Сокола взмах крыла

Кто грядет за пургой из обители молний, Тот единственный мог бы проникнуть за край. Так гряди из-за гор, из-за гневного моря, И у этого мира его забирай, и навеки его Забирай! Забирай! Пропади оно пропадом! Звенит на ветрах из травы тетива — Забирай! Забирай! Крылья вспыхнули золотом, Да остались в крови рукава… «Мельница»

      Полоска неба, что видна в дверном проеме невероятно синяя, обновленная. Воздух оливково-тусклый, тяжелый, но ветер гуляет по залу мэнора несдерживаемым сквозняком, неуместно пытаясь играть своим дерзким дыханьем в темных локонах, рассыпанных безжизненной волной по полу. В зале такая тишина, что можно услышать шелест увядающей травы на газоне в палисаднике леди Малфой. И какое-то время Драко слышит только стук своего сердца и будто длящийся целую вечность сиплый выдох-хрип Латифа, едва различимый и страшный.       На несколько бесконечных мгновений Драко парализовано замирает, все еще окутанный легким запахом свежей зелени и резеды, что всегда нежно источала кожа Латифа. Затяжная стынь глаз. В солнечном луче хаотично летают пылинки, их так четко видно — блестящие и их так много — пылинки, что по большей части состоят из частиц кожи... теперь в них и крупицы кожи, что всегда пахла резедой и вечным маем.       Все еще будто в густом тумане, Драко слышит истошный вопль Гарри и вскрик Эридана, но в голове у него отчетливо звучит голос Перри: «Вы всегда будете вдвоем. Всегда вдвоем.» Вдвоем! Тогда Драко не обратил внимания на эту фразу, осчастливленный тем, что старый чародей окрылил его убеждением о неразрывной вечности с любимым. Глупец! Он был глуп и глух! А ведь старик пытался предупредить его, пытался направить, подсказать... И Райвен. Они знали! Оба знали, что ждет Латифа, оба пытались предостеречь, а может, и старались изменить роковую стезю, на которую обрек его он! Он! Драко! Слепец! Как же глуп он был, как слеп, как невнимателен к словам и знакам. На что он потратил столько последних дней? На отрицание, глупую ревность, браваду, на страх и жалость к себе? Он отталкивал его сам, порой трусливо избегал, боясь недопустимых объяснений вновь и неуместной нежности. Ночь за ночью, ночь за ночью он должен был не убегать, не прятаться, не дрожать трусливо у камина в ожидании неизбежного, а ласкать его взглядом и словом, отогревать от вечной стужи и тоски, качать его в своих руках, без конца повторяя: «Юное, храброе сердце, звездочка моя! Мой луч света во всей этой тьме, мой подарок, мой единственный друг, мой названный брат, мой сын, мой возлюбленный... Латиф!..»       Вся эта боль, все мысли, вся правда пронзила Драко, словно тот же стилет, и он рухнул на колени возле распростертого юного тела и как раненая кошка, что ищет место для смерти в лесу, пополз из последних сил к тому, кого так подло не уберег.       Из краешка прекрасных приоткрытых губ стекала тонкая алая струйка, и казалось, что Латиф улыбается — как всегда почти незаметно, робко, будто прося немного тепла для себя, всегда словно извиняясь, всегда с сомнением, но обязательно с неспрятанной радостью и любовью. Он любил его! Любил с первого дня. Никогда не скрывал, ничего не просил. Он любил просто так — однажды и до конца. Беззаветно, безнадежно, безукоризненно честно и чисто.       И чем отплатил ему Драко? Что дал ему взамен подаренной души? Только боль. Океаны боли и как итог — смерть.       