Сокола взмах крыла

Тысячелетняя сизая паутина Опутывает мои руки, радужку и колени. Когда-то мы были растениями, Я ландышем, а ты кленом, И я тянулась цветами К твоим оранжевым листьям. Нет здесь никакой мысли — Только столетнее чувство. Взгляд от края Вселенной. Эвиг Кайт

      Выпал первый снег. Зима окончательно и теперь надолго вступила в свои права.       Перри стоял у окна и наблюдал, как его сад засыпает до новой весны, медленно покрываясь мягкими, летящими хлопьями.       — Дааа... Зима. — протянул он по-стариковски и картинно потер спину.       — Не любите зиму? — спросил его Гарри, стоявший возле стола и растирающий в ступке очередные семена для зелья.       — Зиму хорошо любить в детстве, — фыркнул Перри. — Ну, или в резвой молодости. А когда ты старая развалина...       — Вы не старик, — улыбнулся Гарри.       — Я даже не буду говорить тебе сколько мне лет, чтоб ты не решил, что перед тобой нежить, — рассмеялся Перри, шумно дыша себе на ладони. — Надо б подтопить....       — В таком случае вы очень бодрый старик, — рассмеялся Гарри, видя его ребячество.       — Перестань, льстивый волчара, — деланно нахмурился тот.       — Бодрый и кокетливый, — не переставал смеяться Гарри.       — Еще какой! — раздался голос Матео от дверей. — Он еще и с палкой иногда ходит, — доверительно понизил он голос, обращаясь к Гарри. — Но я не стал бы ставить ни кната на того, кто решился бы состязаться в прыти с герцогом Локсли, — подмигнул он.       — Герцогом?! — удивленно вскинулся Гарри.       — Почему всех вечно так удивляет, что я герцог? — возмущенно ворчал Перри. — Тео, замени-ка меня. Мне надо в деревню. Заказ должен быть готов к вечеру, а наш волк годится только на то, чтоб клацать когтями по моему бесценному буковому паркету. Совершенно бездарный зельевар, — и он вышел из лаборатории, оставив юношей одних.       — Не обращай внимания, — улыбнулся Матео Гарри. — Он всегда такой, когда выпадает снег. Ворчит, бубнит.       — Что-то личное? — предположил Гарри.       — У всех есть камни на душе, не дающие покоя, — пространно ответил Тео, приступая к работе.       — Ну, в одном Перри прав — я никудышный зельевар, — развел руками Гарри, разглядывая ступку и пестик. — Вот Драко... Он хорош в этом. Да и во всем другом тоже гораздо лучше меня, — он ласково улыбнулся своим мыслям — приятно было говорить с кем-то о любимом вот так, между делом произносить его имя, будто он вот-вот войдет в эту комнату и, услышав часть беседы, смутится и пожурит за очередные глупости. Драко...       — Оставьте эту показную скромность, мистер Поттер, — мимоходом отрезал Матео. — Вы очень во многом превосходите своего супруга и знаете об этом. Вы увенчаны бранной славой, образованы, несметно богаты, сильны. Любовь застит вам глаза. Но ваш союз без сомнения союз равных. И это очень важно. «Давно известно, меж неравных не уживается любовь»*, — продекламировал Тео и улыбнулся удивленному Гарри. — Каждый из вас хорош по-своему. Не лукавьте. Со мной это нелепо. Вы делаетесь слабым, когда принижаете себя.       — Не исключено, что слабость в классическом ее значении лишь разновидность человеколюбия. Любви вообще. Я не боюсь казаться или быть слабым из-за любви к Драко. Напротив, это делает меня сильнее. Нас! Делает сильнее нас, — мягко возразил Гарри.       — Ты счастливый человек, — вкрадчиво заметил Матео. — Любить без оглядки и столько лет... Наверное, это и есть настоящее счастье, даже несмотря на контекст, — он мягко улыбнулся и протянул Гарри сухой букет акации: — Измельчи, пожалуйста. — Гарри безропотно принял задание.       — А ты счастлив? — спросил он спустя пару минут обоюдного молчания.       — Был однажды, — задумчиво ответил Тео. — И надеюсь стать вновь, — добавил он как раз в тот момент, когда в комнату вошел Латиф. Взгляд Матео мгновенно потеплел, он тут же отставил в сторону колбочки, что усердно протирал до этого, и ринулся Латифу навстречу.       — Только встал, соня? — даже голос его переменился, и Гарри не смог скрыть улыбки, заметив эти очевидные перемены. Ему приятно было смотреть, как с каждым днем отношения этих двоих становятся все ближе, взгляд Латифа все нежнее, а Матео совершенно обезоруживающе откровеннее.       — Я сварил кофе, — так же просиял в ответ Латиф, не отрывая глаз от Тео. — Прерветесь? — немного опомнившись, обернулся он к Гарри, но не смог спрятать ласковость взгляда, предназначенного для другого.       — Вы идите, а я останусь, — отмахнулся Гарри. — Думаю, час у вас есть точно, до того, как мне потребуется помощь мастера, — он игриво поклонился в сторону Матео. — Передохни, я позову, — подмигнул он ему, и Тео благодарно улыбнулся и снял фартук.       Гарри посмотрел им вслед — хихикающим, шепчущимся на ходу, радостным...       Перри как-то вечером рассказал Гарри обстоятельства, при которых Матео попал в его дом — хула, разбитое сердце, утрата семьи и дома. Этот мальчик заслужил свое счастье. Как и Латиф! Гарри даже корил себя мимоходом за мелководность рассуждений, но он никак не мог избавиться от мысли, что останься Латиф здесь, в этом доме, под крылом Перри и окутанный заботой и любовью Матео, то, возможно, он обрел бы именно то, что ему было нужно. Любимый человек, постоянная крыша над головой, покой... Разве это не лучше бесконечных скитаний на самом краю чужого отчаянья? Они с Драко и так уже заразили Латифа своей тоской, так не лучше ли было отпустить его жить свою жизнь? Но Гарри знал, что сам Латиф скорее всего воспротивится такому решению. Его связь с Матео едва наметилась, а то, что связывало Латифа и Драко, много крепче. И это не только родовая магия теперь, магия крови, обет... нет, тут еще и душевное понимание, настройка, настоящее чувство, разве что в разных совсем тональностях.       