Дом

— Оретцев, тебе почта. На грудь дремавшего после ночного патрулирования Мала упал немаленький пакет. Плотная бумага, перевязанная почтовыми грубыми нитками крест-накрест, весьма внушительный объем для простого письма, которыми он иногда обменивался с сослуживцами с которыми их раскидало по разным частям. Он повернул сверток, гербовая печать малого дворца черной кляксой расползлась по скреплению нитей. Алина? Сердце заколотилось быстрее, он сел на кровати, дрожащими руками срывая печать. Прошло три недели, он написал три письма, которые отправил с почтовой каретой, везущей солдатскую корреспонденцию, та отходила от порта раз в полторы недели — и вот, получил ответ. Как там она? Судя по размеру письма — не очень. Алина обычно в своих письмах была краткой — жива, здорова, снова ювелиры не заплатили за заказ сколько обещали… крыша протекла, река разлилась слишком сильно, будь осторожней, Мал. Здесь же целый ворох бумаги. Но большей частью листов, несмотря на все его опасения, оказались рисунки. На хорошей бумаге, цветными красками — это одновременно и успокоило и вызвало постыдное раздражение где-то в грудной клетке. Так было нельзя, это хорошо, что Алина свободна настолько, чтобы рисовать, но что-то внутри шипело и злилось. Шептало — ей там хорошо, среди гришей. К тебе она не вернется. Кто ты и кто они. Помнишь, как смотрела на тебя та целительница? И она однажды так посмотрит. Мал зажмурился, отгоняя жестокие, неверные мысли, вернулся к содержимому письма, мимолетно порадовавшись, что он из их палатки единственный, кто патрулировал ночью и сейчас здесь пусто. На листах были изображены дворцы, большой и малый. Огромная оранжерея под стеклянным куполом. Вид сверху на город — как она забралась так высоко? Тренировочная площадка, танцевальный зал. Интерьер каких-то покоев в синей гамме. Кровать не заправлена, ворох подушек, халат на спинке стула, листы исписанной бумаги и раскрытые блокноты в изножье — это туда ее поселили? Беспорядок очень уж походил на Алинины бытовые привычки. Вещи она бросала на спинку стула, в постели вечно были крошки от сухарей, следы угля и разбросанные листы с набросками. Мал тепло улыбнулся. Алина все же оставалась Алиной, даже там среди гриш, оставалась собой. А потом вместо очередной бытовой, пусть и в комнатах дворца, зарисовки пошли портреты. Алина редко рисовала людей. Никогда — себя. Один раз на его памяти — Анну Кую, в ее кресле качалке, после их ухода из приюта, как подарок и благодарность за заботу и терпение. И иногда она рисовала его самого. Нечасто. С листа смотрела та самая целительница, что брала у него адрес. Только на бумаге взгляд у нее был теплый, не была брезгливо вздернута бровь, а уголок губ приподнимался в ласковой улыбке. Мария Волкова, значилось на обороте. Со следующего листа смотрел гриш — худощавое лицо, внимательные темные глаза и брови вразлет, немного оттопыренные уши. Он смешливо щурился, лукаво улыбаясь, и эта улыбка на секунду обманула Мала, он не сразу узнал в этом расслабленно позирующем парне — одного из самых опасных офицеров второй армии, генеральского палача. Перевернул страницу, надеясь, что ошибся, но нет — опасения подтвердились, на обороте значилось — Фёдор Брагинский. Ладно. Мал отложил листы, не в силах смотреть дальше. Если она видит этих людей вот так, пусть. Алина всегда была довольно наивна, но Мал то знал, на что способны ближние генерала Киригана. Алина просто не видела толком, на что способны гриши, особенно старые и опытные. Обученные. Ее нужно было вытаскивать оттуда, пока в ее глазах не поселился этот холод. Пока в выражении ее лица не возникло превосходство, пока чужая жизнь не стала для нее разменной монетой. Он отложил рисунки, распечатал вложенные листы, испещренные убористым почерком. «Мне тебя не хватает, Мал.» — Писала Алина. — «Но здесь хорошо. Тепло, сытно, и всегда есть горячая вода. Во всех покоях в малом дворце есть горячая вода. Не только в прачечных и возле очагов, даже ванная наполняется из кранов горячей водой и сливается она тоже сама. Никаких колонок и воды из речки, хотя внизу холма течет одна. Куда чище, чем в Керамзине. А еще здесь интересно. Огромная библиотека, в которой