Кравец

Алекс торопливо извинился и бросился прочь. Сердце весело подпрыгивало, будто в ожидании небывалой радости. Только выскочив на крыльцо, он немного опомнился. С какой стати этот щенячий восторг? Вообще неизвестно, кто там приехал, а если даже и разрешитель проблем, что с того? Сердце охолодить не получилось, но удалось хотя бы стереть с лица идиотскую улыбку, когда машина на приличной скорости обогнула запущенную клумбу и лихо затормозила у крыльца. Из неё действительно показался Роан, неторопливо выдвинул из салона длинные конечности, махнул рукой Алексу и открыл заднюю дверцу, из которой важно выступила миниатюрная брюнетка, похожая на филиппинку. Роан одарил Алекса обычной своей кривоватой улыбкой и сказал довольно дружелюбно: — Салют, потеряшка. Вот знакомься: это Айрис, Айрис, это Алекс, наш самый новый постоялец. Они обменялись вежливыми приветствиями, и домоправительница так же чинно проследовала в дом. Алекс остался на крыльце, может быть, потому, что остался и Роан, по-кошачьи подставляющий лицо солнцу. В ярком дневном свете его тёмные волосы пылали медной проволокой. — Хочешь, проедемся по твоему маршруту? — неожиданно предложил Роан. Взгляд его странных глаз прошёлся наждачкой по нервам. — Вернуться ты, конечно, не сумеешь, но, может быть, хотя бы узнаешь место этой твоей щели. Или нащупаешь что-нибудь. — Но ведь это далеко? — удивился Алекс. — До Аламеды? Три часа туда, три назад. К ужину как раз вернёмся. Часам к восьми самое предельное. Но если ты не склоняешься… — Склоняюсь! — торопливо перебил Алекс. — Ещё как склоняюсь, поехали! Роан хлопнул его по плечу и распорядился: — Порядок, жди меня в авто. Я скоро. Автомобиль выглядел таким же старомодным и громоздким монстром, как тот, который привёз его из тюрьмы в дом на побережье. Салон с фальшивыми деревянными панелями, пепельницами и зажигалками целиком сошёл со страниц журналов прокуренных шестидесятых, но тёмно-синие плюшевые сиденья были удобными, места хватало, и пахло чем-то свежим и приятным, может быть, древесиной и специями, а может быть, просто Роаном. Алекс откинулся в просторном кресле, закрыл глаза и неожиданно задремал. Ему даже приснилось что-то тёплое и обволакивающее, напоминающее о комфорте и тяжёлом ватном одеяле на дачной веранде с дождём за клетками радужно-матовых стёкол в скрипучей раме… — Вот, держи! От неожиданности Алекс подпрыгнул и даже, кажется, пискнул. Роан не засмеялся, хотя и мог бы. С тихим «прости, парень» протянул ему бутылку воды. Машина мягко тронулась с места, поплыли за окном кедры, зашуршал под колёсами гравий. Просыпаясь, Алекс сжимал в ладонях бутылку, надо же, стеклянная… — Смотри… Длинная рука вытянула из пространства между сиденьями крошечный раскладной столик, вроде тех, что бывают иногда в самолётах. — Здорово, удобно, — похвалил Алекс, пристраивая бутылку в специальное углубление. Выехали на шоссе, и пришлось снова оценить достоинства старомодной колымаги: она плыла по асфальту, будто его и не касаясь. Всё казалось уютным: чуть слышное урчание мотора, выгоревшая обивка сидений, Роан, прищуренные глаза которого хорошо было видно в зеркале заднего вида, даже молчание, которое казалось общим, одним на двоих. Заговорил Алекс лишь тогда, когда свернули на скоростное шоссе. — Как всё знакомо! Как будто никуда и не уезжал. Так и тянет спросить: «А может, вы все меня разыгрываете и нет никакой другой реальности?» А про себя подумал: «Или же ещё проще: я свихнулся, и только сейчас немного отпустило». — Не знаю, опечалит это тебя или обрадует, но всё так и есть: другая реальность, — ответил Роан, ловко обгоняя красно-жёлтый грузовик с прицепом, полным красных шариков помидоров. — Или же другой мир, другое отражение, параллельная вселенная — встречаются разные названия. Плохо то, что таких, как ты, всё больше. Представляешь, что будет, если люди начнут проваливаться в щели на каждом шагу? А я тебе скажу: хаос, паника, криминал. Вот смотри: тебя же в нашем мире официально нет? Нет. Значит, если завтра тебя вычеркнут, искать виновных не станут. Фох, это я не пугаю тебя, просто к примеру. И чтобы осторожности тебя научить. Или вот скажи: были в твоём мире такие открытия, которым и взяться неоткуда? Просто как с неба свалились? — Были, — неуверенно подтвердил Алекс, затрудняясь с конкретным примером, но подозревая