Она не знает, что таких холодных, как я тут больше нет. Лучше держись подальше или держись, блять, крепче.
Порой, судьба совершенно несправедлива. Ты словно заяц в клетке, в страхе загнанный в угол, пока к тебе нещадно тянут лапы дикие звери. Казалось бы, ты наконец избавился от панических атак, от страха, когда кто-то замахивается на тебя рукой, даже если и не желал причинить зла, ты снова чувствуешь свободу, приятно щекочущую нос прохладным ветром опустошенного поля, не вдыхая больше плесневелый запах отсыревших обоев с бетона комнаты. Раны на спине зажили, оставив после себя лишь вздымающиеся бугорки рубцов, а ногти худощавых пальцев заново отрасли ровной, нетронутой асфальтной крошкой, пластиной. Ты научился заново жить, доверять людям, хоть и тщательно перед этим отсеивая их, научился видеть свет там, где с виду лишь кромешная тьма, научился заново вставать с колен, когда даже на краткий вдох не хватало сил. Человек, как правило, приспосабливается ко всему. Будут то погодные условия, новое место жительства или же совершенно иная языковая среда. Но когда речь заходит об отношениях между людьми, о контакте друг с другом, о чувствах, что разгораются между ними, главное не попасться в ловушку. Ловушку, которая будет пожирать тебя изнутри, перемалывать кости и заставлять отказываться от собственных интересов, желаний или мечт, ради лишь одного человека. Когда кто-то становится чьей-то привычкой, особенно вредной, перебороть её становится тяжелее с каждым днём. Мотаешься в сомненьях, утопая в омуте своих страхов. Словно крылья, которые истошно пытаются раскинуться в полную ширину и взмыть в небо, избавив от многолетних мучений, оказываются на корню перевязаны, раскалённой до тысячи градусов, витой цепью. С каждым их взмахом, тонкие, драгоценные перья сгорают дотла, унося за собой надежду на спасение. И эта привычка будет уничтожать тебя, пока от шанса выбраться не останется лишь хрупкая тень, а крылья не превратятся в оголённые ветви обугленого скелета. А ты ведь всего-лишь хотел любви. Чтобы кто-то волновался за твоё здоровье, за то, как прошёл твой день или банально помнить о тебе. Желание твоего присутствия рядом, ведь так? Желания помогать, оберегать тебя от прогнившего мира, норовящего растерзать тебя в клочья, как только ты покажешь хоть каплю слабости, обглодав тебя до костей и оставив покоится в луже, полной грязи и собственных разочарований, отражающей в себе бесконечное звездное небо, или же беспроглядно укутанное грозовыми тучами. Судьба отнюдь не дура, к тому же, на всё воля случая. Но если что-то перевернуло твою жизнь с ног на голову, будь готов сражаться в непривычной обстановке и до конца. «Что ты чувствуешь, Финн? Я не могу предсказать, не могу прочувствовать тебя насквозь, как бы ни пыталась, но если тебе нужна моя помощь, просто дай мне знать. Дай мне знать, и я пожертвую всем, даруя тебе спокойствие.» — Проносится в голове Романовой, пока она изучает обстановку. Медовые глаза скользят по мужчине впереди, её пробирает дрожью осознание разворачивающихся событий, но руки остаются неизменно тверды: ладонь крепко сжимает плечо Вулфарда. Чего он желает сейчас? Побыть в одиночестве или принять руку помощи? Зарыться в чьи-то объятия или остаться наедине со своими мыслями? Ответ никому и никогда не будет известен, так уж устроен Вулфард: никому ни слова, на лице ноль эмоций. Закон предельно прост и ясен, но даже в нем есть брешь. Страх — его главный враг. Отец предстал парню во всей своей красе: — Финн, пожалуйста! Я бы хотел при всех просить у тебя прощения, даже не просить, а вымаливать его! Я могу опуститься на колени, могу сделать всё, что ты захочешь или потребуешь, но боже, дай мне искупить свою вину перед тобой! — Слёзно кричит мужчина, из последних сил сдерживая крики. Лицо парня непоколебимо, словно он ждал этого момента всю жизнь и часами тренировался напротив зеркала. Кровь в его жилах будто застыла, и если бы айсберг, дрейфующий в ледяных водах, мог иметь человеческий облик, им бы точно оказался Финн Вулфард. Он хотел уже ответить колкой репликой, сотнями генерирующими у него в голове, но отец вновь перебил его: — Я осознал, что был ужасным человеком! Осознал, что принёс тебе и матери столько страданий, я бы никогда не поднял на тебя руку, но я был сам не свой, словно в меня бес вселился! Финник! — Вулфард, услышав прозвище, отпрянул чуть назад, словно от огня. Неужели, еще одно событие из детства напомнило о