По краю сознания Драко мелькнула гибкая тень. На мгновение ему даже показалось, что Гарри вновь обратился в волка, так резок и стремительно-слитен был его прыжок в сторону Люциуса. С безумным рыком Гарри набросился на старого лорда и стал яростно вбивать в него кулаки, он шипел ему в лицо проклятья, позабыв о магии, палочке и заклятьях, он отчаянно ревел и месил уже обмякающее тело давнего врага. Где-то позади истерично подвывал от страха Эридан, и кричала Нарцисса. Руки Гарри перемазались в крови, а костяшки болели, с хрустом погружаясь в беззащитный уже торс.       Мимо Драко быстро проскользила черная дымка, будто прямой столб сажи и смога проструился, огибая сгорбленную фигуру Малфоя. Стены дома завибрировали, и где-то в глубине галерей послышался звон падающей посуды и зеркал.       Из черного облака, уже возле совершенно остервеневшего Гарри, высеклась мреющая, проступающая фигура Матео.       Драко тут же вздрогнул и вскинул на него пылающее злобой и слезами лицо. Вокруг Тео клубился серый морок, дымка, поглощающая его ноги и будто туманом ползущая вдоль всего тела. Он был одет в эту мрачную кисею, словно демон, явившийся только что из самого отдаленного уголка ада. Бледное лицо с впалыми щеками, свободно спадающие длинные волосы, почти неразличимые губы — так они были поджаты в линию — весь его облик и такое эффектное появление вызвало в Драко страх, предчувствие недоброго, будто ему на плечи положил свои когтистые лапы сам Иблис. Драко замутило, голова закружилась, он вдруг отчетливо ощутил запах крови, сладко-удушливо-пряный аромат смерти. Он сильнее прижал тело Латифа к себе — оно было таким легким, таким податливым, теплым, черты лица расслаблены и красивы, темные кудри как всегда спутаны и мягки. Драко снова скрутило болью, и, содрогнувшись, он уткнулся в бездыханную грудь Латифа, чувствуя, что сердце его вот-вот не выдержит.       Черный туман возле Матео рассеялся, и он немедля вцепился в Гарри, с силой отрывая его от хрипящего Люциуса.       — Гарри! Гарри! — кричал Тео, вытягивая того из алых вод гнева. — Он его отец, Гарри! Отец! Остановись! — но Поттер был силен и яростен как Аякс, он рвался из рук Матео, словно тигр с цепи. Тео сжал его руками поперек могучей груди и стал пятиться, отступать, и в итоге оба они повалились на пол, ударяясь о жесткие мраморные плиты, но Тео не расцепил рук, напротив, он оплел Гарри еще и ногами, почти взбираясь на его брыкающуюся спину,       — Стой, Гарри! Стой! Прошу тебя. Ты пожалеешь. Прошу! — кричал и кричал ему в ухо Матео, а Гарри мотал головой, рвался как безумец и мычал, то и дело переходя на рык. — Это не поможет, слышишь?! Не поможет! Латифу ЭТО НЕ ПОМОЖЕТ!!! — истошно заорал Матео, и только после этого Гарри словно очнулся. Он замер в хватке Тео, плечи его опустились, руки, до того хищно тянущиеся до Люциуса, опали плетьми, ярость в глазах потухла, и, медленно высвободившись из оков Матео, он, шатаясь, сделал шаг в сторону Драко.       Матео, резко вскочив на ноги метнул в сторону Люциуса сковывающее заклятье, и тот обездвиженно вытянулся у подножья лестницы. То же самое Тео проделал и с Нарциссой, не затронув лишь перепуганного Эридана, сжавшегося в комок от ужаса и поскуливающего от страха и беспомощности возле ног матери.       — Не подходи, Гарри! — кинулся Матео в сторону Латифа, задевая Поттера плечом, — Стой где стоишь, — сверкнул Тео на него глазами, в которых плескалась боль, страдание, гнев, ничуть не меньший, чем только что бушевал в Гарри, и на самом донышке, едва различимая сумасшедшая решимость. Гарри покорно замер на месте, обескураженный этим проблеском шального безумия во взгляде Матео.       