Руки Гарри не очень ловко, но справлялись с работой. Признаться, монотонность занятия не вызывала в нем восторга, но так он все же был при деле, хотя мысли его по-прежнему блуждали высоко в небесах. Где-то парит сейчас его сокол, его востроглазый, осторожный, печальный хищник смотрит с высоты на эти снежные горы и ледяной океан, даже не зная, как много значит один взмах его крыла.       Время тянулось незаметно. Гарри покончил с приготовлением, но смешивать зелье не решился и вышел в кухню, чтобы позвать Матео. Еще в коридоре он услышал звуки веселой возни, смех и лязг посуды.       Латиф и Матео бегали вокруг стола, оба пытаясь схватить последнюю сдобную булочку, что сиротливо лежала на пустом уже блюде в самой середине.       — Вредина! Ты съел их уже пять штук! — смеялся Тео, зорко подбираясь к блюду.       — Я готовил! Значит, последняя моя! — парировал Латиф и, изловчившись, схватил-таки булку и смачно, демонстративно облизал ее сбоку. — Всё! Теперь точно моя! — ликующе хохотал он, видя, как морщится, сдаваясь, Матео.       — Жухала! — фыркнул тот и, подскочив к Латифу, широко лизнул его щеку. — Тогда получается, ТЫ мой, — и обнял его. Гарри видел, как Латиф вспыхнул, распахнул глаза и вдруг повернул лицо и потянулся к губам Тео. Булочка выпала из его рук, и он обвил Матео за шею, запуская пальцы в его роскошные волосы... И Гарри залюбовался. Они были идеального роста друг для друга — Латиф немного ниже, чтобы аккуратно прятать смущенное, счастливое лицо в изгибе шеи Матео, а Матео не только выше, но и крупнее, он будто загораживал собою Латифа от всего вокруг, укрывал, прятал от невзгод под темным дождем своих волос и в сильном кольце рук. Гарри видел, как бережно, трепетно гладит Тео спину Латифа, и как тот подрагивает под этой легкой лаской, как тянется еще и еще за поцелуем, пьет его горячие вздохи, словно родниковую воду, словно саму жизнь.       И тут Гарри понял, о чем писал ему Драко. Он тоже почувствовал эту мгновенную ярость, гнев, обиду, зависть, удушье своей обреченной любви. Всё это алым столбом взметнулось внутри, сковывая тело, обездвиживая его. «За что?! За что?!! Почему не мы?!» — так и билась в висках Гарри шальная гадюка несправедливости. Почему он не может ласкать пальцами тонкий лён волос любимого?! Почему не может тянуться к его лицу губами, умирая от нежности и желания. Почему?! Почему?!!       Гарри отступил на несколько шагов назад, делая вид, что только пришел, и еще издали громко позвал:       — Матео!       Из кухни тут же послышался разочарованный вздох и резкие шаги.       — А, вот вы где, — как можно небрежнее сказал Гарри, появляясь в дверном проеме. — Я закончил. Можно варить, — посмотрел он на Матео, который вышел вперед, закрывая собой Латифа. Он выглядел почти невозмутимо, но все же дыхание его было учащенным — грудь так и вздымалась под тонкой рубахой, и беспокойная синяя венка на шее трепетно билась под сладкими следами от чужих губ.       — Я тогда... — послышался тихий голос Латифа из-за спины Тео, — тогда пойду проверю оранжерею Драко.       Зимний сад Перри теперь они называли садом Драко — тот еженощно помногу часов возился в дивных клумбах, усаженных астрами, хризантемами, фрезиями и всеми видами роз. Он лелеял каждый цветок, ласкал их, разговаривал с ними и, даже когда возвращался в дом, все еще одуряюще пах свежей нежностью их лепестков.       — Может, потом успеем прокатиться? — уходя, обернулся Латиф, исподлобья бросив теплый взгляд на Матео, и тот спешно кивнул.       — Я не долго, — пообещал он и пошел следом за Гарри наверх.       — Тебе неприятно видеть нас вместе? — не таясь спросил Тео, едва они с Гарри оказались снова в лаборатории.       — Все же заметили меня? — смутился тот.       — Только я, — сложил Тео руки на груди. — Так тебе неприятно?       — Я рад за вас, — вымученно улыбнулся Гарри и неловко взъерошил себе волосы. — Но мне больно смотреть... — он не договорил и поморщился.       — Понимаю, — протянул Матео. — Я тоже порой завидую вам с соколом.       — Завидуешь?! — вскинулся Гарри. — Нам?!! — и он едко, болезненно рассмеялся.       — Вы вместе. Вы верны друг другу. Вы испытали столько горя, но все еще любите, — твердо сказал Матео, игнорируя вспышку болезненного хохота. — Не многим дано такое постоянство и смелость. Такая сила чувств, — он отвернулся к окну и дотронулся до своей груди — легкий, привычный жест, который Гарри часто замечал, но не понимал его значения, лишь предполагая, что в нём таится какая-то старая боль Тео, его оберегаемый от всех секрет, самая жгучая рана, заключенная в тонкую подвеску, что порой неосторожно мелькала в прорезе рубахи Матео красно-граненым всполохом.       — И все же я не пожелал бы такой судьбы никому, — сухо отрезал Гарри. — Будь к нему добр, — смягчившись, добавил он.       — Я буду, — пылко ответил Матео и подошел ближе. — Тебе не стоит беспокоиться о моих намерениях. Я люблю Латифа. Я сделаю всё, чтобы уберечь его...       — Уберечь? — вскинул бровь Гарри. — От чего уберечь? — Сердце вдруг резко кольнула ледяная игла. Тео был провидец. Со слов Перри, лучший из всех! — От чего ты хочешь уберечь его, Тео? — напористо переспросил Гарри, видя, как тот замялся.       — Я не могу сказать тебе, — тихо ответил Матео. — Но... Сокол должен отпустить Латифа. И как можно скорее, — он пытливо посмотрел Гарри в глаза. — Узы, что связывают их теперь, могут причинить много вреда. Твой сокол не знает, что натворил... — Тео резко замолчал и стал переливать зелье из котелка в колбу.       В тот день Латиф и Матео так и не смогли отправиться на свою ежедневную верховую прогулку. Работы в лаборатории в отсутствие Перри было много, и в итоге Матео провозился до заката, вплоть до момента перевоплощения Гарри в Варга.       Латиф, скучая, практиковался в чтении, сготовил всем обед, а после снова читал и, убаюканный не слишком захватывающими строками, сам не заметил, как уснул прямо на козетке в гостиной.       Проснулся он уже в одиннадцатом часу — за окном было темно, камин в гостиной пылал во всю мощь, а поверх Латифа лежало легкое, кем-то заботливо накинутое покрывало. Слева у письменного стола слышался беглый скрип пера, и Латиф, приподнявшись на локтях, вгляделся в полумрак комнаты.       — Драко, — сонно позвал он, различив белый силуэт.       — Проснулся? — обернулся тот, оторвавшись от пергамента и чернил. — Что же ты такого читал, что тебя так сморило?       — Диккенса, — через сладкий зевок ответил Латиф и, откинув плед, встал с козетки. — Гарри и Тео весь день работали, а Перри уехал в город. Мне было скучно...       — И сэр Чарльз тебя не развлек? — рассмеялся Драко, посыпая чернила мелким песком и сворачивая пергамент в трубочку.       — Если честно, я даже не помню на чём остановился, — пожал плечами Латиф. — Ты голоден?       — Я уже поужинал, — улыбнулся Драко. — Как раз собирался идти в оранжерею.       — Я подвязал несколько твоих роз, — вспомнил Латиф. — И полил свою любимицу.       — Это которую? — вскинул бровь Драко.       — Белую, — смутился Латиф и потянулся к остывшему кофейнику, что стоял возле письменного стола на подносе.       — Она совсем блеклая, — возразил Драко. — Мне больше нравится пурпурная.       — Не блеклая, а белоснежная, изящная. Красавица, — восхищенно сказал Латиф. — Она напоминает мне тебя, — чуть зардевшись добавил он.       Драко фыркнул и крутанулся на стуле.       — Чувствую плаксивая сентиментальность Диккенса пустила в тебе корни, — усмехнулся он.       — Матео говорит, что это романтичная книга и что в романтике нет ничего зазорного.       — Матео... — дернул плечом Драко, — так вот кто дал тебе эту ерунду, — он почти брезгливо зыркнул на все еще раскрытую книгу, лежащую на ковре. — Мелодрама и вульгарщина.       — Я не согласен, — осторожно возразил Латиф и бережно поднял книгу с пола. — Мне кажется, что романтика — это красиво...       — Ну, я как минимум рад, — перебил его Драко, — что ты уже рассуждаешь о литературе. Думаешь о том, что прочитал, и составляешь свои предпочтения.       — А где все? — решил сменить тему Латиф и залпом допил холодный кофе.       — Сэр Локсли только недавно вернулся и сразу пошел к себе. А Матео выгуливает и кормит Варга где-то в предлесье, — ответил Драко, надевая свою меховую белоснежную мантию.       — Ему, наверное, неприятно, — заметил Латиф. — Он ведь даже мясо не ест и вообще...       — Ты о Матео? — нахмурился Драко. — Да, наверно он не в восторге, — небрежно затянул он шнуровку у горла. — Не хочешь пройтись? Подышим. Проводишь меня до оранжереи. Только недолго. Там сегодня метель, — он бросил беглый взгляд за окно, где красочно завывал ветер, хаотично гоняя крупный, мохнатый снег по саду.       — Я мог бы делать это за него, — предложил Латиф, ища глазами свою куртку.       — Не думаю, что это хорошая идея, — свел брови Драко. — Варг должен быть под охраной. Рядом с Матео он в безопасности. Да и осталось всего пять дней. Потерпит, — припечатал он и строго посмотрел на мнущегося Латифа. — Беспокоишься за него? — уже мягче спросил Драко и задумчиво постучал пальцами по столу.       — Немного, — смущенно поджал губы Латиф. — Идем? — кивнул он на дверь, и Драко, соглашаясь, пошел следом.       Во дворе было и правда до хруста морозно и очень ветрено. Голые деревья со скрипом покачивались и будто стонали от холода и вьюги. Ледяная метель, хлесткая, колкая, обдала теплую кожу, и Латиф поежился, посильнее натягивая шапочку и поднимая ворот куртки.       — Совсем замело, — проворчал он, вспоминая, как в такое ненастье в прошлом он порой, не найдя приюта, спал под мостом или, если повезет, в подвале какого-нибудь большого дома, отыскав, как мышь, лазейку под черной лестницей. Как всё же поменялась его судьба в такой краткий срок. Будто совсем чужая жизнь! Он с теплотой прокрутил на пальце драгоценный перстень Малфоя... Кто бы ему сказал еще прошлой зимой, что всё будет вот так!       Драко неспешно шел по запорошенной снегом тропе. Небо было затянуто тучами, и лунный свет почти не проникал в густую аллею. В полном молчании они прошли вдоль садовой стены до небольшой беседки. Драко сел на скамью и похлопал возле себя ладонью, приглашая Латифа.       — Скажи... — после недолгой паузы заговорил он, — ты здесь счастлив?       Латиф удивленно поднял взгляд и посмотрел на Драко с непониманием.       — Где здесь? — переспросил он.       — Здесь, — махнул рукой Драко в сторону маяка. — Это твоя родина. Эти места... — он задумался. — Я имел в виду этот дом. Перри и… — немного замявшись, он быстро выпалил, — …и Матео. В последнее время ты так переменился. Будто расцвел, — Драко говорил очень осторожно, словно аккуратно подбирая каждое слово.       — Я так и знал!!! — резко вскрикнул Латиф и вскочил со своего места. Он заметался по беседке, будто тигр в клетке. — Так и знал! — зло выкрикнул он еще раз и яростно стеганул взглядом по ошарашенному Драко. — Ты уже все продумал, да? Хочешь бросить меня?! Хочешь оставить здесь?! Нашел мне дом. Наставника. Любовника!!! И все?! Прощай, докука Латиф! Поминай как звали?!!       Драко склонил голову и с силой сжал доску скамьи.       — Ну что ты молчишь?! — зло процедил Латиф. — Я прав? Хочешь оставить меня у Перри? Ведь так будет лучше, да? Для меня так будет лучше?! Всё верно? Я ничего не забыл?! — гнев бурлил в нем и выплескивался яростью слов и слюной. Он злобно пнул балясину беседки, и та по-старчески заскрипела, осыпая с себя труху и изморозь. — Не смей! — рыкнул Латиф и подлетел к Драко, словно сама метель. — Не смей бросать меня! Ты обещал. Обещал мне быть рядом! Ты поклялся! Ты и Гарри — моя семья. Я вам не котенок, не щенок! Я люблю тебя. Слышишь?! Я люблю! Лучше тогда убей. Возьми палочку и убей к чертям, я не желаю жить без тебя, без Гарри. Не желаю быть никчемным, ненужным! Если я вам надоел, если все кончено, и вы так решили, то проявите милосердие — УБЕЙТЕ! — он рухнул на землю и укрыл лицо в ладонях, плечи его затряслись, и из горла вырвался стон, почти что вой.       Драко медленно опустился рядом, сел на стылую землю и прижал вздрагивающего всем телом Латифа к себе.       — Прости меня, — прошептал он ему в ухо. — Прости. Я хотел как лучше. Я видел, как ты тянешься к Тео, как доволен всем здесь... — Латиф вскинул заплаканное, искаженное болью лицо и замотал, отчаянно замотал головой. — Я думал, правда думал, что для тебя это лучшая судьба. Я не знаю, что ждет нас впереди, не знаю даже, будем ли мы в живых.... И я не хотел, чтобы ты страдал...       — Замолчи уже! — громко всхлипнул Латиф, — Замолчи, Драко. Ничего дерьмовей ты не мог мне сказать.       — Фу, Латиф, — ухмыльнулся тот, — опять твой кабацкий язык.       — Другого ты не заслуживаешь, — тоже сквозь горькую улыбку фыркнул Латиф. Он глубоко, шумно вдохнул, успокаивая грудь и утирая злые слезы, и, выдохнув, вжался сильно-сильно в Драко, оплетая его собой. — Не бросай меня, — тихо сказал он. — Прошу тебя, не бросай. Я понимаю. Твой страх и ответственность. Неуместность моей любви. Твое смущение. Я все понимаю. Да, мне бывает больно... — он зарылся лицом в дурман-волосы Драко и еще раз сильно всхлипнул. — Но эта боль ничто в сравнении с той, что будет, если ты оставишь меня. Понимаешь? Драко? Я переживу. Перетерплю. Я справлюсь. Я буду любить тебя как брата, как отца, как друга. Но не отнимай у меня это! Меня тянет к Тео, я не знаю себя, я горю рядом с ним. Но это совсем иначе... Совсем. Ты у меня вот здесь, — он похлопал себя несильно по груди. — Вот прямо там, внутри. Ты все для меня.       Драко медленно покачивал его в своих руках, поглаживал неспешно по спине.       — Значит, решено, — сипло сказал он, стискивая Латифа почти до боли. — Вместе до конца. Я больше не заикнусь о таком, клянусь тебе. Никогда не обмолвлюсь, что бы ни случилось. Обещаю, пока я жив — я буду рядом, — и он поцеловал его припухлые зареванные глаза и лоб, и висок. — Ты тоже у меня вот здесь, — улыбнулся он и приложил ладонь Латифа к своей груди.       Ветер кружил снег в беседке, взмывал его вверх, и тот оседал белыми, чистыми хлопьями на прекрасные плечи Драко, на влюбленную голову Латифа.       Оставив Драко в оранжерее, Латиф вернулся в дом и заперся в своей комнате. Полумрак окутал его, тишина баюкала, и он не стал зажигать свечи, не стал разглядывать альбомы, что набрал еще днем в библиотеке — ничего не хотелось, но и сон бежал от него. Латифа одолевали мысли. Много. Разных. Они переполняли его разум и сердце, и, казалось, даже тело. Мыслей было так много, и все в беспорядке. Он запутался, не понимал сам себя, не мог сосредоточиться. Голова разболелась, виски будто спаяли жгутом, а тело дрожало и будто совсем не знало покоя. Латиф шел к себе преисполненный желанием тут же лечь в постель и постараться забыться сном — утро вечера мудренее... Но вместо этого он метался по комнате словно одержимый демонами, и у каждого из них было лицо Матео! Его глаза, его губы, его скулы, его инфернальные волосы и дьявольский гибкий стан! Латиф почти выл внутри себя, чувствуя жар, неутолимый жар под кожей и горький, обреченный стыд за него.       Сердце Латифа, верное, юное, нежное, тянулось к Драко, любило его, мечтало о нем... А тело! Тело влекло к Матео, изнывало, горело, желало его более всего теперь. И это все было просто мукой. Это разъединение, этот хаос, надлом сводили с ума.       Часы пробили четыре, когда Латиф почти в лихорадке сбросил с себя всю одежду, кроме белья и тонкой рубахи, и оглушенный грохотом собственного сердца, босой вышел в коридор и крадучись пошел по западному крылу к комнате Тео.       