булочник, огромный мясник, очкастый библиотекарь, группа трещащих без умолку мамаш и их великовозрастных, на выданье, дочерей, бледных и скучающих, пара пьянчуг, группа гуляк-молодцов, мечтающих как можно скорее покинуть свой родной городок и отправиться на поиски приключений. Все это Латиф видел и слышал не раз и не два...       Вдруг что-то светлое, необычное мелькнуло в толпе, и Латиф вытянул шею, силясь разглядеть неизвестное светлое пятно, но, как назло, толпа сгустилась, и видимость пропала. Латиф посмотрел на «своего» толстяка и, оценив его состояние как «почти готов», решил, что тот от него никуда не денется. Он юркнул в самую гущу людей и легко пересек площадь, остановившись аккурат возле самодельной сцены, на которой давали небольшое представление заезжие лицедеи. Какие-то комические миниатюры и стихи. У помоста толпилось много людей, а сбоку стоял человек в темной плотной мантии. Он был среднего роста, лицо укрыто глубоким капюшоном, ничего особенного, ничего примечательного, если бы не птица, сидящая на его согнутой в локте руке. Крючковатый клюв, цепкие когти и белоснежное оперение — крупный красивый сокол. На одной из лап у него был повязан кожаный шнурок, вьющийся и идущий к запястью хозяина птицы. На гордой пернатой шее блестело какое-то украшение, издали Латиф не разглядел какое именно, но уже само по себе это было необычно. Кто украшает птицу?! Тем более охотничью.       Мужчина в капюшоне, казалось, с интересом смотрел на балаганное представление, то и дело оглаживая мощную шею сокола. Латиф пробежал глазами по всей фигуре человека, и тут ему бросился в глаза тугой мешочек, на старинный манер повязанный к поясу брюк. Мешочек был небольшой, темно-зеленый бархат вышит серебряной нитью, изящные кисти холодной платиной свисали на витиеватом шнурке, что утягивал эту тугую мошну наглухо. Мешочек выглядел потрясающе, так и приковывал взгляд Латифа, тот даже подумал, что скорее всего кошель зачарован, а это значит, что в нем может быть гораздо больше, чем на первый взгляд. Но даже и не это главное. Латифу понравился именно сам мешочек. Признаться, он страсть как любил красивые вещи, возможно, потому, что у него их никогда не было, а может, он просто был по натуре сорокой, но эта изумительная вещь завладела всеми его мыслями, отодвигая на задний план даже жажду наживы.       Латиф мышью юркнул за спину человеку с птицей, благо с обеих сторон того удачно окружали зеваки. Представление было шумным, к тому же зрители то и дело что-то выкрикивали и хлопали в ладоши, поодаль еще кто-то играл на скрипучей шарманке. Латиф хрустнул пальцами и пристроился еще ближе к вожделенному кошельку. Выждав пару мгновений, он поймал легкое колыхание толпы, качнулся будто вместе с ней в сторону человека с птицей и ловко, одним движением, снял мешочек с пояса мужчины. Мягкий бархат скользнул в его ладонь...       — ВОР!!! Держите вора!!!       Истеричный, визгливый вопль какой-то бабищи заставил все поджилки Латифа заледенеть от ужаса, и тут же его запястье словно зажали в тиски. Он посмотрел на свою руку и увидел, что мужчина, у которого он только что украл кошель, сжимает его ладонь, в которой все еще покоилось неопровержимое доказательство свершившейся кражи.       — Поймали! Поймали! — ликовала тетка сзади, и вокруг Латифа уже собиралась толпа, обступая его кольцом.       — Кья-я-я! — издала пронзительный крик птица, сидящая на руке мужчины, что пленил Латифа.       Латиф дернулся со всей силы, но сопротивляться было бесполезно, жесткие пальцы сжали его руку едва ли не до хруста, толпа выкрикивала что-то о возмездии и наказании.       Латиф вскинул лицо и с мольбой посмотрел на мужчину с птицей. Стоя так близко, он увидел темные волосы, обрамляющие лицо, наполовину скрытое капюшоном, и яркие, странно блеснувшие глаза. Эти глаза изучали воришку, быстро пробежались по его лицу, по руке с зажатой в ней добычей и остановились на мантии, пытливо рассматривая ее.       — Тащите его в ратушу, тащите. Там с ним разберутся. Мелкое отребье. Вор! — многоголосно ревела толпа.       Птица на руке мужчины захлопала крыльями, и тот тут же отмер и перестал изучать Латифа словно через лупу.       — Мальчишка пойдет со мной, — твердо сказал он, не громко, но так, что стоявшие вблизи люди, разгоряченные жаждой скорой расправы и своим праведным гневом, услышали его и возмутились.       Не выпуская руки Латифа из железного захвата, мужчина стал пробираться сквозь толпу.       — Пожалуйста, отпустите, — пискнул Латиф и стал выкручивать свое запястье, пытаясь высвободиться.       — Молчи, глупец, — осадил его незнакомец и сильнее стиснул маленькую ладошку. — Если дорожишь своей свободой, то пойдешь со мной.       