Драко все так же сгорбленно, скрючено сидел на полу, голова Латифа покоилась на его коленях, и он словно в трансе покачивался сам и будто нежно укачивал Латифа, что-то беззвучно нашептывая ему в прекрасное белое лицо. Словно обескровленные, пальцы Драко блуждали по груди и плечам юноши, как слепые скользили они по шершавой поверхности замшевой куртки, ласкали ее, разглаживали, стискивали.       Матео осторожно, вкрадчиво дотронулся до ледяной руки Драко и медленно отвел ее от Латифа.       — Драко, — позвал он и отвел и вторую его руку. — Драко, послушай, — голос Матео хриплый, тревожный, но уверенный. — Я могу спасти его, слышишь? — сжал он ладонь, и Драко резко поднял лицо с округлившимися неверящими глазами.       — Ты… можешь?.. — заикаясь повторил он. — Можешь?.. — он дрожал всем телом и голосом, и даже воздух вокруг него будто подрагивал от совершенно сумасшедшей вспыхнувшей надежды. — Ты можешь?! Можешь?!! — до боли вцепился Драко в руку Матео, вонзаясь в нее ногтями и чуть ли не выламывая, тот поморщился, но стерпел и кивнул, глядя исподлобья в расширенные глаза-плошки напротив.       — Могу, — падает взрывающее слово в затаившейся ожиданием тишине, и Драко громко всхлипывает, истерично выпуская свой плач и горе.       — Пожалуйста... Пожалуйста... — шепчет он, — Пожалуйста... Матео... — он дрожит и умоляет, слезы катятся по его щекам, падая на лицо Латифа. — Пожалуйста... Пожалуйста...       — Но ты должен будешь кое-что сделать, — сухо добавил Тео, и взгляд его изменился, уходя вглубь глаз Драко, будто даже теряя фокус, впился в них неизбежностью и роком, и Драко, еще не услышав, еще не осознав в полной мере, отшатнулся, побелел как полотно, леденея внутри. — Ты должен отказаться от него, — высек искры слов Матео. — Отдать Латифа мне. Навсегда.       Драко почти остекленел, почти не дышал под этим парализующим взглядом.       — Ты заберешь кольцо, — продолжил рвать его сердце Матео, — и наложишь обливиэйт. И никогда — никогда, слышишь! — не появишься больше в нашей жизни, — последние слова стекли с губ Тео словно яд, прожигая Драко насквозь.       — Ты лишился рассудка, — выдохнул он, едва шевеля губами. — Мы связаны кровью! Ты же знаешь!!! — выпалил Драко и с силой вжал голову Латифа в себя, будто желая сберечь его, оградить. — Ты рехнулся! Это не жизнь. Он будет сходить с ума, медленно и страшно. Зов крови не отменить. Он нерушим!       — Я знаю, — глухо ответил Тео и с нежностью коснулся груди Латифа. — Знаю...       — Ты просишь меня обречь его на постоянные, непрерывные страдания... — прошептал Драко.       — Иначе он умрет, — снова безжалостно впился в него взглядом Матео. — Ну же, Малфой! — хрипло прорычал он. — Сделай это. Отпусти! Откажись от него как от части себя. Только так я смогу помочь, смогу спасти его.       Драко отвел взгляд, ему невыносимо было лицо Матео, и он посмотрел на Гарри. Тот в нерешительности так и стоял посередине зала, шало бегая глазами от Матео к Латифу, кулаки его сжались, но он бессильно стоял, понимая, что Драко прав — магию крови не отменить. Никакой обливиэйт, никакая сила не сотрет ту близость, ту любовь, что возникла через такие узы. Лишить памяти того, кто связан клятвой на крови, кто был влюблен и принят родовой магией — это обречь его на вечный голод, неумолимое незнание, вечный зов, поиск того, что необъяснимо всегда будет в сердце, в душе, в сокрытых воспоминаниях, рвущихся на свободу вопреки всем запретам, и мучая, мучая, мучая невозможностью вспомнить самое главное и нужное! Это вечная пытка миражами, тихими голосами неизвестного прошлого, тоской по тому, кто течет в тебе вместе с живительной кровью. И их выбор теперь все это... или смерть.       