правильность такого утверждения. Хотя вроде бы египетские пирамиды взялись неизвестно откуда. И ещё была эта древнегреческая энигма, прибор неимоверной сложности. Да и потом, кто там на самом деле видел Ньютона с его яблоком? А может, и Архимед голым по улицам не бегал… — Вот, — обрадовался Роан, — вполне возможно, что принесли эти знания потеряшки, которых вернули из другой реальности, более зрелой! Но это ещё пустяки. А что станем делать, когда люди начнут исчезать миллионами? А в наш мир набегут миллионы других, не говорящих ни на одном языке, испуганных, разъярённых, заражённых смертельными для нас болезнями? — Пипец будет, — ответил Алекс, неожиданно для себя по-русски. — Что? — вскинулся Роан с живым любопытством. — Что ты сказал? Это на каком языке? Алекс помедлил с ответом, хлебнул из бутылки приятно прохладной воды, с особой аккуратностью закрутил крышку. Начал нерешительно: — Видишь ли… Это ведь не первый раз, когда меня занесло к чужим… И внезапно рассказал обо всём. О Киеве, о цветущих каштанах над Днепром и удивительных старинных особняках, спрятанных в тихих переулках в двух шагах от шумного Крещатика, о брусчатке Андреевского спуска, где тонкие башенки церкви похожи на свечки на нарядном именинном торте, об институте и работе, даже о Миле рассказал. Роан слушал внимательно, почему-то хмурился, собирая тонкую складку между тёмными бровями, в задумчивости покусывал губы. После недолгой паузы спросил: — Жалеешь? — Что уехал? — уточнил Алекс. — Да нет, не особенно. По родителям скучаю, конечно, по городу. А так — нет. Просто, знаешь, надо что-то менять в жизни. Вот я ехал тогда домой, ну, той ночью, и думал об этом: «Надо менять. Работу, образ жизни, вообще отношение к миру. К себе в мире». — Оу, вот и поменял, — усмехнулся Роан. — Диаметрально, ничего не скажешь. Но ты не грусти. Я почти уверен: тебя мы вернём к твоей Миле. А Алекс вопреки совету загрустил. И какой чёрт его дёрнул рассказывать о Миле? Кому это вообще интересно? Будто отвечая его мыслям, Роан проговорил: — Я таких потеряшек видел, уму непостижно. Наша Радмира ещё не самое невместное. Вот, например, перед самым Рождеством попадает к нам один человек и заявляет так с порога: «Я воплощение бога Шивы на земле. Я сотворил истинный мир, а все остальные — просто тени, которые он отбрасывает». Сама идея не нова, есть у нас и такая теория, однако у наших хинди Шива — бог разрушения. Так всех зашегал, что мы все Фелану новое авто купили, когда он этого Шиву спровадил, причём не факт, что в его же реальность. Была ещё дама одна, так она нам всем заявила, что мы инопланетяне и нарочно ее похитили, чтобы заставить рожать и тем самым скопировать человеческий геном. Ну ладно, проходит день, другой, пятый, десятый, а на даму никто не покушается, что и понятно. Такой геном, как у неё, копировать — это чистое вредительство. Он и в единственном экземпляре — ошибка досадная, но, к счастью, поправимая. Тогда она сама подошла к одному из нас и заявляет: «Так и быть, я согласна копироваться, но только с тобой. Могу и насовсем остаться, потому что дома у меня муж, четверо детей и престарелая свекровь». К счастью, даму удалось вернуть, к тому же в рекордные сроки. Но эти все из ближних миров были, вроде тебя. А бывали такие, что от лампочки шарахались, не то что от авто. Отказывались мыться водой из-под крана, носить нашу одежду, голодали. Некоторые пытались бежать, иным это даже удавалось. Попадались и кровожадные, одного знакомого проводника убил потеряшка из очень далёкой реальности, вконец дикой… Алекс слушал с интересом и с благодарностью, будто Роан давал ему понять, что никакой Алекс не фрик, а вполне нормальный парень, подумаешь, из другого мира, здесь и не таких видали. И становилось приятно, будто тем самым его принимали в тайное общество, где уже состоял сам Роан, а ещё лекарь Бойд, и кравец Фелан, и, может, даже важная Айрис, а вот Радмира как раз нет. В окно авто заглянул весёлый рекламный щит с пухлым поваром в высоком колпаке. Алекс вскинулся: — Смотри, у нас такой же! Прямо точно такой же щит и тот же ресторан «Папа Бин» с гороховым супом. Я там даже обедал как-то. — Оу, давай остановимся, — обрадовался Роан, — я голодный, как каторжник. В небольшом уютном зале сели за стол, застеленный белой бумажной скатертью, плотной и гладкой, будто хорошее