Там нет меня, Где дым волос не затуманит белый день, Где сосны от янтарных слез, Где сосны от янтарных слез утрет заботливый олень. Я только там, Где ты порой на дверь глядишь с надеждою...
Павел Жагун
Гарри вошел в шатер и, стряхнув с волос и мантии капли дождя, положил букет, дивную охапку васильков, на стол. — У меня к тебе просьба, — обратился он к задремавшему в кресле Латифу. — Я должен опять сделать все что угодно? — зевая и потягиваясь улыбнулся юноша. — Это само собой, — ответил на его улыбку Гарри. — Но помимо этого… вот, — он взглядом указал на лежавший на столе мокрый от дождя букет и, достав из кармана мантии сложенный втрое листок пергамента, положил его возле цветов. — Передай это ему. Латифу не нужно было переспрашивать кому именно. Все это время он и так не переставая думал о Драко и ждал, когда же тот объявится. Листок на столе и небесные цветы лишь уверили его в скором появлении того. Латиф кивнул. — А вы? Вы сами? — Я... — Гарри осекся и обернулся к выходу. Сквозь шум дождя и его частую дробь об тент они оба, и Латиф и Гарри, услышали протяжный звук, гортанный печальный птичий вскрик. Гарри вышел наружу и тут же вернулся вновь, обсыпанный каплями дождя и уже с соколом на предплечье. Птица смешно вращала блеклыми глазами и, будто вздрагивая, отряхивала оперение. На белых крыльях брызги смотрелись как бриллиантовая россыпь. — Мы сейчас пойдем на охоту, — сказал Гарри, будто обращаясь к соколу, но адресуя свои слова, конечно, Латифу. — На охоту?! — поморщился Латиф. — В такой ливень? Бр-р-р... — он передернул плечами и уже было хотел спросить, зачем вообще им охотиться, если еды в мешке хватит на пару дней, но, обернувшись, увидел лишь качнувшийся полог шатра — Гарри ушел и унес с собой Фалко. Заняться в шатре было нечем, и Латиф, несколько раз обойдя его по кругу, сел за стол и стал рассматривать цветы. Красиво. Насыщенно-зеленый стебель и глубоко синие лепестки, но более всего притягивал взгляд лист пергамента. Латифу ужасно хотелось прочитать, что там. Ведь он видел, как Гарри долго писал что-то днем, и раз букет предназначался Драко, то и послание, конечно, тоже. А вдруг там о нем, о Латифе, что-то написано или... Любопытство точно было одним из грешков Латифа Каде, и он, недолго поборовшись с маленькой своей совестью, протянул руку к пергаменту. — Ты несносный мальчишка, Латиф! — услышал он тут же знакомый уже голос, чуть растянутые гласные с издевательской ленцой и, отдернул руку, будто обжегшись, весь трепеща. Вот уже второй раз он видел Драко таким... намокшим. В первый раз после душа, сейчас от дождя. Белая, совсем не по сезону рубашка была насквозь мокрая и, облепляя рельефный торс, просвечивала, соски под ней замерзли и проступали сквозь ткань розовыми твердыми бусинами. У Латифа пересохло в горле, в глазах, в руках — всё, господи, всё пересохло. С волос Драко стекала вода, его лицо было в мелких каплях, брюки прилипли к ногам, и по ним тоже стекала вода, прямо на пол и на голые... «Голые?! — удивился Латиф и вперил свой взгляд в изящные ступни. — Почему он босой? Почему толком не одет?» — мысли роились в голове Латифа, а он и мог только, что просто пялиться на это чуднОе, чудесное явление — белый вихрь, хмурый серый взгляд. Драко прошлепал босыми ногами к печке и присел возле нее на корточки, распахнул заслонку и протянул руки к огню. — Достань из мешка мне одежду, не стой истуканом, Латиф Каде, — не оборачиваясь распорядился Драко и стал стягивать с себя мокрую рубашку. Латиф, стараясь не глядеть по сторонам, стал рыться в вещмешке. Там была целая куча всякого-разного, но удивляться у Латифа не было времени, он нащупал что-то шерстяное и выудил оттуда вначале свитер, а после, еще пошурудив и постоянно натыкаясь на самые различные предметы, отыскал какие-то грубые штаны, светло-голубые и незнакомого кроя, но, решив, что главное то, что они сухие, он взял и их и, глядя в пол, протянул добычу Драко. — Это не мое, — недовольно фыркнул тот, но все же