себе? — Я знаю, что ты никогда не простишь меня, но позволь мне хоть иногда учавствовать в твоей жизни, хоть иногда слышать твой голос в трубке своего телефона! Мужчина падает на колени, а с глаз непрерывным ручьём льются слёзы, водопадами оседая на руках, поспешно старающихся стереть последних с щёк. Казалось, он действительно раскаивается, словно на себе прочувствовал ту тиранию, что разводил долгие годы. — Умоляю, дай мне последний шанс! Фатальной ошибкой мужчины было вытянуть руки вперёд. Заметив, как ладони тянутся к телу Вулфарда, он инстинктивно зажмурился, прикрыв собственное лицо руками. Сейчас он был похож на запуганного, промокшего до нитки птенчика: страх в его глазах и внезапный писк, сорвавшийся с губ, ошеломил сидящих рядом ребят. Почувствовав резкое прикосновение на коленях, широко распахнув глаза, Финн повернул голову. Руки отца сжимали его коленные чашечки, головой он упирался в тыльную сторону ладоней, навзрыд рыдая в пол и моля о прощении. Но одна деталь, которую Вулфард заметил лишь спустя пару секунд, заставила его невольно почувствовать себя за каменным щитом: Романова всем телом потянулась вперед, закрывая собой Финна, а её правая рука крепко сжимала запястье отца, не давая тому двинуться хоть на миллиметр. Её взгляд прожигал мужчину насквозь, густые ресницы ни на секунду не опускались, пристально следя за движениями беспечного тирана. Её гнев был соизмерим с кратером вулкана, где томно бурлила кипящая лава, и всем своим видом девушка давала понять, что каждый, кто тронет беззащитного парня за её спиной, может смело нарекать себя покойником. Острые ногти впивались в кожу отца, но он и не думал отступать, продолжая рыдать навзрыд, изредка поглядывая вверх. Уловив взгляд Алисы, в его сердце жалобно заскребли кошки. Как кто-то смог занять его место? Случайная девчушка, не знающая толком Вулфарда и его истинных человеческих качеств, наперекор своей гордости и страху за собственную жизнь, точно самый дикий зверь, скалит зубы на тех, кто представляет хоть малейшую опасность её новоиспечённой пассии. Она подставила свои собственные истерзанные крылья, чтобы в случае чего укрыть ими человека, в которого до беспамятства влюбилась за пару дней. Он стал её надеждой на лучшее будущее, на свет в конце самого темного, узкого тоннеля, но ответит ли он ей тем же?..***
Свет бледной луны лукаво играл лучами на темном полу комнаты. Шторы колыхал легкий сквозняк, осторожно подкравшийся в темноте. Насквозь открытые окна пропускали морозный ветер, воющий на просторах пустынного поля. В воздухе висело напряжение, тонкое, словно провода электризовались, от нагоняемого ужасом ночи, страха. Вулфард ворочался на кровати, тяжело дыша, а опустившиеся веки то и дело подрагивали, в отчаянии сгребая брови к переносице. Тело пробивало крупной дрожью, леденящий ужас ночных кошмаров сковывал сердце, мешая парню сквозь сон вдохнуть полной грудью. Постоянная тревога встала в горле неизмеримым комом, душевная боль и жажда мести смешались в одну кучу, терзающую его мозг издевательскими сновидениями. То ли писк, то ли жалобное мычание сорвалось с его губ, когда он свернулся калачиком, накрывшись одеялом по самую голову. Беспокойное тело трясло, превратив в пульсирующий комок, а и без того бешеное сердцебиение лишь ускоряло свой такт. Капельки пота выступили на его лбу, скатываясь тонкой струйкой по бледной, холодной коже. Пронзительный крик разнёсся эхом о края бокалов. Схватившись за сердце, Вулфард резко подскочил, глотая воздух, точно рыба. В его глазах двоилось, зрачки бегали по комнате, словно выискивали причину липкого страха, гнетущего его на протяжении нескольких часов. Шумно сглотнув, руки парня зарылись в волосы, сжимая их по самые корни. Неприятный мороз продирал по коже, пробежал по спине, пересчитывая выступающие позвонки, словно проводя когтями чудовищного покрова ночи по испуганному ребёнку. Единственное, чего он хотел, так это чтобы рассветное солнце наконец выступило из-за горизонта, своим светом прогоняя все мучительные страдания, от которых Финн чуть не схватил несколько инсультов, а лучшим исходом было бы умереть, лишь бы никогда больше не испытывать подобной жути посреди ночи.***
