Бунтарь

// Желание одних - подчиняться, порождает у других желание подчинять. © Василиса Пашкевич//       Билл злился. На это огромное здание «Сферы», что медленно покачиваясь, вращалось по часовой стрелке. Панорамные окна ресторана открывали обзор на великолепие города. Весь Берлин раскинулся внизу, как на ладони. Билл злился и на отца: тот, в хорошо подобранном костюме, сидел по правую руку от своего бизнес-партнера, и, в свои 42 два года, выглядел ничуть не хуже этого мужчины по имени Анис Ферчичи. Анису было ближе к 30, а может даже и больше, Каулитц-младший не мог определить это с ходу, а отец не уточнил. Он сидел прямо напротив Билла, и на него мальчишка злился тоже, просто из вредности. Билл злился и на маму, так беспечно болтающую с официантом. Но больше всего, он злился на себя. Игра разрослась внутри его тела, жгла, шептала, умоляя поддаться своим желаниям и взбунтоваться. Показать свое истинное нутро. В общем, сделать все, чтобы окончательно загубить его жизнь.       Уставившись на фужер в своих руках, Каулитц безучастно смотрел на золотистые переливы вина и старался не обращать внимания на зудящее чувства внутри. Он уже привык к этому беспокойному монстру в глубине своего сознания. Если у человека было пять чувств, то у игры их было всего четыре, но она очень хорошо ими пользовалась. Первое чувство было в голове Билла, в его сознании, общающаяся с мальчишкой по средствам образов и навязчивого голоса. Именно это чувство толкало Каулитцу на неразумные поступки, закрывало ему глаза и уши, дразнило сладкими картинами. Вторым чувством было возбуждение. Оно засело в половых органах мальчишки. Сделало его неправильным. Заставляло увлекаться теми, кем увлекаться не следовало. Оно уже испортила жизнь Каулитцу, но и этого игре было мало. Игра хотела большего. Третьим чувством был страх. Он сидел в груди парня и вел сопротивление, позволяя тому хоть изредка получать свежие глотки воздуха, останавливать навязчивые голоса в голове и усмирять плоть. Каулитцу наивно казалось, что страх на его стороне, но это было не так. Страх был неким пряником, необходимым в воспитании. Кнутом же был стыд. Последнее четвертое чувство растекалось по телу, поджимая мошонку. Наравне со страхом елозило в груди. Проникало в мозг.       Жить с игрой внутри было тяжело, но уже привычно. Она поселилась в Билле, когда тот был еще совсем ребенком. Может годам к четырем-пяти. А возможно она родилась наравне с Биллом, как паразит, захватив его тело и разум с рождения. Мальчишка не помнил точно. В пять лет, если покопаться в своих воспоминаниях, игра была совсем другой, еще не разросшейся, но уже пустившей корни. Анализируя игру, Каулитц-младший не мог вспомнить, какое из четырех чувств появилось первым. Возможно, это был голос, а может быть страх или стыд. Половое влечения появилось позже, годам к 9, когда отец друга, разозлившись на сына, сделал то, что должен был сделать настоящий отец. Билл потом долго с суеверным ужасом вспоминал эти страшные моменты, иногда завидуя своему другу, иногда, напротив, радуясь, что у него в семье все было совершенно по-другому. А однажды проснувшись по воле игры, возбуждение стало ее пленницей. Разделив свою жизнь с игрой, а не с ним, Биллом, оно начало активно помогать, подзуживая и потакая хозяйке положения. Вместе с голосом и образами, возбуждение проложила для Билла покатый путь вниз, безжалостно ударяя мальчишку обо все встречающиеся на пути камни. Вплоть до того момента, как Каулитц, в свои 13 лет, проснулся в одной постели с бывшим врагом. Вражда была шуточная, еще детская, не поддающаяся логики. Кто-то на кого-то… а дальше полный провал. Зато секс был настоящим, страстным, с мокрыми