взял предложенную одежду. — Что с тебя взять... — хмыкнул Драко, натягивая джинсы и тонкий черный свитер. Все было ему минимум на размер велико, отчего выглядел он поразительно беззащитно и трогательно. — Хотите есть? — робко спросил Латиф, сам себе удивившись, молниеносно вживаясь в роль слуги. Драко уселся в кресле, в котором еще полчаса назад, так же вытянув ноги к печи, сидел Латиф, откинул свои длинные жемчужные волосы на спинку и прикрыл глаза. — Принеси, пожалуйста, одеяло и вина, — не открывая глаз попросил Драко и так и сидел неподвижно, пока Латиф не накинул на него тонкий шерстяной плед и не замер рядом с плетеной бутылью вина в руке. Драко уютно свернулся в кресле, подобрав под себя ноги, сам себе подоткнул одеяло и только теперь посмотрел на Латифа, тут же приподнимая бровь. — Я должен пить из горла, Латиф Каде? — В серых глазах мелькнуло недовольство, и рука Латифа дрогнула — вот это взгляд, аж ноги подкосились! — Сейчас, — засуетился юноша и метнулся опять к вещмешку. Он долго и шумно искал в нем что-то подходящее, но так ничего и не нашел. Чувство было ужасающее, будто он совершил какой-то страшный проступок и не имел возможности оправдаться. Взгляд его в панике метался по шатру, ища хоть что-то, что могло бы послужить бокалом, кружкой, кубком... Но ничего не было! — Ты сквиб? — хлестнул словами по лицу Драко. — Акцио палочка. Латиф замер у мешка, раздавленный множество раз слышанным в свой адрес словом. Но почему-то сейчас, сказанное именно этим человеком, оно ранило почти так же, как когда-то в детстве, когда пощечиной слетало с самых родных и любимых губ — губ матери. Мимо мелькнула палочка, тут же оказавшаяся в тонких пальцах Драко. Он лениво махнул ей в сторону Латифа, и тот увидел, как зажатый в его руке какой-то флакончик из вещмешка превратился в серебряный высокий бокал. Он смотрел на эту чашу пустыми глазами и чувствовал, как к горлу подступают бессильные слезы. Почему именно сейчас? Почему он?! Ему казалось, что эта рана уже давно затянулась и не болит, но словно от натуги разошедшийся шов, сейчас вскрылась глубоким порезом старая обида, и Латиф едва ли мог сдержать себя и злые слезы. — Акцио бокал, — услышал он, и рука его опустела. Драко плеснул себе вина и, не обращая внимания на Латифа, поудобнее устроился у огня. Буря внутри юноши осталась незамеченной, одиноко переживаемой. «Сквиб! Сквиб! Какой позор! Мой сын сквиб!» — набатом гремела застаревшая боль в ушах Латифа. «Позор. Ты позор для семьи!» — шипела обреченность и глядела на него карими глазами матери. — Позор. Я позор, — шептал сам себе Латиф, все сильнее погружаясь в прошлое и в свою печаль. — Латиф!!! — услышал он громкий окрик. — Латиф Каде! Немедленно прекрати! — кто-то тряхнул его за плечо, и он замотал головой, отчаянно и резко, желая вырваться из паутины воспоминаний. Драко тряс его, как тряпичную куклу. — Латиф! Латиф! Очнись! Латиф, прекрати. Сейчас же прекрати! — Он почувствовал, как с его лица стирают предательские слезы. Шелк платка прошелся вначале по одной, потом по другой щеке, и этот белый мазочек, легкое мельтешение у самых глаз, заставил Латифа наконец-то сфокусировать зрение. Замутненное внезапной истерикой сознание постепенно стало возвращаться. Белый платок касался уголка его глаз и даже кончика носа. Латиф увидел вышитый вензель в углу нежного квадратика — Г.Д.П. Мысль зацепилась за эти буквы как за спасательный круг, отводя от зацикленной мути возникших образов прошлого. Он поднял глаза и увидел напротив себя обеспокоенное лицо Драко. Тот по-прежнему держал одной рукой его плечо, а второй утирал платком его слезы. — Никогда так о себе не думай, слышишь? — сверлил его ласковым взглядом Драко. — Никогда. Ты не виноват, что ты такой. Никто не виноват. Твоя семья обошлась с тобой жестоко и невежественно, слышишь? Слышишь меня, Латиф? — и тут он сделал то, что окончательно вывело Латифа из ступора и вернуло на землю. Драко сжал его в объятиях, уложил голову себе на плечо и