Наступивший день выглядел серым, мерзкая погода за окном обволакивала мокрые улицы, пелена облаков, казалось, покрывает своей дымкой только-только оголённые деревья. Единый просвет блеклого солнца тотчас скрылся за хмурыми тучами, а спустя пару минут над комплексом разрыдался косой дождь. Участники выглядели вялыми, устало плетущимися по коридорам отеля, бросая друг на друга взгляды сожаления. До сих пор у всех в голове крутится вчерашний концерт, что отец Вулфарда устроил в прямом эфире на глазах миллионов людей. Они еще не знают, но интернет взорвался новостями, соцсети кишмя кишат обсуждениями, которые выливаются в значительных размеров конфликты в фандомах. Кто-то с яростью оправдывает отца, виня Финна в его безрассудстве и детском поведении, что после стольких пройденных лет пора бы уже заглушить обиду и пойти на контакт, нельзя же всю жизнь ходить, точно беспризорник. Другие же, наоборот, смотрят на ситуацию с ракурса Вулфарда и сгущают краски в спорах, отстаивая мнение, что Финн делал и продолжает делать всё правильно, ведь это абсолютно нормальная реакция человека, избавившегося от абьюзивных отношений. Так или иначе, в интернете отсутствует уважительный тон, а иногда высказывания фанатов задевают друг-друга за живое, и кажется, спор ещё долго не утихнет. Романова измученно глядела в мерцающую воду бассейна в спа-зоне, мягко перебирая пальцами натянутую гладь. Прохладная жидкость просачивалась сквозь пальцы, гипнотизируя девушку, загоняя ещё глубже в потоки собственных мыслей. Она тоже не спала всю ночь, переживая за парня, живущим по соседству. Как он чувствовал себя? После эфира Вулфард убежал так же быстро, как и ведущая закончила его, приказывая отрубить камеры и закончить транслирование в сеть. Пытаясь догнать парня, он лишь захлопнул перед её лицом дверь, перед этим выкрикнув, чтоб она убиралась куда подальше с его глаз. И его можно понять: испытать такое потрясение и вынести его на публике с непоколебимым лицом сможет далеко не каждый. Но, чего и требовалось ожидать, эмоции взяли верх, ошеломлённость и удар судьбы заставил парня закрыться в себе на долгую ночь. Алиса не осмелилась придти к нему посреди ночи, но очень этого желала: укрыть его пледом в своих объятиях, нашептывая на ухо, что всё обязательно наладится. Но её нерешительность, а возможно само предостережение свыше, остановило от этой затеи и теперь, она уже полчаса лежит в бассейне в полном одиночестве. Полнейшая растерянность. Что делать теперь и как быть? Придти к нему и спросить как его самочувствие? Дать Вулфарду время придти в себя? Сделать вид, что ничего не было? Девушка не знала, лишь продолжала метаться, оттягивая шанс на встречу с Финном. А если и придёт, то как он отреагирует? Скорее всего опять вышвырнет за дверь, крича, что не хочет её видеть также, как и остальных. А может она преувеличивает? Не будет же он разыгрывать драму на пустом месте, правильно? Хладнокровный Вулфард никогда не станет играть на публику, к тому же, ему важно держать своё лицо каменным на протяжении всей жизни, таков его образ и скорее, ставшая давней привычка. Приподнявшись на локтях и запрыгнув на борт бассейна, она приняла решение найти парня, наплевав на любые последствия. Быть может, он действительно нуждается сейчас в поддержке, как никто другой. Капельки воды осыпались с хрупкого тела, пока девушка обтирала кожу полотенцем. Мысли в голове снова не дают ей покоя, она раздумывает, как лучше начать разговор. Зайти в комнату при полном молчании? Ждать ответа из-за двери? Постоять на пороге, пока он не решит взять за руку и завести в комнату? Странная задумчивость отнюдь не свойственна Романовой, но сейчас, почему-то, она слишком сильно переживает по этому поводу. Может не зря судьба весь день отталкивает её от встречи с Финном? Закинув вещи в свою комнату, она наконец стоит напротив заветной двери. Номер комнаты на лакированном покрытии приятно переливается тусклым свечением с потолка, пока Романова набирается смелости постучать. Рука дрогнула прежде, чем пальцы коснулись двери, внезапная тревога накрыла Алису по самую голову. Стук сердца в висках отсчитывал точный ритм, и шумно сглотнув, по этажу пронеслись три громких стука. Ответа не последовало, что и было ожидаемо. Постучав еще несколько раз, девушка получила лишь полное молчание. Оглядев коридор, она хотела спросить кого-нибудь о присутствии Вулфарда на этаже, но как назло, вокруг лишь тишина и пустота. Судя по положению ручки на двери, она была открыта. Зайти без разрешения не позволяла лишь совесть, но страх взял своё, и вот Алиса уже на пороге комнаты. Все окна открыты настежь, а температура помещения явно не превышает 20 градусов. Холодно, сыро и тихо. Удивительная