На глаза Латифа навернулись слезы, он закивал и перестал трепыхаться, понимая, что сбежать не выйдет — толпа не позволит ему уйти от наказания в этот раз, а незнакомец вроде бы не выказывал желания линчевать его на месте, что обнадеживало. Теперь Латиф уже сам вцепился в сильную руку, попутно вкладывая в нее украденный кошель, и услышал, как мужчина при этом одобрительно хмыкнул.       Толпа не отставала и продолжала выкрикивать проклятья и всевозможные виды возмездия на голову неудачливого воришки. Всей гурьбой они добрались до края площади, и тут мужчина в мантии резко развернулся лицом к толпе, полы, подбитые темно-бордовым шелком, взметнулись, и людей, следовавших за ним по пятам, обдало волной магии, тяжелым приливом сильнейшего волшебства. Толпа отступила, робея и прячась друг за друга. Ошибиться было невозможно — тот, кто стоял перед ними, обладал невероятной магической силой. Из глубины капюшона вновь сверкнула молния глаз.       — Мальчишка пойдет со мной, — повторил незнакомец и, не дожидаясь возмущенных ответов, широким шагом стал удаляться, утягивая ошарашенного Латифа за собой.       Шум площади остался позади, они вышли к воротам города, а потом и за них. Не сбавляя темпа размашистыми шагами шел маг с птицей на руке, и в страхе семенил за ним Латиф, перебирая в голове все варианты своего будущего. Он боялся того, что маг просто прикончит его вдали от посторонних глаз или наложит такое заклятье, что самому жить расхочется. Он был в полной власти этого странного человека с крикливой белоснежной птицей, и если бы Латиф умел молиться, то сейчас непременно стал бы. Но он никогда ничему не учился, читал-то с трудом, по слогам, как ребенок, и молитв не знал, да и о существовании богов или бога, или еще кого лишь смутно догадывался.       — Сэр... — взмолился наконец он, когда лес, что он покинул утром, замаячил уже совсем близко. — Сэр, прошу вас. Я ведь вернул кошелек, — голос Латифа дрожал. — Я просто хотел есть, — соврал он, и губы его очень натурально затряслись.       — Я знаю, — спокойно ответил мужчина и, ненадолго остановившись, отвязал кожаный шнурок с руки, отпуская сокола ввысь.       Крылья широким размахом расчертили безоблачное небо, резкий крик рассек тишину. Незнакомец снял капюшон и вскинул голову, провожая птицу взглядом. Латиф тут же, пользуясь случаем, стал разглядывать его. Что-то мелькнуло в памяти — лицо было знакомым, где-то на задворках мельтешила, мельтешила мысль, отголосок воспоминания, но Латиф не успел его ухватить, а незнакомец вновь укрылся капюшоном.       — Улетел, — выдохнул Латиф, глядя, как сокол превращается в далекую белую точку.       — Ему надо поохотиться, — пояснил мужчина и стал повязывать снятый Латифом с пояса кошель обратно на ремень.       — Откуда у тебя эта мантия? — вдруг спросил незнакомец.       Латиф дрогнул, замялся и посильнее закутался в мех.       — Это подарок, — ответил он, вспоминая дивное создание, одарившее его так щедро.       — Ясно, — почему-то ухмыльнулся мужчина. — Ну пойдем... Как, кстати, тебя зовут, воришка?       — Латиф, — гордо отозвался юноша. — Латиф Каде.       Мужчина кивнул и повернул к лесу.       — Идем, — зашагал он неспешно в сторону холма, за которым начинался пролесок.       — Сэр, — вновь пискнул Латиф, — отпустите, — замер он, демонстрируя свое явное нежелание идти следом.       Мужчина остановился, полы его мантии колыхнулись живописной волной.       — Послушай, Латиф, — он подошел ближе и склонил голову так, чтобы Латиф видел его лицо. — Люди, что хотели упечь тебя в каземат, скоро придут в себя и, скорее всего, захотят тебя, а заодно и меня догнать. Нет ничего сильнее скуки в провинциальном городке, она толкает людей на странные поступки. Поимка тебя может стать для них забавой сродни загону лисицы. Я мог бы оставить тебя здесь, но, вероятно, одного тебя поймают и очень быстро, а потом надолго забудут о твоем существовании, посадив под замок где-нибудь в ратуше. Понимаешь? Нам нужно идти. Справа от леса есть еще городок, дойдем до постоялого двора, и там я тебя отпущу.       — Правда отпустите? — заглянул Латиф в тень капюшона, силясь разглядеть глаза мага.       — Я никогда не лгу, — вновь странно усмехнулся мужчина. — Идем, надо успеть до заката, — и он снова развернулся в сторону леса.       Латиф помялся еще с полминуты, взвешивая все за и против. Что-то в голосе и в лице этого человека настораживало его, но не опасностью, а тоской и тревогой, чем-то необъяснимым и таинственным. Он определенно был очень силен, красив, да и, судя по мантии и кошелю, богат, но вот общий вид... Словно бродяга, терзаемый застарелой болью. Бродяга, что бежит не от людей и нужды, а от самого себя. Подумав еще немного, Латиф припустил за незнакомцем. В конце концов, если бы тот хотел ему навредить, он бы уже это сделал, с другой стороны, покровительство такого человека могло быть полезным Латифу, и он решил последовать за судьбой.