POV Алина.
Это действительно сработало. Алина даже не догадывается, насколько отчаялась сама, что позволила подобному случится так легко. И ведь не скрывает, ей по душе этот колющий всё тело острыми шипами страх, сковывающий конечности в отточенных движениях. В последние дни подготовки к Олимпиаде Старкова неосознанно приняла для себя одну правду. Беспощадные руки Багры в этот напряжённый период дали ей много больше, чем мог дать только её личный тренерский состав. Вышколенная строгость во всём – в изгибе пальцев и запястий, наклоне головы... Дело никогда не было только в технике. Багра не оставила выбора Александру, отняла ту же возможность у Зои. Алина пришла на твёрдых ногах и отказалась от личного блага сама, хоть и выглядела нелепо со своим травмированным носом. Женщина нашла ультиматум даже для спортсменки, которую знала всего пару недель. Старкова отчётливо понимает, мать Морозова не сделает с ним в физическом плане того, что навредит ему в достаточной степени. В психологическом, как кажется, Багра познала все видимые и невидимые границы для каждого в отдельности, так что любой из них примерился со своим выбором. Алина просто не хочет, чтобы им двоим было ещё больнее. Они должны хотя бы пытаться вести достойный для своих положений образ жизни, чтобы не навредить профессиональной деятельности. А девушка справится. Это всего лишь неприятность. Земная незначительность, что красно-синими полосами спину, ноги и руки нарывает, так что не получается хорошо спать, постоянно ворочаясь и проклиная всё сущее. Старкова уже очень скоро понимает – она вновь победила. Подобные же – почти идентичные синяки и неаккуратные ссадины, высеченные неестественными линиями на белоснежной коже Александра стали заживать, а новые перестали появляться. Одно из главных для их образа жизни — разбитое лицо вернулось в норму, хоть и ужасающая картинка до сих пор стоит явью перед глазами. Сам одиночник чуть пришёл в себя, всё чаще присутствуя за приёмами пищи в жизнеспособном состоянии, позволяющем ему хотя бы изредка выказывать эмоции. И от одного было противно. На льду они больше не боялись касаться друг друга. Утратили тонкий момент осторожности в отношении другого человека. В большинстве случаев знали, где находится любая травма, но не могли придать этому большее значение. У них нет времени размениваться на такие любезности. И мысль о том, что ты смирился с чем-то столь ужасным, хотелось оплакивать. Возможно, Багра в личной издёвке и принципиальном расчёте позволила юной фигуристке выиграть. Пусть временно. Всё ещё без возможных перспектив, шансы на которые ничтожны. Осознание, что есть подлинность истинного доверия Морозова, даётся непомерно легко. Жаль, что именно в такое время. Жизненные трудности особенно щедры на испытания для столь хрупких понятий. Александр взаправду полагается на её благоразумие. Может, ему тяжело ужиться с этим, но мужчина не пытался противостоять Алине или переубеждать её. Вероятно, он хорошо понимает девушку, потому что это то, что делал бы сам одиночник. То, как он и живёт с самого начала. Правда, мужчина отчасти помогает Старковой обходить острейшие углы в работе со своей матерью. А те углы впиваются в тело нещадно и грубо, входя под кожу деревянными щепками, так что любая помощь кажется неоценимой. Алине кажется, в работе с Багрой любая физическая боль уходит на второй план, оставляя место лишь самозабвению, потому что каждый взгляд, шаг и движение в сторону пускают по телу ядовитую ртуть, что в глазах женщины плещется. Они с Морозовым вечером походят на побитых в подворотне котят, что зализывают друг другу раны, кормят и греют. Девушка понимает, это сложно. Мал, например, отговаривает её идти на тренировку к Багре каждый день или порывается пойти с ней, что всякий раз безуспешно. Любая слабость, невнимательность, оплошность – ошибка обернётся новым кошмаром в будущем. Старкова с раннего детства держится за Оретцева. Видимо, приходит время отказаться от этого подобия созависимости, что иногда кажется опасным из-за расхождения во мнениях. Самостоятельность в этом плане, когда в любой момент можно оступиться, намного привлекательнее. И именно юноша поддержал её первым в безумных начинаниях, мысль о чём теплится благодарностью. Альфред относится неодобрительно, но будет молчать до тех пор, пока спортсменка показывает желаемый результат на тренировках. И как бы жаль не было, прогресс слишком заметен для окружающих, чтобы его игнорировать. Зоя сказала, что Алина поступает неоправданно безрассудно, указав на её возраст, а Николай как-то поник взглядом, догадавшись на одной из тренировок, что в их сопернице изменилось. Девушка позволяет. Совершенствовать себя новыми руками кого-то чужого сложно, особенно когда страшишься задеть что-то лишнее – то, что для всех окружающих под запретом. Но Старкова справляется и гордится этим. Они все истощены. Свои же силы уходят на то, чтобы морально не сломаться в крепкой хватке Багры. Александр, казалось бы, и вовсе держится на одном стремлении жить. А жить так, чтобы без оглядки набирать полную грудь леденящего внутренности воздуха, у него получается только на катке. Но они всё ещё сражаются – встают и идут работать каждый день, как бы сильно что-то болело. Правда, Алина уже не различает, что у неё болит и в какой мере. Кристофер её благоразумно не беспокоит, хоть и однажды пытается. Подходит на одной из тренировок у Багры, словно нарочно в тот момент, когда девушка наиболее уязвима, а боль от трости, ложащейся на спину и конечности, чувствуется особенно ярко. Об остром набалдашнике иногда и вспоминать не хочется. И если бы не наигранно улыбчивое выражение лица Андерсона, отчего-то раздражающий полуофициальный стиль в одежде, что так близок самой, возможно, Старкова бы на него не сорвалась, стоило мужчине сделать шаг ближе, когда она сошла с катка. Алина сама не понимает, как громогласно выговорила «не подходи ко мне», не двигаясь со своего места и не думая о том, что на катке может быть кто-то ещё. Она походила на дикую всклокоченную кошку, которой извечно приходится драться за еду, место под солнцем и спокойный сон. Думалось, очевидно, но Кристофер опешил от того, что кто-то может его настолько ненавидеть? Бояться? Испытывать отвращение к нему? Если ему было от этого больно, то девушка не стесняется признать – ей это в радость. Такую, что от личного торжества кончики пальцев покалывает. Коньки стоят твёрдо на неподходящей поверхности, а собственная готовность защищаться подогревается уверенностью и силой в натренированном теле. Даже Багра, казалось бы, в тот день поняла Старкову, если вообще была на это способна. Женщина подозвала своего бывшего партнёра к себе, пропустив Алину к лавочке с вещами, а после и к раздевалкам.🌒
Особенно волнительный период ознаменовывает себя открытием олимпийских игр. Спортсменка старается уцепиться за всё, что видит, потому что масштаб подобного мероприятия не всегда позволяет разглядеть хотя бы саму себя подетально. И собственное отражение – девушки в форме национальной сборной, в зеркале с пару секунд не кажется реальным подобно волосам неестественного цвета, что заплетены в тугие косы. Старкова замечает за собой странность – глаза в зеркале кажутся чужими, а тот факт, что они принадлежат ненавистному человеку, и вовсе выбивает почву из-под ног. Алина теперь отчасти понимает Александра, взгляд которого раньше отчётливо полнился отвращением, стоило обратить внимание на его отца. Иногда девушке кажется – им не выбраться. Личная жизнь окружает их отравленными иглами со всех сторон, так что работа – единственное убежище. Торжественное шествие всей сборной по стадиону, размеры которого редко увидишь в повседневной жизни, предстаёт большой ответственностью. И какого же удивление, когда Старкова стоит в зоне ожидания среди большинства уже знакомых ей людей в официальной форме английской сборной, окружённая единой символикой, и видит перед собой Морозова, что одет точно так же как и она сама. В тёмно-синие и красное. Это кажется настолько нереальным зрелищем, что девушка с пару минут не может подобрать слова. Алина ведёт ладонью по рукаву его куртки, точно убеждаясь – настоящий, не плод её воображения, в котором искать убежище от реальности – гиблое дело. И когда их объявляют под единым именем своей страны, девушка впервые чувствует такую поддержку. Члены собственной сборной, которых по-доброму тешит её неопытность; все эти люди разных статусов вокруг; Александр рука об руку рядом, будто ему всегда было там отведено место. Становится сложнее. Программу дня теперь составляют не только тренировки, но и различные конференции. Иногда кажется, сутки стали на несколько часов длиннее. Давление СМИ и общественности лишь нарастает, так что хочется спрятаться в свой личный вакуум, где никто не посмеет прикоснуться. Но Старкова хорошо знает, этот пузырь лопнут в первую очередь, каким бы важным средством защиты он не был. Чужие люди в своей жажде и погоне за личными интересами никогда над тобой не сжалятся. И их с Морозовым имена нередко под заголовками, от которых руки так и норовят опуститься. Паре перемывают каждую кость так, что спортсменка заламывает себе пальцы всякий раз, зачитываясь новостями. И каждый норовит выказать недовольство, потому что с чужой подачи – недостойны, слишком юны и наглы для подобной дерзости. И только Александр кажется спокойным в своей правде. Они боятся тебя, меня – нас. На некоторых мероприятиях Алина часть английской сборной, в других представитель фигурного катания. В первые дни она не знала, как это будет. И уж точно не подозревала, что Морозов будет ходить с ней. Это кажется странным, потому что собственные он посещает предельно редко и только по особенным случаям, зачастую не удостаивая собрания ни единым словом. Всё до тех пор, пока мужчина не поясняет, почему вообще это делает. Они представляют парное фигурное катание. Они вдвоём. И Александр не может оставить Старкову без опоры в том, что для неё во многом ново. Она учится говорить, отвечать на вопросы, на которые общественность не должна знать правдивого ответа. А Морозов всегда стоит рядом, вслушивается в каждое слово, наверняка пропуская через себя каждую мысль, потому что это важно для них обоих. Иногда девушке кажется, что они советуются друг с другом во время этих интервью, потому что мужчина всегда в произвольном жесте ответит, если она обратит на него внимание. – Сейчас будет весело, – шепчет ей на ухо один из конькобежцев. Это была одна из первых закрытых конференций, когда они небольшой группой спортсменов, рассаженных за длинным столом на сцене, представляли целую сборную. Ей нравится это, в зале во многом профессионалы, что хоть отчасти, но понимают многогранную участь каждого в своей сборной. В это время разговаривали о лыжном спорте, поэтому отвлечённая сторонней мыслью Алина не сразу поняла, о чём ей говорят. – Всегда интересно послушать Александра Морозова. Ты когда-нибудь слышала, как он говорит? Многих из нас четыре года назад настолько впечатлило, что мы ждали это мероприятие больше остальных. Девушка от неожиданного откровения излишне резко дёрнула ногой в сторону, задев под столом одиночника, верно сидящего рядом. Вышло лишь бессвязно чертыхнуться про себя. Она старается не смотреть в зал – сосредоточиться на этом множестве серьёзных лиц не получается. Они все для неё одно до тех пор, пока тяжесть мёртвым грузом с плеч не спадёт. В следующее мгновение Старковой хочется искренне рассмеяться. Слышала ли она, как Александр говорит? Слышала, видела и понимала много больше, чем кто-либо из окружающих. И всё ещё слишком тяжело делить с кем-то подобные мелочи. Возможно, потому что для неё это кажется слишком значительном и, в некотором роде, интимным. Они все сидят втроём. Пара и совсем юная спортсменка, что представляет женское катание. Речь шла о многих их значительных соперниках, об ожиданиях и перспективах. – Госпожа Старкова, мы встречались с вами около четырёх месяцев назад, и тогда вы со своим партнёром были весьма, – мужчина из зала с пару секунд подбирает правильное в его понимании слово, – убедительны. Как вы сейчас оцениваете свои силы? – Я всё ещё поддерживаю позицию того, что о конкретном результате мы можем говорить только после итоговых прокатов, – Алина замечает движение по обеим сторонам стола. Интересно, остальных удивляет, что обращаются именно к ней? Сейчас вспышки камер не слепят глаза, поэтому речь даётся легко, хоть голос и дрожит всего мгновение, а пальцы перебирают манжеты рубашки, скрытые под рукавами джемпера с эмблемой родной страны. Альфред и Мал тоже сидят где-то в зале, от этого спокойнее. – Мы прекрасно знаем, кто наши соперники, на что они способны, и какой результат сами хотим показать. – Важно отметить, – девушка понимает, как только она закончила, хотели обратиться к Морозову, что было закономерно. Он придвинулся к микрофону первее. Вероятно, на её лице слишком легко сейчас читается неподдельное изумление, потому что то, как многие спортсмены по обе стороны от стола придвинулись чуть ближе и в скромных улыбках повернули головы в их с Александром сторону, действительно выглядит внушительно. И тяжело не заметить это секундное «непринятие», потому что хрипловатый голос мужчины звучит на всё помещение. Очевидно, он не такой, каким его запомнили члены их сборной. – Я уже много раз встречался со следующим мнением, и я его не разделяю. За пределами катка я не дроблю одиночное и парное фигурное катание. Мы уже говорили, что решение на участие в последнем было обдумано серьёзнейшим образом. Я со всей ответственностью отношусь и к одному, и к другому. И пусть это откровение не будет вынесено на публичное обозрение, но оно обозначит важный момент для всего мира большого спорта. И даже для Старковой это было отчасти неожиданностью. Разумеется, то время, что Морозов уделяет тому, чем живёт фактически с рождения, не сравнится с их тренировочными периодами, но он и не говорил о физической составляющей. Одиночник однозначно обозначил своё отношение к тому, что он делает. И пусть остальные сомневаются. Уж лучше Александр сгорит в собственном морозном пламени, чем позволит себе пренебречь любимым делом, что обозначает себя большей ответственностью с каждым днём.🌒
– Почему они это делают? – Алина, смотря на вход в столовую, недоумённо обращается в сторону Морозова, что сидит рядом, замыкая человеческий ряд, но уже в следующий момент поворачивается в сторону сидящих поблизости спортсменов. Она всё ещё остаётся под впечатлением после недавнего открытия Олимпиады и графика, при котором зачастую забываешь хотя бы вдохнуть. Приём пищи кажется первым пристанищем после собственной кровати. Состояние такое, что периодически думается, девушка заснёт на любой поверхности, если появится возможность. Сегодня же проходили первые соревнования. Теперь она наблюдает, как группа за столом в конце зала свистит, хлопает, выкрикивает что-то подбадривающие на непонятном Старковой языке, когда в столовую заходит несколько женщин с массивными медалями разной значимости на шее. Не удерживаются даже некоторые спортсмены из команд сборных соперников. – Что-то вроде традиции, – спортсмен неподалёку от Алины торопливо прожёвывает пищу, спеша пояснить. – В этой суматохе редко удаётся поздравить хотя бы члена своей сборной, а ведь многие из нас довольно близки, – мужчина бросает короткий взгляд в сторону от девушки – точно на Александра, следом бессовестно подмигивая. – Приём пищи чуть ли не единственное время, когда мы собираемся все вместе. – Принесёшь одну такую, может, мы тебя даже на руках покатаем, – горделиво выговаривает сидящий фактически на другом конце стола лыжник. Мужчина, очевидно, много старше её. Фигуристы (все трое) фактически самые младшие члены сборной, что не чувствуется. Их тут принимают наравне со всеми. – Алину катают и без вашей помощи, – совершенно невинно произносит юная фигуристка, сейчас сидящая напротив Старковой. Звучит в опасной степени нагло – со своей остринкой, отчего хочется улыбнуться, но девушка не успевает, когда Морозов подле неё закашливается. Видимо, подавился. Он мгновенно отворачивается, откладывая ложку и прикрывая рот рукой, хотя отчасти в этом мало смысла, учитывая, что их окружают люди со всех сторон. Те, кто захотят, урвут любое мгновение слабости, налетев ястребом на желанную добычу. Алина слегка стучит мужчину по спине, подставляя ему поближе стакан с водой. Не впервые. Учитывая извечное настроение за их столом – разговаривать и подшучивать, подобное происходит постоянно. Старкова без особого смысла – почти автоматически, в незамысловатом поглаживании с пару раз проводит ладонью по спине Александра, когда тот делает глоток воды. Не хочется задумываться над тем, почему половина присутствующих рядом смотрит на неё так, будто она совершает чудо наяву. Представлять то, что ему бы, случись что-то серьёзнее, из-за подобных предрассудков никто бы не помог – тем более.🌒