чистота: чашки на кухне вымыты и словно не тронуты, личных вещей Финна тоже нигде не видно, а о его присутствии здесь напоминает лишь не заправленная кровать. И не позвонить же: отсутствие телефонов действует всем участникам на нервы. Заглянув в ванную, там тоже никого не оказалось. — Финн! — позвала девушка в пустоту. Ничего не оставалось, кроме как выйти из комнаты, но Алиса заметила нераскрытые четыре конверта на столе. Повертев их в руках, они все были от одного отправителя — отца Финна. Романова удивилась, как парень сразу же не сжег их или выкинул в окно. Сгорая от любопытства, она потянулась к кухонному шкафчику. Вилки, ложки, прочие столовые приборы лежали на своих местах, но среди них не было ни одного ножа. Неприятно засосало под ложечкой. «О чем ты вообще думаешь, Алиса? Может в его номере просто-напросто не было ножей, это же не повод делать из него маньяка.» — пронеслось в голове девушки, хотя та сама себе не верила. Самые страшные предрассудки, самые ужасающие догадки, кажется, становились ничем иным, как горькой правдой. Неужели он пошел мстить? Она вылетела их комнаты как ошпаренная, за ней нёсся нагнанный из окон ветер, вздымающий ввысь письма со стола. Дверь позади сама захлопнулась от сквозняка, но Алиса не обратила на неё никакого внимания. Тревога била по голове, словно стараясь расколоть её на две части. Где искать его? С кем он и что собрался делать? Круговорот мыслей утягивал её, но ещё сложнее было догадаться, куда в таком огромном комплексе он мог запропаститься? А может он выехал за его территорию? Может сидит в каком-то подвале, оставшимся после стройки? Она знала, что нужно действовать и делать это предельно быстро, но незнание медленно убивало её. Даже если она найдет Вулфарда, что сможет сделать? Сможет ли предотвратить его желание мстить и наказывать за несправедливость? Сможет ли отбить отца от него в случае чего? И есть ли гарантии, что она не попадёт под горячую руку и сама не сыграет роль жертвы в этом спектакле? Паническая атака подступала к горлу. Она боялась, что Финн убьёт отца, но больше всего на свете она боялась увидеть, как Вулфард будет умирать на её руках. Снова терять человека, ставшего близким она просто не вынесет. Осознание потери будет резать больнее любого ножа, и пусть даже если он будет в руках Финна. Парень может уйти от неё, бросить, ведь его характер не самый лёгкий для понимания, а может и покалечить, что Романова уже узнала на собственном опыте. И несмотря на ту боль, которую он причинял, она всё равно пойдет за ним, сама за собой не зная, что же ей движет. Любовь? Нуждается она в этом человеке? В его внимании? Самой ей не ясно, но она достанет его из-под земли, даже если эта могила будет предназначаться для неё. Бегающий в панике по помещению взгляд зацепил лист бумаги, валяющийся под дверью Алисы. Неужели она не заметила его, когда выходила? Скорее всего так и было, девушка редко смотрит под ноги. Развернул бумагу, она узнала до боли знакомый почерк. Почерк, который сейчас ей так необходим в поисках: «Так уж вышло, что сдержать свой гнев у меня получается хуже, чем говорить в твой адрес колкости, уж прости. И сдерживать месть, копившуюся годами, становится тяжелее с каждым часом. Особенно когда предмет моей ненависти находится со мной на одной территории спустя столько времени. Знаешь, Алиса, ты пролила свет на мрак, окружавший меня. Но я совсем не тот, с кем тебе стоит водиться, ведь я вижу, как ты относишься ко мне. Не могу разобрать: влюбилась ты в меня, или же просто флиртуешь на ровном месте с каждым встречным, но тебе следует остановиться, пока не поздно. Но не пытайся останавливать меня, потому что если ты читаешь это, то вероятно, моя ненависть уже истекает кровью и молит о пощаде. Не хочу причинять тебе боль, так что не смей искать меня и являться сюда в лучшем свете спасителя тонущих инвалидов. Ты знаешь, где меня найти, думаю уже догадалась. Я упоминал это место лишь раз, сказав, что оно выглядит довольно мило, на что ты фыркнула и назвала меня больным на голову. Скорее всего, так и есть. Я вернусь чуть позже, но если ты заявишься сюда, не вини потом меня в последствиях. Я предупреждал.» Написанный от руки текст поверг девушку в немалый шок, последствием которого стало долгое молчание и застопорившийся в одной точке взгляд. Что это? Страх? Тревожность? Спектр эмоций, казалось, наворачивал круги в голове Алисы, не давая ей и шелохнуться с места: инстинкт самосохранения