стал мягко, осторожно поглаживать по волосам, как ребенка, как несмышленого малыша, как брошенного сироту, как... как и надо было, как и просило разбитое сыновнее сердце, как всегда и мечталось — немного ласки и слов: «Ты не виноват». Драко обнимал его сильно и нежно до тех пор, пока узкие, мальчишеские еще плечи не перестали вздрагивать. Лишь тогда он чуть отстранил Латифа от себя и, как слепого котенка, повел к креслу, усадил его в мягкое одеяло и сунул в руку уже согревшееся вино. — Выпей маленькими глотками, — сказал Драко и присел рядом, вновь протягивая ладони к печи. С минуту они сидели в полной тишине, лишь треск поленьев нарушал безмолвие шатра. — Прости, я обычно этого не делаю, но ты так внезапно стал трястись и реветь... Я немного покопался в твоей памяти. Прости, малыш, я... я хотел помочь и только, — голос Драко звучал тихо и немного надсадно, он прокашлялся и уже громче и бодрее спросил: — Ну как, ты в норме? Латиф закивал, смущенно алея щеками. Он думал о том, как много увидел Драко внутри него, как глубоко заглянул в бездну его отчаяния. Было неловко и страшно, а еще он чувствовал благодарность и тепло, так внезапно, неожиданно полученное от почти что незнакомца. Латиф всегда старался, несмотря ни на что, верить в то, что хороших людей на свете гораздо больше, чем дурных, и сегодня он получил тому очередное подтверждение. Эта строгая ласка, это понимание и деликатность поразили его и заполнили сердце истовой благодарностью. Он не ошибся в своем мнении об этих двух магах. Оба они были сильны и добры к нему, оба были загадками, но светлыми, невероятно светлыми душами сияли их такие разные глаза. — Спасибо, — выдавил он и, потупившись, стал допивать вино, не зная, что еще сказать в такой смутившей его ситуации, и тут взгляд Латифа упал на стол, на котором все еще лежали синие цветы и письмо. — Сейчас! — подскочил он с своего места и бросился, споткнувшись о ноги Драко, к столу. Цветы уже давно не были влажными, но еще не успели увянуть, они пахли лесом и будто перчинкой. Латиф протянул букет Драко. — Это вам, — улыбнулся он. — Гарри передал, — добавил он к цветам письмо. Драко вскинул лицо и медленно, осторожно, будто даже заторможено принял букет. Он положил письмо на колени и окунул лицо в васильки. Глаза его блаженно прикрылись, а губы раскрылись улыбкой. Волосы Драко белоснежной рекой укрыли цветы с двух сторон, сплетаясь с ними по бокам. «Как же красиво», — подумал Латиф, и сердце его забилось часто-часто, желая лишь как можно дольше наблюдать за ним, смотреть на него, любоваться, восторженно обожать. — Ты позволишь? — вскинул взгляд Драко, выныривая из сапфировых остролистов и раскрывая письмо. Цветы он по-прежнему прижимал к груди, которая вздымалась, словно в сильном волнении. Латиф отвернулся и отошел вглубь шатра, оставляя Драко наедине с посланием и этим трепетом. Дождь выбивал по тугому тенту свою неровную дробь, то и дело слышались раскаты грома. Латиф чуть отвел полог и выглянул наружу — тьма вокруг шептала листьями и выла ветром. В полосе света, льющегося из шатра, Латиф вдруг заметил мелькнувшую быструю тень и в страхе попятился, опуская полог. — Там кто-то есть! — испуганно сообщил он и посмотрел в сторону Драко, тот как раз сворачивал обратно письмо. — Это Варг, не волнуйся, — спокойно ответил он и потянулся, шумно выдыхая. Латиф заметил, что цветы уже волшебным образом стояли в глубокой вазе возле Драко, а сам он переместился с пола в кресло и, улыбаясь своим мыслям, складывал из пергамента, что только прочитал, какую-то фигурку. Длинные пальцы ловко делали нужные углы, и отгибы и через минуту в руках мастера был премилый жирафик. — Ух ты! — по-детски обрадовался Латиф. — Научите? — он подсел к ногам Драко и кротко посмотрел в лучистые глаза. — Изволь, — улыбнулся тот. — Это несложно, вот увидишь. Латиф любил учиться новому, любил узнавать доселе неведомое. Ум его был пытлив и остер, но увы, возможность получать новые знания выпадала редко. Мало