Матео ждал неподвижно, лишь нервные пальцы тоскливо оглаживали пропитанную кровью рубаху Латифа. Он ждал. Ждал, и сердце его немело от страха, от собственных слов, от сокрытых за ними часов, дней терзаний, борьбы с собой, со своей тягой, любовью...       — Тьма победила тебя, Матео Райвен, — обреченно прошептал Драко.       — Ты не знаешь, о чем говоришь! — вдруг срываясь чуть ли не в плач, закричал Тео, — Не знаешь каково это! Все знать, видеть и… Я не могу вмешиваться в естественный ход вещей. Не могу помешать тому, что предначертано судьбой... — он нежно коснулся щеки Латифа и провел подушечкой пальца по холодным губам. — Но я могу, — уже тише продолжил он, — разобраться с последствиями. Ни у тебя, сокол, — вскинул Тео глаза на Драко, — ни у меня, ни у Латифа не было выбора. Никогда. Его не существует, —глаза его были полны непролитых слез и тоски. — Есть только расплата.       Драко медленно поднялся с колен, все тело его болело и застыло, в висках клокотала кровь. Он поискал глазами Гарри, и тот, поймав его взгляд, слабо кивнул и тут же поморщился словно от удара — им обоим теперь придется жить с этим. Знать, что оба они сотворили, что не смогли предотвратить, на что обрекли своего славного, любимого брата. Любимого брата... Любимого...       Драко отступил на шаг назад и вынул из мантии свою палочку. Он не использовал ее много дней и сейчас предпочел бы сломать, чем делать то, что собрался.       Гарри отвернулся.       Матео отодвинулся на несколько дюймов и, Драко не показалось, посмотрел на него жалобно, жалко, почти с готовностью умолять.       Серебряный тонкий луч и неслышный шепот рассекли воздух — тело Латифа вздрогнуло и снова замерло уже в руках Матео. Время звенело, струилось, отщелкивая в незримом бытие несколько месяцев вспять. Высеченный образ Драко стирался из-под закрытых век Латифа... рассеивался незаполняемой пустотой, вытравливался из памяти навсегда. Из памяти, но не из сердца...       Едва тонкая линия магии перестала мерцать, Драко уронил свою палочку и закрыл лицо ладонями. Перед глазами у него мелькали все дни, все часы, все драгоценные, неоцененные в прошлом минуты возле Латифа. Его смех, его ловкие руки, собирающие бумажные фигурки или сортирующие сухоцветы, его голос, тихий и неровный, запинаясь читающий очередной роман, его песни, иногда фиглярные и простые, но порой и глубокие, добрые, его искрящиеся теплотой и светом глаза, его нежные покатые плечи, в которые Драко столько раз утыкался, глотая слезы, его неутомимые ноги, резвые и отважные, его волосы, искрящиеся в свете предрассветной зари или полнолуния. Каждая его улыбка, каждое слово, каждый родной жест, изгиб, запах...        «Пожалуйста, пусть он живет, — крошась внутри себя, думал Драко. — Пусть только живет!»       Поверх его ладоней легли теплые ладони Гарри, и Драко вскинул израненный взгляд в любимые, самые любимые, единственные глаза на свете. В них читалась та же мука, та же тоска и любовь, та же невыносимая память о проведенных днях с их юным прекрасным спутником — их спасителем, их ангелом.       Матео коршуном навис над Латифом, плащ его, словно черные крылья, веером расстелился по полу. Тео снял с руки Латифа перстень и протянул его Драко, но тот зло помотал головой и процедил:       — Забирай!       Матео гневно отсек его молнией глаз, и перстень в его ладони мгновенно исчез, превращаясь в крупный граненый изумруд. Тео засунул камень в карман и, чуть откинув голову, замер. Воздух вокруг него и Латифа забурлил, появились светящиеся круги, словно отгораживающие их от всего. Круги эти медленно двигались, поднимаясь едва различимой воронкой к самому потолку мэнора. По земле прошел ощутимый толчок — со стен попадали рамы, картины, гобелены, а лестница скрипела, будто вот-вот рухнет. Дом гремел и содрогался, наполняясь воем ветра, гулом, скрежетом.       