был выставлен до предела. Но когда же это останавливало хрупкую Романову, горевшую надеждами на спасение даже такой самой чёрной, угольной души, как отец Вулфарда? Каким бы ублюдком он ей не казался, какой бы смерти она ему не желала, всё сводилось к одному итогу: пока есть малейший шанс предотвратить трагедию, нужно действовать не медля, наплевав на все последствия. Хотя о последних стоило бы задуматься до того, как она пойдет по злосчастному коридору, окутанного кромешной тьмой. Узкий проход, в ширину которого могут поместиться от силы два человека, освещали парочка изредка мигающих, тусклых фонарей, закреплённых на стене. Коридор был заброшен на стадии строительства, по-видимому, здесь давненько не ступала нога сотрудников: пол покрыт пылью, но свежие следы красовались среди груды металлолома и строительного хлама. Ветхий, сырой запах бил в ноздри, вперемешку с привкусом вязкого металла. Присев на корточки под свет фонаря, девушка пригляделась: — Кровь?! — Глаза её были схожи на пятирублёвую монету, а характерный запах доказывал правоту её суждений. Тонкая струйка вела к самой дальней двери, её бы никто и не заметил, если бы не свежее напоминание в виде кровавых отпечатков ног. Хриплое мычание разносилось по коридору, за ним глухие стуки и ехидный, еле слышный, бархатный смех. Романова приложила руку ко рту, сдерживая рвотные позывы, ей хотелось верить, что всё происходящее лишь слуховые галлюцинации, но болезненные стоны и уже севший от криков голос доказывали обратное. С дверной ручки тихонько стекала алая жидкость, каплями сворачиваясь с комочками пыли в очертания вязкой жижи. — Тебе больно? Хочешь сказать, что это больно? Ты должен молчать, как приказывал мне в детстве: молчи и терпи, ты же типичная падаль, заслуживающая такого отношения к себе, жалкое подобие человека. Алиса, словно ошпаренная кипятком, отпрянула от двери, к которой на пару секунд приложилась ухом. Услышанное довело её до паники, и самым ужасающим в этих словах был тот, из чьих уст они доносились. Внезапные крики, возникшие после реплик стихли в мычание, словно что-то вроде верёвки вставили в рот жертве. Истеричный смех звоном оглушил Алису, а звук разрезающейся плоти заставили её припасть спиной к двери, в которую она только что зашла, панически закрывая уши ладонями. Кудрявая макушка, секунду назад раскачивающаяся из стороны в сторону, внезапно остановилась. Девушка приподняла глаза, прикрыв рот трясущейся рукой, словно боясь, что Финн услышит её дыхание за несколько метров. Вулфард медленно повернул голову, чуть наклонившись вперёд, пытаясь разглядеть в полумраке, прибывшую на казнь, новоиспечённую жертву. Тыльной стороной ладони, в которой лежал окровавленный нож, он протирает капли крови с собственного рта, дикими, округлыми глазами глядя на подругу. Молчание затянулось, напряжение росло в геометрической прогрессии, но тишь пустой комнаты разрушила злорадная усмешка, слетевшая с губ парня. Девушка попятилась, врезаясь головой в дверную ручку, с которой по её лбу потекла струя чужой крови. Романова вскрикнула, и осознав, прижала руку ко рту ещё сильнее, почти прокусывая ту насквозь. Вулфард снова залился смехом, откидывая нож в сторону, привставая на одной руке во весь рост. Подняв на него голову, в глазах Алисы заблестели слёзы: она не узнаёт в этом человеке свою пассию, перед ней предстал дикий зверь, дьявол во плоти, смеющийся голосом, прямиком из Ада, медленно перебирая ногами в её сторону. Он присел, вглядываясь в её испуганное лицо. Глаза говорили сами за себя: поток нескончаемых слёз и осознание своей беззащитности сузили зрачки до микроскопических размеров. Больше всего на свете, она хотела оказаться дома, в собственной комнате, увешанной теплыми гирляндами и полароидными фотографиями, где её точно никто не тронет. Рука парня коснулась её лица, бережно стирая большим пальцем солёную дорожку под нижним веком. Тело задрожало, норовя тотчас биться в конвульсиях, Алиса сжалась, словно пытаясь провалиться сквозь землю. — Боишься меня, Снежная? — Шепотом произносит Вулфард, заводя прядь длинных волос за девичье ухо. Милое прозвище, которое он придумал ещё в автобусе, сейчас казалось ей самым отвратительным. Она не хотела слышать Вулфарда, видеть его, хоть как-то участвовать в его жизни. Не хотела, чтобы он прикасался своими окровавленными руками к её телу, не желала более его присутствия рядом. Все те приятные ощущения, которые он ей дарил, стали болью и