поцелуями и томительными вздохами. Билл мало что запомнил с той ночи. Все произошло как-то слишком быстро и яростно. На утра вражда не утихла, но видоизменилась. На смену возбуждения пришли страх и стыд. Они, что строгие учителя, жгли мальчишку изнутри, не отпуская ни на секунду. Вконец изведя Билла, игра сжалилась и помогла ему вылететь из школы. Бывший враг и любовник остался за тысячу километров, а игра продолжила начатое. С каждым разом ее проделки становились опаснее, а желания все понятнее. Билл упирался как мог, не желая давать игре то, что она требовала. Эти желания пугали мальчишку, и Каулитц уже подумывал обратиться к психологу, официально объявив себя сумасшедшим. Останавливал его отец. Билл был единственным ребенком в семье. Империя Йорга могла кануть в Лету, оставшись без надежной руки. Впрочем, после Билла фирма все равно бы рухнула, так как ребенка мальчишка после себя оставить не мог. Соответственно и дело передать будет некому. Но до этого надо было еще дожить.       - Йорг сказал, у Вас есть собственная мастерская, - Анис обратился к Симоне, и Билл дернулся на стуле, вырываясь из своих мыслей.       - Признаюсь, я трачу на мастерскую и выставки все свое время. Едва ли перепадает что-то мужу и сыну. Но они не в обиде. Правильно я говорю? – женщина заулыбалась, подбадривая своих мужчин подтвердить ее слова. Это было правдой. Сколько Билл себя помнил, Симона редко уделяла ему внимания, занимаясь своими картинами больше, чем сыном. Но на маму мальчишка не был в обиде. Для него она была неким возвышенным существом, сравним с каким-нибудь известным художником, вроде Клода Моне.       - Женщина обязана быть счастливой, – произнес Анис, поднимая бокал.       - А мы обязаны сделать ее таковой. В этом и есть секрет прочных отношений, - сухо добавил Йорг и бросил строгий взгляд на Билла, призывая того сесть прямее и принять участие в разговоре. Мальчишка безоговорочно подчинился, выпрямляя спину и бросая досадливый взгляд на отца.       - Давайте выпьем за прочные семьи, - Симона тоже подняла бокал. Традиционного чоканья фужерами не произошло. Билл хорошо запомнил, что чужие фужеры – это чужие фужеры и их стоит поберечь, особенно в ресторане. Поэтому, подняв бокал в знаке приветствия, мальчишка пригубил белое вино, смакуя вкус. Вино было хорошим, почти ледяным, ароматным. На губах заиграли нотки «Видаль-блан»*. Не удержавшись, бунтарь облизнул губы и, увидев оставшуюся на фужере каплю вина, неосознанно потянулся к ней языком. Колечко пирсинга мелодично стукнуло о бокал, и именно этот тихий звук заставил мальчишку вспомнить о правила поведения за столом. Ругая себя, он отставил фужер и, подняв голову, встретился взглядом с Анисом. В его черных глазах было столько угрозы, что Билл невольно застыл, как обреченный на смерть кролик, завидевший удава. Игра, эта лживая стерва, взревела внутри, зачесалась яростнее, призывая мальчишку действовать. По какой-то необъяснимой причине игре нравился Ферчичи. Билл перевел дыхание.       Сказать по правде, Анис выглядел не плохо. Полукровка-араб, с еле уловимым акцентом в речи, держался вполне уверенно, и, даже более того, свободно, рядом с его, холодным на вид, но все дозволяющим на деле, отцом. Собираясь на встречу, Йорг упомянул, что заключить сделку, возможно, будет не просто, потому как, поговаривают, этот Ферчичи, его отец и младший брат, тесно связаны с мафией.       На деле же, Анис, оказался мало похож на мафиози, ходя, Билл и не видел мафию вживую. Ему казалось, что это какие-то широкоплечие, здоровенные детины, с грубым голосом и пушками, заправленными за пояс брюк. Анис оказался не таким, но что-то опасное в нем все же прослеживалось.       