Эридан зажмурился и закрыл уши руками.       Гарри прижал к себе Драко, и тот, вцепившись в него, чувствовал нестерпимое давление, словно неведомая, страшная, неукротимая сила ворвалась в эти чертоги и, кружа и стеная, подавила все живое.       Драко со страхом смотрел, как Матео, весь в клубьях темного дыма и ветра, положил свои руки поверх раны на груди Латифа. Глаза Тео жутко закатились, обнажая белки, рот исказился гримасой боли — он шептал шипящие, странные слова — дикое, темное наречье, от звучания которого у Гарри по спине побежал холод. Кошмарный холод узнавания.       Ладони Матео хаотично гуляли по груди Латифа, шум нарастал, порывы ветра вокруг усилились, а голос Тео становился все громче и громче. Кольца воронки стали сливаться в единый серый конус, по краям которого мелькали мрачные тени, извивались, будто в макабрическом* хороводе-пляске. Матео распахнул глаза и обхватил рукоять стилета, пронзавшего грудь Латифа. И все замерло.       Шум, движение, гул, вращение, шепот — все прекратилось.       Будто по щелчку наступила звенящая тишина и бездвижие.       И Драко, шумно выдохнув, расслабляя плечи, увидел, как медленно, тонко, невероятно смертоносная сталь кинжала превращается на его глазах в стебель. Стебель вился под пальцами Тео, блестел свежей зеленью и даже будто росой, вытягивался, наполнялся соком и жизнью, прорастал все выше и выше, и наконец вместо пурпурного навершия клинка появился бутон. Он разбух алыми лепестками, стремительно распустился, подрагивая и благоухая, и открылся нежным, пышным пионом — красным, как истерзанные губы любви или ревности, как самое пьянящее вино, как драгоценная живейшая кровь.       Цветок рос из груди Латифа, и кожа юноши, до того мертвенно-белая, заалела, зарумянилась, под веками появился трепет, ресницы вздрогнули, пальцы разжались...       Матео осторожно обломил стебель и на мгновение укрыл бывшую рану рукой — из-под его пальцев струилось чистое золотое сияние, ненадолго оно обволокло все тело Латифа и исчезло, рассеиваясь с искрами в воздухе.       А минуту спустя Тео поднял Латифа на руки, прижал к себе, укрывая полой плаща — тело юноши казалось совсем маленьким и невесомым в его объятьях, и в горле Драко снова встал ком. Он обещал! Обещал ему! Он поклялся, что не оставит... Не покинет... Не отдаст...       — Прощай, сокол, — глухо проговорил Матео. В его взгляде не было гнева, не было обиды, не было ревности и упрямства. Только тоска и благодарность. Он прижимал к себе Латифа как самое важное на земле, и Драко видел, видел по его глазам, что никакая сила на свете, никакая боль, страх, ярость всех богов не отняли бы сейчас у Тео его любовь. Его счастье. Его, только его Латифа!       — Будь счастлив, — посмотрел Матео уже на Гарри. — Цени второй шанс, чародей. Это редкая удача, — и он испарился в воздухе, резко и ошеломительно внезапно, оставив после себя только осыпающиеся по полу лепестки алого пиона.       Какое-то время Драко, все еще не веря в произошедшее, смотрел не отрываясь, почти не моргая на подхваченные сквозняком нежные лепестки. Глаза его словно опустели, в них рябили эти алые пятна, и веки снова начало жечь.       Из оцепенения Драко вывел хруст битого стекла под быстрыми легкими каблуками Нарциссы. Драко с силой сжал руку Гарри, и тот, понимая, чувствуя его без слов, развернулся к двери. Им больше нечего здесь делать. Нечего сказать этим людям.       Их удаляющиеся шаги разносились эхом по залу мэнора. Двери все так же были распахнуты. Небо просветлело. Солнце казалось тусклым, но играло лучами по перилам парадной лестницы и в волосах Гарри.       — Эридан, — обернувшись, сипло произнес Драко, — ты еще можешь стать другим. Можешь быть хорошим, — и отвернулся, пошел дальше следом за Гарри, прочь из этого дома и всего, что в нем произошло. Проклятые стены! Ничего в них для него не осталось.       Они вышли на крыльцо, и свежий холодный воздух обдал их лица.       Драко знал, что больше не надо бояться, он знал, что ничего более не угрожает им здесь, и он шел медленно, намеренно не спеша по насыпной дороге к воротам. Он хотел проститься. Возможно даже, простить. Он знал, что никогда больше не увидит этих мест, не вернется. Он знал, что никогда больше не увидит родителей... Никогда не захочет ничего знать о них. И он знал, что даже если нарушит слово и попробует искать Латифа — не найдет его. Его и, конечно, Матео Райвена.       Теперь он уверенно знал так много.       Это место — обитель скорби и горя, последнее, что связывало Драко с прошлым. И шаг его теперь легок и неумолим.       Розарий. Фонтан. Скамейки. Каменная кладка. Шаг за шагом. В ладони подрагивали пальцы Гарри. Он тоже не спешил, не говорил ни слова. Он тоже прощался.       Теперь все будет совсем иначе. Теперь они не восторженные мальчишки. Они знали друг друга до капельки, до крупицы... и не знали почти ничего. Они не виделись семнадцать лет. И да... будет сложно. Но Драко сильнее сжал любимую ладонь в своей и почувствовал ответное крепкое пожатие. Они вместе. Навсегда вдвоем!       — Драко!!! — по дороге сзади послышались спешные шаги. — Драко!!! — голос Эридана надрывный, сорвавшийся, глаза шальные, руки исцарапаны.       Драко и Гарри остановились, уже почти достигнув разрушенных ворот.       Запыхавшийся, растерянный, тонкий и бледный, Эридан стремительно приближался. Теперь, вот так вблизи, в солнечном свете, Гарри видел, как они схожи — юный Эридан и совсем взрослый Драко. Малфои. Острые черты, пронзительные глаза, белые волосы, обманчиво-надменные губы.       Эридан замедлился, не доходя нескольких шагов. Драко ждал. Гарри чувствовал его удивление и... неуловимое тепло.       — Брат... — робко, тихо произнес Эридан и опустил глаза. — Это твое, — протянул он руку и раскрыл ладонь, в куполе которой блестело золотой искрой маленькое сердце и спаянная вензелями короткая цепочка. «Я с тобой».       Буквально на миг по лицу Драко пробежала тень, все тело окатило ледяной волной и последней вспышкой ненавистной памяти. Это сердце... Обол* в его жизни. Он расплатился сполна.       — Спасибо, — сипло поблагодарил Драко и принял из рук Эридана свой амулет. Их пальцы соприкоснулись, и Эридан задержал движение, ласково обнимая ладонью ладонь брата.       — Прости, — прошептал он и, резко разворачиваясь, почти бегом возвратился по дороге в дом.       Драко повертел в пальцах цепочку, последний раз посмотрел на очертания мэнора.       — Иди сюда, — нежно сквозь слезы улыбнулся он Гарри и потянул его к себе. Гарри зажмурился, поджал губы, сдерживая счастливый смех и слезы тоже. Он склонил голову к тянущимся рукам Драко, и тот бережно надел на него цепочку с кулоном. Мягкое мерцание вспыхнуло на груди Гарри.       — Я с тобой, — прошептал ему в губы Драко и наконец-то коснулся их своими и почувствовал, как земля уходит из-под ног... Гарри поднял его на руки, прижал к себе, не отрываясь ни на миг от горько-терпкого рта, и закружил, задыхаясь от любви и поцелуя.       У дверей замка Эридан обернулся, но на дороге у ворот уже никого не было. Лишь облако пыли и дымка, да солнечный луч в том месте, где только что стояли Драко и Гарри.