Кравец

На бампере останется царапина величиной с Большой каньон, это точно. Хорошо хоть успел справиться с машиной, поцеловавшись с отбойником. И повезло, что других машин рядом не оказалось, а так бы он непременно в кого-нибудь впилился. Нет, с этими двенадцатичасовыми рабочими днями надо завязывать, так никакая лошадь не пашет. Вот явно же заснул за рулём. Так бывает: на полсекунды поплывёшь, потом сразу же спохватишься… А тут, видимо, не сразу. Могло быть хуже, намного хуже. Ночная дорога блестела под колёсами, как змеиная чешуя, дождь разбивал свет фар на острые осколки. Алекса слегка мутило, голова казалась тяжёлой и будто набитой пыльной ватой, в которой мысли даже не ворочались, а лежали без движения, да и всё тело ощущалось как чужое. Неужели простудился? Неудивительно, с таким образом жизни. На мосту налетел ветер, толкнулся в пассажирскую дверь, машину немного повело по мокрому асфальту. Алекс матюгнулся, потёр лицо ладонью и вдруг подавился беззвучным криком, задохнулся, закашлялся. Фелан! Другая реальность, изнанка, всё это!.. Что же это получается, он вернулся, вот так просто? Руки тряслись, и сердце колотилось, как бешеное. Алекс остановил машину, едва дотянув до первого же островка безопасности. Оглядел салон: да, так и есть, вместо Феланова старомодного катафалка — интерьер до боли знакомой «Хонды», на пассажирском кресле — рюкзак. Толкнул дверь, вышел под дождь. Ну, точно: на правой части бампера царапина, широкая, но неглубокая, похожая на ссадину на скуле. А ещё: тёплый свет жёлтых фонарей и трёхполосное шоссе, по которому в водопадах блестящих брызг проносились редкие машины. Алекс стоял, не чувствуя ни холода, ни дождя, всё ещё вне себя от шока. Впереди выгибалась дуга моста, справа в полной черноте вздыхали от ветра воды залива, а вдалеке на другом берегу едва заметно за пеленой дождя мерцали огоньки. Там и его дом. Его жена, его жизнь, от которой он получил лишь короткую передышку. А теперь эта передышка закончена, но только он, по-видимому, ещё не готов окунуться в обычную свою рутину. Вернуться — не готов. Мерцая сине-белыми огнями, подплыла полицейская машина. Патрульный выходить не спешил, не стал рисковать и Алекс, вернулся в салон. Он успел вытереть лицо и руки найденной в бардачке салфеткой и включить печку на всю катушку, чтобы прогнать стылую влагу, когда в его окно деликатно постучались. Полицейский был молод и вежлив, попросил права и регистрацию, потом спросил: — Случилось что-то? Поломка? — Нет, офицер, — ответил Алекс, с трудом подбирая слова, будто успел позабыть английский. — Просто голова закружилась, устал, видимо. Вот, остановился на минуту отдохнуть. Но сейчас всё нормально, ехать могу. — Точно нормально? — переспросил полицейский и после минутного раздумья предложил: — Давайте сделаем так: я поеду за вами. Алекс воспротивился было, заверил, что чувствует себя хорошо, что вполне может доехать и сам, без эскорта, но офицер был непреклонен, напомнил об опасности скользкой дороги, о необходимости соблюдать скоростной режим, вернулся в свою машину и мигнул Алексу дальним. Алекс послушно тронулся. Бело-голубая светомузыка позади немного нервировала, хотя должно было быть наоборот: о нём заботятся, сопровождают, как какую-нибудь ВИП-персону… Уже на 101-м, в паре миль от родного выхода, мимо них пронёсся какой-то псих. Патрульная машина включила полный набор огней, сразу вспыхнув, как новогодняя ёлка, взревела сиреной, превратившись в матёрого хищника, и бросилась вдогонку лихачу. Алекс вздохнул с облегчением. Теперь он глядел по сторонам со вниманием следопыта. Да, светофор тот же, воспалённо-красный, а вот заправка хоть и на месте, но вполне современная, безо всяких рифлёных крыш. Никакого белого забора справа, где помигивали редкими огнями приземистые таунхаусы. А вот и его дом. Его почтовый ящик, беседка и входная дверь. Подошёл и ключ. Алекс щёлкнул выключателем и тупо уставился на изображение Гранд-канала с гондолами под ажурными мостами. Даже пахло домом, мастикой для натирания мебели и какой-то едой. Внезапно навалилась усталость, совершенно невыносимая, какая-то