необъятным унижением. — Нет. — Дрожащим голосом выпаливает она, отводя его руку от своего лица. — Тогда почему дрожишь? — Его голова наклоняется набок, пристально изучая испуганное лицо. Ответа не последовало. Вложив её ладонь в свои алые руки, он подносит тыльную сторону к губам, одаривая трясущиеся костяшки нежным поцелуем. Ухмылка вырисовывается на его физиономии, оголяя белоснежный клык. Резким движением он хватается за шею девушки, припадая к её уху губами: — Тогда тебе стоит взглянуть на моё творение. Схватив Романову за длинные волосы, намотавши их на руку, словно кнут, Вулфард тащит её по бетонному полу, сдирая колени в хлам, пока девушка судорожно цепляется ногтями в тиски на голове. Её крик смешивается с хриплым мычанием, а затем она падает прямиком на окровавленное тело. Удар был такой силы, что не успев подставить руки, она лицом прикладывается в струящееся кровью, мужское колено. Отпрянув в страхе, садится на пол, не веря собственным глазам: по всей длине правой ноги мужчины красовались самые разные орудия, от ножей до отверток разных размеров. Из них сочилась кровь, оголяя мясо, кое-где виднелись блеклые кости. — Как тебе? Я чувствовал в себе задатки современного художника, но такого от себя не ожидал. Я нашёл всё это вот там, в углу, — он указывает пальцем на развороченные чемоданчики и грязные сумки, — некоторые отвертки поржавели, поэтому не исключено заражение крови у этого ублюдка. Но не волнуйся, золотце, для тебя я приготовил стерильность. Не хочу, чтоб ты покинула меня. Он лучезарно улыбается, спустя пару секунд резко выдёргивает один из ножей из тела собственного отца и отходит на пару метров назад. Истошный вопль раздирает мужчину на части, но глушится об верёвку, что тот сжимает зубами. — Малышка, иди сюда, — подзывает парень, скрывшись в тёмном пространстве. Ошалев, Романова отползает на несколько шагов. Боль, яркая и терзающая, она чувствует её на себе, отчего в горле встаёт ком. Она мотает головой в стороны, надеясь, что это просто страшный сон, что скоро всё закончится. Но игра только начиналась. — Ты слышишь меня, солнце? Подойди, — более грубо повторяет Вулфард, протягивая руку в её сторону. Нехотя, девушка всё же повинуется, ведь больше ей ничего не остаётся. На ватных ногах она подходит к парню и выжидает. Сама не знает, чего ждёт. Ножа в живот? Удара по лицу? Быстрой смерти? Кажется, всё это ждёт впереди, а пока парень лишь отводит её за свою спину, но приказывает внимательно смотреть. Замахнувшись за головой, нож рассекает воздух и попадает в бедро, раскалывая кожу отца на две неравные части. Мужчина кривится, его тело содрогается и выгибается дугой, обрамляясь гортанным криком. Девушка цепляется в спину Финна, крича на ухо: —Остановись, пожалуйста! Финн, пожалуйста, прекрати это! Но тот и не думал слушать. Порывшись в карманах, достаёт маленькие дротики, поочередно врезающиеся в плоть. Кровь льётся ручьями, своеобразная мишень ёрзает по бетонному полу в конвульсиях, уже не в силах кричать. Тошнота подступила к горлу, медленно затуманивая взгляд и разум, последнее, что девушка подметила тускнеющим взглядом — ловящего её Финна. Боль в руках притуплялась, словно запястья онемели и не могли больше испытывать хоть какие-то ощущения: верёвка, закреплённая за стулом, стягивала руки до полного посинения. Моргнув пару раз и сфокусировав чуть прищуренный взгляд, девушка наклонилась вперёд, рассматривая очертания тел в темноте комнаты. Вулфард копошился в области живота отца, словно что-то искал в карманах рубашки последнего, но приглядевшись, Алиса окончательно потеряла дар речи. — Ты напугала меня своим обмороком. Очнулась? — лишь на миг взглянув на неё, парень снова принялся за дело. — Что ты делаешь?! — во рту девушки предательски пересохло, слова с трудом неслись с её уст. — Не считаешь нечестным, что такая девушка, как ты, до сих пор не имеет при себе трофея? — загадочно выпаливает он, перебирая пальцами нечто, схожее на трубку. — Финн, я совершенно не понимаю, что ты пытаешься этим сказать. — Зачем говорить? Лучше посмотри сама. Вулфард отходит от, кажется, уже бездыханного тела отца, утягивая за собой тоненькую трубочку, которой в тьме нет конца. Она всё тянется и тянется. Сколько в ней метров? Четыре? Десять? Остаётся только гадать, но помимо размеров, в ней есть более ужасающая вещь — содержимое. — Что ты… Что ты налил туда? Что это за хуйня? — привязанная к стулу девушка воротит головой из стороны в