Я хочу, чтоб это был сон, Но, по-моему, я не сплю. Я болею тобой, Я дышу тобой, Жаль, но я тебя люблю. Я болею тобой, Я дышу тобой, Жаль, но я тебя люблю...
Елена Ваенга
Из прохлады сизых сумерек родилась темнота ночи. Она легла тяжелым покрывалом на лесной шатер, обволакивая его и погружая в густой мрак. Но внутри самого шатра было светло, спокойно и по-домашнему уютно. По крайней мере, так ощущал себя в нем Латиф — тепло и умиротворенно, почти как дома. Как до странного быстро привыкает странник к чужому очагу, и как мало ему в сущности нужно, чтоб почувствовать радость приюта. Латиф размышлял об этом, перебирая в вещмешке оставшуюся провизию. Надо сказать, что запасы себя порядком исчерпали, и ему следовало проявить изобретательность, чтобы придумать себе сытный ужин. Но, что скрывать, не впервой, раньше он довольствовался и меньшим, много-много меньшим. Когда полы шатра разошлись, и внутрь вошел Драко, он застал Латифа как раз за этим занятием. Тот бубнил себе под нос что-то о том, что хорошо быть волком или соколом — съел зайца или мышь, и готово. Он перебирал с сосредоточенным видом оставшиеся консервы и чудом сохранившиеся перепелиные яйца, но стоило ему заметить вошедшего, как все приземленные мысли тут же покинули голову. Он замер и, выронив из рук несколько голубоватых яичек, уставился на Драко как на чудо. Нет, никогда он не привыкнет к этому видению, никогда не сможет без трепета смотреть в это лицо. Драко появился тихо, плавно вошел, весь окутанный белым мехом и клочьями лесного тумана, словно уставший ангел, лишенный крыльев и взирающий безмолвно на неприглядный мир людской. Глаза его — серые пятна разбавленной туши, скользнули по шатру, остановились на скрюченной над мешком фигуре Латифа и улыбнулись, сверкнув переливом радуги, от чего у юноши сперло дыхание, и он счастливо заулыбался в ответ. — Доброй ночи, Латиф, — поприветствовал его Драко и подошел ближе. Объемная меховая накидка скрывала его движения и создавала эффект парения над землей. Казалось, что он плывет по поверхности и немного шуршит оперением, но не акустически, а визуально. — Я собирался поужинать, — неловко сообщил Латиф и встал с корточек, не переставая пожирать глазами это белоснежное облако. — Ты голоден? — спросил Драко. — Может, сначала позанимаемся? — он скинул мантию на спинку стула и легким движением руки призвал в свою ладонь книгу, все еще заложенную в том месте, где они закончили в последний их урок. Будто и не прошло с того момента сто жизней для Латифа Каде, и сто демонов не терзали его душу. — Ты упражнялся в эти дни? — строго спросил Драко, перебирая страницы и усевшись в кресло у огня. А Латиф будто растерял все буквы разом, все слова, все предложения, и понадобилось с десяток секунд, чтобы он вспомнил, о чем идет речь, о чем была книга и как вообще разговаривать. — Я... Нет. Нет, сэр, я не успел, — честно признался он и залился алой краской от груди до макушки. Было так стыдно, но более всего не хотелось проявить неблагодарность и разочаровать. Драко принял в нем столько участия, а он... Опять, опять никчемный! — Простите, простите, я могу, — он суетливо заметался по шатру и, не зная куда себя деть, подошел к креслу и протянул руку за книгой. — Я смогу, — еще раз повторил он, и пальцы его чуть подрагивали от неуверенности. — Не стоит так переживать, Латиф, — дружелюбно ответил Драко. — Я не сниму с тебя баллы, — усмехнулся он, — и не заставлю чистить котлы. Не мог и не мог. Наверстаешь. Ведь ты хочешь? — бровь его вопросительно изогнулась, и Латиф спешно закивал, усаживаясь в кресло напротив и раскрывая