Морозов первый, и Алина рада такому расписанию. Ей будет намного спокойнее, если она заранее будет знать, что то, чем они занимаются больше полугода совместно, никак не повлияло на его индивидуальную деятельность. Единственное, о чём жалеет, что не смогла прийти вживую посмотреть короткую программу – не успевала из-за личного расписания. Правда, не удержалась от того, чтобы крепко обнять, когда провожала одиночника утром. Действие вышло точно домашним и откровенным. Девушка уверена в нём. Она верит него. И это пожелание удачи всё равно не теряет своей важности, потому что именно из таких деталей складываются их взаимоотношения. «Я чувствую тебя», — как бы далеко Старкова от Александра не находилась. Правда, многие спортсмены и представители тренерской делегации, обычно не присутствующие в такое время на территории своих подопечных, всё равно собираются в столовой олимпийской деревни, чтобы посмотреть прямую трансляцию на больших экранах. До ужина остаётся ещё приличное количество времени, но в помещении уже собирается существенное скопление человек, делящихся на меньшие группы. Алина уселась за свой стол рядом с представительницей женского одиночного катания и ещё несколькими ребятами из своей сборной. Альфреда и Мала ждать не приходится. Они там – на олимпийской ледовой арене, которую девушка ещё вживую не видела. Ей там самой предстоит выступать. То, что Оллред не собирался, как и четыре года назад, пропускать столь важный этап для своего сына – очевидно. Оретцев же постоянно находится рядом со своим тренером и опекуном в одном лице. Набирается опыта в тренерской деятельности, что, как в последнее время кажется Старковой, ему истинно нравится. Если в парном катании есть определённые разрывы в уровнях соревнующихся, то в одиночном конкуренция намного плотнее, за чем в любом случае интересно наблюдать. Хотя Алина в который раз убеждается, годовой перерыв в профессиональной деятельности Морозова, на её взгляд, совсем не чувствуется. И они ещё в начале года убедились – этого времени явно мало, чтобы кто-то смог хотя бы приблизиться к результату Александра. Но сегодня суть было в другом. Багра ни разу не усомнилась в своих действиях, не забывая попрекать Старкову тем, что одиночник тратит на неё свои силы. А значит, может показать не тот безукоризненный результат, что женщина привыкла видеть. Эта мысль настолько въелась ужасающей ржавчиной, отвратительной коррозией девушке в голову, что она действительно начала бояться, тревожно одёргивая себя, стоило только задуматься. Возможно, вина скрывается где-то там – в этих же трещинах, что уродливо покрыли внутренности, разрушая всё ценное, уязвимое. Но в любом случае, Алина воодушевлена определёнными ожиданиями. Олимпийские программы Александра не видела целиком даже она сама, а он потратил на них около двух лет. Тем более, соответствующие ожидания есть и у общественности. Когда ты успешен, все больше ждут твоего ожидаемого провала, потому что это намного легче, чем покорить новую высоту. Значительно сложнее становится, когда приходится соревноваться с самим собой. Короткая программа всегда довольно проста в своей сути и направлена на отточенное исполнение технической составляющей с долей той обязательной артистичности. Музыкой, наверняка заученной до последней нотой, служит фортепианная композиция в низких драматичных тонах – точно что-то из классики. И первые минуты мелодия кажется довольно медленной для той, что ограничена временем – меньше трёх минут. Одиночник первым прыгает выверенный в темпе музыки тройной аксель, будто держась на одной ноте. Элемент высокой сложности кажется столь лёгким в его исполнении, но у Старковой ноги до самых пальцев поджимаются, потому что она прекрасно знает силу удара и тяжесть выезда с данного прыжка. Фигурист сразу уходит в изящные скольжения и тянущиеся за ними жесты импульсивной хореографии до тех пор, пока не исполняет уже одиночный аксель в качестве прыжка во вращение. Он демонстрировал этот же элемент, когда Алина встретила его впервые. Она хорошо помнит тот день. Идеальный шпагат, несмотря на всё количество раз, что она видела его в исполнении Морозова, до сих пор предстаёт чем-то удивительным в голове. Возможно, потому что у самой мышцы бёдер тянет, хоть и исполнять приходится нередко. Это поразительно, раньше девушке казалось чем-то невообразимым усложнять элементы до такой степени, что фактически опасно для жизни, но потом она вспоминает их общие программы. Старкова научилась этому у Александра, так что подобное умение походит на одно лишь вдохновение, ведь никто не запретит ей зачарованно творить в рамках дозволенного на своей территории. Алине так и хочет при каждом новом скольжении услышать хруст льда, но через экран это сделать невозможно. Дальше каскад – похожий на тот, что они взяли в свою короткую программу. Четверной лутц – сложнейший прыжок в фигурном катании перед акселем с приземлением на сложную ногу, чтобы после ещё прыгнуть тройной флип. Любая музыка в такие мгновения лишь нагнетает обстановку, несмотря на то, что Морозов в своём стиле утончённо исполняет последующие элементы. За дорожкой шагов становится тяжело уследить из-за быстрого темпа. Последующее комбинированное вращение, казалось бы, затихает вместе с композицией, хотя все три позиции выглядят отточенными, так что картинка вращения начинает казаться статичной. Даже в столовой кто-то аплодирует, когда программа заканчивается. Мгновенно поднимаются обсуждения, как и после каждого спортсмена, и Алина пока не представляет, какой гул стоит на самой арене, где в данный момент стоит Александр. Жаль, на экране всё равно не увидишь столько, сколько можно вживую. Старкова не покидает помещение, пока не начинается ужин, — нет большого смысла, зато она беседует со знакомыми спортсменами, чувствуя, что эмоциональное напряжение чуть спадает. В какой-то момент к ней и вовсе подсаживается Николай, вызывая пару волн беззлобного негодования, которое его лишь потешает. Альфред не позволит Морозову выйти на тренировку с Алиной в день своих же соревнований, поэтому, если она и посетит сегодня лёд, то только позже вечером и индивидуально. Девушка сидит спиной к выходу, поэтому не сразу понимает, почему в столовой становится шумнее, а ещё через некоторое времени почти хоровое воодушевлённое «о-о-о» заставляет повернуть голову. Правда, Александр в этот момент уже садится рядом, принеся с собой волну уличного холода, что пробирает до самых костей. Его волосы всё ещё влажные, а кожа блестящая, видимо, из-за снега на улице, поэтому очевидно, что одиночник только добрался со стадиона в олимпийскую деревню, в первую очередь решив заглянуть на ужин. Вероятно, все фигуристы решили поспешить и не задерживаться, пока была возможность. И прильнуть бы сейчас, смотреть бы без опаски, что осудят, но выходит лишь глупо и невинно улыбаться, радуясь тому, что переживания временно ослабили хватку на изнурённом сердце. Ложка чего-то сладкого растекается во рту, когда Старкова, отвлечённая шумным выдохом, обращает внимание на то, что Морозов хоть и пришёл, но пришёл без еды или хотя бы тёплого питья и только снял куртку, сложив ту себе на колени. Александр зачастую кажется отключённым от жизни со своими пустыми и одновременно безумными глазами, которые впервые удаётся рассмотреть поближе. Статная осанка сейчас и вовсе ощущается чужеродной. Алина знает, сколько всего себя уходит на один финальный прокат, так что даже дышать трудно, поэтому спокойно встаёт, произнося тихое, но уверенное «сиди», когда одиночник пытается пойти за ней. Она всё равно взяла бы ему еды в комнату, ей нетрудно принести её сейчас. Девушка не знает, странно ли это для окружающих, или как вообще выглядит их поведение со стороны, но ей нет до этого особого дела, как нет и Морозову. Возможно, он показал сегодня лучший результат, но цена подобного – то, как ложка или стакан дрожат в руках спортсмена. Смотреть больно. Кажется, что даже глотать тяжёло. И все это замечают. Её сборная уважительно относится к каждому своему члену и необъяснимо ценно то, как они сейчас его не трогают. Да, улыбаются, смеются – поддаются дурости в собственном ликовании, но не пытаются, как делают это обычно, вовлечь фигуриста в свою атмосферу. Они все борются фактически друг за друга, отчего взаимопонимание особенно важно.🌒
И всего через пару дней произвольная программа. Этот период, загруженный постоянными тренировками, что стали бесцветными, доведённые до автоматизма, даже не кажется своеобразной передышкой. И сейчас этап соревнований, в который Александр наверняка вложил всего себя – всю свою подлинную суть. То, что можно было доводить до совершенства два года, выводя искусство в муках, потому что и выбора малейшего не было. Жизнь такой роскоши не предоставила. Некуда было себя деть, кроме как творить в собственном призвании. У всех есть определённые ожидания. Старкова, можно сказать, к мужчине ближе всех, но даже она не до конца понимает, что сегодня увидит. Они все собираются в смотровой зоне, одной из немногих, что на олимпийском стадионе отведена для «своих». Члены английской сборной – те, кто нашёл время прийти, вспомогательные члены тренерских составов. Алина пришла с Альфредом и Малом. Они уже были на подобной церемонии с Николаем и Зоей, когда Морозов стал чемпионом серии гран-при, но сейчас всё ощущается по-другому. Многое изменилось с того времени, а что-то осталось незыблемым в своём постоянстве. Девушка на мгновение застывает на месте, когда видит у открывающего обзор на каток стекла во всю стену Багру. Разумеется, здесь и сейчас её знают под другим именем, но Старковой всё равно по-человечески дискомфортно. Казалось бы, женщина сейчас должна быть совершенно в другом месте. Алина беззаботно делает шаг вперёд, будто в этом нет ничего особенного, а между ними хорошие отношения, не стоящие на норовящей подкоситься опоре, состоящей из личных целей. – Почему вы не с ним? – спрашивает она умеренным тоном, вставая наравне с Морозовой и убирая руки за спину. Положение, в котором доминирует уверенность, превалирует отсутствие страха, с чем проще было смириться – загнать глубоко, чтобы никто не смог достать. Девушка на мгновение оборачивается к близким, встречаясь с неодобрением на лицах мужчин. Правда, они не знают. Не представляют, насколько Старкова преисполнилась в своём общении с Багрой, каким бы скудным оно не было. Возможно, дело было в опыте с Александром, но Алина и к его матери нашла подход, какими бы жестокими последствия для неё не были. Она не станет отсиживаться в стороне. – У него есть утверждённый тренер, моё присутствие там необязательно, – женщина опирается двумя руками на трость перед собой, стоя в своей манере горделиво и внимательно следя за спортсменами, что раскатываются на льду. От стекла перед лицом веет привычным холодом. Слуховые аппараты Морозовой всегда бросаются в глаза – единственная брешь, к которой не подступиться. Слишком низко, девушка так играть не станет. – Общественности необязательно. Думаю, ему лично ваше присутствие важно, – Старкова знает, насколько подобным докучает, но специально затрагивает от раза к разу именно личные темы, сколь бы незаинтересованную реакцию не получала. Она чуть ёжится, пожимая плечами, отчего полосы на спине начинают гореть сильнее обычного. Девушка уже неосознанно истязает травмированное тело. Воротник олимпийки сейчас удушает, будто горло сдавлено ошейником, что ограничивает в возможностях и стягивается всякий раз, стоит перейти границу в ненормальном желании. Зачастую настигает слишком опасная призрачная иллюзия – терять уже нечего. – Тебе стоило поучиться у него молчанию, девчонка, – Алина улыбается, несмотря на то, что эмоции на лице Багры никак не меняются, а говорит она почти надменно, словно каждый такой разговор её и правда утомляет. На женщине сегодня брюки вместе с элегантной блузой, отчего она выглядит более молодо и в то же время статно, отражаясь в стекле бледным тёмным пятном. Стоит отметить, хоть и каждый такой момент тяжело даётся глазу, но болезнь взяла своё. Морозовой, бывает, тяжело передвигаться, не говоря уже о том, чтобы держаться независимо на глазах у стольких людей. Хотя внутренней силе этого человека, как бы жестоко она не была применена, можно только позавидовать. – Они не разругаются прямо здесь? – Старкова бросает спешный взгляд в сторону, безразлично замечая Кристофера неподалёку. Удивительно, но её отец выглядит даже хорошо, если бы не следы продолжительной зависимости. Альфред же наверняка тоже находится рядом с девушкой. Возможно, Алина лишь претендует на то, что ей всё равно, но она не хочет разбираться во всём, что связано с этими мужчинами до тех пор, пока на ней лежит такая ответственность. Есть обстоятельства важнее. Собственными обидами проще пренебречь. – Признайтесь, моя компания вам более приятна. – Ты поддаёшься обучению, другой разницы нет, – благо, девушка знает, что нельзя отводить взгляд. Никогда и не с этим человеком. Иначе можно что-нибудь не заметить. Она внимательно смотрит, благодаря чему замечает, как Багра поджимает губы, отводя взгляд чуть в противоположном направлении. Значит, Старковой определённо ещё есть что знать. — А нас только могила исправит. Стоять им всем придётся прилично, хоть и часть фигуристов уже выступила. У Александра около полуминуты на подготовку, когда он выходит на лёд, прикипая к нему всем своим существом. Каток у него в кварцевом взгляде живёт. Там, кроме него самого, лишь собственным теням дозволено властвовать, поэтому Морозов может себе позволить закрыть глаза, всё равно не потеряет. Подобие атласной рубашки с изящными манжетами, переходящими в перчатки, и v-образным вырезом, что больше напоминает кимоно, приковывает взгляд. Может, именно в такие моменты ему и нет дела до окружающего мира, зато поистине сказочно наблюдать за человеком, который живёт своим делом. Да, ценой многого, чего у него никогда не было, так что даже конкретные понятия назвать трудно. Багра пыталась ограничить все его увлечения, а мальчик ухитрился – извернулся и вынес всю страсть к искусству на каток, где ему никто не запретит творить. Музыка утягивает протяжными утончёнными мотивами, так что Алина перестаёт чувствовать присутствующих рядом. Жаль, стекло ладонями, всем телом не проплавишь в желании быть ещё ближе, видеть явственнее, чувствовать сполна. Вся арена затихает, вслушиваясь, всматриваясь, ожидая. Если не крови, то провала. Если не рекорда, то победы. Даже если кто-то попытается её отвлечь, Старкова не сможет оторвать взгляд, который одиночник водит за собой какой-то особенной способностью мастерского очарования. То, как он плавно и одновременно интенсивно, вкладывая в каждое изменение силу, двигается, — все эти истончённые до безукоризненности пассы руками, так что девушка не может упустить малейшие движения кистей и пальцев. Есть в этом что-то неестественное и индивидуальное. Своё. Первым шёл уже знакомый каскад четыре и три. И отчего-то именно в этот момент девушку сковывает как никогда удушающим напряжением. Дело не в элементе – она сама прыгает подобный, хоть и не такой изнуряющий. Возможно в музыке, которая пускает по всему телу вязкие нити, стягивающиеся с каждым новым шагом Александра, будь то крюк или твизл, с каждой сменой направления, отточенной тройкой или петлёй. Морозов двигается в одиночестве так, будто режет сталью лезвий не лёд, а масло, а снежная крошка под коньками ему выстилает дорогу немым приглашением. Дорожка продолжительная и этого хватает, чтобы Алина догадалась, что именно делает одиночник. Она в спешном жесте приложила ладонь к стеклу, будто могла пройти через него, окунувшись в морозный воздух. Кажется, все задержали дыхание. Альфред и Мал, присутствие которых ощущается затылком, точно замерли, мучимые догадками. Достаточно длинный заход на прыжок, чтобы убедиться в точности, каким он будет. Музыка затихает, когда Александр делает толчок. Слишком высоко, чтобы в последний момент передумать и сделать привычные три оборота. Старкова хочет верить, одиночник не дрогнул, когда оттолкнулся. Это сомнение в начале программы может стоить ему всего. Сердцебиение глухим стуком в ушах производит отсчёт с неопределённым окончанием. Не задохнуться бы. Прыжок высокий и продолжительный, отчего кажется, словно само время замедлилось вокруг него. Алина, слушая собственное сердце, считает. Один, два, три, на судорожном вдохе четыре... Кажется, девушка сама сжимается и слышит этот звонкий хруст удара лезвия о лёд. На катке наверняка осталась вмятина от такого удара. Старкова прикрывает нижнюю часть лица ладонями в немом изумлении, когда Александр выезжает с прыжка. Никакой слабости. Даже ботинок конька не дрогнул. Колени дрожат. Элемент при любом исполнении ударит по ногам и, вероятно, спине, пройдясь болезненной, так что зубы сведёт, вибрацией. Собственные спортсменка сжимает столь сильно, что вот-вот хрустеть начнут, а мышцы лица уже болезненно тянет от нервного напряжения. – Это..? – голос тренера за спиной словно вырывает из водной глуби на поверхность. Вот только воздух – непозволительная роскошь. Со всех сторон тянутся вопросительные интонации. – Аксель в четыре оборота, – изумлённо подтверждает Алина, не пытаясь унять дрожь в руках. Слишком волнительно, по-своему тревожно. Старкова с пару секунд смотрит на Багру, оставляя попытки найти хоть что-то в её глазах. Морозов упал с этого прыжка, после чего женщина попала в больницу, оставив своего сына на долгое время. Интересно, что она чувствует сейчас. Борются ли её личные внутренние демоны в страхе или трепещут перед столь прекрасным, потому что даже для неё – изначального творца уникальности на катке, это событие должно быть знаменательным. – Первый в истории, – восхищённо произносит юная представительница женского катания в их сборной. Технически усовершенствованные вращения кажутся чем-то лёгким на фоне подобных прыжков. Когда после одного Александр в изящном движении на мгновение останавливается и смотрит на свои ладони, мгновенно уходя в последующую хореографию, Алина до конца осознаёт, как много Морозов вложил именно в эту программу, что должна стать решающей в этом сезоне. Это его история. То, что он есть и чем всегда являлся, потому что эти умения заработаны многократными другого уровня травмами, кровью, слезами страданиями. У многого здесь цена – одна человеческая жизнь. Следующий каскад четыре плюс четыре схожим образом заставляет задержать дыхание столь явно, как если бы Старкова прыгала вместе с одиночником. И конечно, забавно наблюдать за своеобразной суматохой среди участников своей сборной. Им есть, за что переживать. Очередной прыжок сменяется вращением, и каждый последующий четверной – точно насмешка над сложнейшими комбинациями, особенно тот, что с выходом в кораблик. Разумно то, что каскады и совершенно нового уровня элемент Морозов поставил в самое начало, где у него больше всего сил. Его рубашка чуть развивается на ветру от скорости. Всё тело пробирает мурашками, когда люди на трибунах – единым организмом начинают хлопать в такт музыке. Непросто техника, нисколько не погоня за одними лишь баллами. Все эти эмоции, что претерпевает спортсмен. Те, что отдаёт другим, не увяжутся с понятием «бесчувственности». Язык не повернётся. Мастер всегда вкладывает душу в своё дело, иначе оно не имеет смысла. Всякий раз кажется, что вот здесь и сейчас фигуристу должно не хватить сил, но сальхов с поднятыми руками под конец программы выглядит изящным, как если бы его исполнили в первую очередь. Александр позволяет себе коснуться льда коленями, когда музыка стихает окончательно. И несмотря на то, как хочется смеяться, кричать и хлопать, Алина видит, как одиночнику тяжело подняться, потому что пары секунд отдыха явно недостаточно, чтобы отойти. Она хорошо знает это ощущение, когда кости вибрируют, точно крошась у тебя внутри, так что ноги сковывает сильной болью после многократных прыжков. Девушке трудно представить, в каком объёме Морозов испытывает это сейчас, не говоря уже о боли в мышцах. Красиво, сложно, эффектно – больно впоследствии. Благо, у него есть время отдохнуть в зоне ожидания перед оценками. Но то, что сейчас происходит на арене... То, что окружает саму Старкову. Всеобщие признания, флаги и плакаты в поддержку. Каким бы одиночник не был для остальных «необычным», тяжело сейчас описать, насколько они его любят. Как они его поддерживают, так что любая значимость оценивается по-другому. Переосмысливается, ведь он истинно многое, если не всё, для мира фигурного катания, как и оно для него – причина жить. «Александр Морозов. Великобритания. Это новый мировой рекорд и на данный момент первое место». Возгласы собственной сборной на пару мгновений оглушили настолько, что зажмурилась даже Багра, отчего невольно получилось лишь рассмеяться. Дважды вписать себя в историю и побить два собственных мировых рекорда... Если бы Алина не знала обстоятельства, она бы сказала, что годовой перерыв даже пошёл одиночнику на пользу. Единственное, о чём она отчасти жалеет – о том, что с этого дня у Александра не начнутся заслуженные выходные. Остаётся столь же важное парное катание. Награждение выдаётся для внимательных глаз эмоциональным. Все эти высокопоставленные награждающие так любят Морозова, что их улыбки кажутся даже странными. Будь он хотя бы важнейшим средством заработка в мире их спорта, одиночник объективно для него самая большая ценность.🌒
