Там, где искры звенят — Бетельгейзе и Антарес (подними-ка свой взгляд и увидишь как наяву), начинаешься ты (нет; зачёркнуто) тёмный лес. Лес растёт и мне стелет под ноги дурман-траву. Наступить на неё — и назад не найти пути, пока пальцы Гекаты выламывают хребет, достают изнутри то, что жило там взаперти, заставляя к себе самому совершить побег.
Элиот
Таверна осталась далеко позади. Воздух, прохладный и по-осеннему свежий, бодрил, то и дело норовя щекотнуть своим дыханием под воротником мантии. Их сборы были быстрыми — наскоро позавтракав тем, что принес из буфета Латиф, они собрали все свои пожитки в вещмешок и, бегло простившись с хозяином, которому Гарри щедро отсыпал чаевых, покинули постоялый двор. Шли вначале проселочной дорогой, ровной и прямой, окруженной с двух сторон аккуратными стожками сена. Запах скошенных трав кружил голову — так хорошо дышалось в этот день, так ласково улыбалась им природа. Полуденное солнце золотило выцветшую траву и видневшиеся почти у горизонта кроны леса. Латиф щурился и улыбался, он любил такие погожие деньки, когда на небе ни облачка, и можно не беспокоиться о ночлеге, даже если полночь застала тебя в открытом поле, ты будешь укрыт заботой неба. Впрочем, Латиф любил и дожди, они делали все вокруг вдумчивым и размытым, но для бродяжки дождь не попутчик, разве что теплый, летний — под таким дождем хорошо порой неспешно пройтись по пыльной дороге, когда весь наполняешься озоном и почти горячей сечью капель по лицу. Радоваться этому дождику, обнять его как брата, и благодарить за блаженство и единение. Вот и теперь все внутри Латифа звенело благостью, все ему было отрадно, несмотря на тревожно проведенную ночь, он чувствовал себя отдохнувшим и очень счастливым. Хотелось смеяться и пританцовывать на месте или с разбегу прыгнуть в стог сена и кувыркаться в колких травинках игривым щенком. Что-то хихикало внутри Латифа, хихикало в животе, в груди, рвалось глупой улыбкой на обветренное лицо, это что-то готово было выпорхнуть изо рта и чирикать вокруг кудрявой головы, кружа ее. Латиф мурлыкал себе под нос услышанную накануне на ярмарке песенку и думал как бы начать разговор с Гарри. Настроение было такое хорошее, что обуздать свою природную болтливость у Латифа уже не было сил, да и узнать хотелось многое. Вопросов в его голове вертелось огромное количество, и все они роились уже у краешков губ, еле-еле сдерживаемые. Латиф знал, что был частенько излишне говорлив, и много раз слышал в свой адрес упрек о собственном назойливом добродушии, но молчать теперь уже не было никакой возможности. Он сам себе напоминал маленькую вертлявую собачонку, обрадованную обретением хозяина и не знающую, как выказать свой восторг и приласкаться, чтоб еще и косточку сахарную получить. Под косточкой Латиф сейчас понимал ответы на вопросы. И главный, главный вопрос из всех был: где Драко? Когда он придет? Когда? Когда?! Чем дальше они уходили от города, приближаясь к пролеску, тем ухабистей становилась дорога. Ровная, нахоженная поверхность стала покрываться заросшими травой кочками, мягкий песок сменился мелкой каменистой насыпью, а потом и вовсе исчез, превращая широкую дорогу в почти что тропу, вьющуюся через поле. Идущий впереди Латифа Гарри со спины казался ему громадным и внушительным, он шел в одном заданном темпе молча и сосредоточенно, чуть откинув полу мантии. Капюшон был снят с его головы, и Латиф долго разглядывал непокорные темные волосы, иногда от несильного ветра взвивающиеся кверху, обнажая загорелую шею. Даже со спины этот человек производил грозное впечатление. Весь будто преисполнен какой-то злой и гордой силой, шагал он не зная усталости, словно пленник печали и одиночества. Латиф робел пред ним, не знал, как подступиться. Не боялся, нет, но именно что робел! Чувствовал себя как никогда сопляком и докучным бродяжкой, от чего на душе становилось муторно, и хотелось почиститься, отряхнуться, стать лучше, чем есть на самом деле, во что бы то ни стало произвести хорошее впечатление. Сокол в этот день покорно сидел на плече своего хозяина и не стремился ввысь. Потревоженное крыло, видимо, все еще беспокоило хищную птицу, и он не рвался в небо, крутил изредка маленькой головкой и то и дело издавал курлыкающие грудные звуки. Латиф видел, как порой Гарри поворачивал к соколу голову и что-то тихо говорил ему, видимо, предпочитая собеседником безмолвную птицу, а не простака мальчишку, семенившего