Канат

2020 год. Москва. 20:16. Апартаменты Александра Романова.

Семейный ужин в доме миллиардера — событие не частое. Учитывая свой плотный график, расписание жены и брать во внимание собственную дочь, которая за последние пять лет сильно отдалилась от отца — до построения даже адекватных отношений не хватало времени, что уж там до совместных ужинов. Выйдя из уборной, Алиса увидела, как Эмилия суетится вокруг стола, пока отец листал телепрограммы в поиске лучшего канала на вечер. Присаживаясь за стол, темноволосая отложила телефон в карман и дождалась, пока все начнут трапезу. — Эмилия, подай, пожалуйста, салат, — обратилась Алиса к женщине, сидящей напротив. Казалось бы, ничего страшного не произошло, но почему-то Александр покрепче сжал вилку в своих руках, сверля взглядом дочь: — Ты ничего не забыла? — прокашливается мужчина, переглядываясь то на Алису, то на Эмилию. — Прости, что? — недоумевавшая Романова приподняла бровь, тихонько перемешивая салат. — Я, кажется, просил тебя. Ты снова пропустила всё мимо ушей?! Тон разговора мужчины приобрел злостные нотки, пока он грубо вдавливал вилку в стеклянную посуду. Алиса точно поняла о чём речь: сжав челюсть, она медленно повернула голову в сторону телевизора, стараясь просто отвлечься, просто потушить внезапно всколыхнувший огонь ненависти в груди. Она всегда была вспыльчивой, всегда полагалась только на свои собственные силы. И всё было верно, именно так её и воспитывали. Никому не верь, храни секреты и чувства глубоко в себе, а вперёд двигайся даже через боль. Стать человеком без чувств и эмоций: этого ли хотела её покойная мать? — Алиса, ты меня вообще слышишь?! —внезапный удар по столу вибрацией прошелся по посуде, вспыливший отец явно не пожалел на него сил. Эмилия вздрогнула, побоявшись сказать что-то наперекор мужчине. — Только через свой труп, я назову её матерью. Глаза Алисы налились злостью, такой же тёмной и густой, как бурлящая внутри неё ненависть. Девушка смотрела в стол, перекручивая пальцем кольцо, которое сняла с матери, пока та умирала у неё на руках. Словно до сих пор помнит свои окровавленные руки, сжимающие бездыханное тело в куче стекла, то сбитое дыхание, когда от слёз и истерики не можешь и вдохнуть, ту поблескивающую в луже крови луну из разбитого окна той самой гостиной, в которой сейчас отец посмел изволить себе такую наглость. — Суд оправдал девятнадцатилетнего Глеба Самойлова, который недавно на своём спорткаре, стоимостью двадцать миллионов рублей, сбил насмерть двух девушек на пешеходном переходе Невского Проспекта. Эту ситуацию парень комментировать отказался, его менеджер тоже не выходит с нами на связь. Социальные сети кипят озлобленными фанатами рэп-исполнителя, уверяющих, что Глеба не было в машине в тот день, миллионы людей оправдывают его звание убийцы. В этом решила разобраться наш специальный корреспондент… — Алиса… Это же… Это же твой этот придурок, Самойлов! — отец словно пришел в ярость, угрожающе тыча пальцем в плазменный экран, изумлённо смотря на дочь. Его глаза расширены, брови вскинуты, а тело трясётся, словно осиновый лист. Романовой всё кажется, что в родного отца вселился некий дьявол, глядя на представшую глазам картину. — Его не было в той машине, — грубо отчеканивает Алиса, снова сверля взглядом пустую тарелку. — Ты посмотри в телевизор! Вон же, его достают из машины полицейские! Совсем слепая?! — Эмилия любезно накладывает свою ладонь на плечо разбушевавшегося отца. Он не перестаёт кричать, но дочь даже и слушать его, кажется, не собирается. — Он не убийца, — твердит она в который раз, глядя в тарелку. Словно