Мужчина вряд ли вернулся бы из-за формальностей до поздней ночи, поэтому Старкова взяла еду к себе в комнату, куда Александр и пришёл, если то, как он передвигался, можно было назвать столь разумным словом. Олимпийское золото красиво переливается, но со стороны девушки этот блеск меркнет, когда спортсмен едва ли может сидеть на кровати. И есть что-то в том, как Морозов не говорит, но рассматривает её своими шальными глазами с пару минут, пока она шепчет ему простые, но весомые «я горжусь тобой», «я чувствовала тебя» и «это неоценимо для меня». Всё до тех пор, пока Александр не засыпает, точно комната Алины действительно стала для него самым безопасным и спокойным пристанищем. Она не знает, сколько просидела у кровати, поглаживая мужчину одними костяшками пальцев по заалевшей коже щеки. Он действительно для неё всё. Профессиональная деятельность и личная жизнь. Опасное, но такое интересное и влекущее невидимыми нитями сочетание, что страшнее любой химической реакции. Старкова не стала будить его перед завтраком следующего дня. Благо, утренних тренировочных часов у фигуриста стало меньше. Более того, у девушки теперь их больше, потому что Багра не станет тренировать их вдвоём – только одну Алину. Старкова всего пару раз гадала, поддерживает ли Александр своеобразные местные традиции. Убедилась лично, когда Морозов всё-таки пришёл на завтрак, на пару мгновений замерев у входа и, возможно, как показалось девушке, смущённо улыбнувшись услышанному свисту, многократным аплодисментам и словам поддержки. И ведь правда, он важен не только своей сборной, которая готова ему чуть ли не в ноги падать за то, что он для них делает. Спортсменка в это мгновение услышала бы Николая, наверное, с одного конца столовой на другом.🌒
И снова перерыв всего пара дней, чего хватает лишь на судорожный выдох. Когда они с Александром только поехали представлять короткую программу в Швейцарию, Алине было очевидным, что времени у них было ничтожно мало, как бы много они не работали. Сейчас вновь в преддверии этой же короткой программы совсем не кажется, что времени было достаточно. Да, сама Старкова видит прогресс. Они много работают и вне катка или спортзала, отсматривая каждый прокат, чтобы совершенствоваться. Но рассудить, было ли всего, на что они пошли достаточно, сможет лишь одно итоговое представление. Пара заранее чуть скорректировала музыку, добавив к ней больше томных низких мотивов под стать костюмам в элегантном винном цвете. Девушке тяжело осознать, она не могла и представить, что это будет так. От нового опыта всего слишком. Слишком нервозно, трепетно до глубины души, также опасно. Перед первым выходом на олимпийский лёд она проверяет всё по несколько раз – состояние коньков в первую очередь, отчего первоначальные опасения уступают место настоящей паранойе. Напряжение сгущается плотным комом в груди, не давая сердцу биться ритмично, а Алине размеренно дышать, когда пара выходит на лёд, имея совершенно ничтожное время на то, чтобы собраться. Альфред впервые стоит за этим бортиком, для него, ходящего из стороны в сторону, тоже всё ново, и спортсменка разрешает себе искать в его присутствии утешение, потому что по-другому не выжить. Старкова не позволила себе лишь оглядеться, но полностью заполненная арена буквально давит на неё своей масштабностью и непознанной ранее значительностью. Кроме того, ей было волнительно и от другого. Это её первый выход с Александром на большой лёд. Переломное событие в карьерах обоих и всём фигурном катании. Вспоминаются собственные слова. Никто не смел такого предложить. Алина положила себе же под лезвия всё, что могла этому пламени только предложить. Одиночнику не придётся под неё подстраиваться, они оба работали для того, чтобы стоять друг с другом наравне. Конкуренция была понятна и ранее, но сейчас фигуристка видела почти каждого своего соперника вживую, осознавая свой спорт на ином уровне. Они все тут бьются, если не друг с другом, то за себя – свои семьи (спортивные и родные), свои сборные и свои страны, возлагающие на всех равнозначные надежды. И девушке нельзя было полагаться лишь на произвольную программу – слишком велик риск. Старкова была настолько сосредоточена на результатах в турнирной таблице, что даже не сразу осознала собственный, когда, тяжело дыша, они с Морозовым сидели в зоне ожидания, точно на одном вдохе откатав всю программу. Определённого разрыва не было, что не придавало уверенности. Первые четыре места обозначились обособленно и все с незначительными разрывами, что удивило особенно тренерские составы всех четырёх. Сначала Алина и Александр, представляющие Англию, дышащие им в спину Николай с Зоей от России, после немцы и хозяева Олимпиады – канадцы. Обстановка оказалась раскалённой до предела, что вызвало волнения повсеместно. Старкова иной раз боялась притрагиваться к телефону. Впрочем, и минуты на это не нашлось, следующие сутки решают намного больше.🌒
Алина не надевала это платье с самой первой и единственной примерки. Не было нужды. Особенно ценно то, что костюмы для произвольной программы создавались с отрисованных Александром образов, поэтому пара получила именно то, что хотела. Морозов смог воплотить на бумаге то, что одновременно гармонично сочетается с общей задумкой, эффектно выглядит и удобно сидит. Для девушки это оказалось белое платье, сидящее плотным кружевным корсетом на груди и талии, с незатейливо вышитыми серебряными нитями звёздными узорами на лёгкой юбке. Для мужчины брюки и элегантный чёрный пиджак в царском стиле из тонкого бархатного материала, что не будет сковывать движения. Старкова до странного не может перестать улыбаться, когда видит воротник белой рубашки у фигуриста. Ему идёт. Кроме последнего, на чернильной ткани его воротника, рукавов и лацканов ещё более отчётливо выделяются серебристые узоры – те же, что у Алины. Волосы у пары лежат аккуратными волнами. У девушки они плотно собраны в витиеватые косички, берущие начало у висков, чтобы пряди не попали в глаза на льду, у Александра убраны за уши и закреплены лаком, несмотря на что, пара локонов колечками всё равно упала на лоб. Старкова ещё неделю назад в свободную минуту попросила партнёра найти подходящий художественный материал, лишь накануне объяснив Морозову в деталях, зачем он ей нужен, а сейчас принесла его с собой в раздевалку. Благо, она продумала то, что ради следующей идеи готовыми им надо быть много заранее. Образы – неотъемлемая и эффектная часть программы, поэтому задумка лишней не будет, с чем мужчина согласился, отметив, что подобное будет уместно. – Ты первый, – ступая всё ещё в спортивной обуви, Алина протягивает Александру кисть и небольшую баночку, – мне нужно будет от чего-то отталкиваться, – только чувствуя прикосновение пропитанного прохладным материалом ворса к коже лица, девушка осознаёт истинный смысл легко брошенной фразы. Он ведь и правда её подтолкнул, дал ей хороший старт и направление. И вот, она ожидает своей очереди на лёд Олимпийских игр, путь ей куда был закрыт. Приходится сесть, потому что Морозову неудобно одновременно держать своеобразную краску, рисовать и поддерживать голову Старковой. Они всё обговорили. По контуру половины лица незатейливый узор, наброски которого были отрисованы ещё пару дней назад. Грим не запрещён, но и злоупотреблять им нельзя, поэтому у мужчины в руках и не краска вовсе, скорее, плотная масса из блёсток холодного оттенка. С далёкого расстояния от трибун узоры и вовсе будут видны при определённом падении света, чего не скажешь о качественной съёмке на камеру для телевиденья. Идеальный момент настроиться. Благо, пока в их небольшой раздевалке никого нет, Алина может спокойно закрыть глаза, глубоко вдохнув. Нельзя не переживать. Недавняя новость о том, что Николай Ланцов упал с прыжка, стала ударом, поселившим сомнения, нежели серьёзным преимуществом. Это невозможно, когда ты знаешь, что сосредоточенный Александр рядом – передовая ответственность; сборная, часть которой наверняка собралась в закрытых смотровых секциях, следующая; после тренер, находящийся где-то неподалёку; семья... Весь мир смотрит. Девушка ответственна не только за себя и своего партнёра, они ответственны за всю страну, и Старкова никогда бы не подумала, что это ощущается «так». Иногда забываешь вдыхать, и порой кажется, что сердце останавливается, потому что оно бьётся слишком быстро. Мышцы напряжены, словно она уже на катке, и вот сейчас надо толкнуться на прыжок, поэтому Алина старается расслабиться. Это всё ей не поможет. Она поворачивается к зеркалу, когда Морозов отнимает руки, в смущении и неловкой улыбке ссутуливая плечи. – Вот и как мне теперь это повторить? – девушка наигранно вздыхает, едва ли не проводя кончиками пальцев по расписанному профилю, но вовремя себя одёргивая. – Спасибо, – тихо произносит мужчина, пока Старкова придерживает его хотя бы за шею, где кожа прохладная и горло вибрирует в своеобразном урчании. Нельзя испортить причёску. Рисование оказывается полезным навыком, хоть и Алине удалось взять кисть в руки всего пару раз в жизни в недалёком прошлом. И ей не надо произносить простое «о чём ты?» в боязни, что рука может дрогнуть. – Обычно здесь нет никого, кто мог бы улыбаться и шутить. – А как мне ещё скрыть тот факт, что у меня дрожат ноги? – девушка надеется, что в вопросе будет звучать уверенно, а вместе с тем и легко, но осознание того, что они действительно могут дрожать, ужасает. Стоит позволить этому произойти, и она проиграет. Спортсменка старательно уводит взгляд, чтобы не смотреть Александру в глаза, ведь никогда не знаешь, чем это обернётся, смехом или минутным ступором. Тело обмякает, Старкова едва ли не роняет кисть, когда чувствует тяжесть чужой ладони на бедре, почти у колена, произнося тихое. – Спасибо. Шнурки проскальзывают в ладонях, пока Алина шнурует коньки, и она всякий раз перехватывает и затягивает их заново, не позволяя себе любую оплошность. Одна единственная может стать роковой. Альфред пришёл за ними пару минут назад и наблюдает, молча, столько же стоя у двери. И так понятно, у него для них никаких новостей. Они одни из последних выступающих. Основные конкуренты сейчас занимаю первые три места, даже с учётом того, что Николай упал. Они с Зоей пока вторые, уже не временные победители, и девушка пока не должна задумываться, как русская пара себя чувствует. Их с Александром не спасёт сложнейшая техническая составляющая и первое место в короткой программе, если они допустят ошибки. Запланированные баллы слишком легко потерять. Сложность – одна из главных составляющих проигрыша, а никак не первое преимущество. Старкова поднимает на коньки, делая пару пробных шагов. Каждый раз ощущается по-новому. Она доходит лишь до середины комнаты, ожидая мужчину. Морозов почти робко поправляет необычный даже для него костюм. На коньках в масштабе небольшой комнаты он выглядит ещё более высоким. Алина сумбурно обрывает сама себя в немом порыве, когда мужчина снимает перчатки, последовательно стягивая ткань с каждого пальца, отчего кажется, что всё происходит в замедленной съёмке. Девушка вопросительно поворачивается к своему главному тренеру на пару секунд, замечая, что Оллред впечатлён происходящим ничуть не меньше неё самой. Она знает, ладони Александра почти зажили. На местах безобразных порезов, несмотря на постоянную травму и нагрузку, остались ярко-розовые полосы тонкой новой кожи. Уже через пару недель они огрубеют, оставшись плотными шрамами поверх старых. Старкова спиной чувствует облегчение Альфреда, ведь на руках одиночника нет новых порезов. «Уверен?» – один вопрос читается во взгляде, когда пара выходит в коридор, пока Морозов поддерживает Алину за талию. Спина у платья открытая, поэтому она слишком отчётливо ощущает контакт с шершавой прохладной кожей. Губы произвольно кривятся от воспоминаний о том, как партнёр помогал ей маскировать все следы, что явственные следствия многих её навыков. Отчасти девушка понимает, почему для него это важно. Александр носит перчатки, потому что так хотя бы на психологическом уровне ему проще защищаться. Он чувствует себя в большей безопасности, надевая их. Это же помогает ему беречь подробности личной жизни от посторонних глаз. Единственное и важное не в последнюю очередь, от чего грубая чёрная ткань не защищает, так это от болезненных ощущений в ладонях. У кожи рук Морозова правда почти отсутствует чувствительность, Старкова убеждается в этом почти каждый вечер, но любое физическое взаимодействие будет ощущаться отчётливее без перчаток. Сейчас подобные мелочи важны как никогда. И несмотря на всё, девушку удивляет, что Александр предпочёл такие детали своим интересам. Снаружи многоголосный шум с трибун становится ещё отчётливее. Оллред отзывает подопечную в сторону, и только тогда Алина замечает, что в коридоре их ждала ещё и Багра. Наверное, Альфред удивлён тому, что Старкова не пытается вмешаться. В своём классическом костюме он высказывает ей стандартные фразы, некоторые из которых фигуристка заучила уже дословно. В то же время Александр подходит к матери. Нечастое зрелище, учитывая, что девушка личные тренировки одиночника посещала редко. И Алина никогда не смирится с тем, как Морозов чуть жмёт к полу плечи и будто сжимается в обществе, казалось бы, близкого человека. Более того, если они и перебрасываются парой слов, то Старкова этого не замечает, потому что они действительно пугающе точно понимают друг друга без слов, несмотря на слуховые аппараты Багры. Девушка изначально так хотела развить этот навык, и у неё получилось, что приятной дымкой оседает где-то в сознании. – Удачи, девочка, – высказывает ей женщина, и лишь на пару мгновений Алине кажется, что обращение звучит даже тепло, несмотря на колко холодное выражение лица. Старковой странно её здесь видеть и наверняка ещё страннее Александру. У Багры на всё есть холодный расчёт, и сейчас её серые глаза сияют так, будто она приблизилась к незримой для остальных цели. Девушка поддаётся особенному ликованию, когда Морозова бросает взгляд на ладони своего сына и не замечает на них перчаток. И вероятно, женщина перед ними впервые выглядит настолько уязвимой? На секунду поддавшейся смятению, будто кто-то ещё обзавёлся доступной ей властью.🌒
Сколько у неё до выхода на лёд? Минута? Две? Ещё пару таких же назад Алина смеялась над какой-то неловкой шуткой одного их охранников одиночника. Она перебрасывается с ним подобными нелепыми фразами всякий раз, стоит им оказаться поблизости. Старкова никогда не думала, что сможет чувствовать себя в окружении личной охраны комфортно, но сейчас это было необходимо. Чтобы пара не отвлекалась на сторонние проблемы, чтобы не волновалась в излишестве, чтобы они могли полностью сосредоточиться на предстоящей работе. Девушка чуть подпрыгивает на месте, встряхивая кисти рук, чем разгоняет кровь по телу, не давая себе расслабиться. Перекликающий друг друга хаос из голосов уже стал привычным. Фраза Мала после короткой программы «вас хотят» показалась незаконченной, но сейчас её истинный смысл раскрылся. Их хотят, будь то из-за восхитительного мастерства или из-за жажды провала. Фигуристка раз за разом прокручивает в голове слова Альфреда. «Если боитесь не набрать должное количество баллов, не сомневайтесь. Если сомневаетесь, не бойтесь заменять элементы», – Алина чувствует определённую скорбь в этом наставлении. Её опекун слишком хорошо их знает. Они с Морозовым предельно схожи в одной ужасающей вещи. Всепоглощающей страсти к тому, что они делают и чем живут. И знает, что пара попытается забрать у этой программы изнуряющий максимум. Слишком много элементов, в которых при секундной заминке из-за неуверенности один из них может не просто потерять баллы, но и остаться калекой на всю жизнь. Таков спорт. Старковой действительно странно видеть, как главный тренер Александра даёт ему определённый советы перед программой. Он ведь лишь лицо. Одно из многих. Да, безусловно талантливый человек для большинства, но безликий для тех, кто знает Морозова. Так странно, что с такими способностями Багра никогда не жаждала славы, а мёртвым ненужным грузом скинула её на других. Девушка боится представить, какое количество профессиональных предложений поступит её главному тренеру, если у неё всё получится. Алина перестаёт ощущать собственное дыхание, когда их объявляют. Только гулкий стук сердца в ушах, контакт с холодной кожей у ладоней и хруст льда под лезвием конька, что резонирует от кончиков пальцев ног, распространяясь по всему телу. Далёкими отголосками звучат ликующие возгласы и аплодисменты, возможно, шум техники. Глаза цепляются за несколько плакатов на трибунах в их поддержку. Масштаб всё ещё поражает. Старкова не может даже позволить себе поднять голову и как следует оглядеться, оценив размах олимпийской арены. Многие и не подозревают, что независимо от того, как много людей тебя поддерживает за льдом, толпа всё равно становится безликой и однообразной, когда оказываешься на катке. Девушка позволяет себе единственный раз оглянуться, когда Александр оказывается за её спиной посреди белоснежного льда, который иногда кажется бесконечным. Свет является бликами в его глазах – он же заставляет рисунок на лице переливаться. Морозову не надо говорить, Алина и так знает, когда бы то ни было, он поддержит. Будь то в самой поддержке, в желании большего или после неудачи. Тот самый безмолвный разговор, когда они желают одного – не сомневаться, быть