следом. От этого Латиф смущался еще сильнее и все никак не мог преодолеть барьер тишины и выдавить из себя хоть слово. Лес становился все ближе. Они шли уже несколько часов, и мысли Латифа постепенно стали клониться в сторону плотских желаний — поесть, посидеть в тенечке, выпить холодной воды, а может, и подремать в мягком стожке. И когда усталость стала все сильнее разливаться по телу, на помощь Латифу пришла как раз безучастная птица. Сокол резко расправил крылья и, вспорхнув с плеча Гарри, устремился ввысь, заставляя своего хозяина на короткое мгновение остановиться. Тот приложил к глазам руку козырьком и проводил сокола взглядом. Пользуясь этой секундной заминкой, Латиф оббежал Гарри сбоку и встал рядом, чуть-чуть впереди. Он посмотрел на не укрытое капюшоном лицо и вновь ощутил далекий отголосок узнавания. Но память его будто подернулась дымкой. Он знал, что где-то видел это породистое, властное лицо, но не мог вспомнить, никак не приходило желанное озарение. Вопреки ожиданиям Латифа, Гарри улыбался. То впечатление, что производил он сзади, тут же растворилось в мягкости глаз и взгляде, направленном в небо, лукавом прищуре и морщинках у края глаз, таких, что бывают у людей часто и много смеющихся. И по-настоящему нежная улыбка придала Латифу смелости. — Фалко в порядке? — решился-таки он нарушить молчание. — Вы вчера вечером уходили, чтобы найти лекаря для него, да? — предположил Латиф. Гарри посмотрел на него чуть мутным взглядом, тут же словно выныривая из своих мыслей. Улыбка не исчезла с его лица, но теперь она уже не лучилась нежностью, а лишь человеческой добротой и расположением. — Да, Фалко помогли, спасибо, — ответил Гарри и зашагал вперед, огибая Латифа, но тот не стал стоять истуканом, а проворно засеменил рядом, вровень. — Я немного устал. Может, привал? — выдохнул Латиф и заискивающе покосился на Гарри. — Давай чуть позже? Дойдем до леса и там передохнем. Если будешь ходить с нами, тебе лучше привыкнуть к долгой дороге, — усмехнулся Гарри, а Латиф из всей этой речи услышал только заветное «с нами». Гарри говорил во множественном числе, и для Латифа это был шанс. Шанс разузнать побольше. — И куда вы идете, куда направляетесь? Гарри пожал плечами. — Да никуда. Конечного пункта нет. Мы странствуем, стараясь держаться подальше от многолюдных мест, от столицы. Я много где уже побывал, но... — Гарри издал цокающий звук, более всего напоминающий разочарование. — Вы что-то ищете? — сообразил Латиф. — Можно и так сказать. Я надеюсь найти человека или мага, может, книгу или старого мудреца, что поможет мне в решении одной загадки. Кого-то, кто знает, может, даже больше, чем сам понимает. — От всей его речи на Латифа вновь повеяло безотчетной грустью. Гарри не сказал ему ничего конкретного, ничего ошеломительного, но отчего-то Латиф точно знал, что это было очень важно. Не просто важно, это было необходимо, священной миссией, целью жизни. С минуту он обдумывал услышанное, и тут в его голову пришла мысль, поначалу показавшаяся глупой, но Латиф со свойственной ему порывистостью решил, а вдруг, ну почему бы и нет, раз конкретного пункта назначения не существует, вдруг он может помочь. — Гарри, — чуть подпрыгнул Латиф, словно пытаясь сравняться с ним ростом, — Гарри, в моих родных местах, ну, там, где я родился, в Дорсете, есть один старикан. Он жил и живет по сей день всегда на отшибе, у маяка. Его все избегали почему-то... Гарри замедлил шаг, и Латиф понял, что тот его слушает. — Так вот, — продолжил он, воодушевленный вниманием, — старик этот — Перри — он гневлив, криклив и страшный сквернослов, иногда даже дрался со своими же, ну, с местными жителями. Не переносил, когда к его дому близко подходили. Мы, мальчишки, любили подразнить его и покидать в его дом камнями. Он так смешно всегда ругался. Выбегал на порог всклокоченный и махал своей клюкой — смех один! Мы-то его никогда не боялись. Иногда, когда был праздник или просто вот, как нынче, ярмарка, Перри выходил в город, будто даже нарядный, и трепал нас по головам, мне как-то даже ящерицу на палочке купил. Чудной старик. Но дело не в этом, конечно. Люди говорили, — Латиф понизил голос, как делают обычно, когда рассказывают какую-нибудь байку у костра, — будто Перри раньше, в старые времена, был чуть ли не придворным колдуном, сильным магом, за что-то изгнанным из столицы. Говорили, что он мудрец и всезнайка. Шептались, что, мол, местные