Чем ближе подходил он к двери, тем сильнее сдавливали горло страх и стыд — будто его отхлестали по щекам, и теперь они горели жгучим кумачом, словно после самого невыносимого унижения. Страшно было так, что до боли пересохло во рту, и не слушались задеревеневшие руки. Но он шел шаг за шагом, шел, влекомый гибельным зовом, что веками рушил империи и небеса.       Сталь дверной ручки обожгла кожу. Латиф глубоко вдохнул и, немного приоткрыв дверь, скользнул внутрь. В комнате было темно, но он не раз бывал в покоях Матео и с легкостью ориентировался в пространстве даже на ощупь. К тому же давняя бродяжья привычка передвигаться бесшумно и во мраке была отточена в Латифе годами и часто спасала от полисменов или иных желающих отвести душу тумаками на бездомном крысеныше, ищущем ночлег или выброшенную еду у мусорных баков. Кровь в висках пульсировала толчками, когда Латиф на негнущихся ногах подошел к постели Тео и в блеклом лунном луче различил его силуэт под простыней. Монохромным веером на белой подушке были рассыпаны дивные волосы, и отчетливо высекался во тьме четкий контур плеч и мускулистых рук. Латиф весь дрожал, ему было жарко, даже легчайшая рубаха, что была надета на нем, липла к телу, несмотря на то, что помимо нее на Латифе ничего больше не было. Ладони вспотели, его душила жажда и желание прикоснуться. Он сделал последний решающий шаг к кровати и, осторожно приподняв простынь, нырнул под нее и под горячий бок Матео.       Тот тут же вздрогнул и перевернулся на спину.       Минуты полнились тишиной.       Сердце Латифа лупило об ребра, едва не проламывая их. Сердце Матео забилось лихорадочно в такт, и Латиф понял, что тот не спит... но и не двигается, ничего не говорит, казалось, даже почти не дышит. И только эта абатутта сердец набатом гремела между ними.       — Тео... — едва шевеля губами позвал Латиф.       — Тш-ш-ш... — отозвался тот и развернулся лицом к Латифу, притянул его к себе и обнял, крепко прижимая к груди.       — Ты знал, что я приду? — шепотом спросил Латиф, при каждом слове вскользь касаясь губами кожи Матео.       — Нет, — улыбнулась тишина нежного голоса. — Но каждую ночь надеялся. — Тео медленно поглаживал напряженную спину Латифа и чуть взъерошил носом волосы у него на макушке, уткнувшись в них лицом и глубоко, сладко вдыхая неуловимый естественный запах.       — Я хочу... — прошептал Латиф, чувствуя, как все его тело напрягается, вытягивается струной. — Хочу... Я... Хочу тебя... — жарко выдохнул он и сильнее спрятал пылающее лицо на горячей вздымающейся груди Тео.       — Я мечтал услышать это, — ласково склонился к Латифу Матео и в темноте, духоте покрывал коснулся его губ своими, целовал яростно, со всей страстью, шало ласкал руками, вжимался с силой, выбивая из Латифа все мысли, все сомнения, все слова вместе с пылкими несдержанными постанываниями.       Матео задрал рубаху Латифа высоко к шее и стал бесстыже ласкать его грудь языком, проходясь от сосков к пупку и обратно, прикусывая маленькие розовые горошины, широко зализывая их и снова целуя и шею, и лицо, грудь и живот. Латиф ерзал под ним и изгибался, запрокинув голову. Закрыв глаза, он полностью отдался этим новым, неописуемым ощущениям — напряжение внутри нарастало, голос не слушался, из горла вырывались придушенные хриплые стоны. Он никогда и не думал, что может издавать такие порочные звуки, но было так хорошо, так сладко, что даже уже не стыдно. Руки Латифа неумело шарили по телу Матео, вжимали его в себя сильнее, щипали, царапали, голодные, жадные руки хотели схватить как можно больше! И Матео под этими шальными, нехитрыми, угловатыми ласками рычал как зверь, все сильнее подминая Латифа под себя — они слились в единый, жаркий клубок из тел и стонов, сплелись, соединились нежностью. Тео коленом раздвинул Латифу ноги, вцепился в его бедра и пылко, почти грубо насадился ртом на его член. Латифа словно подбросило над кроватью, он выгнулся, вставая на лопатки, и взвыл, сразу же кончая Матео в рот — всё его тело будто расщепилось, член пульсировал и взрывался семенем, в глазах зарябило, а из горла все рвался и рвался сладострастный, протяжный стон его первого экстаза — сумасшедшего, невероятного, расплавившего Латифа по постели как топленое масло.       Матео скользнул вдоль тела Латифа и снова поцеловал его — глубоко, властно, сыто, но и с нежностью, с чувством новой, решающей близости, с удовлетворенным чувством, что теперь он имеет право на этот поцелуй. А Латиф оплел его бедра ногами, обнял руками за плечи, запустил в спутанные волосы пальцы и, уткнувшись лицом в плечо, вдруг рассмеялся, задрожал всем телом от искрящегося, счастливого смеха.       — Ты чего? — сбившись с дыхания, шепотом, но тоже сквозь улыбку спросил Матео, немного расслабляясь и обмякая поверх Латифа.       — Я просто... — смеялся тот, — просто не знал, что ЭТО так! Так... Так ПОТРЯСАЮЩЕ!!! Почему я не делал этого раньше?! — все смеялся и смеялся Латиф и наконец, шумно выдохнув, сам потянулся за поцелуем. — Я хочу еще, — доверительно сообщил он и игриво прикусил довольного Тео за подбородок.       — Все, что пожелаешь, мой метеор, — ласково отозвался тот, непрерывно целуя Латифа в лицо, в уголки губ, щеки, виски. — Но... — он чуть отстранился. — Ты уверен?       Латиф удивленно замер и непонимающе уставился на прекрасное, пылающее лицо Матео.       — Твое тело должно принадлежать тому, кому принадлежит и твое сердце, — пояснил тот на немой вопрос. — Иначе это всё не имеет смысла и принесет только боль, а впоследствии и досаду. Я счастлив быть первым, я счастлив видеть тебя таким, каким никто еще не видел, но я хочу знать, что ты понимаешь, что делаешь, и не будешь потом сожалеть, что это я, а не... — Матео осекся и отвел глаза, а Латиф вдруг разомкнул объятия и, облизав пересохшие губы, поморщился.       — Я не буду обманывать тебя, — тихо сказал он и попытался неловко прикрыться краешком простыни. — Я совсем не понимаю, что со мной творится. Пару часов назад я готов был вырвать сердце из груди и насильно впихнуть его в руку Драко, лишь бы он не оставил меня. А час спустя я думал только о тебе! О том, как хочу тебя. И теперь... Я не представляю никого вместо тебя! И я не знаю, что будет утром и потом, но сейчас я здесь, я с тобой, и я хочу тебя так... как вообще не понимал, что могу чего-то... кого-то хотеть! Хочу, чтобы ты целовал меня, чтобы трогал, чтобы сделал своим, хочу чувствовать тебя, слышать, видеть, хочу, чтобы ты улыбался только мне, чтобы ты любил только меня! — выпалил он и, смутившись, прикрыл лицо рукой. — Прости, — едва выдавил он сипло. — Я думаю только о себе...       — Нет, — нежно отвел руки от его лица Матео. — Ты честнее и искренней всех, — коснулся он губами горячей щеки и изгиба шеи, плеча. — Я понимаю тебя. Нелегко расставаться с мечтой, нелегко признать бессилие своих чувств... — он приподнялся на вытянутых руках и сжал ногами бедра Латифа. — Посмотри на меня, — попросил Матео, и Латиф робко открыл глаза. — Я подожду, — выдохнул Тео. — Я ждал так долго и подожду еще. Я небезразличен тебе — это главное. И я сделаю все, чтобы ты был счастлив... — он лукаво улыбнулся и, оседлав Латифа, завел его покорные руки за голову, — ... и доволен, — почти проурчал он и, пока Латиф не опомнился, стал осыпать его шею поцелуями, ласково гладить ладонями все его тело, спускаясь все ниже к бедрам, лаская уже и их, вылизывая нежную, отзывчивую к прикосновениям кожу. У Латифа будто оголились все нервные окончания, каждое движение, каждый поцелуй Матео прожигали его насквозь, заставляя трепетать и подрагивать, шептать неизведанные до этого дня сладостно-бредовые нежности и хотеть, хотеть его всю ночь напролет и все безжалостно наступившее утро, умирать под его губами, языком, пальцами, стыдливо распадаться на невидимые атомы и вновь собираться в единое целое, спустя взмах ресниц. Матео ласкал, ублажал Латифа много часов подряд, он изучал, покорял его тело, приручал его, с упоением вылизывал и выцеловывал каждый дюйм, каждый изгиб, каждый заветный бугорок и впадинку. Шептал так горячо о любви, о его красоте, о своем желании быть рядом, быть всегда, быть до конца, быть внутри... но не сейчас. Пока рано, пока будет только этот шелк языка, эта упругость рук, эта сладкая мякоть губ и умелый напор пальцев, стоны до хрипоты, наслаждение до истомы, взрыв под веками и горячая терпкость на животах.       Вымотанный, выжатый до капли, изможденный, залюбленный до безумия и забытья Латиф уснул в крепких объятиях Матео, когда за окном высоко встало солнце, а из-за двери то и дело доносились звуки шагов. Но никто не потревожил затворников спальни Матео, никто не окликнул их и не постучал в эту обитель неги.       А Матео, еще долго борясь со сном, вглядывался в лицо спящего Латифа, ласково гладил расслабленные черты и перед тем, как поддаться дрёме, он снял с себя подвеску, что всегда покоилась на его груди. Стянул через голову серебряную цепь памяти с алым камнем-грехом. Впервые за долгие годы Матео чувствовал себя по-настоящему счастливым, полным любви и света. Обессиленный, он уснул, едва коснувшись головой подушки, но даже во сне все так же ласково, медленно перебирал волосы на затылке Латифа и нежно улыбался, уткнувшись губами в его влажный лоб.       А затмение подступало все ближе. До рокового часа оставалось пять дней, и пора было обговорить детали.       Вечером Перри собрал всех в гостиной и поделился разработанным нехитрым планом.       Ночью накануне затмения за час до рассвета Матео перенесет Драко и Латифа в Уилтшир, в небольшую хижину егеря, что находилась в землях рода Малфоев. А с первыми лучами зари он вернется на маяк за Гарри, чтоб переправить и его. Там, уже на месте, Гарри должен будет укрыть Латифа и Фалко своей мантией-невидимкой, а сам до последнего будет надежно сокрыт от любого, даже самого чуткого магического распознавания сильнейшими чарами Матео. Перри заверил всех, что Тео блестяще творит сохранные заклятья, и мало кто смог бы противостоять им даже будучи подготовленным. Их же козырь — внезапность! Их не ждут. А значит, есть шанс проскользнуть совершенно незамеченными. От хижины егеря до Малфой-мэнора два часа ходьбы лесом и идти придется наугад, так как Драко не сможет показать верную дорогу, хоть и набросал по памяти примерную карту, но был уже не совсем уверен в ее точности.       — Но это не страшно, — говорил Перри. — Затмение произойдет ровно в полдень. У вас будет уйма времени. Главное! Запомните! Как только час настанет, и Драко обратится, у вас будет не более четырех минут на все про все. Колдун, наложивший заклятье, должен непременно увидеть вас обоих в этот момент. Так что постарайтесь подготовить почву заранее. Выманите его. Найдите в замке во что бы то ни стало. Заставьте смотреть!       — Я думаю, как только Люциус увидит меня в своем доме, внимание его нам будет обеспечено, — брезгливо усмехнулся Гарри. — Он всегда ненавидел меня. Боюсь, теперь это взаимно, — бирюзовая смальта покрылась глубокой тенью — взгляд Гарри наполнился темнотой.       — Не советую, даже с учетом обстоятельств, мистер Поттер, становиться убийцей отца своего возлюбленного, — глухо раздался голос Матео из кресла. — Поверьте на слово — это худшая из идей.       Перри вздрогнул и резко подошел к Тео, положил руку ему на плечо и бережно погладил, словно пытаясь сдержать от чего-то.       — Я уверен, — громче, чем было нужно, произнес он, — уверен, что Гарри не стал бы делать ничего подобного, — улыбнулся чародей и, внимательно посмотрев на Матео, словно убедившись, что тот в порядке, отошел к камину.       — К совету прислушиваются, только если он совпадает с тем, что надумал сам, — улыбнулся Гарри. — Хватит с нас боли и смертей. Я не стану багрянить руки. Тем более об этого змея.       — Что ж, тогда мы все решили! — удовлетворенно кивнул Перри. — Осталось набраться сил и терпения, — он подошел к Гарри и небрежно-ласково похлопал его по спине. — Уже скоро, мой мальчик, уже скоро, — и Гарри благодарно склонил голову, чувствуя, как к горлу подступает предательский ком. Считать часы, минуты, секунды, надеяться — теперь это было слишком остро, предельно точно и совершенно невыносимо!       — Ты что-то совсем притих, — обратился Перри к Латифу, когда все разошлись кто куда, и они внезапно остались только вдвоем в гостиной. — Помнится, нынче ночью ты был намного более шумным, мой юный любодей, — рассмеялся старик и, видя, как Латиф мгновенно вспыхнул маком, смешно нахмурился. — Ну полно тебе, а то еще расплавишься. Я хоть и развалина, но все еще помню, каково это — быть молодым. Счастливчик! — подмигнул он Латифу и плеснул себе в бокал холодного вина.       — Простите... — прошелестел Латиф, сгорая от стыда и желания провалиться сквозь землю.       — Да брось. Такая страсть! Всех домовых перепугали, — смеялся Перри. — Я рад за тебя безмерно.       — Перестаньте, сэр Локсли, — поморщился Латиф. — И без вас тошно... — выдохнул он.       — Ты чем-то недоволен? — вскинулся Перри, — По тем отголоскам, что я слышал, там не было и тени неудовольствия. Никогда еще стены этого дома не слышали такого сладострастия. Я даже завидую! — опрокинул он в себя бокал почти залпом.       — Завидуете? — вспыхнул Латиф. — Мне?! Да я в ужасе! Чему тут завидовать?! — он заметался по комнате, нервно теребя край своей рубахи. — Во мне живет будто два человека. Совершенно разных. Я ничего не понимаю...       — Ради всего святого! Сядь уже. Ты как кольца Сатурна — в постоянном движении. У меня уже в глазах рябит!       Латиф шумно выдохнул и грузно сел в кресло, вжимаясь в него так, будто хотел слиться с его обивкой.       — Ты в щекотливом положении, мой юный друг, — улыбнулся Перри и протянул Латифу полный бокал, но тот, поморщившись, отрицательно мотнул головой. — Между льдом и пламенем, — мягко продолжил Перри. — И тебе стоит подумать, подумать хорошенько, что важнее и лучше для тебя — сокол в небе или ворон в руке? — он пригубил еще вина и отставил бокал. — Задача не из простых.       — Это никакая не задача, — мрачно ответил Латиф. — Мне нечего решать, — уже более горячо добавил он. — Я пойду за Драко хоть на край света. Я буду с ним до конца, что бы ни случилось. Он моя семья. Они. Они оба значимы для меня больше всего.       — А не пожалеешь? — задумчиво вскинул бровь Перри и посмотрел на Латифа, но будто сквозь него, посмотрел словно в незримое.       — Наверняка, — с горечью ответил тот, вспоминая прошедшую дивную ночь, нежное утро, все слова, что говорил ему Матео, и что говорил он сам, что чувствовал... — Пожалею. Я это знаю уже сейчас. Но я нужен Драко, хоть он этого никогда и не скажет. А он нужен мне. И я не покину его. Ни теперь, ни когда-либо.       — Похвальная верность, — печально кивнул Перри. — Отчаянная. Безрассудная, но похвальная. Я с первого взгляда знал, что ты вырастешь в прекрасного человека, Латиф. Благодарного. И если позволишь, — он мягко улыбнулся и посмотрел на юношу с невероятной теплотой, — я очень горжусь тобой. У тебя большое сердце и чистые помыслы. Это такая редкость.       Латиф зарделся и опустил глаза. Он не разделял убежденности Перри о самом себе — не считал себя добрым и честным. Ему, напротив, казалось, что он эгоист и безумец, посягнувший на то, что ему не принадлежит, а теперь еще и воришка дважды, потому что умудрился урвать для себя и кусочек любви.       — Что бы ни произошло, малыш, — улыбался Перри, — знай, что на этом маяке тебе всегда найдется место. А теперь ступай, — кивнул он в сторону лестницы. — У вас не так много времени осталось побыть вместе, — пространно добавил он, и Латиф не понял, кого именно старик имеет в виду.       Солнце зашло, и в саду раздался пронзительный тоскливый вой Варга. Матео, набросив плащ, пошел на маяк. Он торопился и карабкался по каменным ступеням быстро и неосторожно. Ему хотелось встретить Латифа до того, как тот пойдет к Драко. Матео хотел перехватить его внимание, увлечь за собой или хотя бы урвать с десяток нежных, робких поцелуев, что сводили его с ума.       