чугунная, отупляющая. Алекс вдруг понял, что стоит в коридоре в насквозь промокшей одежде, что его знобит так, что стучат зубы, что он просто не в состоянии сейчас куда-то идти и с кем-то объясняться. Он поднялся на второй этаж в гостевую спальню, которая когда-то планировалась как потенциальная детская, но этим планам не суждено было сбыться, и сейчас Алекс ничуть об этом не жалел. В тесной ванной встал под душ, включил обжигающе горячую воду. Улеглась дрожь, замерзшее тело оттаяло и расслабилось, и, наверное, от этого Алекс вдруг заплакал, будто что-то лопнуло у него в груди, прорвался какой-то нарыв, и слёзы сами по себе потекли по щекам, смешиваясь со струями воды. Он упёрся ладонью в скользкую плитку, спрятал лицо в сгибе локтя и долго так стоял, пока вода не стала прохладной. Он улёгся в постель, неприятно холодную, слишком медленно согревающуюся теплом его тела, и тотчас же подумал, что вчера примерно в это время или, может быть, чуть позже он был с Феланом. Только вчера! А теперь он так далёк, действительно в другой вселенной. Почему он сделал это? Почему даже не предупредил Алекса, не спросил его мнения? Уже вчера, появившись на пороге его комнаты, он знал, что это их первая и последняя ночь. И этим вечером, отправляясь якобы проехаться до Белмонта, он тоже знал, что обратной дороги не будет. Он всё решил сам. И сам же выполнил это решение. Кажется, что-то в этом роде говорил о нём и Роан. На самом деле, всё понятно: Фелан холодный, чёрствый и расчётливый человек. Он и Алекса использовал в своих целях, для сексуального эксперимента, зная, что последствий не будет. Что второй участник этого опыта на следующий день навсегда исчезнет из его жизни и из его мира. Потому и не предупредил о возвращении, просто выбросил его прочь, как использованный гандон, как огрызок какой-нибудь. Да ещё и напутствие дал: «Твоя жизнь, рули!» Ночь казалась бесконечной. Он просыпался несколько раз, и каждый раз плакал за окном дождь, и Алекс устало закрывал глаза, думая, что утро теперь не наступит никогда. Но оно всё же наступило, хоть и было таким же серым, мокрым и зябким. Началось оно звуками музыки откуда-то снизу, звяканьем посуды на кухне и через некоторое время — появлением Милы в домашнем халате с дымящейся чашкой в руках. — Опаньки! — провозгласила супруга. — Это что за явление Христа народу? Что не работается? Алекс понял сразу несколько вещей: что, по всей вероятности, Фелан вернул его домой в вечер исчезновения. В противном случае его приветствовали бы чем-то вроде «Где тебя носило два дня?». Что на работу ему идти не только трудно, но просто-таки невозможно. Что больше всего ему хочется накрыться с головой и никого не видеть и не слышать. — Я заболел, — ответил он на оба вопроса сразу. — Поэтому здесь лёг, чтобы тебя не заразить. Есть у нас что-нибудь от простуды? — Есть парацетамол, — ответила Мила. — Принеси, пожалуйста, — попросил Алекс. — И чаю горячего, если можно. Она исчезла и вскоре вернулась с двумя таблетками, градусником и чашкой чая. Положила ему на лоб холодную ладонь и заметила: — Что-то ты на умирающего не тянешь… — Не расстраивайся, — утешил супругу Алекс. — Может, ещё поплохеет. Выпил таблетки и чай, позвонил на работу и после этого исполнил свою простую мечту: заснул по-настоящему. Проснулся, когда короткий февральский день уже перешёл в сизый вечер. Дом встретил его прохладой и пустотой, но в морозилке нашлась пачка пельменей. Алекс вспомнил о поджарках, о том, как впервые увидел Фелана, и это воспоминание оказалось удивительно болезненным. Он глядел на воду, никак не желавшую кипеть, и сам себе удивлялся: с какого хера? Он был знаком с парнем всего неделю, близко общался с ним буквально два дня, откуда такая вселенская тоска? Да и знал ли он его по-настоящему? А может быть, дело в том, что он, Алекс, гей и просто никогда раньше не имел возможности в этом убедиться? Говорят, бывает такое, что человек прячет свою сексуальность так далеко, что потом и находит с трудом. Ведь не случайно, очутившись в месте, где его никто не знает, а значит, и никто не осудит, он переспал с двумя мужиками. С двумя! Вот Мила бы