Билл ни как не мог уловить, что именно в облике Ферчичи понравилось игре. Он был ниже Каулитца, хотя и шире в плечах. Его руки выглядывали из рукавов тонкого, под футболку, костюма, и были увиты целой серией проступающих под кожей сосудов и вен. Вообще, Анису шел этот стиль, небрежно-деловой, как прозвал его про себя, Каулитц-младший. Папа носил такой редко, отдавая предпочтения холодности и утонченности, нежели практичности, и в этом Билл был с ним солидарен.       Холодные черные глаза полукровки не отпускали, изучая мальчишку, словно по каталогу. Глаза, губы, лицо, - Анис с оттяжкой прошелся взглядом по облику Билла, задержался на колечке пирса в правой брови, и скользнул на шею.       «Изучает как шлюху, - шепнул надоедливый голос в голове. - Неужели собрался покупать?»       Повторить эти слова вслух при отце, Билл не смог. И вовсе не потому, что боялся получить удар. Отец его не бил, ограничиваясь долгой, занудной моралью, но разочарование, которое Билл в нем наблюдал в этот момент, было сильнее ударов. Прикусив губу, Каулитц-младший сердито посмотрел в ответ и, внезапно, прижавшись языком к фужеру с вином, провел им по кромке бокала.       Мужчина улыбнулся, подбадривая бунтаря продолжать начатую, пока еще незаметную для родительских глаз, игру, и мальчишка впервые растерялся. Такое поведение сбило его с толку. Каулитц привык к удивлению, на лицах окружающих. К их брезгливому неодобрению. К злости, в конце концов. Но Ферчичи определенно не был зол, его взгляд продолжал таить угрозу, обещая неминуемую гибель каждому, кто отважиться пойти против него, и сладкие муки тому, кто останется с ним рука об руку.       Каулитц опустил взгляд, внезапно осознав, чего хочет игра и к чему исподволь стремиться подвести Билла. «А я этого хочу?» – сам себе задал вопрос мальчишка. В его душе начала зарождаться паника. Почувствовав себя заложником обстоятельств, он никак не хотел мириться с данной дилеммой. Смолчать, сделать вид, что не заметил или не понял, Каулитц не мог, это было не в его правилах. Но и достойно ответить обладателю этих угрожающих глаз, без борьбы уступив игре, Билл не был готов. Анис, словно поняв, какую борьбу ведет внутри себя мальчишка, подмигнул и отвернулся, продолжая прерванный разговор с отцом.       Беседа медленно перетекла на компанию Йорга, на замену одних бухгалтеров на других, на жалобу о несостоятельности людей в этом вопросе. Ферчичи активно поддакивал отцу, замечал, что и сам не раз с этим сталкивался, сам жаловался, советовал какую-то фирму, и, противореча сам себе, говорил, что и она не гарантирует сто процентные результаты, не редко ошибается и подставляет своих клиентов. В общем, бухучет, как понял Билл, это огромная проблема для любой компании, и найти грамотных специалистов не простое дело.       Больше Анис на мальчишку внимания не обращал, да и, как показалось Биллу, вообще забыл о его существовании. Такой расклад начинал тяготить. Если посмотреть на ситуацию под другим углом, он, Каулитц-младший, любил, когда на него смотрят, пусть и с неодобрением, а сейчас сам отказался от этих взглядов. Более того, повел себя не как взрослый и состоявшийся человек, а как стеснительный подросток. Копался в предложенном ему блюде, как какой-то псих, затеял внутри себя соревнования с внутреннем голосом. В общем, не было ничего удивительного, что Анис от него отказался. Забыв об опасности, которую несет в себе игра, Билл вознамерился вернуть внимания мужчины. .... ---- *Я, как человек не пьющий, немного запуталась в сортах винограда для вин. Видаль-блан надо поменять на Совиньон-блан. Или не надо. В любом случае, в тексте присутствует одно из ледяных вин, а вот с виноградом для него я запуталась.