учебник. Небольшие часы мерно тикали на столе, будто задавая ритм как метроном, и это помогало Латифу не сбиться и читать ровно и, к его удивлению, почти без запинок. Пока он медленно растягивал неизвестные порой слова, читая вслух историю любви печальных французских дам и их кавалеров, Драко достал все что было съестного из мешка, выложил на стол и, периодически отвлекаясь на правки в произношении своего ученика, стал готовить им ужин. Простая яичница и разогретая фасоль, но из-под его легкой руки Латиф принял это нехитрое блюдо как амброзию. Он понял как сильно голоден, только когда по шатру закружил запах шкварчащего пышного омлета и пассерованного чеснока. Сладкий аромат тянул его за ноздри, и слова стали рассыпаться на слоги, а слоги на несоединимые согласные. И когда леди Диана в слезах прижала к своей скорбной груди платок, Драко вдруг прыснул со смеха и сказал: — Довольно. Твой желудок читает сейчас вместо тебя, и у него выходит из рук вон плохо. К столу! — он махнул салфеткой в воздухе, приглашая Латифа разделить с собой трапезу. — В жизни не ел ничего вкуснее, — смачно разделываясь с яичницей, тараторил Латиф. — Есть что-то, что вы не умеете, сэр? Драко, изящно орудуя ножом, отправил маленький кусочек себе в рот. — И снова этот сэр. Мы не виделись сутки... — «Самые долгие сутки в моей жизни!» — подумал Латиф. — …и ты вновь со мной на вы и говоришь с набитым ртом, — лукаво улыбнулся Драко. — Да... Прости, я... Очень вкусно, Драко. Спасибо, — промокнул губы салфеткой Латиф, проклиная свой юношеский аппетит и варварские манеры. Но он был так счастлив в этот момент. Значит, все же «ты», и он помнит, что они не виделись прошлой ночью, он обратил на это внимание. Драко небрежно махнул в сторону стола, и вся сервировка исчезла вместе с остатками еды. — Не хочешь прогуляться немного? — спросил он. — Сегодня такая лунная ночь. Пройдемся? Латиф кивнул и натянул на себя куртку и шарф, а Драко вновь облачился в меха. Ночь и впрямь стояла очень светлая. Ровный яркий круг луны рассеивал тревожный мрак леса, словно резал его лучами, делая все вокруг приглушенным и таинственным. Тихий шелест редкой уже листвы и шорохи в траве — звуки природы, но не пугающие, а завораживающие своей простой красотой. Они неспешно прошли по тропинке от шатра к небольшому лугу, укрытому по краям вековым ельником. — Не люблю осень, — поежился Драко. — Общее вымирание навевает тоску. — А мне нравится, — ответил Латиф. — Время конфет, — улыбнулся он. — И у меня скоро день рождения. — Да? — обернулся к нему Драко. — Надо будет придумать тебе подарок. «Возьми меня за руку, — подумал Латиф, — Лучшего подарка мне и не надо». — Чего бы ты хотел сейчас? — запрокинув голову к небу, полному звезд, спросил Драко, будто прочтя его мысли, а Латиф, повторив его движение и разглядывая узоры небесных светил, невпопад ответил, конечно, не то, что хотел на самом деле, просто первое, что пришло в голову: — Покачаться. Драко тихо рассмеялся и посмотрел на него с удивленной теплотой. — Ты совсем еще ребенок, Латиф, — он вынул палочку откуда-то из недр своей накидки и махнул в сторону разлапистой ели. Тут же на ее толстой массивной ветке появились веревочные качели с резной спинкой и широкой сидушкой. — Voila, mon cheri!