Сокола взмах крыла

Там где правду стрел Нарисует мел, Там где кривды нож Рваной раной вхож и углем стезя В горизонте дня И бежит река Склеив берега Клятва на крови, Ты обереги Ты убереги, от большой беды Чтобы не враги, чтобы я и ты Словно две иглы вышивали дни Вышивали дни, яркие огни Братства лоскуты В вере и в любви Где вновь я и ты Кровью рождены... Асеев Роман Lord Kora

      Дорога на север была непростой, путь их теперь лежал через густые тенистые леса вдали от тракта и человеческого жилья. Шли даже по ночам, и Латиф на третьи сутки уже чувствовал себя словно в бреду. Гарри, преисполненный охватившим его нетерпением, совсем растерял тормоза и мчал на всех парах, будто и вовсе не зная усталости. Драко, подобно ему, в первую же ночь их пути к пещере не захотел проводить время в шатре и, дав Латифу несколько часов роздыху, засобирался в дорогу. Латиф не возражал, он понимал их желание скорее добраться до места, это ярое стремление к заветной цели. Оба они, и Гарри, и Драко, все эти дни словно светились изнутри счастьем и надеждой, Латиф только диву давался, как эти двое зеркалили эмоции друг друга. Эта аура радостного предвкушения, нежного тепла окутывала их, и они щедро делились ею с Латифом, ласкали его взглядом благодарности, тихими словами одобрения, своей добротой и, превозмогая рвущееся страстное нетерпение, все же давали ему время отдохнуть, поспать, наводили на него порой чары, и тот чувствовал себя бодрее, сильнее даже после многочасового марафона через непроходимый бурьян.       В дороге Гарри теперь много говорил, рассказывал Латифу о себе, о своем детстве и просил его поведать и свою историю жизни. Тот поначалу смущался, все же он не любил открываться вот так нараспашку и редко кому дозволял что-либо узнать о себе, но рассудив, что раз Драко знает о нем все самое сокровенное, то и Гарри так или иначе узнает, так отчего бы и не рассказать как есть. И Латиф понемногу открывался и ему, вспоминал что-то из далекого детства, перескакивая порой с тех времен в другой, менее радужный период своего бродяжничества. Со временем он перестал смущаться совсем и дичиться такой откровенности меж ними и уже не подбирал слов, а говорил как на духу и про свою отверженность семьей, про безжалостные слова матери, преследовавшие его всю жизнь, про свой побег и невыносимые скитания по стране, про опыт и скорбь, про свою безграмотность и, главное, про свое ощущение никчемности в мире магии. Гарри слушал всегда очень внимательно, задавал вопросы, проявлял сочувствие. Нередко он сравнивал их судьбы — его и Драко — с судьбой Латифа, будто специально всегда теперь подчеркивая их связь друг с другом, и Латифу всегда становилось от этих слов тепло и отрадно. Да, это было глупо и смущало, но он не мог перестать думать о том, что эти двое стали ему как семья. Неправильная, странная, но семья. Он ощущал Гарри как верного брата, как старшего дорогого друга, наставника, опору, а Драко... Драко жил в его сердце независимо, как кровь, как воздух, как первое и последнее слово, он просто был внутри, не важно в каком качестве и статусе, он был самым важным теперь, единственным.       Природа брала свое, и становилось все холоднее и холоднее день ото дня. Теперь Гарри нередко укрывал Латифа, беспокоясь о его выносливости, согревающими чарами, и Латиф млел каждый раз в этом коконе, он чувствовал не просто тепло, но золото обволакивающей магии, магии заботы, дружелюбия — невероятное ощущение нужности, небывалое! Так же порой поступал и Драко, и в эти минуты Латиф терял почву из-под ног, потому что вместе с этим жарким покровом он получал будто легкую ласку, выдох из любимой груди. Он уже четко отличал магию Гарри от магии Драко. Они были разные. Одна искрила яркими всполохами безграничной почти силы, силы такой, что впору испугаться, но Латиф не боялся, он купался в этой неистовой мощи, пропитывался ею, желал ее, она дарила покой и комфорт, сердечность, она переливалась в нем алым и золотым, проникая вглубь естества, и под этим воздействием было все нипочем, море по колено. Магия Драко была иной — тоньше, холоднее, стабильнее. Если сравнивать со стихийной магией, то Гарри — это огонь и земля, а Драко безусловно вода и воздух. И один без другого не существует. Это была суть, их суть и их совместимость. Благодаря такому соприкосновению с их магией, Латиф, сам того не понимая, многое узнал о своих спутниках. Магия Драко звонкая, как ручей, холодная, как льдинка, острая, подобно стилету, дразнящая, свежая, словно вкус ментола во рту, будто щекотка легким пером, когда не можешь терпеть, но хочешь еще, еще, еще... Магия Гарри пряная и парная, густая, как сладчайшее варенье из клубники, летняя, знойная, приторная, оседающая сахарной коркой на нёбе, ослепительная. Латифа, словно клинок, ковала эта магия, окуная то в пламенный горн, то в ледяной холод, делая его закаленным, заточенным, сильным и выносливым, преданным. Он менялся, менялся с каждым часом подле них, и это было лучшее, что происходило с ним в жизни. Мог ли он предположить когда-то, что будет в одной связке с такими могучими магами... Чудны дела твои, Мерлин! Серый крысеныш Латиф Каде под неустанным надзором и опекой Гарри Поттера и Драко Малфоя день ото дня перевоплощался в юного феникса, в молодого дракона, в бесстрашное отныне сердце, полное любви и гордости.       Они шли через негустую поросль деревьев. Луна серебрила почти голые кроны, и среди стволов то и дело мелькал черный силуэт Варга. Драко белоснежным призраком словно плыл впереди, а Латиф шумно шел за ним, любуясь его грацией и неземной походкой. Он порой останавливался ненадолго, чтобы набрать трав и коры.       — Чего ты там возишься? — окликнул его Драко и остановился, хмуря брови. — Так мы еще полночи будем плестись.       — Видишь этот серый нарост? — указал Латиф на каменную глыбу, торчащую из земли, возле которой он уже с десяток минут возился на корточках. — Это первое, что появляется после долгих дождей. Камень плесневеет, а плесень называют лишайником. Здесь их два вида: один, смотри, — он протянул раскрытую ладонь в сторону Драко, демонстрируя ее содержимое, — похож на оленьи рога, потому он и называется олений мох — ягель. Другой называется исландский или грудной мох, он похож на...       — …легкое, — закончил за него Драко, разглядывая бесцветные мелкие кустики в руке Латифа.       — Да, именно, — улыбнулся тот. — И потому его научились применять при грудных болезнях. Делать настои. Днем Гарри немного кашлял, вот я и подумал… — Латиф бережно убрал собранный мох в сумку.       — Ты много знаешь, — похвалил его Драко. — Я думаю, ты мог бы стать хорошим зельеваром. В юности я тоже любил эту науку, природа очень щедра, и при должном багаже знаний и усердии с ее помощью можно творить чудеса.       — Ты хотел стать зельеваром? — спросил Латиф.       — Нет, я хотел учиться на целителя, но курс зельеварения туда тоже входит. Какое целительство без снадобий? — ответил Драко. — Но мне не пришлось... А вот ты... Ты мог бы при желании стать хорошим мастером. В начале, конечно, надо обучиться чему-то посерьезнее, чем припарки, но у тебя явный дар. Ты мог бы стать правой рукой зельевара, подмастерьем, а там кто знает? — улыбнулся он и пошел вперед.       — А что, это мысль! — рассмеялся Латиф, догоняя и пристраиваясь рядом, пошел с Драко в ногу. — Откроем лавку. Ты будешь варить, я помогать, собирать материалы и зазывать клиентов.       — Ага, — смеялся Драко в ответ, — внизу лавка и лаборатория, наверху комнаты.       — Точно, — подхватил Латиф. — А Гарри днем бы стоял за прилавком и продавал наши зелья. Представь, «Амортенция от Гарри Поттера» или «Выбеливание пигмента от Драко Малфоя» — да у нас отбоя не будет от покупательниц!       — Воображаю! — уже вовсю хохотал Драко. — «Снотворное от Потти» или нет, нет, вот придумал! «Слабительное от Мальчика-который-выжил»!       — Он иногда так смотрит, — почти уже икая от смеха, говорил Латиф, — что никакого слабительного не надо! Уфф... — выдохнул он, останавливая приступ смеха, но тут же вновь прыснул, видя, как ухохатывается Драко рядом.       — Так и поступим, когда совсем отчаемся, — прыснул тот, но тут же поджал губы, и Латиф поспешил сменить тему.       — Впереди деревня, может, зайдем в таверну? — предложил он. — Сегодня День всех святых, все открыто. Драко резко остановился.       — Как? Сегодня? Уже?       — Да. Тридцать первое, — Латиф чуть потупился и улыбнулся. — У меня день рождения сегодня.       Драко повернулся к нему лицом и посмотрел с укором.       — Ну а чего молчим?       — Не велико событие, — буркнул, засмущавшись, Латиф.       — Сколько тебе? — мягко улыбнулся Драко.       — Восемнадцать, — выдохнул тот.       Драко подошел ближе и потрепал его по кудрям.       — Совсем большой наш мышонок. Тогда отметим! — хлопнул он в ладоши, и пока Латиф думал, что ответить, Драко несколько раз щелкнул пальцами, и поляну озарил свет гирлянд, тут же появившихся на ветвях деревьев, посередине развернулся большой ковер, и на нем появились несколько бутылок вина и сыр. — Отдохнем? — кивнул Драко на ковер. — Хочу выпить в твою честь.       Латиф скинул котомку с травами и сел по-турецки на ковер.       — Я лет десять не справлял свой день рождения, — робко сказал он, беря из рук Драко кружку, полную красного вина.       — Завтра купим тебе настоящий торт, — улыбнувшись, чокнулся с ним Драко. — За тебя, Латиф Каде! За твое будущее! Ну а ты, ты сам когда-нибудь думал, чем бы ты хотел заняться? — развалившись на боку и потягивая вино, спросил Драко.       — Нет, — покачал головой Латиф. — Я никогда не думал далеко вперед. Куда там... — он усмехнулся и отломил кусочек сыра.       — Я знаю, что я тебе подарю, — приподнялся на локте Драко. — В следующем же городе куплю тебе учебник по зельеварению, лучший. Я знаю точно, какой нужен, — подмигнул он. — Ты читаешь уже вполне сносно, а я буду помогать.       — Спасибо, — улыбнулся Латиф и отвел глаза.       — Не рад? — приподнял бровь Драко. — Да, пожалуй, книга скучный подарок. А чего бы ты хотел, м? — вперил он в него любопытный взгляд. — Что подарить тебе, Латиф, на твое совершеннолетие?       И тот полыхнул щеками, ничего не ответил, да и не нужно было, все было написано на его лице.       — Ты знаешь, чего бы я хотел, — сглотнув, ответил он и облизнул вмиг пересохшие губы.       — Какой же ты стал бойкий и наглый, — растянулся Драко в улыбке и придвинулся ближе. — Этого я дать тебе не могу, — мягко добавил он и взял руку Латифа в свою, а у того перехватило дыхание, и пальцы задрожали, как случалось каждый раз, едва он касался Драко даже слегка. Тот раскрыл его ладонь, провел по ней ласково пальцами и, дотянувшись до сырного ножа, вдруг сделал резкий, четкий, неглубокий надрез в самой середине тыльной стороны — кожа мгновенно разошлась, и выступила алая полоска крови. Латиф зашипел от нежданной боли и поморщился, но тут же восторженно распахнул глаза — Драко поднес лезвие к своей губе и сделал надрез и себе, а потом припал окровавленными губами к ране на ладони Латифа. Кровь их смешалась в этом странном, долгом поцелуе, и Латиф как зачарованный смотрел на алые губы, перемазанные в их крови, на мелькнувший язычок, что слизал эти горячие капли с его руки, и время будто остановилось, живот похолодел. Драко зашептал что-то неразборчиво и быстро, и Латиф увидел тонкие серебристые нити, овивающие его запястье, мелькнул контур извилистого змея и дракона, полыхнуло искрой. Драко, словно фокусник, вынул из кармана перстень и, оторвавшись от саднящей кожи Латифа, посмотрел ему в глаза.       — Я не могу стать твоим возлюбленным, Латиф, не могу дать тебе того, что просит твое сердце, но... — он взял хрупкую ладошку снова и повернул ее теперь тыльной стороной вверх, погладил пальцы и надел на безымянный свое кольцо, фамильное, с монограммой в виде буквы «М» в середине, обвитой змеем. — Но я хочу и могу быть твоим братом. С этой минуты ты и я одна кровь. Я дарю тебе себя, свое имя, свою руку. Теперь мы связаны навсегда, Латиф, — он сплел их пальцы, и вновь появилась серебряная нить, мелькнула и развеялась.       Латиф не сразу обрел дар речи, он просто не верил своим глазам, не чувствовал земли под ногами.       — Я... Зачем ты... Я же... — мямлил он.       — Я люблю тебя, — просто ответил Драко. — Люблю всем сердцем. Люблю как брата, как родную душу, и я хочу, чтобы ты знал это, а также чтобы был защищен магией, моей и моего рода, будь он сто раз неладен, — усмехнулся Драко. — Но клятва на крови самая сильная из всех. Теперь ты моя семья. Твои беды— мои, твои раны— мои.       