уверенными. Мужчина казался точно недосягаемым в самом начале, было время, когда они не знали ничего кроме имён, а теперь у них нет никого ближе друг друга. Судорожный выдох. Одна нота, после которой на катке не останется ничего, кроме их подлинных сущностей. Нужна всего одна нота. Задумка ещё в начале сезона была проста, но сейчас, спустя столько времени, она приобрела новые краски. И почему-то ещё тогда подобное Старковой казалось уместным. Это было о свете и тени. О понятиях одинаково сильных и столь зависимых в существовании друг от друга – тех, где одно не может коснуться другого. То, что иногда слишком обыденно и одновременно вариативно для творцов. Смешение индивидуальных стилей, приятное глазу. Произвольная программа была тем, что можно было обыграть сполна, не оставляя в спорте одну лишь техническую сторону. Александр подъезжает сзади, когда мелодия переливается впервые. Ведя ладонью по линии тела от щеки через шею и грудь почти что к животу, но не касается в то же время, как и Алина не может дотянуться к нему, стоящему за спиной, хоть и кажется, что его дыхание опаляет плечо. Девушка обожает эти моменты, когда музыка и темп ещё не вступили в полную силу, и на катке раздаётся один лишь чистый скрежет лезвий. То, как они двигаются, на отработку этого плывущего эффекта ушло много времени. Кроме того, следуют один подле другого они синхронно, словно утекая из-под рук друг друга. Старкова чувствует крепкую хватку на талии при подготовке к выбросу, что через мгновения их всё равно разъединит. А после выезда и вовсе оказывается лицом к лицу с Морозовым, обязанная развернуться и набрать скорость. Раньше его прикосновения казались фактически фантомными, будто бы своими руками он боялся раздавить тончайший фарфор. Сейчас же эта хватка крепка как никогда. Тени тяжело догнать луч солнца – физически невозможно. И эта погоня ещё в самом начале программы обыгрывается столь трепетно, что в другой момент можно было бы расчувствоваться, наблюдая со стороны. У Алины на коже высечена истина о том, чем на самом деле является эта завеса. Им обоим надо набрать скорость. В движении тяжело заметить, но девушка предельно явственно чувствует это тёмное пятно в отражении льда, что извечно подле неё. Риттбергер в четыре оборота. Их общий профессиональный риск, от которого они не собирались отказываться, как бы на то не рассчитывал Альфред. И если Александру прыжок давался с самого начала в силу пожизненного опыта в одиночном катании, то Старкова осваивала элемент фактически с нуля. И они оба с Морозовым вложили в прыжок все доступные им знания и умения, уделив значительное времени синхронности. Оллред считает, что лучше выехать с элемента с разницей в секунды, чем упасть с него. Спортсменка согласна с ним лишь отчасти. Страсть туманит разум, так что колючий воздух на арене – вязкой тёплой массой заполняет лёгкие. Спортсмены огибают точно всю длину катка прежде, чем меняют на скорости направление, вставая в необходимую позицию, чтобы оттолкнуться. Девушка контролирует даже наклон головы, так что в шее что-то тянет, и не позволяет себе сомкнуть глаза, ослеплённая белоснежной гладью. А когда приземляет прыжок, удерживая до последнего пошатывающееся в бороздах льда лезвие конька и сразу после уходя в плавные шаги, понимает, что не слышала второго удара. Они выехали с элемента вместе, хоть и Алине непозволительно постоянно следить за Александром. Когда мужчина подхватывает её, поднимая над своей головой, уходя в длинную комбинированную поддержку, сомнений не остаётся. Момент спокойствия, хоть и Старковой приходится контролировать равновесие, лежа на одной руке Морозова в разных положениях. На коже наверняка останутся незначительные синяки – хотя бы от крепкого удара о ладони после подкрутки. Значимость в деталях. Девушка даже не сомневается, что Александр опустил руки и поднял вновь прежде, чем поймать её за талию. Мгновение трепетного ужаса в глазах других. Ноги всё ещё ломит после прыжка, у мужчины наверняка подобным же образом страдают ещё и руки, скованные в точно выведенных кистью внутреннего художника движениях. Есть разница. Алина чувствуется всё намного острее, ощущая прямой контакт с кожей Морозова, что извечно приводит в чувство. Они меняются друг с другом местами в дорожке шагов, часто встречаясь непременно близко, но недостаточно, чтобы соприкоснуться. Кожу обжигает ледяным ветром, а кровь, вторя тому, кипит. Есть что-то по-особенному трепетное в чувстве, что Старкова может вытянуть назад себя руку, зная – партнёр её подхватит. В редкие моменты удаётся хватиться за взгляд другого. Хоть Алина и не различает отражение в глазах фигуриста, но знает. Её собственные сейчас в равной степени безумные. Эмоции – то, о чём Александр говорил с самого начала. То, с каким желанием они толкаются на каждый прыжок и сияют, выезжая с него. То, как мужчина ловит, держит, поднимает всякий раз, будто этот момент единения для него – всё, что сейчас важно. И в равной степени им тяжело оторваться друг от друга. Алина перенимает каждую эмоцию Морозова, отдавая взамен свою. Явственно ощущает под своими руками, как у него под кожей перекатываются и напрягаются мышцы. Они оба во власти того, что делают. Каскад из трёх прыжков во второй половине программы казался неприятностью до тех пор, пока пара не поняла, что его некуда поставить раньше. Все сложнейшие по нагрузке элементы уже были вынесены в начало. Александр поднимает Старкову в упоре уже за руки, скользя дугами и спуская вовсе лишь на одной руке. Его дрожь в мышцах, передаётся в собственное тело, хоть и движение довольно плавное. Даже в совместном вращении Алина находится к мужчине спиной, удерживая в либеле ладонью его руку у бедра. В последние моменты картинка вокруг уже имеет малое значение, потому что перед глазами плывёт. Тодес, равнозначно тяжёлый для обоих, потому что напряжение под конец программы изничтожает тело, перед чем Морозов вновь поднимал её на одной руке, вращая в поддержке. И последующее параллельное вращение, набирающее скорость, как глоток чистейшего воздуха, что придаёт сил. Все совместные элементы тяжелы. И в этом идея. Луна и Солнце соединяются редко, когда одна заслоняет светило тенью, рождая желанное и удивительное явление для многих – затмение. Алина надолго запомнит это мгновение. Наверное, навсегда. То, в которое они резко остановились, соединив поднятые в нужный момент ладони друг друга в крепких замках, предварительно столкнув их на приличной скорости. Так легко сейчас было заметить неподдельное безумство и одержимость в глазах другого. Подлинное вожделение, истинный азарт и живую жажду. Секунда, в которую музыка смолкла. Породила безжизненную тишину, у которой не было права на существование. Другая секунда, когда девушка всё ещё обязана держаться на ногах без возможности выдохнуть. И третья, в которую существование живого мира вокруг оглушает, а они оба позволяют себе упасть коленями на лёд. Ноги не держат, последующая попытка встать не кажется реальной в исполнении. Мысли путаются, и Старкова не может разобраться – у неё так сильно звенит в ушах или гул на арене настолько громкий, что картинка перед глазами смазывается в нечто единое? Она вцепляется в ткань пиджака на спине Александра, когда тот наклоняется ко льду, опираясь руками на собственные бёдра, но помогая ей встать. Глотает воздух так жадно, что Алина слышит даже через аплодисменты. Знает, что не облегчает ему задачу, опираясь на мужчину, но понимает, если отпустит, вновь упадёт. Сама никак не может сделать вдох, словно откатанная программа была последней её жизненной задачей. Ноги так и норовят снова подкоситься, предательской дрожью заставляя лезвия разъезжаться. Каждый удар с прыжка болезненно изживает себя по всему телу, а кожа горит всевозможными пульсациями. Белое ледяное пламя, об которое они оба обожглись. Пара поддерживает друг друга за талию, поворачиваясь к каждой стороне трибун скорее автоматически. Девушка пока даже не осознаёт, что хотела бы отчётливо различать все эти восхищённые выкрики, игрушки и цветы, брошенные на лёд и ловко собираемые юными фигуристами. Но она не может себя заставить, щуря глаза от яркого света. Каждый глоток воздуха испепеляет лёгкие. Хватка Морозова на собственной спине уже не кажется такой твёрдой, но Старкова и сама скользит по льду к бортику на одной доброй воле. Едва ли она слышит, надевая защиту на коньки, что ей говорит тренер, несильно похлопывая по плечу. Благо, он накидывает ей на плечи олимпийку, потому что холод с катка сейчас пронизывает всё тело. Родная рыжеватая голова Мала, мелькающая перед глазами, отдаётся теплом во всём теле, потому юноша ничуть не ограничивает себя в комплиментах и поздравлениях для обоих фигуристов. Пусть даже оценок ещё не было. Только на пути в зону ожидания, Алина осознаёт, что всё это время уголки губ были приподняты. Она ни разу не переставала улыбаться с того момента, как сошла со льда, так что даже мышцы лица болят. Всегда тяжело сказать, сделал ли ты свой максимум. По крайней мере, спортсменка уверена в том, что ей не о чем жалеть. Они с Александром сидят бедром к бедру, плечом к плечу – каждый с тренером рядом с собой. Один подле другого. Холодная кожаная обивка сидения жжёт кожу бёдер девушки, так что постоянно хочется ёрзать, но Старкова не может перестать смотреть на табло, где должен высветиться результат. Вглядывается в экран настолько пристально, будто цифры, какими бы они не были, могут исчезнуть в ту же секунду. Когда Морозов берёт руку Алины в свою, она явственно ощущает, насколько его ладони горят, словно он стёр кожу в крепкой хватке. Девушка впервые смотрит ему в глаза с того момента, как они разъехались на льду. Они всё ещё безумны, наверняка, как и её собственные, потому что это высшая награда – осуществить свою задумку без изъяна. Свет отражается в глазах мужчины шальными бликами, что оттеняют полную обессиленность. Старкова не припомнит все тренировки, в которые уставала столь сильно. Удивительно, как один полноценный прокат программы может отнять столько же жизненной энергии, сколько весь тренировочный процесс за сутки. Гул на трибунах становится явственнее – точно их показывают на нескольких экранах на арене вместе с повторами программы. Различного значения цифры загораются на многих табло, но Алина погружается в многоголосный нарастающий шум раньше, чем успевает различить хотя бы одно число. Хватка ладони мгновенно становится крепче, когда девушка осмысливает итоговые оценки. «Александр Морозов и Алина Старкова. Великобритания. Это новый мировой рекорд и на данный момент первое место», – звучит следом твёрдым голосом сквозь всю ледовую арену несколько раз на разных языках. Наверное, будь у Александра больше сил, он бы поднял Старкову в объятии именно в такой момент. И всё еще она не может перестать смеяться, пока обнимает Морозова, трепля его по спине и волосам. Девушка пробует новое понятие на вкус, выслушивая поздравления от обоих тренеров. Мировой рекорд. Точно с приличным отрывом от предыдущего, если память Алину ещё не подводит. Кроме того, они становятся первой и пока единственной парой в мире, исполнившей синхронный четверной прыжок. Старкова пока не представляет, что будет испытывать, пересматривая программу на большом экране, когда властные эмоции уступят место рассудительности. Наверное, это чувствует Александр от раза к разу. Какое-то особенное внутреннее ликование. Не от первого места, нет. От понятия, что ты здесь и сейчас пишешь историю. Ты – тот, кто несёт на себе столь обширное понятие как спорт, и делает его лучше – значительнее. И раз это безошибочное тепло явственно трепещет в груди, значит, они всё сделали верно. Их подготовка, длинною в существование, стоила того. Нет дела до цены. Заживёт. Память о подобных событиях в жизни властвует наравне с воспоминаниями о боли, беря ту в проигрышное окружение. Остаётся лишь томительное ожидание. Время до конца прокатов и награждения. Лишь отчасти турнирная таблица ещё может измениться, потому что они не были последними. Альфред отчётливо сказал, что произвольная программа создала пугающий отрыв от второго места по баллам в общем зачёте. В раздевалке можно на время стянуть с себя коньки в осознании, что ноги стали ватными, как и всё тело – безвольным в истощении. Девушка не помнит точно, как они оба задремали (она на его плече), даже не взглянув в зеркало. Спина и шея затекли, потому что разница в росте не упрощает им задачу. Старкова знает лишь, что их разбудил Оллред с парой чашек сладкого кофе на замену давно опустошённым бутылкам воды. – Когда последняя пара? – спрашивает Алина, не найдя под рукой телефон или часы. Каждая мышца ноет, рассекая кожу болезненной пульсацией. Александр в это время мирно и аккуратно потягивает явно горячий напиток, обхватив чашку всей ладонью. Её собственная обжигает Старковой пальцы, поэтому она временно отставляет напиток в сторону. Морозов замер в неподдельном изумлении, когда у него забрали из рук чуть ли не единственное, что держало в сознании. Девушка протягивает одиночнику его перчатки, обнаруживая, что и так раскрасневшаяся травмированная кожа на его ладони раскалилась – кто-то бы другой уже отдёрнул руку. И сколько раз он так обжигался, просто потому что не чувствовал? – Только что откатали, – главный тренер Алины старается выглядеть сдержанным, но в каждом действии и взгляде мужчины чувствуются эти своеобразные порывы. Кричать, хлопать, танцевать, напевать, смеяться... Старкова тоже это остро чувствует. Помнит эту чуть жалкую обманку ещё со Швейцарии. Значительно позже, когда стресс, шок и истощение спадут, тело и разум захлестнёт уже вступившая в силу эйфория. Важно не поддаться после, не позволить себя выжечь, потому что ничего ещё не кончилось. – Поздравляю, – так странно наблюдать, как Альфред постоянно переводит взгляд с одного на другого, стараясь уделить достаточно внимания обоим. – От Николая и Зои ничего не слышно? – Старкова старается отвлечься от нарастающего чувства триумфа, пересиливающего все разумные мысли. Она задерживает взгляд на растрепавшихся волосах своего тренера. Видимо, сама же и приложила к этому руку, что отдалённо кажется знакомым. Всё-таки они с Александром похожи. Не так, что бросалось бы в глаза. Но есть привлекательное в том, что отец и сын находятся рядом при таком знаменательном событии. Оллред их ведь к пьедесталу чуть ли не за руку подвёл. – Ланцов хромал, сойдя со льда, но его уже осмотрели. Обошлось без травм. Алина, – девушка излишне резко вскидывает голову, вовремя удерживая свой стакан с кофе, чтобы не облить белое платье. – Это падение сбросило их со второго места ниже. Я трижды пересчитывал оценки призовых мест. Даже если бы Николай приземлил этот прыжок и откатал без единой помарки всю последующую программу, они с Зоей всё равно удержались бы лишь на втором месте. Отрыв приличный в любой ситуации. Вы выиграли сложностью почти всех основных элементов... Это чистое золото, дорогая Алина. Обещание. Формально она исполнила то, что пообещала сама себе, Морозову, возможно, даже маме, где бы та не была. Альфреду был обещан чемпионат мира, но это в другой день. Никак не сейчас. В следующий момент Старкова коротко смотрит на Александра, не имея возможности зацепиться за бесцветный взгляд, потому что мужчина периодически закрывает глаза, привалившись затылком к прохладной стене. Они и правда сделали это.🌒
Старкова пристально оглядывает часть трибун из зоны ожидания перед катком. И как эти люди не устают? Неужели на то, чтобы болеть за человека, переживать за него, у них уходит не так много сил? Девушка оглядывается вокруг и видит нескольких детей, что опираются на поручни и машут ей рукой, улыбаясь. Смеются и прыгают, когда она машет им в ответ. На катке уже выставили пьедестал, выложив небольшую дорожку перед ним. Освещение стало более приглушённым, отчего Алина позволяет себе абстрагироваться от изматывающего шума. Морозов держится рядом, едва касаясь её ладонью в области лопаток, где травмированная кожа оголена и не защищена от чужого взгляда. Остальные фигуристы тоже держатся поблизости в ожидании. Это кажется своеобразной игрой – то, как они все постоянно переглядываются друг с другом. И стоит ли удивляться тому, что именно Ланцов решается подойти? – Поздравляем, – со своими взмокшими, несмотря на значительное количество лака, золотистыми волосами Николай выглядит непривычно изнеможённым. И девушке тяжело не обращать внимания на то, что спортсмен действительно прихрамывает. Истинный кошмар каждого фигуриста. Он пожимает ей руку, легко и манерно поигрывая плечами, хотя Старкова прекрасно понимает, насколько они все измотаны. Старший мужчина, должно быть, ещё и раздосадован. И кто, как не Алина хорошо его в этом понимает? В следующий момент Ланцов поворачивается к Александру. – Жаль, что у нас больше не будет таких интересных соперников. Это честь для меня. – Взаимно, Николай, – возможно, дело во времени, которое девушка провела с Морозовым. Находясь рядом с другим человеком, ты перенимаешь его манеры, привычки. Точно так же как и он перенимает твои собственные. Пара почти синхронно склоняет голову в благодарность перед признанием русского спортсмена. Вероятно, Старкова просто более многословна, но сейчас она искренне по-доброму усмехается. – Как Зоя? – Невероятно зла, – Ланцов смотрит в сторону своей жены, которая, сложив руки на груди, уверенно ходит вдоль выхода на каток. Её глянцевое платье сейчас отливает всеми оттенками синего так, будто каждый отдельный блик есть сам удар молнии. Алина понимает. Зла на них, своего партнёра, тренера, зла на себя саму. Старкова тоже была. Тот момент, когда ты не осознаёшь, насколько большую работу проделал. Тебе тошно от того, что этого было недостаточно. Девушка отчасти может позавидовать лишь тому, как независимо и гордо держится Назяленская, разве что лишь её муж различает подлинные эмоции. Алина невольно вспоминает слова Зои. Старкова всё ещё сирота. Одна – без матери, в родстве с человеком, которого отцом назвать язык не повернётся. Правда, у неё завидно богатое спортивное наследие, скрытое от чужих глаз. Способности нельзя сотворить из воздуха, они не передаются по наследству. У девушки в руках крошилось всё дорогое, пока она пришла сюда. Переломанные отношения с опекуном, обозначенные границы в связи с Малом, неблагоприятные подробности собственного прошлого, смирение с собственной болью и терзаниями близких, отказ от личной жизни... Алине казалось, собственная сущность – слишком большая жертва. Сейчас, когда в руках остались лишь крупицы, от которых теплом почти