* — смеясь, широким жестом указал Драко на висячие качели. — Прошу. Латиф робко сел на гладкую доску и ухватился за веревки. — Позволишь? — взялся Драко за качели и стал неспешно раскачивать их вместе с Латифом. Вверх — и сердце на секунду замерло в юной груди. Вниз — и по всему телу пробежала легкая щекотка. Вверх-вниз. Вверх-вниз. От колебаний воздуха ворсинки на накидке Драко немного подрагивали, у него выбилось несколько прядей из собранного хвоста, и они тоже вздрагивали в такт его движениям. — Почему именно качели? — спросил он, не переставая раскачивать тросы. — Я не успел подумать толком, — пожал плечами Латиф. — Да и в детстве я редко качался. Сам я тогда еще не умел, а мама была часто занята, и когда я ее просил, отмахивалась, а порой и сердясь, говорила, что если б я был нормальным, то мог бы и сам, что тогда не нужна была бы ее постоянная помощь. Иногда меня качал Сэм, это был наш сосед, но мама его не любила и гнала со двора, потому что он был как я, таким же никчемным. Качели резко дернулись, и движение остановилось. Драко встал перед Латифом, загораживая своей фигурой свет луны и чащу леса. — Послушай, Латиф, я думаю, что у нас с тобой много общего. Я так хорошо знаю, как это — быть отвергнутым своей семьей, когда самые близкие и родные отворачиваются от тебя, не принимают таким, каков ты есть. Я всегда был для своих недостаточно хорош, всегда не оправдывал ожиданий — ходячее разочарование, — он брезгливо скривился, опуская уголки губ, а Латиф не мог поверить в то, что слышит. Как такое вообще возможно?! Как можно хоть на мгновение усомниться в совершенстве этого человека? Латиф вдруг испытал ярый приступ негодования. Да кто они вообще, эти люди, что посмели так думать о НЕМ?! — Я знаю, как это больно, — продолжал тем временем Драко. — И признаюсь, я часто в угоду другим ломал себя, хотел быть достойным одобрения. И из-за этого я совершил немало такого, за что мне было и до сих пор стыдно, но это в прошлом. Если в тебе есть свет, он всегда победит. Теперь я знаю это точно, — он улыбнулся и мягко провел по волосам Латифа. — А в тебе его очень много, малыш, очень. Не растеряй его, неси в себе это с гордостью, не боясь, и когда-нибудь твоя жизнь изменится, и этот свет поглотит все другое, ненужное и неважное. Так будет, поверь, — он легонько толкнул качель, вновь едва-едва раскачивая ее. — Выходит, мы все сироты, — мягко улыбнулся Драко, глядя в черноту леса. — Гарри почти от рождения, я с момента, как полюбил его, и ты... Нам стоит держаться вместе, заботиться друг о друге. Ведь семья — это не обязательно те, кто дал тебе жизнь, это также может быть выбор. У Латифа перехватило горло. Казалось, что с легким дыханием этого человека он слышит сейчас главные слова в своей жизни, именно то, что всегда думал и сам, но не мог так точно передать эту мысль, обдумать ее, облечь словами. Раскачивание прекратилось, Драко подошел к Латифу и сел рядом на качели, приобнимая его за спину одной рукой. — Иди сюда, — мягко склонил он его голову к себе на плечо, и тот уткнулся носом в пушистый мех, а глазами и лбом в шею, и Драко почувствовал, как под ворот ему заскользили теплые слезы, намочили кожу. — Обещай мне, что навсегда останешься таким же добрым и смелым, таким открытым. Судьба, как ни пыталась, не сломила тебя, ты не стал циничным и озлобленным, — Драко медленно поглаживал юношу по плечу и утыкался лицом в его волосы, продолжая негромко говорить. — Ты очень сильный, Латиф, ты красив душой и телом, ты чудесный, — Латиф поднял лицо, его чуть припухшие глаза светились благодарностью и надеждой. — Ты особенный, — глядя ему в лицо, сказал Драко и стер капельку влаги из-под ресниц. — И для вас? — сдавленным голосом спросил Латиф. — И для меня, — улыбнулся Драко. И сердце Латифа наполнилось до краев любовью, цветением, все внутри колыхнулось и подалось навстречу этим словам и улыбке, доброте в глазах и теплоте рук. — Драко... — прошептал он, — Драко, я