под гипнозом, из её уст только и льётся одна и та же фраза. — Ты что, совсем с катушек полетела?! Он убийца, он должен сесть за решётку и сгнить там! Только мужчина хотел вытянуть руку в сторону дочери, как воздух перед ним рассёк нож, с глухим треском вонзившийся вертикально в массивный стол. Отпрянув, отец облокотился на свой стул, с испуганными глазами рассматривая девушку: — Он не убийца! Его не было в той машине, в тот день он был со мной! Он не убивал их, они сами вылетели под колёса, мы даже моргнуть не успели, как услышали крики! Я не позволю тебе отнять у меня последнего ценного человека, как это было с матерью! — кричит Алиса, активно жестикулируя и надрывая голос, доказывая отцу то, что видела собственными глазами. — Я не убивал твою мать, ты же прекрасно это знаешь! Я любил её всем сердцем, Алиса, что с тобой?! — поднявшись, он пытается взять дочь за руки, но та лишь откидывает их от себя. — Конечно ты её не убивал! Ты шлялся с этой мразью в казино, пока мать истекала кровью на моих руках, лживый ты ублюдок! Любил всем сердцем, а сам спал с этой сукой! И теперь ты хочешь, чтобы я называла её матерью?! — Романову трясёт, пальцем она указывает на Эмилию, а крик эхом отдаётся в большой комнате, на который прибежали домработницы, но Алису уже не остановить. — Сколько ещё ты будешь лгать мне? Сколько ещё дерьма выльешь на меня, когда бухой приходишь в два часа ночи?! Тебя словно подменили, я уже и не помню, когда ты называл меня «лютиком», как было в далёком детстве! — Алиса, я… — мужчина потерял дар речи, хватаясь за собственное сердце, он хочет возразить, но девушка пред ним остаётся непреклонной. — Не смей даже на шаг ко мне приближаться. Я знала всё еще с самого начала, видела вас вдвоем ночью и скрывала всё от матери, на свою же тупую голову. Надо было сразу сказать ей, может её бы и не убили агенты этой шлюхи, лишь бы убрать соперницу. Чего молчишь, Уильсон, не твоих, блять, рук дело?! — озлобленный взгляд метнулся на Эмилию, женщину, прячущуюся за спину отца. Алиса крепче сжимает в руках спинку стула, кажется, этот предмет единственное, что даёт ей не накинуться на Уильсон с кулаками: — Как же долго я держала это в себе, как же долго терпела все твои тупые выходки, которые ты вытворял, думая, что я глупая, слепая, маленькая девочка. Ты видел её в тот день? Да ты и пальцем к ней не притронулся, лишь оттащил меня ревущую от её тела. Я хваталась за подол её платья, мои пальцы утопали в дырах её спины от прошедших насквозь пуль, мои ноги были растерзаны ебучим стеклом, от которого по сей день шрамы по всему телу, весь этот блядский пол был залит кровью! Тебя, блять, не было даже на её похоронах, ублюдок! Струны её собственной души в эту секунду, словно оборвались, словно её хрустальное сердце, что потихоньку с каждым годом наполнялось неукротимой злостью, внезапно разбилось на тысячи крупиц. Она до сих пор помнит родной запах матери, ставший сейчас лишь смутным воспоминанием, до сих пор носит её фамильное кольцо, её шарф, который греет зимними вечерами. Вся её душа растерзана тем днём, когда десятки пуль пронзили тело Анны, оборвав жизнь Алисы на до и после. Каждый божий день, в течение трёх лет, девушка практически ночевала на кладбище. Вся могила была усыпана цветами от поклонников, подарками, а преданные фанаты матери приходили и поддерживали сидящую на коленях Романову, склонившуюся над стеклянным могильным памятником, обрамлённым одинокой фразой: «от родной дочери. с бессмертной любовью». Схватив в руки тяжелый стул, девушка опрокинула его на наполненный посудой стол. Бокалы, тарелки, вазы с