можно провести всю жизнь, забывая о голоде и сне, оранжерея и сад в котором я дважды заблудилась. Один раз никто не заметил, я успела выйти на центральную тропу сама, и один раз, когда меня искали всем дворцом — генерал отчитывал меня за то, что никого с собой не взяла и не предупредила, наверное, час. Насколько он хорош в преподавании, правда Фёдор говорит это потому что я его антагонист, а не потому что генерал хороший учитель, настолько же зануден в плане моей безопасности. Меня даже заставили выучить всех гвардейцев дворца в лицо и по имени. Фёдор сказал, что если увижу кого-то незнакомого должна тут же звать на помощь. По мне это слишком, не такая я уж и важная птица, но ничего не поделаешь. Приказы генерала не обсуждаются. Возможно, через какое-то время мне захочется выбраться в город, но пока меня устраивает все как есть, по крайней мере никто не тычет в меня пальцем и не кривится вслед, все более чем милы. К тому же мне нужно учиться, Мал. Я так безнадежно отстала во всем, начиная от физической подготовки, заканчивая уроками контроля собственной силы. Но даже то, что я уже могу, приводит меня в восторг. Но не смотря на все это мне так не хватает наших разговоров и твоей поддержки. Береги себя Мал, и не беспокойся обо мне. Впервые в жизни я чувствую себя на своем месте.» Мал отложил письмо на тумбу. Грудь рвало противоречием, он был одновременно и рад за Алину, которая была счастлива тем, чем занималась и одновременно зол на то, что она… он даже не мог это четко сформулировать. Это было эгоистичное чувство и признаваться в нем даже самому себе было неприятно. Но правда была одна — оставаясь в Керамзине, Алина была его. Ждала его, жила им, он знал все ее выражения лица, все ее чувства, все ее мысли. А теперь? Теперь она во дворце — Заклинательница Солнца, учится, растет, заводит новых друзей… забывает. Она скучает по нему, но как долго это продлится? Мал оборвал эти эгоистичные мысли, снова перечитывая ровные строки. Генерала гришей можно было обвинить во многом, но не в преувеличении опасности. Как бы его не ненавидели, тот был отличным командующим, умел расставлять приоритеты и оценивать ситуацию и противника, как бы не скрипели зубами главы первой армии признавая это. И если он отреагировал так, как рассказала в письме Алина — значит она действительно в опасности и серьезной. Генерал гришей окружил ее своими ближними, куда уж лучше охрана, чем его палач? Брагинский в бою стоил сотни обычных солдат, Мала до сих пор потряхивало от воспоминаний одного боя, где он мог в полной мере оценить его умения. Вот только… все они выполняли его работу! Алина была в опасности, а сам Мал не мог ничего сделать. Обычный солдат, ценный следопыт, на хорошем счету у командования, скоро получит повышение, но ничего из этого не могло ему помочь увидеться с ней, взлетевшей на недосягаемую высоту, в тот момент, когда она спасла их жизни. Не могло помочь ему защитить ее. Фьерданцы и контрабандисты не его уровень. Мал был бесполезен, не мог помочь ей, не мог защитить, и это ужасно его злило. Но сейчас он ничего не мог поделать. Ни-че-го. Снег в старом-старом лесу. Глубокий, по колено, осевший, но неутоптанный. Троп человеческих здесь нет. Зимний полдень в просвете безлиственных крон, солнце низко — не доходит до зенита, световой день совсем мал. Алина бредет проваливаясь, холод пробирается под воротник кафтана, и она поддергивает ворот вверх. Дышит на ладони, но упрямо идет вперед, сама не зная зачем. Дышит носом, старательно сохраняя тепло, идет так, словно знает дорогу… Алина идет долго, несколько часов так точно, но солнце все там же. Не опускается и не поднимается дальше, лес не становится реже, а снега не становится меньше и на нем не видно троп, что обычно бывают вблизи поселений. Куда она направляется? Алина не помнит, но что-то словно зовет ее дальше и дальше, а она идет, не способная противиться. Ей больше не холодно и не страшно, нет голода или боли в уставших ногах, шаги оставляют цепочку следов, шаг за шагом. А потом она просыпается. За раскрытыми окнами поздняя весна. Утро теплое, немного влажное после ночного дождя. В оранжерее, наверное, парник если шквальные ночью не