так люблю... — Т-ш-ш-ш, — перебил его тот и погладил по щеке. — Не стоит говорить того, о чем потом можешь сожалеть, малыш. Но Латиф знал, знал, что никогда бы не стал жалеть о сказанном, и душа его и тело ринулись в объятия, в это желанное, мягкое облако, будто сотканное из лунных нитей. Латиф коснулся губами его щеки, не смея позволить себе большее, и вдруг вдали раздался протяжный резкий вой, он прокатился меж деревьев звериной тоской, оседая на осенних ветвях. Латиф вздрогнул и отшатнулся. — Это не Варг, — обернувшись на звук, сказал Драко, и Латиф изумленно вскинул брови. — Вы можете узнать его так, по вою? — За столько лет... Я мог бы отличить его из тысячи подобных, по голосу, по следам, по отблеску шерсти, — Драко легко спрыгнул с качелей и подал Латифу руку. — Пойдем, может, успеем еще почитать. Они вновь пошли той же тропой к шатру, оставляя позади себя лунную поляну и растворившиеся в воздухе резные качели, пару мгновений нежданного единения и шелест крон, сохранивших тайну так и не сказанных слов, но сердцем услышанных. В их отсутствие шатер славно прогрелся от печи, и было так приятно вернуться в его теплое нутро после лесной прогулки. «Будто со свидания», — улыбнулся про себя Латиф, и стало тепло не только снаружи, но и у него внутри. Драко скинул мантию и занял свое место в кресле. — Ну что, почитаешь мне, что там у миледи Дианы происходит? — А вы разве не знаете? — плюхнулся в кресло напротив Латиф и раскрыл книгу. Читать о непростой судьбе французской знати трехвековой давности не хотелось совсем, а хотелось смотреть на Драко, слушать его голос, а не свой собственный, то и дело дававший петуха на сложных оборотах. — Нет, — ответил Драко. — Я специально не читал дальше, чтоб было интереснее слушать тебя, — улыбнулся он и сложил руки на груди, демонстрируя предельное внимание. Латиф пробежался глазами по строчкам, ища то место, где прервался. — «…вспыхнуло в груди, воспламенилось, и Диана, оглядевшись, выбрала подходящий момент, когда никто не смотрел в ее сторону, и вложила в руку возлюбленного свой платок, что только что в отчаянье прижимала к груди…» — Латиф остановился и вскинул глаза на Драко. — Я не понимаю, — сощурился он, — что это за мода у них такая была, всем свои платки раздавать? Драко подобрал под себя ноги и тихо рассмеялся. — Это не мода, это знак взаимности. Символ, если хочешь, — он небрежным движением вынул из кармана платок, белый небольшой квадратик с вышитыми в углу буквами «Г. Д. П.» Латиф уже видел этот платок однажды. — Обронить свой платок — это поощрить. К тому же, — он чуть погладил между пальцев платочек, — к тому же, это очень личная вещь, часть гардероба. Это как, например, когда ты в холод обматываешь шею дорогого тебе человека своим шарфом и оставляешь его ему. Шарф несет твой запах, заботу, твое тепло. Или когда ты надеваешь его перчатки, а не свои, лишь оттого, что они были на его руках, или футболка для сна, что пахнет его кожей. О, это было более чем понятно Латифу. Он поерзал на кресле, не спеша возвращаться к чтению. — Драко, — позвал он, — можно я попрошу тебя... — Латиф чуть замялся, но все же продолжил: — Подари мне что-то свое, — выпалил он. — Свою вещь. То, что только твое и будет как ты. — Я, кажется, дарил уже тебе одежду, — склонил голову набок Драко и задумчиво стал перебирать кружево по краю носового платка. — Да, — улыбнулся Латиф, — но ведь то была мантия Гарри, если я не ошибаюсь, а я хотел бы что-то твое. — И то правда, — согласился Драко. Он с полминуты сидел неподвижно, а потом встал с кресла и подошел к огню ближе, протягивая к нему руки, и