не веет, она уже не может судить. И замену найти будет трудно. Старковой известно, Зоя тоже пострадала. Во многом даже от того же человека. Но она же её и поддержала. Одёргивала всякий раз, стараясь оградить Алину от природной дурости и безрассудства, что повели по той кривой дорожке с обрывами. Прошло ещё минут пятнадцать перед тем, как ледовую арену подготовили для проведения официальной церемонии. Старкова, наверное, никогда не сможет описать в словах такое количество олимпийской символики, частью которой является она. Фигуристка не присутствовала ни на одних играх вживую, но всё равно не уверена, что испытала бы те же эмоции, посети она хоть одни. Быть частью такого величия – имеет огромное значение. Они выходят по очереди, сопровождаемые кусочками музыки из программы каждого. Всё тело пробирает особой дрожью, когда звучит дважды (на разных языках) совершенно отчётливо под мелодию, которую они выбирали вдвоём: «Первое место. Великобритания. Александр Морозов и Алина Старкова». Даже лёд под коньками ощущается по-другому – более легко, словно скользишь по мирной водной глади, а не жестокому льду. Александр подаёт ей руку, не взойдя на ступеньку. Пропускает вперёд, что партнёры делают редко, отчего девушка на мгновение опешивает в сомнении. Теперь Алина понимает истинное значение. Он ничего за неё не сделал, и уж, тем более, не одиночник возвёл её на это пьедестал. Об этом говорил Альфред. Многое зависело от самой Старковой. Хоть Морозов и подал ей руку, именно она подняла его и себя на эту высокую ступень. Наверняка, мужчина не всегда понимал, для чего ему это? Багра выучила его всему, что могла и что умела сама, но не дала никакого конкретного ответа на то, где это применить. К чему было тратить столько сил на парное катание, если доступ к нему всегда был закрыт? И Александр, и Зоя потратили на это слишком много морального здоровья, чтобы оставить подобные навыки сгорать в безудержном пламени. Алина дала ему ответ, нашла лучшее применение. Ирония заключалась лишь в том, что собственная ценная практика обернулась против Назяленской, взгляд на которую теперь падает с более высокой позиции. И несмотря на их отношения, Старковой даже жаль. Лёд с первого места пьедестала выглядит иным – далёким. Девушка начала этот сезон тем, что ей пророчили перемены в отношениях с Малом и провал на следующих соревнованиях мирового уровня. А сейчас, в середине сезона она становится чемпионкой Олимпиады с человеком, ожидать которого можно было бы меньше всего. Теперь первая. Старкова всё никак не может успокоить влажные на обжигающем холоде ладони. Свет от прожекторов чуть слепит глаза. С её места трибуны кажутся недосягаемыми – единой живой массой. Их награждают многие именитые люди – мужчины и женщины в строгих костюмах, что извечно доброжелательно улыбаются, жмут спортсменам руки, проговаривая краткие поздравления у самого уха. Большинство из них Алина уже видела в Швейцарии. И, наверное, она хотела бы увидеть их первоначальное изумление. Ведь девочка, что пришла к ним, как они думали, всего лишь заручившись поддержкой важного человека, сейчас забралась так высоко. Старковой кажется, все её чувства усилились, когда она склонила голову, как делала уже много раз. Эта медаль на шее ощущается по-новому тяжёлой. Золото блестит в свете арены и щиплет холодом кожу, когда спортсменка кладёт медаль на ладонь. Алина держится за пиджак Морозова, перебирая ткань одними пальцами у того на спине. Она на пару мгновений поднимает взгляд к недостижимому потолку, цепляясь за флаги над их головами. Эта победа принадлежит не только им – это достижение целой нации. Гордость за то, что они сделали, теплится где-то глубоко в груди, оседая яркими воспоминаниями о безудержном ликовании. И девушка впервые позволяет себе заплакать, когда звучит гимн. Люди имеют удивительную способность поганить, искажать представление о чужих эмоциях. Но с этого дня, вероятно, впервые заголовки будут правдивыми, потому что плачет от счастья.🌒
Старкова сама держится всего пару коротких интервью. Ещё тяжелее ей знать, что Александр стоит рядом, потому что не может отказать ей в подобном. Это их общий колоссальный труд, они не могли быть ничем другим, кроме как одним целым организмом, чтобы получить эти медали. Дай последним волю – утянут вниз, потому что ноша всё так же тяжела. Правда, Алина не может поверить в одно. Возможно, ещё пара похожих интервью, и девушка больше никогда не увидит, как Морозов внимательно смотрит на неё, вслушиваясь в каждое слово и безмолвно соглашаясь, потому что ни в чём и не могло быть разногласий – иначе бы не справились, не придя к единогласному решению. Правда, они слишком индивидуальны в своих представлениях, поэтому один голос вторит другому, догоняя каждое стремление. С трудом и даётся осознание – это был последний раз, когда они вместе вышли на большой лёд. Другого не будет – было всего два шанса, и обоими пара воспользовалась сполна. Каждому из них понадобится время, чтобы оплакать это. Как бы то ни было, это в том или ином смысле серьёзная потеря. Профессиональный спорт их нашёл, но в любом случае быстро бы потерял, а для них самих это безысходно останется червоточиной, спрятанной глубоко в груди. Пара разошлась, едва покинув раздевалку. Старкову, зевающую и засыпающую на ходу, провожал до общежития Мал, чьи утешающие и одновременно восхищённые речи не позволяли задремать прямо на ходу. Юноша на всём пути говорил в увеселительной интонации о совершенно несвязанных друг с другом вещах, чтобы не дать Алине заснуть. Она же, окружённая фактически родным голосом, могла лишь сквозь приоткрытые веки наблюдать за танцующими облачками пара в ночи. Отчасти девушка скучает по этому. По их обыденным вечерам, конец которым пришёл будто бы в другой жизни. Всего пара недель, и они будут дома. Всё будет как прежде. Почти всё. Старкова уснула, едва ли опустив голову на подушку. Тяжело сказать, что в такие моменты превалирует – усталость или эйфория? Тем не менее, изнуряющая слабость сказывается сильнее, поэтому Алина больше не может противиться обтекающему желанию отдохнуть. Теперь ей можно, даже если и всего на пару дней. Удивительно, но ей не снится ничего – одна лишь омрачённая серым цветом пустота. Девушка укуталась с головой в безмятежное умиротворение, защитившее её от всего окружающего. Проснуться заставляет лёгкое покалывающее ощущение щекотки где-то у щеки и носа. На улице, наверное, едва светает, потому что Старкова, щуря глаза, в сумерках не видит ничего, кроме собственной комнаты. Правда, ей необходимо поднять голову на подушке всего чуть выше, преодолевая боль в мышцах. Александр сидит подле её кровати с игриво виноватым лицом. Видимо, он убрал её волосы с лица в произвольной ласке, отчего она и проснулась. – Привет, – шепчет хрипловатым утренним голосом Алина ему, плотнее кутаясь в одеяло и жмурясь от ленной теплоты, пробегающей по всему телу. В животе почему-то урчит, нарушая тишину, отчего в неловкости выходит только спрятать голову у груди, отведя взгляд в чудаковатой пересмешке. Сон показался одним мгновением, но был настолько крепким, что закрывать глаза не хочется. Да и, ей есть, куда взгляд уместить. – Доброе утро, свет мой, – на Морозове нет ничего, кроме футболки и простых спортивных штанов, хоть и выглядит мужчина собранным и бодрым. Он умиротворённо улыбается, иногда убирая непослушные пушащиеся пряди с лица, пуская волны тепла по всему телу, так что лишний раз прильнуть к его руке хочется. – Куда ты делся вчера? – девушка нащупывает в кармане собственной одежды телефон, чтобы взглянуть на время. Завтрак только начинается. Хоть и обязанностей заметно поуменьшилось – необходимо вставать, как бы не хотелось захлебнуться в этой окутывающей всё тело неге. Выходит лишь прикипеть взглядом к близкому в своём мышлении существу, что в своих манерах (том, как ведёт лицом, или двигается) напоминает благородную кошку. – Подписывал отказы на участие в соревнованиях по парному фигурному катанию в этом и последующих сезонах, – кажется, в осознанном высказывании можно услышать даже усмешку, но не в данный момент. Старкова понимает, почему упомянутое проделали так скоро, но она всё равно считает подобное слишком жестоким. В один момент у тебя забирают всё, потому что ты вложил в работу самого себя – во всё своё призвание, что держит на земле, даруя жизненные силы. В другой тебя лишают малейших притязаний на то, чем ты живёшь. Как девушка и думала, потеря. И она понимает, почему Александру, рассматривающему собственные ладони, от этого страшно. Им позволили, потому что обе стороны имели от этого большую выгоду, но эта идиллия не может продолжаться дольше – опасно. И лишь последнее Алину успокаивает. Морозову стоит задуматься о своей же безопасности ещё тщательнее. Сейчас всё слишком обнажено, и одни лишь выстроенные годами обсидиановые стены контроля удерживают профессиональную деятельность и личную жизнь одиночника под защитой. Александр кладёт свою голову рядом, двигаясь ближе, когда она освобождает ему немного места на подушке. Этот взгляд и интуитивность действий только ему и принадлежит. Иногда (когда они не скованы цепями профессионализма) кажется, что они едины не только в одних стремлениях и принципах, но и во всей своей сути. Уже давно не ощущается как нечто чужеродное – всё близкое, выученное, родное. – Я давно так спокойно не спал. – Я тоже, – даже странно, что именно в эту ночь каждый из них спал в своей комнате. Старкова пробирает кончиками пальцев чуть влажные локоны мужчины от виска к затылку. Он иногда их подстригает, отчего кончики в общей объёмной массе колются, сменяя остроту на чистый шёлк в ладони. Выходит лишь залюбоваться, наблюдая за тем, как его уголки губ приподнимаются. Альфред говорил правду, у одиночника особенно обострено чувство справедливости к себе и окружающим. Но ещё ярче у него выражено желание быть нужным как человек – как личность. И несмотря на то, что никто до этого момента не подбирался достаточно близко, чтобы подобное заметить, девушка подозревает, что Морозов и не знал о существовании походящего человека. – Я и не догадывалась, что однажды в жизни смогу нечто столь невообразимое и удивительное. Алина чуть приподнимается на локтях, подцепляя пальцами ленту олимпийской медали, что лежит совсем рядом – на столе, в который раз рассматривая переливающийся металл. В последнем мелькает совсем бесцветное отражение. – Это ощущается по-другому, – мужчина привстаёт со своего места, следом дотягиваясь до ближайшего стула, где лежит, видимо, его одежда, и достаёт оттуда свою медаль – идентичную той, что в руках Старковой. – Когда я один на льду, я властен над всем. Но последние полгода я словно ощущаю лишь половину должного контроля, потому что мы равны в своих правах. И это так странно. Вначале я успокаивался, оценивая твои физические данные и навыки. Знал, что мы рискуем в одинаковой степени сильно. Но через пару месяцев совместной работы, – Александр склоняет голову набок, так что его взгляд падает прямо на девушку. Медаль в его больших ладонях видится меньшей, что ощущается чуть странно и непривычно. – Мне было непонятно это чувство слепого понимания, а после и доверия. – Ты не мог осознать, как можешь так легко положиться на меня в столь важных вопросах, иногда не задумываясь об этом. Знать, что я приму верное и выгодное решение, а если ошибусь, то постараюсь исправить положение. И тебе было чуждо то, что кто-то может мыслить схожим образом. Настолько пугающе, что иногда ты предугадываешь мысли в голове другого человека, понимаешь его без слов. Я знаю, – иной раз подтверждает девушка. Их лица смягчаются одновременно. Вокруг нейтральная территория, где они не стоят меж двух огней работы. Возможно, они слишком игнорируют тот факт, что были знакомы в детстве. Но Алина этого совсем не помнит и сомневается, что помнит Морозов, учитывая, какое количество негативных воспоминаний может перекрывать раннее детство. Правильное время. Может, мысль о том, что их разлучили так беспощадно и на такой долгий срок, оседает на коже ядовитой массой, но они нашлись в правильное время, когда больше всего нуждались друг в друге.🌒
Они снова возвращаются в эту противоречивую атмосферу, занимая уже позицию тех, кто наблюдает со стороны. Старкова лишь после завтрака встретится со своим тренерским составом и представителями спортивной делегации, чтобы узнать свою дальнейшую программу до самого закрытия Олимпийских игр. Столовая встречает пару привычным и отчего-то даже комфортным шумом. Стук приборов о посуду, смесь голосов, что поют на совершенно разных языках, отчасти топот ног. Девушка помнит об этой странной традиции и совершенно не против встретить свою сборную уже в новом статусе. И теперь она знает, как это ощущается. Сначала всё замирает, когда ты делаешь шаг вперёд – в многолюдное помещение, потому что у тебя есть определённые ожидания и свойственная нервозность. Алина чувствует, как у неё чуть дрожат ноги, когда они останавливаются, едва войдя в помещение и вслушиваясь во все эти радостные оклики. Ткань рукавов, сжатая в пальцах, царапает кожу. Она знает, пара есть большое достижение для всей сборной, их ждали. Александр рядом, как и в прошлый раз, смущённо улыбается одними уголками губ, слегка понурив взгляд. Старкова легко узнаёт свист, что лишь добавляет волнения в скоплении людей. Она даже не удивлена тому, как Зоя за столом много дальше безвольно лишь закатывает глаза, отодвигаясь в сторону и делая вид, что не Николай привлекает к себе внимание, уверенно сверкая своей бронзой на груди. Спортсменку в который раз удивляет то, что за них переживает не только собственная сборная. Люди за многими столами аплодируют и что-то, наверное, восхищённо выговаривают. – Господа, позволите? Я обещал, – не успевают они с Александром сесть за собственный стол, как к паре горделиво подбегает лыжник их сборной. Большинство из неё – люди старше фигуристов по возрасту, поэтому обращения всегда звучат забавно. Морозов отходит чуть в сторону, наблюдая за тем, как девушка смеётся, пока её кружат на руках. Алина и не подозревает, какое количество комплиментов и поздравлений услышит за это утро. И эти поклоны (чуть ли не в ноги) теперь уже не кажутся такой уж забавой. Многие из их сборной приходили посмотреть программы. Самое интересное – наблюдать, как профессиональные в своих сферах спортсмены, которых ты сам готов носить на руках за любые достижения, пытаются изъяснить простыми словами, что больше всего им понравилось, что удивило – затронуло душу. – Мы работаем на одной территории с вами, – произносит на одном дыхании один из конькобежцев, – но я не представляю, какого это, ехать на огромной скорости самому и ещё отвечать за жизнь человека у себя над головой. Он и правда держал тебя на одной руке? – спрашивает мужчина, обращаясь к Старковой, но смотря с пару секунд на одиночника тоже. – Временами, – легко посмеиваясь, выговаривает девушка. Было время, вероятно, ещё пару лет назад, когда и ей самой подобные элементы казались недосягаемыми. Сейчас в окружающих в повседневности людях чувствуется надёжность, невидная ранее. Внутренняя уверенность в моменте «здесь и сейчас», потому что по-другому, казалось бы, и быть не может. Времени их не уничтожить. Не позволят.🌒
Журналисты, конференции, профессиональные собрания, деловые встречи. Всё ещё в первые три дня отдыха, а после девушка возобновит тренировки с Малом для подготовки к последующим соревнованиям ещё до возвращения домой. И почему-то Алине кажется, что и Александр не получит свой заслуженный отдых в полном объёме, хотя бы потому что сам не сможет высидеть почти две недели безо льда. Правда, нельзя не отметить, что свободного времени стало чуть больше, а гнетущей ответственности, стягивающей грудь и плечи, чуть меньше. Например, в один из вечеров они впервые позволили себе пойти погулять, хотя бы посмотреть заснеженный ночной город, в котором провели столько времени, но ни разу не выбрались в него без особой цели. И Старкова, наверное, ещё очень долго не сможет забыть (просто не захочет) сбитое с толку лицо Морозова, когда она, не задумываясь, кинула в него снежок, оставивший округлый след на груди мужчины. Странно представить, что кто-то может не знать, что такое игра в снежки или догонялки, не ведать в самом начале о существовании традиций на Рождество или День рождения, при этом выиграв два олимпийских золота всего, наверное, неделю назад. Девушке на самом деле всё это в радость – видеть все эти невинные, точно детские эмоции, когда человек познаёт что-то новое и просто безобидное. Всё стало немного сложнее. Они постоянно под вниманием, даже в людное место не выйдешь – узнают. Охрана одиночника следует по пятам, хоть и не маячит перед глазами. К такому сложно привыкнуть. И это совершенно не похоже на то, как они целовались чуть замёрзшие и промокшие в каком-то парке с нависающими над головой хвойными ветвями, так что собственные пальцы казались раскалённым металлом на разгорячённой коже. Природный аромат смешивался с другим – солоноватым. Эфемерность пьянит сильнее любого крепкого напитка. Узорчатые снежинки, оседающие в волосах друг друга, тают слишком быстро, чтобы ими любоваться. Те стекают холодными каплями с ресниц, заставляя вздрагивать всякий раз. Алина, чуть ли не оступаясь на лёгких ногах, забирается ладонями под чужой шарф – ближе к шее, острым ключицам, быстро вздымающейся груди, где тепло, где стук сердца отдаётся волной в собственное тело, сбивая дыхание. Она и сама знает, как смотрит на Александра. Вдохновлённо, зачарованно, воодушевлённо – так, будто в неё вдохнули жизнь с этим морозным воздухом. Отражение собственных глаз в чужих полнится единением, точно сейчас нет вокруг ничего более важного. В Морозове превалирует эта трепетность вместе с безудержным желанием – не упустить ничего. И нет ничего более реального, потому что носы у них холодные (что каждый раз становится неожиданностью, когда мужчина зарывается носом в её волосы у шеи и уха), кожа щёк розовая от сопутствующего холода, а рубиновые губы блестят от влаги в свете фонарей. Мужчина обнимает Старкову со спины, грея свои ладони в её, спрятанных в карманах куртки, пока они забавно переваливаются с ноги на ногу, едва ли не падая в очередной сугроб. Девушке всё-таки не единожды удаётся, ноги в снегу путаются. Роскошь, которую редко можно себе позволить, но белая подушка их не встретит жесточайшей твёрдостью. Несмотря на середину сезона, это личная жизнь, которая Алине подходит, которой она боялась, потому что не знала, сможет ли совмещать с любимым делом. Та жизнь, что с Александром, где они становятся лучшими версиями себя, хоть и теперь пара лишена изящества фигурного катания. Старкова страшится лишь времени. Времени, которого, как ей кажется, у них слишком мало.🌒