сторону, отказываясь верить своим глазам, а затем и вовсе опускает лицо к коленям. — Я сделал это для тебя. Всего лишь медицинская трубка для капельниц, наполненная ненавистью из драгоценного жирного сосуда, валяющегося в груде хлама. Я проткнул его руку и перелил для своего творения его крови, а теперь сложил сиё чудо в виде нимба. — Он крутит в руке некое подобие ангельского украшения, любуясь собственной работой. — Вулфард, ты с ума сошёл, больной ублюдок. Не смей цеплять на меня эту хрень! — Кричит Романова, дёргаясь и раскачивая стул, стараясь выбраться из верёвок. — Моя королева, примерь. Тебе к лицу корона, — бархатно произносит он, схватив девушку за шею. Усмирив разбушевавшуюся жертву, подставив колено меж её ног и крепко сжав горло, он коронует Алису самодельным нимбом, оглядывая ту с ног до головы. — Ты прекрасна даже в таком виде, но не думаешь, что эта футболка мешает обзору? — Ухмыляется Вулфард, оттягивая низ футболки вверх, оголяя живот. Только сейчас Романова осознала, что толстовки с неё и след простыл, а полупрозрачная футболка явно не удовлетворяла больных желаний Финна. Девушка стала противиться, стараясь скинуть парня с себя, но все попытки были тщетны, с каждой новой он сжимал руку на шее крепче, удушье дало о себе знать и тело Алисы сдалось само по себе, ослабев под ласкающую её грудь, прохладную ладонь. Мозг не хотел воспринимать этого, отрицал, что история оказалась цикличной, и самый страшный момент её жизни вновь повторится. Но в этот раз это был не незнакомец-наркоман, а человек, которому она искренне вывернула наизнанку собственную душу, доверила самое дорогое и расслабилась под натиском заботы. Неужели это всё отнюдь не страшный сон? Ей так хочется верить, что всё не взаправду. — Финн, пожалуйста, не делай этого… Слёзы ручьями лились по щекам, краснеющие глаза умоляли о пощаде, а брови сжались над переносицей, увеличивая мольбу троекратно. Тело трясло, табуны мурашек словно электрическим током проходили один за другим, пока руки Финна изучали хрупкое тело под собой. — Чего? Не говори, что тебе неприятно, — парень облизывает её ухо, целуя излюбленное им местечко на виске. — Я не хочу, пожалуйста, давай просто поговорим. Мне страшно, Финн, я боюсь тебя, я боюсь твоих действий, умоляю, не трогай меня, — захлёбывается та в собственных слезах, из раза в раз шмыгая носом. Парень резко остановился, бережно укладывая подбородок девушки в свою ладонь и направляя её лицо своему взору: — Что ты сказала? Ты боишься меня? — Обеспокоено говорит он, стирая соленые дорожки с щёк Романовой. — Я не боюсь тебя… Я боюсь твоих намерений, я боюсь смерти, пожалуйста, не трогай меня. Проси, что хочешь, я постараюсь выполнить любую твою прихоть, но умоляю, не трогай меня, — рыдая навзрыд, её глаза блестят болью, глядя на нависающую над ней копну кудрявых, полюбившихся ей, волос. — О чем ты, глупая? Если ты об этом, то я не собираюсь тебя насиловать, за кого ты меня принимаешь? — Он оставляет дорожку поцелуев на её подбородке, усыпая ими скулы и краешек губ. — Тогда… Зачем я здесь? — В надежде спрашивает она, и сама за собой не замечает, как в ответ целует парня в щёку. — Обещай мне, что навсегда останешься со мной. — Обещ… Не успела девушка и договорить, как Финн жадно впился в её губы, прикусывая их острыми клыками. Не дав той и опомниться, за его спиной сверкнула сталь, которая, по-видимому, пряталась в заднем кармане его брюк, и прорезала ногу девушки чуть ниже бедра. Резко вытащив нож, парень нанёс ещё три удара, не давая жертве сделать и глотка воздуха. Крики глушились, нестерпимая боль лишала Алису каких-либо чувств, заставляя биться в истерике и сводила судорогами пострадавшую конечность. Из разрубленной кожи хлынула кровь, лезвие соскользнуло и пробило артерию, создав пунцовый фонтан. От характерного запаха металла девушка сильнее закашляла, а Вулфард выругался, языком слизывая с оголённой ноги ручьи алой жидкости. Но этого было критично мало, и пока Романова дёргалась в агонии, Финн перевязывал ногу сверху ещё одной верёвкой, останавливая потоки из зиявшей раны. — Твою мать, за что мне это?! Что я тебе сделала?! Ублюдок! Лживый мудак! — Вопит Романова, в ответ получая свирепый взгляд. Кто бы мог подумать, что привязанность может оказаться настолько больным развлечением. Истории гласят, что падшие ангелы, оказавшись в объятиях тьмы, становились лучами света друг для друга, последним криком надежды и ножом, режущим узлы