тонкая кожа в промежутках между его пальцами стала светиться красным светом от бликов пламени. — Что ж, изволь, — выпрямился он и развернулся спиной к огню и лицом к Латифу. На нем была белая батистовая рубашка, на которой он стал медленно расстегивать пуговицы. Одну за другой неспешно пропускал он мелкие пуговки сквозь петли, смотря юноше в лицо. Полы рубахи разошлись, и в прорези блеснула белая кожа, нежно-розовые соски, рельеф груди и нити шрамов. Латиф затаил дыхание, жар огня коснулся его лица, языки пламени поцеловали его губы, что приоткрылись в немом восторге. Рубашка скользнула с плеч по рукам Драко, и он протянул ее юноше. В тот миг, когда пальцы Латифа вцепились в заветный батист, а лицо не стесняясь нырнуло в изящное кружево у воротника, весь он через один единственный глубокий вдох погрузился в Драко, в его сладостную терпкость, свежесть и поплыл по этим холодным волнам, позабыв на секунду обо всем на свете, но тут же оторвавшись от этого гипнотического аромата, вновь посмотрел на Драко. Контур его тела, эти линии, тени, что скользили по нему от огня, манили, его соски затвердели и стали как два острых алмаза, режущих стекло, живот был напряжен, а глаза похожи на металлический отблеск на длинном ноже. — Вы дразните меня, — выдавил из себя Латиф, сжимая в одной руке рубашку, а вторую словно в трансе протягивая к Драко. Тот, казалось, смущено опустил глаза и улыбнулся, едва приподнимая уголки губ. — Немного. Прости, я так давно... — Нет, — перебил его Латиф, — не извиняйся, мне нравится, — страстно выдохнул он. — Я хочу еще, — чего именно хотел, он и сам не смог бы себе объяснить, но его рука как отчаявшаяся нищенка по-прежнему тянулась к Драко. — Позволь мне... — голова его плыла, слова путались. — Можно мне прикоснуться к тебе? — Сладкое безумие его слов хлестало его же самого, но он не мог остановиться, не мог перестать тянуть руку, и когда Драко безмолвно прикрыл глаза, чуть откинув голову и замерев, Латиф дотронулся до мраморной груди. Он скользнул, не помня себя, к шее, нежно обвел пальцами плечо, он совсем не дышал, жила только его рука, только она имела значение, скользя по изгибу шеи, по ключицам и снова к груди. Драко не шевелился, не открывал глаза, но когда пальцы Латифа прошлись по его соску несколько раз, чуть придавливая подушечками, он застонал сквозь сжатые зубы, пульс участился, по телу побежали мурашки. — Латиф, — надломленно проскрипел его голос, — меня так давно никто не касался, что я не в состоянии спокойно реагировать... — Я знаю, я знаю! — шало шептал тот, оглаживая напряженный живот, лаская большим пальцем впадинку пупка. — Я знаю... Позволь, позволь мне... — его руки скользнули вниз к брюкам и, проведя пальцами под ремнем, легли на давно стоящий член Драко. — Позволь, позволь мне... — как одержимый шептал Латиф и упал перед ним на колени. Он обхватил Драко за бедра и стал тереться об его скрытый брюками стояк лицом, щеками, носом, водил и водил почти по каменному стволу собой, не понимая ничего вокруг, кроме истошного зова плоти. Драко вытянулся будто в струну, вены на шее напряглись до предела, кулаки были сжаты, он дышал так часто и дрожал как в лихорадке. Столько лет, столько почти столетий его тела ни касался человек. Он забыл, что такое тепло губ и трепет пальцев, взгляд-туман, сердце, что выпрыгивает из груди, адреналин, вспышка, наслаждение! Его тактильный голод уже давно исчерпал все мыслимые пределы. Человеку нужно, чтобы его касались, ему нужно знать, что он живой, что он чувствует... Утолить, утолить эту жажду сейчас. Один раз! Позволить себе, поддаться! Вспомнить, что