С прошедшей ночи внутри Тео все будто перевернулось. Да, он любил Латифа и до того, любил и ждал все эти годы, следил по звездам за его судьбой, пытался угадать, как он выглядит, мечтал, представлял. Но все же... то были больше алые паруса, что пообещал ему когда-то Перри. Далекий мираж, хотя и четко различимый, понятный, узнаваемый, желанный, но эфемерный. Неощутимый. А вчера! Сон стал явью. Мираж, дымка, выдох, душа — обрели плоть. И сердце Тео раскрылось, распустилось из почти мерзлого, сухого бутона прекрасным цветком. Он чувствовал, осязал, сгорал в эту ночь, он готов был остановить ось времени, лишь бы она никогда не кончалась. Та нежность, то робкое доверие, та чистота и невинность, что подарил ему Латиф, словно в одночасье вернули Матео жизнь и веру, и свет. Этот человек... Его! Его человек! Весь для него. Его душа, его наивность, его хрупкое тело, не знавшее ласки, его мужество и решительность, его честность и открытость. Матео был влюблен без памяти. Окрылен. Счастлив. И теперь точно знал, что сделает все. Снова. Снова пойдет на все, чтобы удержать эту радость, сберечь, спасти любой ценой!       На смотровой площадке Матео увидел фигуру в белой мантии — высокий, прямой силуэт, что не оставлял сомнений и был до скрежета ему неприятен.       — Что ты здесь забыл, сокол? — резко спросил Матео, едва выйдя на середину плато.       — Почему ты не зовешь меня по имени? — развернулся тот и скинул с головы капюшон.       — Не хочу сокращать дистанцию, — строго ответил Тео и побренчал зажатыми в руке ключами от маяка. — Ты чего-то хотел от меня? — полоснул он взглядом по Драко.       — Я хотел узнать, какого дьявола ты творишь? — процедил тот, и лицо его искривилось гримасой злости.       — Это не твое дело, — так же шипя ответил Тео, ни на миг не сомневаясь, о чем идет речь.       — Он почти ребенок! — прокричал Драко. — Он не видит тебя, не понимает кто ты...       — А ты, значит, видишь? — усмехнулся Матео и сделал шаг вперед, угрожающе сжимая увесистую связку ключей в кулаке.       — Я много чего вижу, — не дрогнув ответил Драко. — Но главное, я вижу, что ты одержим. А это плохой коктейль. Оставь Латифа в покое, — он срезал Тео мрачным взглядом и тоже сжал кулаки.       — Я никогда не сделаю ему больно, — сухо ответил Матео.       — Я тоже! — вспыхнул Драко, и полы его плаща взметнул ветер.       — Ты врешь даже себе! — огрызнулся Тео. — Ты держишь его возле себя как щенка, как игрушку. Ты держишь его рядом только для того, чтобы хоть так чувствовать себя живым!       — Ты делаешь то же самое! — прошипел Драко. — Ты вцепился в Латифа ровно за тем же. Чтобы хоть что-то снова почувствовать. Я вижу тебя очень хорошо, почти насквозь. И что бы там ни говорил твой учитель...       — Допустим, — сипло ответил Тео. — Но я МОГУ быть рядом. Я могу дать ему то, что ты не сможешь никогда! Я хочу сделать его счастливым. Хочу беречь. Я люблю его. Именно его! И люблю как мужчину, а не питомца, — губы его скривились и вытянулись в тонкую нить.       — Я тоже люблю его, — взвился Драко. — Он моя семья. И будучи сторожем брату своему**, я хочу уберечь его от ошибок и боли.       — Ты, — тихо ответил Матео. — Ты главная ошибка и боль его жизни, Малфой, — и он окинул растрепанную на ветру фигуру Драко опустошенным взглядом. — Отпусти его. Отпусти, пока не поздно. Даже не ради него. Ради себя, сокол. Отпусти, — и он отвернулся и пошел к скрытой в башне двери, а Драко хватал ртом обжигающий холодный воздух и чувствовал, как все внутри него крошится льдом от предчувствия чего-то совершенно необратимого.       Спустя полчаса Матео, все еще взбешенный, влетел в свою комнату и, едва успев сбросить намокший плащ у порога, тут же оказался в объятиях Латифа. Теплый, ласковый, тот нежно прижался к груди Тео всем телом и потерся об нее лицом.       — Ты здесь... — счастливо выдохнул Матео и, словно сбрасывая железные латы, обмякая, с силой обнял его в ответ, зарылся носом в душистые кудри, мгновенно млея и забываясь в ласке. — Я боялся, что ты больше не придешь. Что всю ночь будешь с Драко.       Латиф приподнялся на цыпочках и с жаром стал целовать его, так страстно и пряно, что у Матео закружилась голова, всё напряжение вечера растворилось в сладкой глубине жадного рта и несдержанных, пылких поцелуях.       — У нас осталось четыре дня, — оторвавшись, сбившись с дыхания, прошептал Латиф, нетерпеливо стягивая с Тео свитер. — И я хочу провести их с тобой, — с жаром выпалил он, снова потянувшись к губам Тео.       — Ты все равно пойдешь с ним, — с тоской сказал Матео и посмотрел Латифу в глаза, уже зная ответ, даже не спрашивая, а будучи точно уверенным.       — Я не могу иначе, — ответил тот. — Но я хочу унести с собой память о тебе. Хочу вспоминать тебя, думать о тебе, знать, что ты действительно был моим!       Матео прижал Латифа к себе и обнял с такой силой, будто это могло что-то поменять, будто он и правда мог остановить время и безжалостные жернова судьбы.       — Я твой, — прошептал он ему в макушку. — А ты мой. И это уже не изменишь. Так бывает в море: прохладная вода наверху, прозрачная, а под ней мутное, теплое течение, невидимое, но главное, основное в сердцевине океана. Так и ты — где бы ни был, с кем бы ни остался, чем бы ни был занят — ты всегда будешь и со мной тоже. Вот здесь, — он дотронулся до груди Латифа, где шало выстукивало юное растерянное сердце. — Я люблю тебя, — подхватил Матео Латифа на руки и понес к себе в кровать, чтобы оставшиеся четыре дня не отпускать ни на миг, быть рядом, ласкать, говорить, любить его... напоследок.