Латиф закрыл лицо руками. Он не хотел, чтобы Драко видел его слезы, не хотел быть сейчас зареванным, но не мог сдержаться. Никто никогда не говорил ему подобного, никто никогда не делал для него такого. Он никогда бы не посмел и мечтать об этом. Быть принятым на равных, быть частью великого рода, быть одним из... Как щит теперь ощущалась в нем магия Драко, как броня от всех невзгод была его любовь. Латиф больше не был один в этом мире, у него был Драко.       Когда слезы высохли, и Латиф, все еще дрожа, протянул руку за бокалом, чтобы хоть вином усмирить бурю внутри, он залюбовался перстнем. Он так любил красивые вещи, любил украшения, хоть до этого дня никогда и не носил ничего подобного. Кольцо село на его палец идеально, поблескивало серебром и малахитом в свете луны и очаровывало своим изяществом.       — Нравится? — спросил Драко, проследив его взгляд.       И тот зажмурился от восторга и прижал свою руку к груди.       — Я рад, — мягко отозвался на это Драко. — Кстати, сегодня особенный день и для Гарри, — посмотрев вглубь леса, сказал он. — Когда-то в этот день, тридцать первого октября, он потерял всю свою семью. Его родителей убили тогда.       Латиф замер на полдвижении, но все же отпил вина.       — Я не знал, — глухо сказал он.       — Это ничего, — отмахнулся Драко, — давние дела, зато... — он вновь мягко улыбнулся, — выходит, что того же числа он обзавелся новой семьей. Он мой муж, — нежно пояснил Драко, — и мой брат становится и его братом. Теперь мы настоящая семья, — сладко потянулся он и вдруг громко крикнул: — Ваа-а-арг!       Затрещали ветки, послышался шелест сухой листвы и шумное дыхание — из леса вышел волк и медленно приблизился к Драко. Тот обнял Варга за шею, запустил пальцы в шерсть на загривке.       — Чуешь? — коснулся он своим носом сухого носа зверя. — Латиф теперь нашей крови. — И к удивлению юноши, волк подошел к нему, принюхался и, спустя несколько секунд, положил свою большую опасную морду ему на колено. Латиф вскинул ошалелый взгляд на Драко. — Погладь его, — улыбаясь велел тот. — Не бойся. Он тоже теперь знает, что ты наш.       И Латиф, робея, легко-легко коснулся черной шерсти, провел бережно вдоль мощной спины, готовый сразу же, если что, отвести руку боязливо. Но Варг фыркнул шумно носом, попятился и лег посередине ковра, ровно между Драко и Латифом.       — Ну вот, теперь все в сборе, — улыбнулся довольный Малфой и прилег, уткнувшись головой в теплое тело волка, и Латиф, повторяя его движение, лег рядом, тут же чувствуя тяжелую лапу на своей груди.       Ветер неспешно гнал облака по темному небу, яркие звезды смотрели с черного холста на причудливую картину раскинувшихся на алом ковре фигур — двое мужчин мирно спали, положив свои красивые головы на мощное тело волка, и тот, оберегая их сон, укрыл одного лапой, а второго кольцом хвоста и будто бы даже урчал, навевая на них безмятежность и покой.       А где-то на другом конце Англии утром рассек мрак фамильного мэнора первый луч солнца. Хозяин имения небрежно запахнул черный шелковый шлафрок и, проходя мимо старинного гобелена, что огромным полотном укрывал почти всю стену в проходной галерее, вырвал быстрым взглядом изменения в нем. Там, где уродливой выжженной дырой зияла чернота под вензелем «Драко Малфой», появилась тонкая веточка, тянущаяся от этого следа позора — «Латиф Каде» расцвел тюльпаном новый символ на родовом древе Малфоев, и хозяин поместья замер восковой фигурой возле этой надписи. Он провел по ней брезгливо рукой и тут же с раздражением отдернул.       — Значит, этот щенок еще жив и все так же безумен, — выплюнул он слова и изогнул губы в презрительной усмешке. — Типси! — крикнул хозяин громко и надменно уставился на вмиг объявившегося эльфа. — Узнай мне, кто такой Латиф Каде. А еще разыщи того, кого я раньше, еще до Эридана, называл своим сыном, — последние слова он буквально прошипел.       — Хозяин имеет в виду мастера Драко? — дрожа, уточнил эльфенок.       — Да, — скривился тот, — мастера Драко. И поживее!!!