у него есть кожа, есть чувственность, есть желание. Вспомнить, что он красив, что его хотят, ласкают... — Нет, — вымучено сипел Драко. — Нет, Латиф, — он попытался отстранить лицо юноши от своего паха, но тот уткнулся обратно, бесстыдно обтираясь об него, как переевший мяты кот. — Это будет нечестно по отношению к тебе... — еле говорил Драко, а руки так и тянулись погрузиться в упругие кудри Латифа. — Плевать, — шипел тот, исходя соком и стоном первобытного желания. — Позволь, позволь мне. Я хочу быть с тобой, твоим... Если хочешь, я буду и его, я позволю вам обоим, если так надо, но прошу... — Нет, Латиф, нет, — шептал и шептал Драко. — Это... нет... Я не предам его. Нет... Это... Так нельзя, — голова его кружилась от желания, все рецепторы, все нервные окончания стеклись к оглаживаемому пылающим лицом члену, и так хотелось погрузить его в этот пожар, в эту глубину, вздрогнуть в божественном экстазе, на миг теряя всего себя. — Нет, прошу... — стонал Драко. — Гарри... Он.... — Но ведь он тоже, он тоже… — прохрипел Латиф, упруго облизывая ткань натянутых брюк. — Он тоже хотел меня... Тело Драко вдруг словно окаменело, он замер и опустил глаза вниз, к стоящему перед ним на коленях юноше. — Что? — голос его дрогнул. — Что ты сказал, Латиф?! — Драко приподнял, сильно надавливая на челюсть, лицо Латифа кверху за подбородок, и тот затуманенным взором посмотрел на него в ответ. — Он хотел меня, ласкал, он почти взял меня, — лихорадочно выстреливал словами юноша. — Нет... — брови Драко изогнулись, уголки губ поползли скорбью вниз, глаза сверкнули недоверием, и он шагнул назад. — Да!!! — отчаянно повторил Латиф и на коленях вновь подполз к ногам Драко. — Да, да, ты просил поцеловать его, и я это сделал, сделал, как ты и велел, а он набросился на меня... — Нет! — выставил вперед руку Драко, словно отталкивая слова юноши. — Я не об этом просил, я не верю, — голос его дрожал и был совсем не похож на себя. Латиф рывком стянул с себя свитер и футболку. Его голый торс все еще украшали отметины от пальцев Гарри, под ключицей алым маком горел округлый засос и след от укуса. Латиф чуть выгнулся вперед, выставляя на свет свою исполосованную страстью грудь. Драко резанул взглядом от одной отметины к другой, он медленно, словно время замерло, протянул руку и коснулся алого следа от поцелуя-укуса и тут же одернул ладонь, так, будто обжегся каленым железом. Лицо его потеряло цвет, словно посерело, он вдруг согнулся пополам, как если б его сильно ударили в живот, ломая ребра и сминая внутренности. — Не-е-е-ет... — застонал он, закрывая лицо руками. — Не-е-е-ет!!! — и рухнул на подогнувшиеся колени, сгибаясь вдвое над полом. Наверное, ничто на земле, кроме этого страшного звука, этого стона истовой человеческой боли, не смогло бы привести в чувство Латифа Каде сейчас. Он будто очнулся. Опомнился. — Драко, Драко, — спешно, весь трясясь, позвал он. — Все не так, слышишь меня, все не так! — он подполз к нему впритык и попытался разогнуть сгорбившуюся фигуру. — На мне была твоя рубаха, помнишь? Он сказал тогда, что она все еще пахнет тобой. Он звал тебя, видел тебя! — Латиф еще раз попробовал приподнять вздрагивающие плечи Драко. — Он ласкал меня и шептал твое имя, твое! Он даже не видел меня, а когда увидел... Драко! Он чуть не сошел с ума, слышишь, он так сожалел. Так корил себя. Он любит только тебя, — тело Драко чуть обмякло, и Латифу удалось разогнуть его. Он с усилием отстранил его ладони от лица, почти оторвал их — цепкие и сильные, они впивались в свою же кожу, и увидел, что по щекам Драко льются слезы, крупные, как