жители тайком ходят к нему за помощью в делах разного толка, и что он помогает, учит, лечит, а может, и зелья варит, кто знает? Вот я и подумал, может, он и вам смог бы помочь, — Латиф затих, ожидая реакции, но Гарри молчал слишком долго, и потому он вновь заговорил: — Дорсет отсюда не очень-то далеко. Я знаю дорогу, а можно и на поезде, если деньги есть... — Нет, — вдруг резко оборвал его Гарри. — Поезд нам не подходит, — и после недолгой паузы уже мягче добавил: — Я подумаю. Вон поляна, остановимся, поедим, — закончил он свою скупую речь и зашагал быстрее, срезая через поле, в сторону леса. На привале Гарри привычно уже достал из увеличенного вещмешка купленную на постоялом дворе провизию, и оба они, и Латиф, и Гарри, с аппетитом накинулись на еду, передавая друг другу холодную бутыль с легким элем, что не пьянил, но придавал бодрости и разливался сладкой истомой по телу. Как всегда после обильного обеда, Латифу совсем не хотелось тут же куда-то идти, и он развалился в позе звезды на траве, разглядывая облака, мельтешащие сквозь густые кроны деревьев. Гарри сидел оперевшись о ствол красного клена, разложив на коленях лист пергамента, задумчиво что-то писал, изредка поглядывая то в небо, то на раскинувшегося рядом мальчишку. — А Драко нас догонит? — рассек звуки леса своим вопросом Латиф. Вопросом, который отчаянно пытался задать вот уже несколько часов, но решился только теперь и, видимо, не без помощи эля. — Мы далеко уже ушли. Гарри перестал писать и поднял голову от пергамента. Латиф старался выглядеть небрежно и не смотрел на него, словно ему было все равно, что ответит его спутник. — А я-то все думал, когда же ты спросишь, — услышал он смех Гарри, и щеки его предательски заалели. Чтобы не выдать своего стыда, он поспешно перевернулся на живот и стал деловито смотреть в гущу леса, мол, мне и дела нет, что ты там говоришь. — Драко догонит нас, не волнуйся. Позже он появится, — уклончиво ответил Гарри и продолжил писать, а Латиф, как ни старался, не смог сдержать улыбки. Драко придет! Это все, что он хотел знать, все, чего ждал теперь. Ветер усилился, и листья тревожно зашуршали над их головами, небо размытой гуашью набрало свинца, и Гарри, закончив письмо, зябко передернул плечами. — Уже шесть, — сказал он, вставая и разминая ноги. — Видимо, будет гроза. Заночуем здесь сегодня. Латиф подскочил со своего места и удивленно уставился на Гарри. — Здесь?! — окинул он взглядом опушку и тут же представил, как холодно и неуютно будет сидеть тут ночью без возможности укрыться от дождя. — Не беспокойся, — Гарри понимающе хмыкнул и достал что-то из вещмешка. Он стал неразборчиво шептать над своей рукой, и уже спустя полминуты в самой середине поляны стоял большой шатер. Гарри обошел его кругом, все так же нашептывая странные слова, и, не обращая внимания на ошарашенного Латифа, достал волшебную палочку. Легкий взмах, и шатер будто стал размытым, отделенным от них прозрачным барьером. Гарри переступил через туманную рябь и, улыбаясь, поманил Латифа за собой. — Добро пожаловать, — сказал он, отодвигая тяжелый полог шатра. — Наш дом на эту ночь. Латиф стоял все еще по ту сторону барьера и хлопал ресницами. Он, конечно, знал, что волшебники и не такое могут, но чтоб увидеть воочию, вот так вдруг, среди леса... Это было поразительно и взволновало его безмерно. Робея, он дотронулся ладонью, словно до воздуха, до магического купола и шагнул вперед. К его величайшему удивлению ничего вокруг не поменялось. С этой стороны все выглядело так же, как и с той. Лес, небо, чириканье птиц, и только темно-серый шатер инородной громадой возвышался в самом сердце поляны. Гарри скрылся за пологом, и Латиф поспешил последовать за ним. Внутреннее пространство шатра превзошло все ожидания Латифа, он и помыслить такого не мог. Там было все! Две кровати, убранные и даже на вид мягкие, широкий стол, небольшая печка и даже кресло возле нее. Все простое, но добротное, и главное, что особенно поражало воображение, места было много. Шатер был высокий и широкий, в шесть-семь шагов от стены к стене. Это тебе не шалаш и не палатка, а вполне полноценное жилье. Латиф тут же подумал, что душу бы, наверное, продал за такое умение. Это решило бы все его проблемы, ну, почти все. Вот что значит быть волшебником! Никаких тебе бытовых забот. Латиф запрыгнул на кровать и стал пружинить на ней, в открытую хохоча и наслаждаясь этими чудесами. Гарри стоял у