Влиться в новый (старый) тренировочный режим оказалось несложно. Могло ли быть иначе? Старкова вернулась к тому, с чего начала и к чему привыкла. Некоторые журналисты пытливо выпрашивали у неё хоть какой-то ответ на вопрос, какой из её партнёров лучше? Девушка проигнорировала все, уже давно пообещав себе никогда их не сравнивать. Это будет несправедливо по отношению к обоим. Они лучшие в своих разнящихся приоритетах, принципах и стремлениях. Морозов отсутствует даже вне тренировочного времени, и Алина может только гадать, где он иногда пропадает. На его тренировки она мало стремится прийти. Может, потому что видеть Багру теперь странно. Они не разговаривали с мгновения последней тренировки, что запомнился ей странным гнетущим чувством; с того момента, как женщина, сменив гнев на милость, пожелала ей удачи перед началом произвольной программы. Старкова отчасти даже завидует Александру, умеющему понимать свою мать. Возможно, она поступает излишне по-детски, но девушка так и не пускает Альфреда на свой порог, уверенно держа между ними бесполезную границу профессиональных отношений. Но всё же Алина услышала от него сполна поздравлений, хвалительных замечаний после первенства в парном катании. Спортсменке звонили друзья, потому что это действительно в её понимании важно. Тяжело задаться вопросом, получил ли то же Морозов? Определиться, нужно ли ему подобное вообще, ещё сложнее. Или Багра нашла и здесь, к чему быть жестокой? Что касается собственного опекуна, девушка решила оставить этот вопрос, подвесив тот в воздухе, до возвращения домой. В выверенной формальности нет никакого смысла. Оллред её вырастил, она зовёт его папой у себя в голове, он и Мал её единственная семья. Старкова поговорит с ним. Дома. На территории, где больше не должно быть никакой лжи. Церемония закрытия Олимпийских игр приблизилась также быстро – даже слишком для того, что обозначает себя одним из важнейших периодов в жизни. Стены, казалось бы, поначалу невообразимо необъятного помещения теперь давят – слишком маленькие, для того, чтобы уместить в себе всю эту ношу. Алину окружает сборная её страны. На шеях некоторых её членов соответствующе висят блестящие в искусственном свете медали. – Какого это? Ощущать тяжесть сразу двух, – решается спросить девушка, мгновенно поясняя, пока они ждут своей очереди перед торжественным шествием. Вокруг довольно шумно из-за количества народу и музыки, но они стоят достаточно близко, чтобы слышать друг друга и чтобы привлечь внимание окружающих. Сколько бы Александр так не ходил, его всё ещё непривычно видеть в этом красно-синем зимнем костюме. Правда, это, вероятно, одна из последних подробных возможностей. Мужчина с пару мгновений рассматривает два золота, что покоятся на шее, выделяясь на фоне синего джемпера. Старковой даже одно на собственной видится неподъёмным, словно медаль в руках ощущается неестественной и до сих пор недосягаемой. Кажется, голоса вокруг чуть стихают, когда Морозов снимает одну из золотых медалей (наверняка ту, что за парное фигурное катание) и надевает ей на шею, вытаскивая из-под ленты белоснежные косички и оставляя между ними невысказанное «ты мне скажи». Это их труд. То достояние нации, что не измеряется чем-то конкретным. Важно лишь, какой смысл вы вкладываете в те или иные вещи. И для них обоих собственное золото весит слишком много. Этот металл отлит в их крови, слезах и поте и выкован личными стремлениями.🌒
Остаётся всего пара официальных мероприятий. Вероятно, один прощальный торжественный вечер, на который все себе позволяют одеться и прийти подобающе. Для Алины это нежно пудровое платье из шифона и шёлка, длиннее колена, с рукавами фонариками, v-образным вырезом, широким поясом, подчёркивающим талию, и утончённые туфли, что девушка не надеялась надеть из-за состояния собственных ног после подобного режима работы. Для Александра классический костюм без галстука, что придаёт ему в выразительной осанке статности, но никак не возраста. В его ушах подаренные серёжки, увиденные впервые за долгое время, сверкают в искусственном свете. Очаровательно, впечатляюще, эффектно – так они выглядели вдвоём — под руку, по словам окружающих. Девушка, правда, заканчивала свой трудовой день с мыслью, что он станет началом одного из их вечеров. Морозов обещал ей нечто показать и не соврал. Последнее мероприятие проходило в одном из олимпийских дворцов, и мужчина привёл её в одно из самых дальних помещений. Просторный пустой зал, заполненный ничем, кроме безликой прохлады, со стеклянным потолком. Старкова любуется звёздами удивительно чистого ночного неба, выскальзывая из-под тёплой руки. Через пару мгновений на её плечи опускается пиджак, рождающий по всему телу мурашки. Простой жест заботы – столь уместный, когда собственное сердце беспокойно бьётся в ожидании. Алина понимает, что должна сказать. Эту правду уже давно необходимо принять, озвучить, явив миру и самой себе, но раньше не получалось. Старкова никогда, наверное, не возьмётся рушить то, что между ними есть. Единственное, что не опорочено жестокостью. – Ты уедешь, – коротко изрекает Алина, едва оторвав взгляд от звёздного неба за потолком и на пару секунд уставившись себе под ноги. Шифоновые складки платья жгут влажные ладони. Сколько она уже знает, несмотря на то, что прямо ей никто ничего не сказал, обнажив простую и ненавистную истину? Знает с того самого дня, когда впервые взглянула в льдисто серые глаза Багры. Признаёт лишь сейчас, наблюдая за вставшим прямо перед ней Александром. Он ждёт, понимает, девушка не закончила. Несколько раз пытается спрятать руки за спину, заламывая себе пальцы, а после заключает ладони Старковой в свои. Поглаживает несколькими пальцами слегка обветренную кожу, наверняка надеясь, что это может согреть. Их ничего не разделяет – перчатки исчезли, стоило покинуть официальное мероприятие. – Едва ли мы были не знакомы, когда ты научил меня тому, что за всё приходится платить. Неважно, насколько благие наши цели, – кварцевые глаза Морозова блестят непривычно ярко, несмотря на приглушённое освещение. Алине бы их на эмоции разобрать, чтобы отделить сожаление и вину от подлинной теплоты, но она не успевает отличать эти светлые насыщенные радужки от тех безэмоциональных, что всплывают в её воспоминаниях. – Мал в одно время пригрозил, что мне не потянуть цену за всё полученное в это полугодие. Я же уверила его в другом, уверенная в готовности платить, – девушка коротко усмехается, невольно задумываясь о том, что руки, поддерживающие собственные ладони, действительно тёплые. Возможно, согретые их общими усилиями. – Зоя однажды сказала, ты всегда сдаёшься первым в желании защитить своих близких, – Старкова улыбается, гордясь тем, что не плачет и может говорить твёрдо, несмотря на то, что губы и горло сводит болезненной судорогой в необходимости предаться эмоциям. Ей не за чем сдерживаться, она лишь сама для себя нуждается в стойкой речи и прямоте слов. – В первую неделю здесь ты утвердил, что твоя мать меня не тронет. Она же убедила меня в том, что ты был отчаяннее обычного в попытке меня защитить. Её это позабавило, – и Алине пожать бы горделиво плечами, улыбаясь своему изначальному преимуществу. Не позволяет лишь унизительное осознание, что пара проиграла ещё в самый первый день, приехав в спортивный комплекс. И пока девушка смиренно ждала своего вердикта, Александр продолжал платить свою цену. – Это было неозвученным условием, верно? – вопрос, у которого нет необходимости в ответе. Старковой бы утонуть, захлебнуться без оглядки в этих глазах с розоватыми прожилками, надеясь, что каменный кварц обернётся облачной периной. Но знает – нельзя, иначе потом не спрячется от сожалений. – Багра изначально не видела во мне угрозы. Знала, что ты сразу вернёшься домой в Англию, а я уеду в Америку. Учитывая наш график, разницу в часовых поясах и расстояние, у нас и не было никаких шансов. Возможно, дело лишь во времени... Однажды мы снова станем незнакомцами, – Алина даже усмехается, заключая безрадостно. Не знает, не уверена, возможно ли сохранить всё, что у них есть, при подобных условиях? Имея возможность постоянно взаимодействовать, пара всё равно боялась сделать малейший шаг, потому что слишком легко разрушить нечто столь хрупкое. Ни одни нити не растянутся настолько сильно, чтобы воспрепятствовать тому, что будет разделять фигуристов. И ни одна гладь не будет столь мягкой, чтобы пережить падение с ужасающей высоты. Грудь вздымается дробно в поникшем и тихом принятии. – Я ждала и правда думала, что буду готова... – Всё верно, Алина, – Морозов одними израненными подушечками пальцев стирает несколько слёз, срывающихся с трепещущих ресниц на нежную кожу. Девушке бы оторвать пристальный взгляд, улавливающий каждую деталь, дать хоть немного глазам отдохнуть. У мужчины щёки совершенно алые, несмотря на тепло в помещении, выцветают ярким пятном на блёклом фоне физически изнеможённого лица. И Старкова уверена, уши, скрытые за чернильными змеевидными локонами, тоже порозовели. Они оба слишком устали, а ведь фигурное катание только перешагнуло во вторую половину сезона. – И к сожалению так, как и должно быть, – жаль, перед смертью не надышишься сладостным воздухом. И понять хотя бы для собственного успокоения, какие из её слов Александр подтвердил. – Я уеду. Завтра почти вся английская сборная возвращается домой. – Уже завтра, – Алина не удерживается, прикусывая дрожащую губу, потому что хватка ладоней у них едва ли не синхронно становится крепче. Она так рада, что просторное помещение пустынно, а освещение приглушённое. Голос отражается от стен, бесконечными повторами убеждая в неизбежном. – Мне был так ненавистен этот жалостливый взгляд Альфреда в последние недели. И я действительно не могла найти в множестве истинную причину. Скажи, мы действительно были так жалки в своих попытках? Мы ведь повторили их историю, несмотря на то, что оказались чуть лучше, – девушка улыбается самой себе. Как бы плачевно ни было, они превзошли своих родителей. Наверное, Старкова была вправе считать Оллреда своим отцом тоже. То, что произошло много лет назад, создало такого человека, как Александр Морозов. Несчастного, но такого удивительного в своей сути. Чуть позже рядом с ним родилась Алина Старкова. У жизни забавное чувство юмора. Их разлучили на столько лет... Они вновь нашли необходимое друг в друге, а после пару лишили выбора. Снова. – Почему, – девушка всхлипнула, сдерживая дрожь в голосе, – почему мы не можем быть достаточно хороши, чтобы это не происходило с нами? – Старкова уверена со своими глубокими тёмными глазами она наверняка походит на молящую о чуде девчонку из приюта, что не знает, где её прибежище. Морозов смотрит на неё как на равную, почти не меняясь в лице и изредка убирая падающие ей на лицо белоснежные пряди за уши. Так легко цепляться за его безэмоциональные точёные кварцем черты, потому что это всё, что у девушки осталось от мнимого спокойствия. У Александра в глазах черти пляшут польку, попеременно сменяя резвый танец на вальсирующие шаги. – Я не жалею обо всём, что произошло, – уверенно утверждает одиночник, поднося одну из чужих кистей к губам и коротко целуя. – Никогда не буду, – фигурист приподнимает ладонь Алины, кладя её себе на тёплую щёку и ластясь по-кошачьи. – И не позволю кому-то жалеть меня, потому что ты, – Морозов запнулся на слове, – ты удивительна, – заключает воодушевлённо, пару секунд смотря словно сквозь девушку – куда-то глубже. – Талантлива, умна, трудолюбива и амбициозна, – Старкова на пару секунд чуть отворачивает голову в смущении, не переставая наблюдать за тем, как Александр медлительно, но зачарованно подбирает слова. – Ты зачастую улыбаешься своим мыслям на катке, не замечая никого вокруг, и забавно сопишь во сне, – пара попеременно усмехается. – И мне, – не тяжело увидеть, как Морозов почти болезненно сглатывает, а после забирает у Алины одну из своих рук, накрывая свой же рот ладонью. Только сейчас девушка замечает, насколько красные на самом деле у одиночника глаза. – Я чувствую себя эгоистом, потому что мне это всё так нравится. – Это же хорошо, верно? – Старкова берёт лицо мужчины в свои ладони, с несколько раз повторяя, что всё в порядке. Её это нисколько не смущает. Правда, тяжело сдержать слёзы, когда даже у Александра голос дрожит. И как же явственна мысль о том, что они не могут осуждать своих родителей. Кто знает, не сломается ли сама пара. Удар о дно пропасти – пережиток лучшего, что они когда-то испытали в своих изуродованных жизнях. И что бы ни было там внизу, с чем бы ни пришлось встретиться (периной или безудержными ледниками) – поддерживающая рука всё равно будет теплее. И это всё никогда не будет ошибкой, до тех пор пока пара того желает. – Я хочу, чтобы ты чувствовала себя любимой, чтобы ты любила, – наверное, впервые Алина слышит, чтобы Морозов говорил так легко, быстро и отчётливо, словно вынашивал все эти мысли непременно долго как нечто необъяснимо ценное. – Чтобы тебя встречали после работы, чтобы тебе не угрожала опасность, и ты была в тепле. Хочу, чтобы тебя водили на свидания, чтобы тебе дарили цветы. Хочу знать, что ты чувствуешь поддержку в ком-то и всегда можешь обратиться за помощью. Что кто-то присоединится к тебе во всех твоих идеях и стремлениях. Чтобы ты не чувствовала безосновательную привязанность и неопределённость. И я сожалею, потому что не могу тебе этого всего дать... «Потому что меня не будет рядом. В достаточной степени долго, чтобы я не мог сделать тебя счастливой», – договаривает Алина про себя, коротко кивая с несколько раз, обозначая что-то для самой себя, потому что тронута каждым словом. Она одними подушечками пальцев проводит по губам фигуриста, когда тот их прикусывает. Его кожа всё ещё настолько контрастно горячая по сравнению с ладонями, возобновившаяся прохлада которых затерялась на собственном теле. Кажется, по всем их сплетениям прошлись острейшими лезвиями. Надежда бьётся в агонии. Девушка чувствует себя потрясённой. Цифры на олимпийском табло, высшее место на пьедестале, тяжесть медали на шее... Она всё ещё чувствует всё это столь явно, что дыхание сбивается всякий раз, стоит предаться воспоминаниям. Но даже тогда спортсменка не ощущала себя настолько странно. Всё тело покрылось мурашками вовсе не от прохлады. Наверное, если она кому-то расскажет, что чужие слова заставили дрожать её, устойчивую ко многим нагрузками, то никто не поверит. Это страшно. Страшно осознавать, что с ними, оставшимися поодиночке, будет через несколько дней, если, даже находясь рядом друг с другом, пара держится только один за другого. Правда, Старкова беззаботно осядет на пол, если они с Александром отпустят друг друга. Он поддерживает её, держа одной рукой под грудью, а другой у самой шеи, когда Алина устроила свои ладони в районе ключиц мужчины, кончиками пальцев касаясь шеи. Так сладостно видеть наяву, чувствовать тепло другого человека, то, как быстро и резко вздымается чужая грудь, неспокойно бьётся сердце, и как всё трепещет внутри, потому что страшно. Отвести взгляд или просто отпустить. Будет легче признать себя сумасшедшим. Потерять то, что никогда не существовало, намного легче, чем не иметь возможности прикоснуться к тому, что влияет на тебя столь сильно. Страшно отпустить, забыть. Забыть хотя бы, как пахнет у Морозова дома, потому что атмосфера там особенная и нет чего-то конкретного. Старые книги, краски, хвойная свежесть... Всё такое неподдельно сказочное и, одновременно с тем, противоположно настоящее. И плед, которым Александр накрывается, нежного светлого цвета, а кухню по утрам заливает солнечный свет. По столь многому девушка будет скучать. Слишком страшно представить, что и мужчина может забыть другую жизнь, потому что даже к хорошему с его памятью привыкнуть сложно, потерять ещё тяжелее. Во многом была разница. Она чувствует отторжение к тому, как её жалеет Альфред. Морозов подобное наверняка даже не замечает. Им не положено быть слабыми, жалкими, сломанными. Им нельзя. Но в компании друг друга пара действительно чувствует себя настолько защищённой и независимой. Их не могут увидеть. Не могут осудить за то, что они плачут и не контролируют себя. Александра дрессировали любить только одно, быть привязанным лишь к единственному. Могла ли Старкова быть частью чего-то другого? Возможно, она ошибается или слишком эгоистична для подобных вещей, но Алина действительно считает, что опекун её не понимает. Они с Малом никогда до конца не понимали. Оллред с Багрой со слов первого, тем более, были далеко не в такой ситуации. Девушка осознаёт одну простую истину. Морозов не хочет, чтобы она лгала сама себе. Ведь так легко обмануть его, утвердить, что Алина обойдётся без всего возможного. Переживёт месяц, несколько, полгода, год, несколько лет разлуки. Но это будет самой жесткой ложью по отношению к обоим. Старкова всё ещё кожей ощущает то стягивающее липкое напряжение, когда работаешь с близким для тебя человеком на одной площадке и неделями не можешь его обнять, чтобы это не было чем-то механическим. Не потому что надо, а потому до колющегося тепла в ладонях хочется. Она, правда, с трудом выносила даже это. Алина слишком хорошо знает. Ему тоже необходимо чувствовать. Тепло кожи и рельеф тела. Видеть живые краски, а не безжизненные оттенки на экране. Ему бы хотя бы с этим научиться справляться без дрожи и непонимания, а уже потом пытаться освоить такие беспощадные понятия как разлука, потеря. Они оба до смешного не умеют скучать... Уголки губ чуть приподнимаются от воспоминаний о том, как девушка купила билет на ближайший возможный рейс до Англии даже тогда, когда их связывали одни лишь профессиональные планы. И от всего до ненавистного кома в горле тошно. Мужчина рассказывал, как Багра, отвернувшись от собственного сына, фактически плевалась от того, сколь жалким он выглядит в её глазах из-за какой-то девчонки. – Я так возненавидел себя на пару мгновений... Посмел хотеть, чтобы ты выбрала жизнь, в которой всего перечисленного не будет, – признаётся Александр сдавленно, опуская одну руку ниже и в одно движение вытягивая из кармана своего же пиджака на плечах Старковой бархатный мешочек. Алина не удерживается от того, чтобы не прикрыть рот руками в немом ошеломлении, потому что в следующий момент, когда мужчина отпускает её, на его расписанную шрамами ладонь падают два кольца. Девушка не испытывает страх и