сплетений судьбы, что уносят некогда жителей небес прямиком в преисподнюю. Какой же наивной я была, когда подумала, что он может стать моим спасением. Наивная, наивная, глупая дура! И самолично же лезла в эту грязь, в бездну лжи и лицемерия, в пучину равнодушия, скрывающуюся за смазливым личиком и мнимой заботой. Я предала саму себя, утеряла нить самоконтроля, став в его руках ничем более, как секундным удовольствием, шансом на животное наслаждение, пока мою кожу прорезает тончайший, блестящий в свете одинокой лампы, клинок. Нож полоснул плечо, вспарывая под ключицами линии увечий, рассекая кожу на рёбрах, вызывая обильное кровотечение по всему телу. Быстрым движением рук парень отвязывает девушку от стула и опрокидывает тот с удара ноги, открытые раны на теле впитывают в себя грязь и осколки, рассыпанного на бетоне, стекла. Вопя от боли, девушка руками пыталась ухватиться за все раны сразу, но то было физически невозможно. Полностью оголённая, лежащая в луже своей крови, она выглядела для него шедевром, в свете тусклой лампы комнаты. Мучительная боль ломала её изнутри, гортанные крики были невыносимы, но он лишь довольствовался её положением. Восхищался, как грациозно по выпирающим из-под кожи костям стекает кровь, очерчивая изгибы худого тела, рассматривал синеющие отпечатки собственных пальцев на бледной шее, тонул в глазах, полных бессилия и отчаяния, слёз и сожалений. Первый удар, второй, четвертый, ноги будто отбивали ритм по измученной девушке. Он не жалел размаха, не жалел сил, вложенных в удар, не жалел её саму. Гематомы проявлялись на глазах, заполняя всё тело, разрывая ещё сильнее раны, с которых нескончаемо течёт кровь. Сколько литров Романова уже потеряла? Скорее и не сосчитать, но силы медленно покидали её, пока несколько лезвий поочерёдно врезались в тонкую кожу.***
я вижу его. вижу, но будто не нахожусь в собственном теле. вижу его со стороны, словно главный наблюдатель. моё тело не похоже на Алису Романову, я будто и не я.я мертва? я мертва? я мертва?
я мертва?
— Ты бросила меня! Бросила меня, когда я так в тебе нуждался! о чем он говорит, рыдая навзрыд и протыкая моё тело ножами? почему он уродует меня? — Я был маленьким, избитым жизнью ребенком! Последнее, что ты сказала мне на прощание, было пожеланием на удачу! Ты бросила меня с ним, бросила на произвол судьбы! Почему ты не забрала меня с собой? Почему оставила с этим ублюдком, тираном, ёбанным извергом?! Моих молитв на коленях было не достаточно?! Я цеплялся за твои ноги, я хватался за тебя, Эвелина! Я молил, рыдал, падая тебе в ноги, чтобы ты забрала меня их этого дома ужасов! — Крик вырывается из глубин его горла, втыкая сразу несколько ножей в ноги девушки, смешивая хлынувшую кровь с горькими слезами парня. — Я просто хотел остаться с тобой! Мне жаль, мне жаль, что я не спас тебя! Прости меня! Я ненавижу тебя за то, что ты бросила меня! Но я никогда не прощу себе твою смерть! о ком он говорит? я не Эвелина, что ещё за девушка, именем которой он меня назвал? неужели, он представляет её, когда терзает меня ножами? я кладу руку на твоё плечо, неужели ты не чувствуешь, солнце? — Я просто… Просто хотел жить только с тобой, вдвоём, ведь ты обещала всегда быть со мной… — Слёзы душат его, пока парень хватает бездыханное, ослабевшее тело и прижимает его к себе, зацеловывая холодный лоб, зарываясь руками в длинные волосы и сжимая в объятиях, стискивая руками, словно пытаясь таким образом оживить мертвую девушку. — Я украсил твою могилу кустами твоих любимых пионовидных роз, они такие красивые… Прямо ты, когда ещё была со мной. Я любил тебя, Эвелина, за то, что ты единственная в нашей семье оказалась не выродком. Сестра, о которой я никогда не забуду, никогда и не забывал. Почему… Почему ты хотя бы так не забрала меня с собой?! мне так жаль, мой израненный ребёнок. я пыталась спасти тебя, пыталась уберечь и осветить твою жизнь светом из глубин собственной души. но ты сам выбрал этот путь, солнце. сам вырыл мне могилу. — Почему ты не забрала меня с собой?! Из-за тебя Алиса мертва! Из-за тебя, глупая сука! Ты забрала у меня самое ценное! Верни, верни мне её! Ты виновата, ты это сделала, своими чертовыми руками! — Словно озверевший, он кричал в потолок, представляя там звёздное небо, кричал в пустоту, надрывая связки. я же обещала, Финн, я обещала быть с тобой несмотря ни на что. я держу обещания. — Вернись ко мне, вернись, Снежная! Умоляю, вернись! Вернись!кто я для тебя? кто я?