входа, сложив руки на груди, и с улыбкой наблюдал за его ребячеством. — Ну что, сэр Латиф Каде, сойдет для ночлега? — спросил он юношу и одним взмахом палочки разжег огонь в печи. — Еще спрашиваете?! Да это хоромы! Просто дворец! Снаружи слышался шум леса, и гуляющий ветер играл краем полога. Действительно надвигалась гроза, но Латифа такие мелочи больше не беспокоили. Он уселся в высоком кресле, вытянул ноги к огню поближе и разве что не замурлыкал от удовольствия, чувствуя себя самым что ни на есть королем. Любуясь всполохами огня через стеклянную заслонку печи и наслаждаясь потрескиванием поленьев, он не заметил, как Гарри вышел из шатра, бесшумно опустив полог. Неспешно шел Гарри Поттер по лесу, вдыхая полной грудью сладкий предгрозовой воздух. Он думал о Латифе, думал о том, как тот своей искренней восторженностью, несмотря на свой не детский уже возраст, напоминает ему себя самого времен первого-второго курса Хогвартса. В те дни окружившее его так внезапно волшебство кружило голову, он восхищался привычными всем вокруг вещами, дурел от самых простых магических манипуляций. Тяжесть первой мантии на щуплых плечах. Ощущение древка палочки в руке. Ощущение первого полета. Волшебство! Волшебство! Везде волшебство. Сказка! И во всем, во всем этом, в каждом из первых и важных воспоминаний был Драко... Сердце привычно сжала тоска. Если бы он знал тогда, как будет... Если бы мог хоть на долю секунды вообразить такое! Драко! Ледяная стрела, не знающая пощады. Серебряный наконечник, смоченный ядом любви. Он всегда был где-то рядом, всегда, всегда... Как и теперь вечно рядом и никогда вместе. Это рок, их злой рок. С первого дня они были обречены быть рядом, но не быть вместе. Это мука страшнее пламени ада, дольше дороги в чистилище и глубже вод Стикса. Вечность вдвоем — вечность в разлуке. Небо рассекла кривая полоса молнии, и через мгновение по лесу прокатился рокот грома. Ветер набирал силу и подбрасывал полы мантии, то и дело цепляя ее за торчащие сучки и ветви. Гарри любил грозу, любил шторм. Как бы банально это не звучало, но в низких серых тучах он видел свет любимых глаз, он надеялся, что память не подводит его, и они действительно именно такого оттенка. Глубокий графитовый росчерк с голубой льдинкой в самой середине. Как же давно он не видел этих штормовых глаз, как давно не тонул в их ласковой строгости! Надменность делала их чуть светлее, смешливость и задор искристее, нежность трепетала на кончиках ресниц, страсть делала темными, как черное озеро. Все оттенки монохрома — его Драко. Белая кожа, черный костюм. Острый язык, мягкое сердце. Само противоречие, человек-парадокс. Один такой, один на всем свете, его обреченный принц ночи. Семнадцать лет! Семнадцать лет он не видел своего колдуна, своего прекрасного пожирателя, семнадцать лет не тонул в прекрасных глазах, не касался его дивной кожи, не слышал этого тягучего голоса. Семнадцать лет — целая жизнь для такого, как Латиф, и вечность для Гарри. Оглушительный раскат грома вывел Гарри из потока тяжелых мыслей, и он с удивлением обнаружил себя в зарослях дикого шиповника, уже налившегося ярко-оранжевыми бутонами плотных ягод, а по земле вся поросль колючего кустарника была усеяна васильками. Словно небольшой кусочек моря. От сильного ветра цветы гнулись, и колыхание это было похоже на прилив и отлив. Синие волны — цветущее море, чудо природы. Красота заполнила сердце Гарри до краев. Всегда, стоило ему увидеть что-то прекрасное, что-то, что заставляло замереть и зачарованно внимать, впитывать красоту жизни, красоту, которая, несмотря ни на что, ни на какие невзгоды, войны, сражения все равно пробивалась, являла себя миру, утешала сердца, всегда в такие минуты он думал о Драко. О том счастье, что испытал с ним, о том блаженстве, что ссудила ему судьба, пусть и ненадолго. Была, была в его жизни красота, невероятная, неописуемая, стирающая все прочее — красота их любви. Гарри прикрыл глаза, вспоминая любимое лицо. Заправленные за уши волосы, игривая улыбка, на губах след от чернил — он выглянул тогда, в тот день, из-за шторки душа, брызнул в лицо Гарри водой и, смеясь, позвал: «Присоединишься?» Синее море васильков... как мазок чернил на твоих губах. Гарри склонился к цветам и, не обращая внимания на уже начавший накрапывать несильный дождь, стал собирать букет. Тонкие стебли, резные листья, сапфировые лепестки — целая охапка нежной тоски о возлюбленном...