дежурили. Взгляд Алины упал на часы. Половина одиннадцатого. Святые, да она ж все на свете проспала! Лидия ее уже минут пятнадцать, как в теплицах ждет, а в зеркале отражается не то что какая-то заклинательница — чучело, что в Керамзине ставят среди пшеницы там, где ворон много! Рубаха, штаны, волосы в шишку замотать, не перед кем красоваться, хотя внешность во дворцах была важна — кто попадется, хоть не узнают, не надо будет раскланиваться, а то повадились в последнее время аристократы в малый дворец гулять по садам, в надежде на нее наткнуться. Кто сдал только, что она там рисовать по утрам любит? Кафтан накинула на плечи, даже в рукава не вделась — все равно в теплицах жарко, а так можно быстро его вывернуть и скрутить, какая разница куда девчонка-эфиреал бежит? Не догонять же. — Лидия, я не опоздала? — Еще нет, но почти. — Лидия выглянула из-за малиновых кустов, хмыкнула на ее вид. Кинула в Алину садовой курткой. — Идем. Покажу, где нужна помощь. Алина радостно кивнула и двинулась к настроечным зеркалам и линзам оранжерей вслед за целительницей. Лидия в отличие от своей сестры была коротко пострижена, выделяла взгляд резкими стрелками, редко смотрела ласково, больше хмурилась и не любила людей. Алина ее поначалу опасалась, Лидия умела взглянуть так, что хотелось закопаться в землю лично, метра на три, а если получится, то и поглубже. Даже генерал, наверное, так не умел, а у целительницы получалось. Однако, она быстро поняла, что Лидия к ней относится довольно благосклонно. Именно целительница первые дни сопровождала ее по дворцу, отвечала на вопросы, объясняла непонятное и никогда при этом не раздражалась, хотя на некоторых встречных могла вспыхнуть и съязвить. А еще в ее присутствии к Алине предпочитали не подходить. Даже Царевич Василий пару раз завидев рядом Лидию резко менял курс и делал вид, что в малый дворец пришел по делам, а не удовлетворяя праздное любопытство, что уж говорить об остальных. Иногда Алина, глядя на очередного любопытного задумывалась о том, что такого сделала или сказала Лидия когда-то, что ее обходили десятой дорогой, а если и общались, то настороженно и предельно вежливо? — Здесь. — Пояснила Лидия, указывая на выставленные расчеты алкемов. — Просили именно такое освещение. Чтобы ночью даже насыщеннее в гамма-освещении чем днем. Алина кивнула, вчитываясь в оставленные заметки, зачиталась и задумалась над перспективами, создавая на ладонях то один свет, то другой. В течение нескольких часов сотни светлячков летали под линзами, распыляя свет, но нужное освещение не выходило и Алина хмурилась сильнее. Что-то не сходилось, хотя они с Лидией и Марией две недели убили на этот проект. С учетом того, что у нее самой знаний о физике света кот наплакал, и ей приходилось все объяснять на пальцах привлекая и алкемов, что заведовали оранжереей, уже было хорошо, что у нее хоть что-то выходило. Алкемы, вынужденные раньше довольствоваться световым днем и не имевшие возможности регулировать насыщенность света, только фокусировку, и этому были рады, но Алина же чувствовала, она может лучше! К тому же ее света хорошо если хватало на пол дня. Дольше светляки не держались, а должны бы были. Вон, тьма каньона шестую сотню лет живет, и даже распространяется, и ничего… а у нее, вроде как призванной эту самую тьму уничтожить, свет суток пережить не может. Обидно. Алина снова сконцентрировалась, светляк с фиолетовым оттенком улетел в сторону линзы, Лидия, внизу что-то проверяющая, открыла доступ свету к растениям. Алина выдохнула, наконец-то получилось — вот только со временем автономной работы нужно что-то делать. Она же не может здесь поселиться? Ни Олег, ни Фёдор, ни тем более генерал не поймут если она пропустит занятия. Алина скосила взгляд на часы. Без двух четыре. Затылок похолодел. Святые, она опоздала. Встречу же вчера перенесли, сегодня утром у генерала были дела и он… передвинул занятие на четыре! Она кубарем слетела с лестницы, стягивая на ходу садовую куртку. Пусть Царь и кабинет министров задержит его, ну пожа… Алина открыла двери, готовая бежать через весь дворец, и испуганно замерла. Твари Каньона! Прямо перед ней стоял генерал. И он явно был недоволен.