возможное недопонимание. Украшения кажутся ей поистине удивительными. – Ты боишься испортить свою толстовку, поэтому я подумал, будет уместно подарить тебе нечто, что прослужит дольше, – Морозов несильно перекатывает кольца на ладони, подле Старковой рассматривая причудливые узоры, будто сам видит их впервые. Они кажутся такими маленькими в его руке. И эта обманка хорошо знакома, потому даже малейшие детали могут иметь необъятное значение. – Так вот почему ты пропадал в последнюю неделю, – Алина по-доброму усмехается, шмыгая носом. Вспоминает, как с несколько минут могла задаваться вопросами о местонахождении фигуриста в некоторые из прошедших дней. Кожу щёк и губ щиплет солью собственных слёз. Она аккуратно подцепляет пальцами изящное украшение – то, что поменьше. Внешняя сторона кольца исполнена цветной гравировкой. Краски – совершенно точно пейзаж, что она зачастую носит за своей спиной. Под подушечками пальцев явственно ощущается каждая веточка. Девушка поддерживает ладонь Александра, в которой осталось второе украшение. Кольцо у мужчины с одним значительным отличием. Гравировка выполнена на внутренней стороне, скрыта от чужого взгляда – в противовес холодному металлу на внешней. – Идея замечательная, – Морозов сам выглядит совершенно очаровательно, пока наблюдает исключительно за реакцией Старковой в осознании, что нигде не ошибся. – Позволишь? Алина бегло переступает с ноги на ногу, забирая второе кольцо от нетерпения и надевая его на палец мужчины под бархатно хрипловатый смех, позволяя Александру сделать то же. Он кружит её, едва поддерживая одной рукой, пока девушка не знает, почему не может перестать смеяться. Звёздный потолок плывёт бликами над головой, а пиджак фигуриста, вовремя пойманный, чуть ли не падает с её плеч. Кожа горит, вытесняя любое чувство холода. – Не знаю, насколько это значимо. Жаль воспоминания нельзя перенести на металл столь же легко, сколь рисунок, – Морозов поддерживает Старкову за руку и талию, когда они делают ленивые вальсирующие шаги по помещению. Где-то в здании определённо играет музыка, но они её не слышат, придерживаясь своего темпа. Мужчина чуть опускает взгляд. И этот человек, уже начинает казаться, в другой жизни просил у неё прощения за то, что не умеет поддерживать и утешать. – Намного значимее то, что я надеюсь, Александр, – желание Алины прижаться к его груди удерживает лишь потребность смотреть в глаза. – Вспоминая обо всём, что между нами было, чего на самом деле стоили эти кольца, – девушка с трудом осознаёт масштаб пути, который им удалось пройти. Тяжёлого пути с множеством противоречивых решений и многократным риском. Оно стоило того. И столь же многое они не успели. – Ты будешь вспоминать о том, насколько важно всё, что ты делаешь. Твои увлечения завораживают. И если бы у нас было больше времени, я бы с удовольствием узнала больше о литературе, которая тебе нравится, и о том, что тебя привлекает в искусстве. Потому что я, правда, – Старкова глубоко вдыхает, обрывая саму себя. Она сжимает чуть крепче ткань рубашки на плече Морозова, словно убеждаясь в жестокой реальности. Перед ней ведь далеко не только именитый фигурист-одиночник. – Мне так нравится всё то, кем ты являешься. Ты удивительный, Александр. Я действительно, – грудь обжигает огнём от нехватки воздуха, когда сердце заходится в дробном ритме. И Алина, уверенная в том, что чувствует, плачет разве что от счастья, произнося совершенно твёрдо, – настолько сильно люблю тебя. Достаточно опустить ладонь чуть ниже, чтобы понять, как быстро бьётся чужое шальное сердце, даже если кварцевые глаза кажутся точно одурманенными. И в них её убежище. – Единственное, о чём я жалею, что не могу сделать для тебя нечто столь же значимое. Говоря честно, я не могу до конца оценить всё то, что ты для меня сделал, – девушка тешится в комфорте, оказываясь в тепле на груди мужчины, прижимаясь ближе. Когда его дыхание щекочет ухо приятным жаром. – Я сбился со счёта, пытаясь понять, сколько раз ты спасала мне жизнь. Меня нисколько не удручает мысль, что я всегда буду тебе обязан, – Старкова тихо посмеивается, когда Александр чуть отстраняется, наклоняясь к её лицу. – И я люблю тебя, свет мой, – Алина на мгновение замирает в неверии. Жалеет, что сомневалась, ответит ли он. Для Морозова многое «по-другому» и его подлинные мотивы и чувства легче различать в действиях, чем в словах. – Это то, как я себя чувствую. «Любимым и любящим», – договаривает Старкова про себя, предаваясь теплу изученных губ, пока родные руки поддерживают её за поясницу. Наверное, Александр не был бы собой, если бы не попытался объясниться. Девушка подаётся вперёд, обнимая одиночника за шею, когда её целуют крепче, кладя одну из ладоней на щёку. Платье, юбка которого зажата между ними, тихо шуршит, а пиджак всё-таки падает с плеч. И святые им свидетели, они ничто так явственно не ощущали, как плавящий жар ладоней одного на теле другого и оттенок тянущей боли на губах, потому это всё, что у них могло когда-либо быть. Пара вряд ли хоть на секунду сможет забыть этот искрящийся желанием блеск в расширенных зрачках друг друга и выцветший до багряно-красного оттенок блестящих губ. – От моей съёмной квартиры, – мужчина неожиданно отстраняется, неосознанно облизываясь, на что Алина смущённо улыбается, и вытягивая из кармана в миг поднятого пиджака связку ключей. – Возможно, тебе захочется туда прийти. Там остались некоторые мои вещи, и она оплачена до конца следующего месяца... «Потому что я не знал, что не вернусь», – Старкова невольно вспоминает необжитые помещения, которые стали для них прибежищем в определённое время. Тем не менее те голые стены видели много больше тепла, чем даже близкие девушки. В стенах приюта была холодно. Под защитой Мала в спортивном общежитии безопасно. И где бы не жил Морозов, там иронично всегда было тепло. Правда, больше прочего Алина будет тосковать по особняку Александра в непризнанной Англии. Кто знает, когда она теперь побывает в этом средоточии противоречий и вопросов?🌒
Фигуристы посчитали разумным уместиться на одноместной кровати в комнате девушки, когда вернулись в олимпийский городок. Одиночник сможет спокойно уйти. Вероятно, ему вполне удастся её не разбудить. На улицах всё ещё много людей, отовсюду слышны радостные возгласы. Алине кажется, она до сих пор слышит музыку снаружи. Девушка не обращала на неё внимания, пока они чуть не захлебнулись в том, что назвали вожделением. И Старкова до сих пор не знает, как каждый из них с этим справляется. Помнит лишь, что позволила себе остаться в одном белье, едва переодев платье хотя бы на спортивные штаны, в которых было бы удобно спать. Они спортсмены, зачастую делившие и раздевалки, и душевые на двоих. Но Алина хорошо изучила это чувство осознанной безопасности рядом с родным человеком. Морозов ведь действительно таковым для неё является в духовном плане. И совершенно другое было в том, что до внутреннего трепета в обоих он доверяет ей себя. Девушка всё ещё отчётливо чувствует ту дрожь во влажных пальцах, когда каждая пуговица на рубашке мужчины давалась с трудом. Хоть и до помещения доносился один лишь уличный свет, она беззаботно улыбнулась, осознав, что на теле одиночника осталась всего пара заживающих синяков. И есть что-то занятное в выдержке Александра, когда Старкова сидит на его бёдрах, обнимая его ногами за талию и беззаботно нависая в коротком поцелуе сверху, потому что в следующий момент он целует её шею – где-то под ухом, много крепче потягивая кожу, так что собственное сердцебиение звучит глухими ударами в голове. Алина отчётливо ощущает, как непривычно крепкая хватка ладоней Морозова выжигает невидимые следы на рёбрах. Девушка знает, на его спине останутся полосы от её пальцев. Вероятно, вместе с сине-красными отметками, оставленными на шее и груди обоих, где к нежной разгорячённой коже хочется лишь аккуратно прикасаться губами в изнеженных движениях. В спонтанности получается лишь держаться ещё крепче или прикусить кожу иной раз, потому что факт того, что придётся отпустить, намного больнее кратких колких вспышек чужого желания, выцветающих на белоснежной коже. – Это всё так странно, – пара встала недавно, чтобы попить воды, а теперь не может отойти от зеркала, заключённая в сумрачном отражении. Старкова слишком очевидно похудела за это время. Бедренные кости, выглядывающие из-под резинки штанов, рёбра, линии плеч, шеи и ключиц стали отчётливо явственнее. Мужчина, нависающий с высоты своего роста за спиной на ничтожном расстоянии, стал противоположно чуть крупнее, что наверняка доставило ему трудностей в одиночной деятельности. Александру на самом деле необходимо было, потому что парное катание в особенности зависит от комплекций партнёров. Они все разные. За спиной, на руках и бёдрах последствия работы с Багрой. На рёбрах и талии свидетельства того, как Морозов крепко её держит в своих руках. Всё остальное – подтверждение тому, как тяжело ему её отпустить. И мужчина так с ней схож этим, разве что без учёта второго пункта, потому что девушка своим весом может ему лишь руки или плечи отдавить. И в этом смешанном в чувствах пейзаже растрёпанные руками другого волосы кажутся самым уместным. – Я всё время боюсь увидеть другого человека в зеркале, – Алина в лёгком движении протягивает руки назад, чтобы Александр их заключил в свои, переплетя ладони и встав вплотную в ленном объятии. Его руки выше талии – под грудью сейчас крепче любой опоры, так что Старкова не боится перенести на него свой вес, утягиваемая дурманящим теплом по всему телу. И всякий раз она тянется выше, льнёт ближе, поддаваясь пьянящему теплу чужого дыхания над головой, у уха и шеи. Вот бы сейчас сгореть, истлеть без остатка в этой страсти. Девушка не позволяет себе закрыть глаза, следя за всем в отражении зеркала. И то, как губы Морозова фактически касаются кончика уха, тоже не упускает. Металл его серёжек контрастно холодит. «Ты прекрасна, Алина», – чудится в сознании то ли хрипловатым шёпотом, то ли урчанием. Они похожи друг на друга – больше прежнего. Выбор, он всегда давал ей выбор. И пусть близким изменения кажутся, скорее, негативными, она это выбрала, о чём жалеет меньше всего. И эти ласки, растекающиеся по всему телу патокой, сейчас ценнее многого. – Скажи, тебя хотя бы устраивает, что всё будет как прежде? – одеяло сбито в одну массу где-то в ногах, отброшено как что-то ненужное. Старкова прогнулась в пояснице, стоило мужчине поцеловать её плечо, когда они вновь улеглись в ограниченном пространстве. Он обнимает Алину со спины, лениво поглаживая её живот, пока пара не может уснуть. Олимпиада длилась чуть больше месяца, но произошло слишком многое, чтобы этот период казался коротким. Александр и вовсе возвращается к тому, от чего отдалился полтора года назад. И у девушки не получается сказать, что он может быть подобному рад. – Она вновь есть в твоей жизни. – Не будет как прежде, Алина, – по телу бегут мурашки от тёплого дыхания у шеи. Хрипящий голос ложится бархатом по коже. Они окутаны плотным теплом и каким-то своеобразным запахом, что не удаётся описать. – Сейчас у меня есть намного больше, чем было когда-либо. И от этого нельзя избавиться. Недостаточно будет просто запереть меня в комнате, – Старкова ёжится от ужасающих картинок, рисуемых подсознанием прямо перед глазами. – Моя мать это хорошо понимает. И да, многое меня устраивает. – Ты можешь мне кое-что пообещать? – произносит девушка чуть тише, разворачиваясь в руках Морозова, одна из которых лежит у неё под шеей, а вторая ложится на поясницу. Она невольно переплетает их ноги и утыкается носом в тёплую грудь, теперь вздымающуюся чуть тише. – Мне бы хотелось, чтобы ты не забывал заботиться о себе. Никто не сможет защитить тебя от стрессовых ситуаций. Но это не значит, что ты не должен давать себе отдых и должный уход, – конечно, Алина не может надеяться, что одиночник обойдётся без осложнений в будущем, но ей хочется верить, что он больше не будет так беспощаден к самому себе. По крайней мере, уверенность есть в одном. Старкова не будет рядом, когда в следующий раз, а это непременно произойдёт и очень скоро, Александру станет плохо. Он не будет рядом, когда девушке будет требоваться поддержка и независимое мнение. Закричат, а услышат ли? Возможно, почувствуют, но и последнее одолевает сомнением. – Есть ещё кое-что, – она сама тихо посмеивается. Алина так многое боится упустить, пока её смиренно поглаживают по волосам. Она безвольно заламывает себе пальцы в коротком раздумье, пока не начинает вырисовывать ими произвольные рисунки на торсе Александра. – Мне тепло от воспоминаний о том, как ты переворачиваешь страницы книги, читая вслух; как долго выбираешь материалы, когда хочешь что-то нарисовать, но почти всегда останавливаешься на набросках в своём рабочем блокноте. Если можешь, пообещай, что я это всё ещё увижу, – девушка прикусывает губу, стараясь не расчувствоваться, и прижимается чуть ближе. – По-другому не может быть. Ты хотела научиться рисовать. И мы обязательно должны прочитать что-то новое вместе, – вероятно, причина была в поздней ночи, стрессе и усталости, потому что многое девушка слышала слишком туманно. В один момент она отчётливо ощутила, как её поцеловали в макушку, – обещаю, свет мой.🌒
Алина пыталась заставить себя. Возможно, хотела проспать всё утро, чтобы не травить лишний раз себе душу. Утренняя прохлада сковывает ноги под одеялом, когда она садится на кровати, перебирая в руках ткань одеяла. Прохладная стена неприятно жжёт кожу спины. Старкова ведёт кончиками пальцев по смятым простыням у самого края. Ещё тёплые. Она с опаской смотрит на часы, осознавая, что неоговоренный план не удался. Морозов ещё не уехал. Возможно, уже стоит где-нибудь в холле этажами ниже, но они всё ещё находятся в одном здании. Девушка удручённо вспоминает, как продрогла ночью. Она отчётливо чувствовала, что её трясло, несмотря на то, что в объятиях Александра было даже жарко. – Мне не холодно, – пояснила Алина тогда ему шёпотом, не зная, уснул мужчина или нет. – Страшно. – Мне тоже, – маленькая правда, ощущаемая всем своим телом. Другой не могло быть. – Я счастлива, что ты тогда заговорил со мной. В самый первый день, – окутывает переживания призрачной дымкой. Поможет лишь на время. – Я счастлив, что могу чувствовать тебя, – он чувствовал и тогда, а сейчас этот выученный расчёт перерос в нечто значительное и величественное в своей сути. Это безумство другое. Их личное. Вслед за этими словами нашлось понятие о том, что она могла для него сделать. Просьба даже позабавила, потому что это всегда было тем, к чему Старкова стремилась. Очень многое попало прямо к ней в руки с тех пор, как Морозов появился на их с Малом катке. И девушка успела отметить достаточное количество преимуществ в присутствии одиночника. В паре с Оретцевым они работают в ту же полноценную силу. И до чемпионата мира у них ещё есть время. Алина обещала. Она будет первой. На ноги заставляет подняться звонкий стук в дверь. Одолевая лёгкое головокружение и темноту в глазах, Старкова спешно накидывает на изнеженную кожу олимпийку, попавшуюся под руки в первую очередь. В отражении зеркала в коридоре мелькает бледное отражение. Девушка и не заметила, что летний загар уже давно сошёл, отчего на коже выделяется каждая деталь, а и без того белые спутавшиеся волосы и вовсе меркнут в общей картине. Губы стали на пару оттенков темнее и обветрились сильнее обычного, а на коже, начиная от линии челюсти до самого живота, выделяется разного рода алеющие пятна и полосы. Алина застёгивает предмет одежды почти у горла, поспешно открывая дверь. И как неиронично, что именно Кристофер Андерсон ленно машет ей рукой, тут же пряча ту в карман брюк. Он не в своём привычном костюме, а в простой спортивной куртке, отчего мужчина выглядит странно. Верно, Старкова не ошиблась в том, что вся английская сборная ещё в здании, иначе бы её биологического отца ранним утром не было бы на пороге. Они не общались с того переломного конфликта. В большей степени девушка даже не задумывается о существовании Кристофера. – Я, конечно, не юноша с поломанной психикой, которого ты хотела бы видеть, но позволишь войти? – Алина даже не обращает внимания на противную полуулыбку мужчины. Она непременно огрызнулась бы, не оставляя за чужим человеком шанса на подобные высказывания, но в коридоре снаружи один за другим проходят спортсмены. Девушка возвращается, позволяя Андерсону закрыть за собой дверь и останавливаясь у входа в свою же комнату. – И кто же виноват в том, что он такой?! – не без презрения выговаривает Старкова, щурясь от резкого света, незамедлительно включённого мужчиной. Она скрещивает руки на груди, замечая, что Кристофер стоит подобным же образом, привалившись к стене чуть дальше по коридору. – Уж точно не я, – Андерсон жмёт плечами и отрицательно качает головой, хмыкая так, будто каждое слово кажется ему глупостью. – Задавай эти вопросы его родителям. Ты с ними хорошо знакома. – Как ты ловко умеешь переводить всё на других, – возможно, дело в том, что осознание того, кем на самом деле Алине приходится незнакомый мужчина, заставляет её произвольно защищаться. Возможно, она не до конца осознаёт свою раздосадованность потерей, дышащей в спину. Девушка как никогда чувствует этот судорожный обтекающий всё тело дискомфорт, ощущаемый непреодолимой пустотой внутри. – У меня не так много времени, – в своих словах, несмотря на время суток, мужчина кажется даже уставшим. – Я не кусаться с тобой сюда пришёл. Это тебе, – он протягивает Старковой плотный конверт, который та с пару секунд вертит в руках. – Я знал, что встречу тебя здесь. Думал передать через Альфреда, но этот своевольный идиот так и не решился бы тебе никогда ничего рассказать. Должен признать, я рад, что обстоятельства сложились подобным образом. Содержимое конверта тебе явно нужнее, чем мне. – Держу пари, много больше ты счастлив, что теперь будешь спать спокойно по ночам, – Алина достаёт плотную стопку, хмурясь, но игнорируя высказывания в сторону своего опекуна. Интересно, Кристофер специально ждал, пока она станет совершеннолетней или всё произошедшее действительно стало волей случая? Старкова не может расслабиться, пристально рассматривая первое изображение – со свойственным недоверием. Краски фотографии сохранились удивительно хорошо для того, чему определённо много лет. Вероятно, снимки сделаны на первые цветные фотоаппараты. На одном из них аккуратная девушка хрупкого телосложения с короткой стрижкой стоит перед зеркалом, держа камеру на уровне головы, и выразительно улыбается. У неё тоже светлые