Первый круг: Птица счастья

      Тяжело ли быть Летуном? Пёс ответит нет.       Соврёт, но лишь совсем немного, ведь ему в отличие от многих (да от всех) в Доме Наружность нравится. Она опасна своей неизвестностью и колюча, как роза, но настолько же и завораживает. Чем? Тоже своей неизведанностью.       В Доме Пёс знал каждый угол, каждое лицо.       В Наружности за день мог встретить нового больше, чем за год в Доме — и этим она его манила.       В Наружности он даже нашёл себе свой дом: сгоревший двухэтажный деревянный барак на издальках стоявший и от города, и от бурьяновых пустырей, которые начинались за Домом.       Что и говорить, с его появлением в жизни Пса окончательно всё поменялось. Он даже в тайне ждал выпуска — хотел скорее показать Вороне это место. С крыши открывался захватывающий вид на колыхающееся зелёное море, отсюда были видны и рассветы, и закаты — солнце мелькало у кромки дороги среди домов. Ветры сюда почти не задували и от дождя можно было укрыться. А в некоторых комнатах можно было даже зимой останавливаться.       У Наружности была только одна проблема — все проблемы тут были материальны.       Собаки голодные снаружи завывают. Щёлк-щёлк. Зажигалка огонь дарить промокшему и замёрзшему Псу пока отказывается наотрез.       — Ну, родная, ну вот что за херню творишь... А... Сучара... — Щёкл! На свет родился огонёк.       Облегчённо вздохнув, Пёс поджигает обрывки газет и подкидывать их в маленький костерок. Вообще нехорошо это — в погорелой хате снова огонь разводить, но сейчас Псу плевать. Надо хоть одежду просушить — старая куртка промокла насквозь и тянула камнем его к земле. Жёлтый свитер — подарок Вороны — тоже промок в рукавах, да и испачкался немного. Не пострадала от потопа, обрушевшегося на серый город с утра, разве что его чёрная футболка. Любимая. С любимой группой на груди и именем Вороны на бирке.       Настоящим именем, сокровенным, которое и знать-то у другого неприлично.        От мыслей о Вороне становится теплее. Пёс хрустит галетами, носом втягивая птичий дух с футболки — всё ещё пахнет сигаретами Стервятника, сырой землёй да шампунем Вороны.       Сюда он давным давно притащил матрас и картонок, старых газет, сухой травы и веток — и теперь, пожалуй, тут можно было даже жить.       Костёр трещит, лицо обдаёт приятным жаром.       Щёкл. Старый сгоревший дом скрипит, не то от ветра, не то от страха перед огнём, погубившим его.  Пёс не боится здешних духов и призраков — такие они везде, бывали и на их стороне, но на их стороне они сильнее. Здешние духи не могут дотянуться до них когтями и завлечь крыльями. А вот живые здесь — живые могут точно.       Пёс слышит хлюпанье земли снаружи, слышит собачье хрюканье и рычание — они тоже голодные и замёрзшие. И злые. Огонь трещит, в его свете блестит, переливаясь оранжевыми огоньками, острый китайский нож-бабочка.       Сгоревшие стены надёжно укроют его от призраков этого мира. Но от его живых Пса не защищитит никто, кроме него самого.