Бунтарь

//В жизни возможны только две трагедии: первая – получить то, о чем мечтаешь, вторая – не получить. Оскар Уайльд//       Понедельник выпал на шестое число. Осеннее небо хмурилось серыми тучами, но прогноз погоды обещал скорое потепление. В кабинете Фрау Фоллс было сумеречно, горела лампа на директорском столе и пахло свежесваренным кофе, отчего обстановка была почти семейная. Семейная? Ангелика улыбнулась своим мыслям не спеша оборачиваться к сидевшему на бежевом диванчике мужчине. Семейной обстановки ей не видать, не с этим человеком. Когда-то они были друзьями. Крепкая такая, детская, немного наивная дружба, с вечными обещаниями и вечными обманами позже, когда подрастут. Их было не двое, а троя. Он, Ангелика и ее подруга – Симона. Симона в их дружбе появилась самой последней, лет в 12, когда перешла в их школу. Темные волосы кольцами, огромные – чего уж душой кривить – немного раскосые карие глаза и флер мечтательности. Подруга, в отличие от Ангелики, никогда не хотела детей или мужа, не мечтали ни о первом поцелуи, ни о кольце. Все ее фантазии сосредотачивались на творчестве. Она рисовала в альбомах, которые постоянно таскала с собой, пейзажи готических старинных замков, или темные непроходимые чащи, какие-то сказочные мотивы. Она разглядывала пролетающих мимо бабочек и любовалась цветами. Ангелика завидовала ей и не понимала ее. Сама директриса «Пути» в то время была сосредоточена на учебе. Она носила строгие и одновременно элегантные круглые очки с позолоченными дужками, коротко стригла свои светлые волосы и предпочитала утонченный и практичный стиль в одежде. Такими же практичными были и ее цели – учеба, потом карьера. Если Ангелика о чем и мечтала, так это о замужестве. И мечтала она так же благоразумно, как и проектировала свою жизнь. Белая фата, обручальные кольца и любимый муж преобладали не только в ее грезах, но и в планах на будущее. Эти планы она строила, как полководец, вписывая их, строка за строкой, в реестр будущих событий. Имя супруга давно было ей известно. Тот, кто был с ней с самого начала, должен был остаться с ней и до самого конца. Это тоже было практично. Она хорошо понимала, что нравилась ему, но не спешила переводить их крепкую детскую дружбу в нечто гораздо большее. Она так замедлилась, упиваясь этим прекрасным чувством, строя планы на будущее, что не успела за настоящим. Ангелика совсем забыла, а может быть вообще никогда и не знала, что время не предполагает статики. Время быстротечно, время меняет все на своем пути, в том числе и наши предпочтения. Фрау Фоллс не заметила, когда детство кончилось. Когда на смену угловатых тел появились приятные глазу округлости. Когда Симона, из мечтательной, словно не от мира сего, начинающей художницы превратилась в талантливую молодую девушку, убирающую волосы в высокие, так ей подходящие, прически. И когда он, Йорг, увлекся другой. Красивая сказка, о которой мечта Ангелика, притворилась в жизнь, но уже не с ней. Первый поцелуй, первая ночь, пышная свадьба и ребенок. Билл пошел в мать и бабку – родительницу по женской линии. Тот же тонкий стан, те же карие глаза, длинные пальцы. Та же предрасположенность к живописи, которую он тратил на этот, несомненно, талантливый, но при этом кричащий макияж. Ангелика не могла назвать Симону плохой матерью. Симона была матерью НИКАКОЙ. Она почти не общалась с сыном, почти не интересовалась мужем, не собирала всю семью к ужину и не наслаждалась тем, что ей было дано прихотью небес. Годы, прожитые с этой женщиной, отразились и на Йорге. От былого веселого, непослушного мальчишки не осталось и следа. Он был холоден, сосредоточен и, судя по внешности Билла, тоже не особо интересовался семьей. Впрочем, характер сына отдаленно напоминал характер самого Йорга. Выписка из четырех школ давала понять, что этот мальчишка не такой уж тихоня, каким его рисовал отец. Вот только его проделки были более опасными, чем у Каулитца-старшего.       - Мне больше нравится твой с Симоной брак, - Ангелика выдохнула на вмиг запотевшее стекло и повернулась к другу детства, - чем его последствия.       Она имела в виду Билла.       Йорг усмехнулся, не спеша потянулся к чашке на столе, взял ее в руки, покрутил, отхлебнул остывающий кофе. Он явно тянул время, не торопясь отвечать на брошенные ему слова. А может и ответить было нечего? Ангелика подошла ближе. Опустилась на мягкое диванное сидение, подсунув под задницу ладони обеих рук, как бывало когда-то в детстве. И замерла глядя на корешки школьных папок, стоящих в узком пенале шкафа позади директорского стола.       - Что же мы наделали, Йорг?       Мужчина опять промолчал, тяжело, и даже как-то порывисто выдыхая сквозь сцепленные зубы. На помещение обрушилась тишина. Ангелика, как не бывало того раньше, перестала строить планы и просто ждала. Ждала, как это делала когда-то Симона. Ей, молодой художнице, удалось вытащить карточного джокера даже без знания правил игры. А может это вмешалась судьба, перетасовав изначально всю колоду? Йорг продолжал молчать.       Ангелика оторвала взгляд от папок и, повернув голову, взглянула на Каулитца. Он был привлекателен и сейчас. Годы, что, несомненно, отражались на всех, включая самых красивых, были более милостивы с богатыми. Красили их седины дорогими красками, меняли зубы на качественные, корректировали фигуры специально подобранными упражнениями и даже стирали морщины. Йоргу можно было дать и тридцать с копейками. Еще не поздно, чтобы начать жизнь заново.       - Гелика, - он, наконец, прервал тишину, повернувшись к директрисе. Но желанной теплоты в его глазах не возникло. – Гелика, не бросай его.       Их взгляды встретились. Анелика содрогнулась, заметив притаившуюся в серых глазах мужчины усталость.       - Я не знаю, что делать. Ты – моя последняя надежда.       Он опустил голову на сцепленные руки. Его широкие сильные плечи поникли, словно Йорг удерживал непосильную для себя ношу. Фрау Фоллс захотелось протянуть руку и погладить по этим уставшим плечам, провести ладонью по темным волосам, некогда бывшими взлохмаченными, а сейчас аккуратно причесанным. Еле сдержавшись, Ангелика поменяла положения тела, сев нормально. Закинула ногу на ногу, натягивая узкую прямую юбку.       - Йорг, - она закусила губу, раздумывая. Как сказать то, что ты чувствуешь? Какие подобрать слова, чтобы не стать для лучшего друга заклятым врагом? – Мне жалко Билла… Но он поджег ведро… в туалете для учителей.       - Это нет? – Йорг развернулся к ней резко, зацепив ногой низкий кофейный столик, на котором стояли две чашки кофе. Жидкость в них закачалась, пошла кольцами по темной поверхности, лизнула голубой обод, прорисованный по краям сервиза, едва не вплеснувшись наружу, и начала замедляться.       - Извини, Йорг… - Ангелика придержала столик рукой, смотря на метания жидкости в чашках. – Надо мной тоже есть начальник. Я и так заплатила огромный штраф за скрученные в туалете датчики дыма. Твой сын, он…       Директриса опять споткнулась, не зная, какое подобрать слово, и замолчала.       - Он… проблемный ребенок. Ты это хотела сказать? – Йорг кивнул сам себе и потер глаза двумя пальцами, хмуря лоб. – Но он мой сын, Гелика! Мой сын… Ты не знаешь, что это такое.       Мужчина поднялся на ноги и отошел к окну, заняв место, которая несколько минут назад занимала Ангелика. Из директорского кабинета хорошо просматривался школьный двор, парковка, на которую потихоньку начали заезжать автомобили, подвозя учеников, и даже угол здания, за которым терялся корпус следующего.       - Не знаешь, что значит отвечать за другого человека, Гели. Смотреть, как он идет, спотыкаясь, по жизни и не иметь возможности ему помочь.       -Я не знаю? – Ангелика ошеломленно замолчала, прикрыв рот тыльной стороной ладони. Йорг попал по тому болезненному, что ежедневно рвало ей грудь. Рвало тем сильнее, чем ближе был этот мужчина, его счастливица-жена или их бунтующий сын. – Я не знаю?! Я все знаю, Каулитц. Я отвечаю за полторы тысячи учеников ежедневно. Ежечасно. Слежу за тем, чтобы они были здоровые. Слежу за тем, чтобы с ними ничего не случилось. Учу их. Направляю. Я директриса школы, Каулитц.       Ангелика вскочила на ноги, рот ее дернулся в непонятной гримасе. Что-то между оскалом и улыбкой. Глаза заблестели от непролитых слез. Женщина мазанула по переносицы ладонью, словно хотело поправить очки, но вспомнив, что уже давно их не носит, опустила руку. - Конечно, у меня нет своих детей, но это не дает тебе       повод, говорить о том, что я чего-то не знаю.       Йорг молчал, глядя на отражение женщины в стеклянной поверхности окна. Он даже не обернулся. В кабинете снова наступила тишина. Ангелика опустилась обратно на диван и тяжело вздыхала, прикрыв лицо рукой. Было не понятно, плачет она или сдерживается из последних сил. Наконец, Каулитц отошел от окна, прошел к дивану и, тоже, видно, вспомнив детские годы, опустился на корточки перед директрисой.       - Милая моя Гелика, - голос Йорга потеплел. Ладони легли на склонившуюся женскую голову, погладив незатейливым движением, убрали волосы с лица и потянули руки Фрау Фоллс вниз. Она дернулась, что-то промычала, не собираясь сдавать позиции, но после второй попытки была вынуждена открыть лицо. Глаза блестели из-за непролитых слез. Каулитц сжал женские ладони в своих.       - Я знаю. Ты слышишь меня, Гели? Я знаю! Тебе всегда и все удавалось так как надо. А вот мы с Симоной подкачали. Единственного сына воспитать не можем.       Ангелика сглотнула ком в горле мешавшей ей дышать и подняла глаза, посмотрев в серебро чудих. По ее щекам одиноко скатились две слезинки, прочертив еле заметные дорожки. Йост стер их и улыбнулся.       - Кого я еще могу просить, кроме тебя? Ты всегда умела ладить с детьми. Знала подход к ним. Билл хороший мальчик, просто он запутался. Не дай ему рухнуть вниз, Гелика. Не дай, прошу. Если его выгонят еще из одной школы, у меня просто опустятся руки.       Йорг склонил голову на сцепленные кисти рук, свои и Ангелики. Женщина выдохнула, чувствуя, как ее загоняют в ловушку.       - Йорг, я правда не могу. Он устроил пожар в первый же учебный день.       - Гели, это была случайность. Он клянется, что сделал это не нарочно, - Йорг сильнее сжал руки женщины.       - И ты ему веришь? Ты забыл, за что его выгнали из предыдущих школ? Драки, приводы в милицию, подозрение в… Йорг, мне не нужно это в Моей школе. Мне не нужно все это.       - Знаю, знаю. Но кто за ним может присмотреть, кроме тебя? – оба замолчали, смотря в глаза друг другу. Ангелика пыталась найти в глазах на против что-то, что позволило бы ей воспылать надеждой, но Йорг оставался таким же, как раньше – холодным и равнодушным. Из ворота распахнутой рубашке у него выпала цепочка и закачалась небольшим круглым кулончиком. Директриса скосила глаза пытаясь прочитать то, что было выгравировано на этой подвеске.       «Бог соединил нас»       Не было сомнения, что эта фразу придумала Симона, она любила этот постановочный фатализм*. Возможно именно поэтому судьба благоволила ей. Но Йорг носил этот кулон, даже не прятал особо. Как открыто носил обручальное кольцо с похожей, судьбоносной фразой. Ангелика знала, как неохотно мужчины идут под венец, взваливая на себя ответственность за чужое благополучие. Знала, что не всем им нужен ребенок, особенно такой проблемный сын, каким был Билл. Но только не Каулитцу. У него болела душа за мальчишку, и это было хорошо видно по его склоненной позе, по, отчаянно цепляющимся за ее ладони, рукам.       - Хорошо, - она до последнего сопротивлялась, даже когда отступать стала уже некуда. Даже когда слова согласия сорвались с ее губ. Йорг сильнее сжал ее руку и подался вперед. На какой-то миг Ангелике даже показалось, что этим согласием она смогла растопить заледеневшую душу мужчины. Но это, как и прежде, был самообман. Каулитц прикоснулся своими губами к пышным волосам директрисы и отстранился.       – Но это…       - Я знаю, Гелика. Последний раз.       Он поднялся на ноги и опустился на диван, взяв в руки уже давно остывший кофе. Отпил и едва заметно поморщился.       - Я верну тебе деньги, - произнес Йорг и, как только удивленная директриса повернула голову, поспешил пояснить: - Те, что ты потратила на штраф.       - Не надо, Йорг, - женщина устало улыбнулась, качая головой. – Скрученные датчики – это целиком и полностью моя вина.       - Не спорь, - Каулитц похлопал ее по безвольно лежащей на диване руке и уже окончательно поднялся на ноги, отряхивая немного примятый пиджак. Как-то незаметно повеяло холодом, словно мужчина, с каждым движением руки все больше отдалялся, становясь застывшим, сосредоточенным… чужим. – Я отдам чек Вильгельму. Когда ему стоит подойти?       Стало обидно. Словно этот тон и полные имена прочертили тонкую, глубокую трещину, между мужчиной и женщиной. Показали, кто есть кто и запретили переходить невидимую дистанцию. Ангелика дежурно улыбнулась, но от этого, казалось бы, стало еще хуже. Теперь к обиде примешалось чувство униженности. Стремясь его побороть, директриса поднялась на ноги, поправила одежду и пересела за директорский стол. Йорг остался стоять между диваном, столиком и дверью.       - Пусть подходит через два дня. А я пока поговорю с президентом школы и попрошу, чтобы за Биллом присматривали. Только на таких условиях он сможет вернуться.       Женщина ожидала, что Йорг возмутится, пытаясь доказать бессмысленность этого надзора, но мужчина лишь согласно кивнул головой, предоставляя директрисе полное право на воспитания сына.       - Хорошо. Думаю, это правильно, - Каулитц в последний раз отдернул пиджак, попрощался и вышел из кабинета. Фрау Фоллс проводила его взглядом, раздумывая над тем, что что-то хотела добавить на последок. Но что именно, она никак не могла вспомнить. Встала и подошла к окну. На улице, прямо перед зданием школы стояли два преподавателя и о чем-то оживленно переговаривались, пользуясь последними минутами перед началом занятий. Минуты через три из дверей появился Каулитц-старший, а следом за ним, засунув руки глубоко в карман, шел его сын. Волосы мальчишки, как и первого сентября, стояли дыбом, а глаза были подкрашены черным карандашом. Из окна второго этажа Билл напоминал готическую иллюстрацию из альбома Симоны. Может быть, именно ее детские рисунки и вдохновили сына на создания этого, с позволения сказать, шедевра на своем лице. А Английская школа искусств, в которой когда-то учился Каулитц-младший, дала толику так необходимого в любой деятельности опыта. Если бы его не выгнали, он мог бы добиться больших высот в любой творческой сфере, будь то дизайн или архитектор. Но судьба распорядилась иначе и теперь все, что осталось делать молодому и талантливому парню – это рисовать на своем лице.       Учителя, стоявшие у школы, оглянулись на Каулитцев, и один из них, с длинными черными косичками, красиво уложенными на плечах, принялся что-то бурно доказывать второму. Ангелика перевела взгляд на Томаса, прикусив губу и обдумывая родившуюся в голове мысль. Трюмпер был пока в их школе величиной неизвестной, новой, еще не оправдавшей доверия, но он явно не понаслышке знал, что значит дисциплина разума и тела. А именно этого и не доставало младшему Каулитцу. Не будет ли разумнее заменить и так вечно занятого президента школы молодым и новеньким преподавателем? Как покажет себя этот дуэт из бывшего дзюдоиста и молодого бунтаря? Не нанесет ли он еще большего вреда школе?       Некоторые ставки бывают неоправданно высоки, настолько, что есть риск потерять все. Кому, как не Ангелике, было знать об этом. И кому, как не ей, было не привыкать к этому риску… *лат. fatalis «определённый судьбой»