полотно. Алекс с удивлением вгляделся в меню, где знакомые английские слова выглядели так, будто их писал бойкий первоклассник. Он даже посмеялся над лаконичным, без лишних букв «piz sup». На душе было необычайно легко. Улыбнулся и Роан, постукивая длинными пальцами по меню, спросил: — Сам выберешь или помочь? — Мне горохового супа и булку какую-нибудь. Можно? — Фох, сам разберусь, — фыркнул проводник. Пока Алекс разглядывал почти безлюдный зал, пытаясь припомнить свой давний визит и найти отличия и сходства, Роан сделал заказ. Принесли обещанный суп очень быстро, а к нему корзинку с хрустящими булками и множество маленьких плошек с закусками: зелень, оливки, какие-то соленья, что-то похожее на хумус, но красного цвета, маленькие в полпальца длиной сосиски, как выяснилось, довольно острые. Роан подхватил большую пиалу с супом и поднёс к губам. Алекс поступил так же, хотя привычного вида ложка лежала рядом с двузубой вилкой. — Вкусно, — похвалил Роан, нахально облизываясь. — Надо взять с собой, может, Радмира захочет. А то она не жрёт ничего, одни кости остались. — Да, — кивнул Алекс, быстро проглотив непонятную обиду, — и на долю Фелана давай захватим. Он на диете, но суп, наверное, можно. — Что, понравился тебе наш бледный рыцарь? — хитро блеснул глазами Роан. «Мне нравишься ты», — почти сорвалось с губ, лишь в последний момент успел прикусить неожиданное, дурацкое, ненужное. Алекс промолчал, но и сам почувствовал, как вспыхнуло лицо жарким, почти болезненным румянцем. — Шеш, не дрожи, — послышалось успокаивающее. — Он такой. На вид — подросток с придурью, а на деле железный мужик, без страха совершенно, без сомнений. Не переубедить его, не переспорить, не запугать. Но и таким нужен кто-то рядом. А может, именно таким — особенно. «Я не гей», — тоже осталось несказанным. Если и вправду, то почему же он так пялится на пальцы едва знакомого мужика, нагловатого и не слишком красивого, и почему так хочется заправить ему за ухо длинную медную прядь, выбившуюся из небрежного хвоста… Ни с одной женщиной не испытывал он такого странного и острого любопытства, такой нужды заметить и запомнить каждый жест, чтобы потом снова и снова прокручивать его в памяти, раскрашивая, будто контурную карту, пробуя на вкус, на цвет, на звук далёкой музыки, слышной лишь ему одному. Господи, да он и слов таких не знал никогда, откуда это всё только берётся. Может быть, изнанка так действует на него? Подошёл официант, принёс упакованную ссобойку, показал что-то на маленьком планшете. Роан прикоснулся к своему Пи-Ай, раздался короткий писк. Уже в машине Алекс поинтересовался: — Это ты так расплатился? У вас что, все деньги привязаны к Пи-Ай? — Ну зачем все? Так, мелочь на текущие расходы. — А наличные ещё в обороте? — Да, старики пользуются. Ну и психи всякие, которые не доверяют виртуальным платежам… Пустынный пейзаж Центральной долины сменился бетонными коробками офисов долины Силиконовой. Знакомые названия смешивались с незнакомыми. Проехали Вудсайт, ту улицу, на которую Алекс привык сворачивать последние пять лет, сверкнули чуть поодаль зеркальные цилиндры «Оракла», и вот впереди уже показалась стальная чешуя залива. — Мост! — нервно выдохнул Алекс, — две полосы в каждом направлении! У нас три. — Понятно, — кивнул серьёзный Роан. — Это заметная разница. Значит, это ещё не щель. Но ты смотри внимательно. И не психуй, ты молодец. Алекс старался, но карусель знакомого и странного сбивала с толку. Развязка фривеев явно была другой, но зато сам фривей — удручающе ординарным. Однако в Аламеда, на кампусе бывшего «ЛайфТека», никаких сомнений уже не осталось. Алекс проводил здесь по двенадцать часов в день, за пять лет поневоле запомнишь каждую трещину на асфальте, каждое дерево. — Всё не так, — вздохнул он. — Похоже, но не так. Например, у нас здесь была клумба, а у вас — фонтан. И дома похожи, но наши были облицованы такой красной плиткой. Я помню, как вон там, ближе к углу, отвалилась целая панель. И весь офис гудел: каждый уверял, что именно ему по башке чуть не заехало. — Понятно… — протянул Роан, тоже заметно разочарованный. — Но ты всё же поброди, погляди. Алекс подошёл к входу в здание, знакомое и в то же время чужое. Вместо металлических рельефных букв привычного названия белой краской на стекле было нарисовано «Парадигм». Дебильное