переспелый горох, большие, прозрачные бусины стекают из опустевших глаз, словно вмиг постаревших, до краев заполненных горечью и непереносимой болью. — Он любит только тебя, — повторил Латиф, стирая ладонью слезы с дорогого лица. — Он бредит тобой, ни о ком другом не думает и не говорит. Слышишь? Есть только ты! Взгляд Драко постепенно стал осмысленным, но плечи все еще дрожали, и между бровей залегла глубокая морщина. — Я... — он рвано вздохнул, перекрывая слезы, — я никогда не думал об этом. Не было повода, — он даже попытался улыбнуться, но вышел только всхлип. — А сейчас, увидев... Я понял, что я умру, просто умру, если он прикоснется к другому. Я просто сдохну, — глаза его почернели, словно заполнились темнотой склепа, и Латиф ни на секунду не усомнился, что эти слова Драко — истинная правда. — Ты не умрешь, — обеими ладонями обхватил он любимое лицо. — Ты не умрешь, потому что он никогда, никогда, слышишь, не сделает этого. Он любит только тебя! Разве можно... Разве может быть иначе? Драко пошатываясь встал на ноги и неровно дошел до постели. Он лег в прохладные простыни на живот и уткнулся лицом в подушку. Латиф проводил его взглядом, все так же стоя на коленях и пытаясь собрать хоть что-то, что осталось от него самого, что еще не поглотило это безумие, замешанное на отчаянной любви, гордости, горе и разлуке. Нет. Ничего там не было, ничего не осталось. Только боль и любовь. Боль и любовь. Вместе навсегда. Латиф тоже поднялся и сел рядом с Драко возле его постели. — Я поглажу тебя немного, — сказал он и положил свою теплую руку на чужую спину. — Просто поглажу, — сквозь ком в горле повторил Латиф и провел ладонями от шеи вдоль всей спины до ямочек на пояснице. Кожа Драко тут же покрылась мурашками, он сильнее вжал лицо в подушку, но больше не пошевелился, и Латиф продолжил свой шелковый путь по его идеальной спине, лаская с безбрежной нежностью, даря сквозь свои пальцы весь трепет, на который был способен, всю тоску и радость живого прикосновения. Ладонь скользила вдоль позвоночника, обрисовывала края лопаток, танцевала вокруг каждой впадинки и изгиба, иногда дотрагиваясь так легко, что даже щекотно, вздымляла тончайшие волоски на теле и тут же успокаивала теплом и мягкостью. — Иди сюда, — развернувшись, позвал Драко и потянул руку Латифа на себя. Он повернулся набок, освобождая немного места на кровати возле себя, и Латиф прилег рядом, робко, как лег бы брат, повернувшись спиной к его груди, но вжался тут же изогнутым знаком вопроса в его тело. Драко овил его торс сзади рукой, тоже прижался близко-близко, ни миллиметра между, ни пылинки сомнения. И оба замерли в этом горьком объятии, лишенном страсти и эротики. Хотя оба и были обнажены по пояс, но ни один из них не чувствовал влечения и былого пыла. Только тоску и понимание. Они понимали друг друга. Словно эта ночь венчала все другие ночи их знакомства, собирая в стройный хоровод необъяснимой близости две потерянные души. — Я люблю тебя, — тихо сказал Латиф и поцеловал Драко в тыльную часть обнимающей его ладони. — Я тоже люблю тебя, — отозвался Драко и уткнулся лицом ему в затылок. — Я знаю, — с тоской улыбнулся Латиф. — Я чувствую тебя здесь, — он прижал ладонь Драко к своему ровно бьющемуся сердцу. — Я знаю, что любишь, но не любовью, а жалостью... Но мне довольно и этого, — мирно выдохнул юноша, чувствуя, как начинают слипаться глаза и тяжелеть веки. — Только бы ты был рядом. Обещай, обещай мне, что не покинешь меня, — уже сквозь сон прошептал Латиф, и на границе сознания, где-то между явью и таким же болезненным беспамятством, он услышал: — Обещаю.