узнала, она просто упала бы. И, конечно, нашла бы что сказать по такому поводу. Мила появилась поздно вечером, когда Алекс лежал в гостиной на диване и лениво переключал каналы телевизора. Сначала он услышал шум подъехавшей машины, потом шум открытого и закрытого гаража и, наконец, цоканье каблуков по паркету. Вскоре показалась и сама Мила, принеся с собой сладкий запах цветочных духов, смешанный с сигаретным дымом. Она казалась слегка хмельной и на Алекса старательно не смотрела. — Где была? — спросил Алекс, потому что так вроде положено. — У Наташки, смотрели ее фотки с Тайланда, — последовал ответ уже из кухни и потерялся в звуке включившейся кофеварки. — Ты что, косая за руль села? — спросил он, чувствуя невольное раздражение из-за её запаха, её каблуков, в конце концов, её дурости. Из кухни донеслось: — Ну, не я же вчера машину покоцала… «Зачем? — подумал Алекс. — Зачем это всё, эти мелкие подколки, на которые даже лень тратить силы, зачем эти вопросы и ответы, когда нам просто не хочется друг друга видеть? Мы ведь давно уже стараемся проводить вместе как можно меньше времени. Я думал, это только я, но нет, она тоже. И как я раньше не замечал?» — Мила, иди сюда! — позвал он, и, видимо, удивлённая его решительным тоном, она вышла из кухни, снова с чашкой в руках, прямо дежавю какое-то. — Давай разведёмся. — Чего? — от неожиданности она действительно открыла рот, и это её «чего», Алекс чуть не рассмеялся. Но тогда всё превратилось бы в шутку, в фарс, а он этого не хотел. Пришлось прогнать ненужную весёлость и сказать серьёзно: — Иди сюда. Сядь, не стой там. И снова она послушалась, молча подошла и села рядом на диван. — Давай разведёмся. — С какого хера? — обрела Мила дар речи. — У тебя кто-то появился? Какая-нибудь китаянка с работы, метр с кепкой, но рядом с ней ты чувствуешь себя мужчиной? И Алекс вдруг ляпнул: — Я гей, Мила. За последние три дня я переспал с двумя мужиками. Причём с последним — дважды. — Гонишь! — засмеялась она, но прозвучало это как-то нерешительно, нервно. — Гоню, — не стал спорить Алекс. — Какая разница? Мы с тобой не любим друг друга. Да, честно говоря, видеть друг друга не можем. К тому же тебе здесь не нравится. Вот разведёмся, и можешь валить в свой Николаев. — И что я там буду делать? У меня специальность — приборостроение. На фига оно сдалось в Николаеве? Алекса не удивил Милин сугубо деловой подход к проблеме. Вот если бы она стала разыгрывать поруганные чувства и оплакивать лучшие годы жизни, зря потраченные на такого мудака, это было бы труднее. Чтобы не сойти с рациональной волны, он продолжил: — Смотри, дом мы купили три года назад. Два? Ладно, пусть будет два. Он с тех пор хорошо вырос в цене. Тысяч на четыреста. Это значит, каждому из нас придётся по двести. На счету у нас не особо, да? Я так и думал. Какую-нибудь ерунду я тебе ещё отстегну за машину, мне она по-любому нужна, и за мебель. С такими деньгами ты сможешь и в Киеве купить квартиру, не то что в Николаеве, и ещё останется. А там уже сама придумаешь, что тебе делать. Ты молодая красивая баба, может, ещё найдёшь себе кого-нибудь. Или бизнес откроешь. Турагентство, или спа-салон, или ещё какую-то фигню. Ты же хотела там, дизайн интерьеров или что-то такое? Вот, короче, возможности есть. Мила помолчала, покрутила чашку в руках. Потом сказала: — У тебя же ещё пенсионный план был на работе? — Да, там у меня тысяч двадцать, — отозвался Алекс, и довольный оборотом дела, и озадаченный меркантильностью супруги. — Я мало откладывал. Но снять их я не могу. Надо будет посоветоваться с отделом кадров. Снова помолчали. По телевизору шёл какой-то концерт, в тишину комнаты просочился задумчивый голос виолончели. — Я подумаю, — сказала Мила. — Подумай, — согласился Алекс. — А я завтра зайду на работе к юристу и подготовлю документы. Надо было срочно уйти, чтобы закончить разговор именно так, и Алекс побыстрее сбежал в бывшую гостевую, а теперь уже свою спальню. Хотелось ещё чаю, но он побоялся оставаться в опасной близости с будущей бывшей супругой. «Рули, — подумал он, засыпая. — Это твоя жизнь». И от этого напоминания стало вдруг ещё горше.