цветами: все летело в стороны, разбиваясь на тысячи мелких осколков, разлетаясь об стены и пол. Она выместила всю свою злость на бренном стуле, от которого отец и Эмилия вскочили, прижавшись к стене с нескрываемым ужасом в глазах. Под ботинками девушки хрустело стекло, подняв с пола чудом уцелевшую вазу, она нацелилась прямиком на плазменный экран. — Он не убийца, — прозвучало перед тем, как по экрану разойдутся трещины, а черный фон украсят полосы самых разных цветов. Поджав под подошвой цветы, осколки от стаканов и нетронутую рукой еду, Романова поднимает кухонный нож, который, кажется, домработницы забыли убрать со стола. «Им же хуже» — проносится в голове озлобленной девушки. Замахнувшись за плечо, нож, словно стрела охотничьего лука, устремляется в стену, разрезав дорогое полотно старинной картины в пяти сантиметрах от лица её родного отца. Мужчина опешил, его лицо побледнело, а губы затрясло в немом -о-. — Если ты ещё раз появишься в моей жизни, этот нож окажется у тебя во лбу. Девушка развернулась, «на счастье» пнув очередную вазу на полу вместе с горсткой стекла, и направилась к двери. Домработницы трепетали от страха, их руки тряслись, а глаза остекленели. Они помнят маленькую, жизнерадостную Алису, а не того демона, что та пробудила этим вечером. — Елена, Инна, спасибо вам за прекрасные восемнадцать лет участия в моей жизни. Вы были лучшими нянями, — улыбнувшись напоследок, она обнимает двух женщин, стоящих на пороге столовой. Те совсем не противятся, наоборот, обнимают девушку с должным трепетом и теплом, словно видят её последний раз в своей жизни. Холодный Московский ветер пробирает до самых костей. Гудки в трубке обрываются в десятый раз, так и не удостоив Алисы удачи услышать голос своего парня в последний раз. Буквально через час ей позвонит лучший друг и скажет, что Глеба всё-таки садят в тюрьму за убийство двух человек, которых он сбил на пешеходном переходе. Сердце Алисы пропустит удар, ведь она в тот момент сидела в одной машине вместе с ним, мало того, еще и покрывала его перед судом и всеми людьми вокруг. Скорая мчится, поворачивая в сторону родной Алисе улицы. Следуя за ней, она видит, как машина неотложки останавливается у ворот её особняка. Вероятно, отца всё-таки подкосил инсульт, что неудивительно. Экран телефона загорается, высвечивая на нём такие заветные для девушки буквы: — Слушай меня и очень внимательно. Я отвалил кучу денег, сколько не стоит даже три моих концерта в «Адреналине», но не суть. Меня не посадят, вместо меня сядет другой парень, а мне нужно благополучно свалить на какие-нибудь необитаемые острова, так что, Романова, нам не по пути с тобой. — Что? Глеб, ты, блять, серьезно сейчас?! — Вот только давай без своих нравоучений, что я обмудок и не сяду за то, что совершил. К тому же, солнце, не переживай, тебя я туда не вмешивал, если что, для следствия ты была в машине с Егором, даже не думай снова геройствовать и облавить всё, что мы так тщательно напридумывали с адвокатом. Просто отказывайся от любых комментариев и никому и ничего не говори, тебе ясно?! — Глеб, неужели ты… — У меня нет времени на разговоры, но я должен был позвонить в последний раз и предупредить тебя. Не пытайся искать меня, для публики сострой грустную мину, что твой, уже бывший, парень оказался ублюдком и забудь меня как страшный сон. Надеюсь, никто не узнает наш самый тайный с тобой секрет. Помнишь наш договор? Ком предательски встал в горле, прокручивая события, произошедшие за год их отношений, отпечатавшиеся в памяти Алисы страшными воспоминаниями: — Да, помню. — Вот и отлично. Прощай, Романова.