название, дурацкий мир, и вообще… Бродить расхотелось. Он присел на край фонтана, опустил ладонь в холодную и не очень чистую воду. И тотчас же рядом с ним опустился Роан, тепло обхватил за плечи, забормотал негромко: — Оу, ты чего завял? Подумаешь, с первого раза не вышло. Ещё десять раз попробуем. Да и то, что самое страшное может случиться? Допустим, ты останешься здесь, у нас, так что же? Новую жизнь начнёшь, с первой ступеньки, с первой ноты. Всё заново, какую хочешь профессию выбирай, девушку или парня хорошего, как будто тебе снова двадцать. Чем плохо? Сам же говорил: надо жизнь менять. Алекс только повернулся и ткнулся носом куда-то то ли в плечо Роана, то ли в шею. Глаза защипало, и он крепко сжал веки. Свет пропал, остался только запах, свежий и немного резковатый, будто растёр пальцами незнакомую травинку и знаешь только, что никогда больше такой не найдёшь и запах этот горький — в последний раз. Сидели так долго, пока не скрылось за крышами неяркое зимнее солнце. Алекс встал первым: — Ладно, пойдём… Обратная дорога, как перемотанная плёнка, и вовсе не запомнилась: фривей, мост, «Оракл». Немного угнетённый тишиной и молчанием, Алекс спросил: — А может, музыку включить? У вас вообще слушают? — Фох, такое скажешь, конечно, слушают! — встрепенулся Роан. — Я тебе сейчас запущу свой собственный микс. Ты просто обомрёшь, обещаю. Потыкал пальцем в довольно большой экран на панели. Послышалась заунывная музыка, причём зазвучала как будто отовсюду. Качество звука было отличное. Эх, на такой бы системе «Аквариум» или «Queen», а не это похоронное стенание… Невидимые, но вездесущие колонки между тем запели: — Жили мы в городах Хлопотливых и шумных. Кто-то был беззаботным, А кто-то был умным, Кто-то часто робел, Кто-то знал себе цену, А кому-то в любви не везло совершенно. Голос тоже был заунывным, но в то же время обладал гипнотической силой, заставляя поневоле прислушиваться и пропускать через себя печальные звуки. Алексу такая музыка не нравилась, но песня с первых слов захватила его и повела за собой по медленной и одинокой дороге. — Жили мы в деревнях, В тишине комариной, Среди скошенных трав И плакучей ольшины, Среди рек и лесов, Посечённых полями, В плодородную землю вцепившись корнями… «Странно, — думал Алекс, — совсем не так я представлял себе вкусы Роана. Скорее, я ожидал фанк или инди, что-нибудь не обязательно громкое, но нервное. Впрочем, о чём это я? Я совсем его не знаю, я снова всё придумываю, а потом обижаюсь, что реальность не желает соответствовать моим фантазиям…» За первой песней последовала другая, чуть более ритмичная, но всё равно невесёлая: — От опасных высот перекошенных истин, От голодных вампиров бетонных ущелий Ты приходишь ко мне одиноким и чистым, Свежевыпавшим снегом несмятых постелей, Быстрой тенью луны в позаброшенном парке По раскрытым ладоням потерянных листьев. Ты приходишь ко мне долгожданным подарком, Ты приходишь ко мне одиноким и чистым… — Красиво, — одобрил Алекс. — Слова хорошие. — Вот, я ж тебе говорил! — обрадовался похвале Роан. — Дальше слушай, там ещё лучше будет. Было лучше или нет, но обратная дорога действительно показалась короче. К знакомому и уже почти родному дому подъехали в темноте. На перилах освещённого крыльца сидела сгорбившаяся фигура, похожая на нахохлившуюся ворону. Не успел Роан остановить машину, фигура спрыгнула с перил и оказалась, конечно, Радмирой. Роняя с головы шаль и подхватывая ее на бегу, она в два прыжка подскочила к Роану, двумя руками обхватила его локоть и, снизу вверх заглядывая в лицо, застрочила: — Есь тарка, Роан, семла от мар, семла кеня, Роан… Да так и повисла на нём, курица, жрица любви хренова. А тот свободной рукой почесал в затылке, окончательно свернув набок растрёпанный хвост, и повёл свою пассию в дом, позабыв и об Алексе, и о еде, привезённой из ресторана. Алекс тоже решил на всё забить. Если захочет покормить свою ведьму, сам вспомнит и заберёт, а ему незачем. Из кухни слышались голоса, но Алекс сразу направился к себе. Он устал не столько от дороги, сколько от слишком быстрой смены настроения. То надежда, то разочарование, то тепло и близость, то опять мордой об стол. Не обманули лишь самые простые и понятные вещи в тот вечер: горячий душ, мягкая и тёплая постель да луна, невидимая, но бросившая на подоконник щедрую горсть серебра.