кто хотел возиться с неучем бродяжкой, какой в этом толк? Участь его была предрешена обществом, и не было смысла бороться с судьбой. Но голод знаний пробивался в Латифе все чаще, и он жадно хватался за любой выпавший случай научиться хоть чему-то. Кто знает, когда и что может пригодиться в жизни? Он сосредоточенно наблюдал за Драко, повторял, сперва неуклюже и злясь на свои руки, все его движения. Раз за разом под одобряющий смех и мягкие указания он пытался сложить то одну фигурку, то другую, пока, спустя несколько часов, блюдо сэндвичей и початую бутыль эля, у него не вышло повторить в точности. Вокруг кресла все было усыпано смятой бумагой, обрывками, фантиками от конфет и множеством безупречных фигурок всевозможных существ, сделанных Драко, и немного кривоватых и дилетантских зверюшек, сложенных Латифом. — Расскажи мне немного о нем, — вдруг попросил Драко, и Латиф замер с журавликом в руке. — О Гарри, — уточнил Драко, и скулы его чуть порозовели, но то, возможно, и от вина. — Он... — Латиф задумался и пожал плечами. — Он очень сильный и грозный. — В этот момент Драко звонко рассмеялся и закивал, давая понять, чтобы Латиф продолжал. — Ну, он почти не разговаривает со мной и всегда будто сердит. Постоянно милуется с птицей этой своей, чуть ли не целует её. — Латиф скривился, гримасничая, а Драко вновь расхохотался. — Еще, еще расскажи! — сквозь смех просил он. — Он спас меня от толпы, несмотря на то, что я стянул его кошель. И он чуть с ума не сошел от тревоги, когда Фалко поранился. Он добрый, но замкнутый. Если честно, я его побаиваюсь, — разговорившись, Латиф и не заметил, как улыбка медленно исчезла с лица Драко, а на ее место скользнула тихая печаль. — Еще он очень щедр и не осуждает меня за мою глупость. Я ведь порой заноза в заду. У него хороший аппетит, и он очень неприхотлив во всем, как и я. Я даже вначале думал, что он тоже бродяга... — он осекся, заметив наконец, что Драко молчит и смотрит в одну точку за плечо Латифа, туда, где стояли звонкие синие цветы. Латиф не знал, что он сделал или сказал не так, но чувствуя, как поменялось настроение Драко, решил увести разговор чуть в сторону. — Мне кажется я его где-то уже видел, но никак не могу вспомнить где. Все вертится в голове, вертится. Драко хмыкнул: — А ты у него спроси как его полное имя, — играя бокалом, заговорщически подмигнул он. — А вы? Кто вы, Драко? — спросил Латиф. Он и сам не успел за своими словами, они вылетели непослушными демонятами наперекор всему. — Я? — красивая бровь изогнулась, губы скривились в тонкий излом. — Я Икар, слишком близко подлетевший к солнцу, обожженный и обреченный на вечную ночь. Я дух сверхъестественной плоти. Я все грустные песни о любви, которые ты слышал. Я сама печаль, Латиф, сама печаль, — говоря это, Драко не смотрел на юношу, его контур размылся под взглядом прозрачно-серых глаз, он истончился, превращая волосы Латифа в потоки темных горных рек, его грудь расцвела зелеными листьями бесконечных лесов, яркие синие васильки диких лугов выбились из под ворота его грубой рубахи. Он стал всем тем для Драко, что видит каждый свой день Гарри — бесконечная дорога, бесконечная тоска, одиночество без края в любимых глазах и рваные крылья птицы, перья, перья, перья... Драко прикрыл глаза, сдерживая готовую вылиться тоску и всю свою нежность. Дождь стих, и слышалась предрассветная трель жаворонка. — Иди спать, Латиф. Скоро утро, а ты еще и не ложился, — сказал Драко. — А вы? — Латиф встал, разминая чуть затекшие ноги. Он проверил печь — угли дотлевали, а новых поленьев не было. — Я еще посижу, ступай. Тебе надо поспать, — Драко откинул плед и развернул сделанного жирафика, вновь погружаясь в чтение того же письма. Латиф покорно лег на узкую постель. Он еще какое-то время смотрел на Драко, но усталость брала свое, веки тяжелели, и уже сквозь рябь ресниц и муть полудремы ему показалось, что Драко целует лист пергамента. Много-много раз покрывает его весь своими драгоценными губами.