волосы, вероятны, с тёплым оттенком. – Я представляла её по-другому, – «никак». Старкова никак их не представляла. Она задумалась об этом ещё в то Рождество, когда Александр спросил Алину о том, что случилось с её родителями. Она никогда не имела чёткой картинки в голове. Не пыталась выяснить подробно, кем была её мама или как она выглядела, и не задумывалась об отце, упоминаний о котором не нашлось и вовсе. Было ли лучше от того, что один из родителей оказался жив? Но в действительности, девушка никогда не могла подумать, что она на кого-то из них так сильно похожа – настолько, что дыхание перехватывает. Если с Андерсоном её сходство отчасти заканчивается на одних глазах, то сейчас кажется, что фигуристка смотрит на своё отражение в зеркале. Возможно, чуть более взрослое и одновременно округлое – без сечёных углов спортивной деятельности, но всё ещё слишком похожее. – Вы лишь внешне похожи. Мэри была, – «Мэри». Старкова не поднимает головы, но слушает внимательно, когда мужчина делает паузу, видимо, подбирая слова. Имя, произнесённое вскользь, эхом звучит в ушах. – Мечтательной. По-детски наивной, легко ведомой. Меня иногда пугала её страсть к жизни – такая, будто очередной день всегда был поводом для радости. – Теперь я ещё больше не понимаю, что она нашла в тебе, – Алина степенно просматривает каждую фотографию. Они все разные и немногие имеют смысл, но всегда подписаны сзади от руки аккуратным почерком – дата и короткая подпись вроде «парк на окраине» или «уличная собака». Девушка чуть дольше задерживается на одном из уличных снимков. Там её мама в летящем платье (молочного цвета) в горошек. Подобных много. Видимо, данная одежда была для женщины любимой в тёплое время года. Старкова невольно вспоминает своё подобное же платье. От всего слишком зябко и предельно тоскливо. Почему она больше никогда не увидит её лицо? Не услышит хотя бы голос собственной матери. Почему людям, совершенно к подобному безразличным, досталось памяти намного больше, чем родной дочери погибшей девушки? – Мы часто бываем очарованы неправильными людьми. Тебе ли, Алина, это не знать, – Кристофер посмеивается, потому что девушка в своём взгляде пытается выглядеть осуждающе, но едва проснувшись после сложной ночи, вероятно, выглядит жалко. – Почему ты ненавидишь Багру лишь за то, что она сделала с Александром? – мужчина надменно склоняет голову набок. В его вопросе сквозит подтекст, который не удаётся различить. – Ты настолько не придаёшь значения тому, что твоя мама погибла из-за этой женщины. Ты ведь, – Андерсон смеётся в полный голос. – Прости, я только осознал, что ты не слышала и не видела всего, что довелось мне. О многих вещах у тебя вообще нет и малейшего понятия. На моей памяти особенно забавно было наблюдать, как Багра пытается заставить Александра ненавидеть вместе с его отцом тебя и твоего названого братца. Ей всегда хорошо удавалось им манипулировать. Правда, это было особенно смешно, когда Александр был уже почти совершеннолетним взрослым парнем, а вам с Оретцевым было лет по четырнадцать. – Так расскажи, – неожиданно для обоих бросает Старкова, будто это так легко. Это её не сломает. Она не позволит, гордо приподнимая голову. – Что может быть хуже того, чем вы уже для меня являетесь? Я сомневаюсь, что у тебя найдётся то, что разочарует меня по-настоящему сильнее. – Осторожнее в своих словах, Алина. Мне есть, чем тебя удивить. Правда, – Кристофер стряхивает с плеча отсутствующие пылинки, будто его слова ничего не значат. Стоит отметить, его загадочное и самодовольное выражение лица говорит о совершенно противоположном. Девушка лишь отмахивается, понимая, что всё равно не услышит ничего стоящего. Вероятно, это всё глупейший фарс. – Мне пока ещё дорога моя спина, чтобы я разбрасывался подобным. – Я не помню свою маму, поэтому не испытываю чего-то определённого к ней, – Старкова чувствует стойкое удовлетворение от того, что говорит спокойно, будто слова чужого человека не имеют для неё и малейшего значения. У её отца не должно быть того, чем можно было бы удивить или задеть. Алина для этого провела достаточно времени с самим Морозовым и его матерью. Могло ли что-то быть хуже? — Тем более, – девушка излишне резко вновь вскидывает голову, готовая уколоть. Её родитель выглядит искренне заинтересованным. – Подобное случается, люди погибают. И я могла погибнуть в той машине. Это случайность. К слову, если рассуждать по-твоему, то именно ты и виноват в её смерти. Стоило лучше выполнять свои обязанности. – Я задумывался об этом, именно поэтому родилась ты. Мы оба были уверены, что ребёнок станет чем-то связующим. Как оказалось, мы с Мэри лишь отдалились. Я подозреваю, что настолько сильно, как я был привязан к своей работе, она любила тебя, – Старкова не удивляется детским фотографиям, даже невольно улыбается. Белый пушок и почти незаметные ресницы и брови выглядят на детском лице с большими карими глазами забавно. В изящных руках матери она предстаёт совсем крошечной. И, как изначально положено, короткая подпись. «Моё солнышко». Внутри нечто неподдельно трещит и бьётся в незнакомой агонии. – Именно поэтому ты ошиблась в своём высказывании о том, что теперь я буду спать спокойно. Меня никогда не мучила совесть, Алина. Я хочу, чтобы ты это понимала, даже если я ужасен в твоих глазах. Тот факт, что моя девушка сбежала с ребёнком, а после погибла, разумеется, обернулся для меня шоком. Я сожалею, что справлялся с ним через алкоголь, но это всё. Более того, ты и Мэри даже не были единственными. – Если ты так сильно переживаешься, что я заинтересована в тебе как в отце, то можешь выдохнуть, – чуть ли не отплёвываясь от чужих слов, девушка не поднимает взгляд, несмотря на то, что в груди что-то ломит – скребётся в непонимании. Но произносит легко и твёрдо. Они друг другу не нужны. Она нужна была своей маме, а потом в жизнь юной спортсменки послали других людей. О ней заботились с раннего детства, в котором появился Мал. Как не иронично то, что он тоже звал её солнцем. А потом Старкова встретила Александра – мужчину, назвавшего её своим светом. Возможно, в чём-то всё-таки была справедливость. Пальцы замирают на одной из фотографий. Девушка даже отстраняется от стены, приоткрыв рот в немом вопросе и выпрямив спину. Она выглядит взрослее. Вероятно, ей здесь около года. Необычно пухлые для миниатюрного тела щёки залиты ярким румянцем. Алина на снимке одета в объёмную кофту, что называется «под овечку», под которой невидно даже пальцев рук, обнимающих другого человека за шею. Спортсменке кажется, что она ошибается или хочет верить в желаемое. Альфред оказался прав, говоря о том, что перчатки на маленьком ребёнке выглядят отвратительно. Девушка с неопределённым ужасом осознаёт, что не будь на Морозове привычного атрибута, она бы его всё равно узнала. Большие кварцевые глаза ничуть не изменились – для ребёнка, которому нет даже четырёх лет, взгляд выглядит точно старческим. Таким, будто Александр в совсем юном возрасте видел многое. Возможно, оно так и было. Бледная для маленького ребёнка кожа. Почти белые, казалось бы, бесчувственные по мнению большинства глаза... И лёд, на котором стоит Александр тоже белый, словно каток был един с данным человеком с самого его рождения. Живое напоминание алчности, жестокости, слепоты и безразличности окружающих до чужих судеб. Старкова в прошлом, наверное, смеётся, когда обнимает мальчика руками и ногами, держась у того на спине. Наверняка, она вымочила ему форму из-за снежной крошки на ботиночках. – Этот снимок сделан за три недели до твоего исчезновения, – поясняет Андерсон. – Твоя мама любила приходить ко мне на работу. Видимо, она посчитала занимательной идею, выйти с тобой на каток в отсутствии Багры. Если говорить честно, это выглядело жалко, но естественно для годовалого ребёнка. Ты падала всякий раз, пытаясь встать на льду. До тех пор, пока Александр не стал тебя по нему таскать, – Алина не до конца верит в прошлую реальность, что предстаёт перед глазами. Кончики пальцев сжимаются на углу снимка. – Этот мальчик впервые выглядел для меня настолько забавно в попытках тянуть тебя за руки, сидящую на льду. Вправду, ты значительно облегчила Александру задачу, забравшись к нему на спину. В особенности, разумеется, меня удивило то, что ты сумела его заинтересовать. – Неужели внимание Багры не привлекла столь губительная для её планов ситуация? – заслуженно утрируя, чеканит слова Старкова. В действительности она знает ответ. Кому известно, как долго её мама планировала «просто уехать» и как долго об этом знала Морозова? Возможно, Мэри просто обратилась за советом не к тому человеку. Багре изначально было не о чем переживать, если она была уверена в том, что Алина уедет с матерью. Девушка переворачивает фотографию. «Думаю, они будут близки». Старкова убеждается лишь в одном. Может, её мама и была наивна, но она единственная из них всех умела видеть хорошее, даже когда, казалось бы, ситуация была безнадёжна. Они и правда похожи. – Не думай, что я сам всегда понимал эту женщину, – посмеивается Кристофер, что звучит лживо. – Неделя до отъезда, – поясняет он коротко, видимо, замечая в руках Алины уже другой снимок. – Единственный раз до этого года, когда мы собрались все вместе. Девушка не без труда отмечает, как Багра статно и молодо выглядит в прошлом – без своей трости в частности и в коньках. Подле неё стоит Александр, а рядом с ними сам Андерсон. Не могло быть иначе – фотография тоже сделана на катке. С другой стороны от них Алину держит на руках Мэри, а рядом с её матерью стоит Альфред Оллред. Её опекун выглядит всего немного иначе, но значительно моложе – ещё более похоже на своего сына. Кадр выглядит чуждо. Эти люди (их родители) между собой ненавидели друг друга, но были связаны слишком многим, чтобы избавиться от неприятных компаний. – Твоя мама – единственная, кто поддерживал Альфреда в том, что он вообще приезжал, – девушка вскидывает голову от неожиданности. Понимание того, что о жизни собственного опекуна, она знает ничтожно мало, до сих пор ударяет слишком глубоко. – Она очень любила Александра, несмотря на то, что этому мальчику редко когда было дело до окружающих, – Старкова кривит губы от того, как сильно Кристофер заблуждается в своих словах. Морозов всегда заинтересован в том, что происходит вокруг него. И если бы ребёнка изначально не воспринимали как животное в цирке, которое должно реагировать на каждый оклик, возможно, Александра бы и сейчас воспринимали по-другому. Вероятно, в большинстве ситуаций ему нет необходимости отзываться, но одиночник безумно внимателен к происходящему рядом. – Приносила ему сладкое или какие-то бессмысленные вещи, которых у него не было. Если следующее как-то изменит твоё мнение обо мне, то я мог бы рассказать о том, что видел, Багре, но я ни разу этого не сделал. Алина молчит, прикусив губу. В действительности ей есть, за что уважать именно своего опекуна. В то время, когда Андерсону никогда не было дела до своей семьи, Альфред вполне успешно воспитал двух чужих детей и, даже спустя двадцать лет, пытается добиться внимания родного сына. Хоть и четыре года сиротского приюта тяжело стереть из головы. Странная вещь, осознание которой не даёт вдохнуть. Её мама решила уехать именно в Америку, хотя могла бы выбрать любую другую страну. Старкову воспитывал Оллред, и именно они с мамой поддерживали и понимали друг друга. Её биологический отец оказался прав. Мы все бываем очарованы неправильными людьми. Возможно, встреться их с Александром родители в другое время, всё было бы по-другому. Кристофер в своих целях и приоритетах больше походит на Багру, а Мэри наверняка было бы комфортно с Альфредом и его образом жизни. Правильные люди – неправильное время. Но уже не Алине об этом судить и решать, как было бы лучше. Она должна думать о своей жизни, в которой начинается сложнейший период за последнее время, хотя никогда не было легко. – Полагаю, у меня её фамилия? – девушка усмехается на короткий ответный кивок. Глупо ожидать другое от человека, настолько в то время озабоченного своей репутацией — всем тем, что он делает. – Не знал, что Александр умеет... – Кристофер непривычно неуверен в своих словах, хоть и выглядит воодушевлённым, со своей высмеивающей улыбкой указывая на шею. Старкова произвольно поворачивается к зеркалу рядом, сперва не понимая, что мужчина имеет в виду. Выцветающие багряно-красным свидетельства их связи бросаются в глаза. Отражение поселяет во всём теле превалирующую панику, жмущуюся перед собственной гордостью. – Не подходи к нему, – непривычно даже для себя самой огрызается Алина. Наверное, извечная картина того, как Морозов задыхается на полу всё ещё слишком отчётливо стоит у неё перед глазами. Много отчётливее в ушах звенит стук от того, как сильно совсем недавно Андерсон приложил Александра об стену спиной и затылком. Даже если в худшей ситуации обошлось бы лишь травмами, для одиночника это было бы равносильно смерти. – Алина, ты должна понять одно, – лениво привалившись к стене, Кристофер выглядит отчего-то утомлённым данным разговором, но его слова и непривычно твёрдая интонация дают ощущение серьёзности. – Рядом с ним были и будут люди много хуже меня. Не пробуй отрицать, даже его собственная мать хуже меня. Я знаю этого парня намного дольше, чем ты. Если бы Морозов не умел защищаться, он бы просто не дожил до этого момента. И явно не тебе печься о его безопасности, находясь на другом континенте. – Ты меня недооцениваешь, – Старкова несвойственно для себя почти надменно усмехается. – Я не пытаюсь его защищать. Я хочу повлиять на тебя. На то, кем ты являешься. Я чувствую из-за этого ответственность. Ты как мой биологический отец всегда находишься рядом с Александром и несёшь угрозу в то время, как его родной отец искренне заботится обо мне и моём партнёре. Если я от чего-то Александра и защищаю, то от окончательного разочарования в людях, с которыми он рос. – Я ему чужой человек, которого он ненавидит. А его обожаемая мать справляется с разочарованием намного лучше меня. Признаться честно, я рад, что ты выросла такой, – Алина вздыхает и хмурится от темы, на которую перешёл Андерсон, едва ли не отмахиваясь. Руки сами чуть приподнимаются в безвольном жесте. Девушка только замечает, что в действительности по пальцам бежит мнимое тепло от конверта. Может, это одна из черт, которую в Кристофере можно уважать. Почтительность к чужой памяти. – Если будет желание и время в будущем, я хотел бы узнать тебя лучше. – Проводишь границы в наших отношения? – девушка вопросительно поднимает брови. Её подобное забавит, на что она исключительно жмёт плечами. – Так тому и быть. Спасибо за это, – Старкова вновь коротко поднимает конверт. У неё могло не оказаться даже этого, и от последнего ещё страшнее. – Удачи, Алина. Девушке бы жалеть, что она столь способна и усидчива в физическом плане и одновременно настолько не властна над собственными же эмоциями. Но Старковой не жаль. Ей надо собирать вещи, потому что ничего ещё не закончилось. Ей предстоит ещё полгода не менее тяжёлой работы и цели, сравнимые по значимости с тем, чего она достигла, казалось бы, недавно. Многое было будто бы всего несколько дней назад. Вот Алина в один момент не может оправиться от шока, потому что за секунды их с Малом привычная жизнь меняется. Вот она видит надежду в совершенно чужом для них человеке. «Меня зовут Александр». Вот он открывается для неё с новых сторон, расширяя вместе с собой и весь окружающий мир. У Старковой меняется восприятие близких, своих возможностей и желаний. В одни моменты девушка поочерёдно познаёт победы, а в другие чувствует беспощадную жестокость. Реальность всё больше оборачивается новыми красками, зачастую разрушая доверие даже к устоявшимся истинам. Алина с комом в горле видит прошлое перед глазами, потому что теперь это всё, что у неё есть. Воспоминания, ключи от чужой квартиры и фотографии жизни, которой у них будто бы никогда и не могло быть. У неё всего около восемнадцати часов. И это единственное время, в которое Старкова может позволить себе быть слабой. Она напряжённо садится у входной двери, когда связанный с ней одной кровью человек уходит. И сжаться бы судорожно, правда, выходит лишь откинуть голову на деревянную поверхность, глубоко выдохнув с молитвой святым, чтобы дышать стало легче. От этого сводящего напряжением грудь давления тошнит. И девушка наверняка грузно усмехнётся сама, если над ней такой кто-то посмеётся. Он ведь никогда не был для неё просто физическим или эмоциональным интересом. Александр слишком очевидно делал каждый новый день на катке не таким обыденным, какими они бывали обычно. И он вызывал слишком много «желания» для того, кто мог быть не заинтересован в окружающих. Одно его присутствие заставляло задаваться вопросами, до которых раньше никому не было дела. И попытки Алины уместить то, что она чувствовала и чувствует, действительно жалки. Он, точно безэмоциональный для большинства окружающих, научил её вожделеть. Любить что-то настолько сильно, чтобы дыхание перехватывало от нахлынувших сплошной волной чувств. Любить своё дело, призвание, любить свои мечты и принципы, иногда совершенно простые вещи, с первого взгляда не имеющие смысла, любить себя и любить другого.🌒
Странно было уснуть крепким сном у той же двери прямо на полу. Хотя истинно то, что она ещё долго не сможет чувствовать себя отдохнувшей. Сезон на Олимпиаде не заканчивается, а у девушки слишком много выверенных обязательств перед самой собой, Малом и тренером. Подняться заставляет новый стук в дверь, отдавшийся колкими вибрациями по всей спине. Старкова с трудом выпрямляется, осознавая, что натренированные конечности затекли. – Я пришёл поднимать тебе настроение, – вальяжно тянет Николай, в своей манере переступая с ноги на ногу, на что девушка, щуря глаза от яркого света в коридоре и сонно зевая, не обращает никакого внимания, легко пропуская мужчину в помещение. Несмотря на то, что их отношения очень долго не складывались и до сих пор отзываются болезненными воспоминаниями глубоко в груди, подпустить Ланцова ближе намного легче, чем родного отца. – Где Зоя? – Старкова проходит дальше в комнату, откладывая конверт на стол при кровати, следом в пару движений забираясь под одеяло так и не заправленной постели. Так странно. В этом конверте всё, о чём желавшие быть ближе к Морозову люди даже не догадывались. Они ведь намного дольше знакомы с Багрой, постоянно видят Кристофера и знакомы с Альфредом. Все эти хитросплетения, наверное, и представить будет тяжело. Девушка только сейчас замечает, что парник перед ней не выглядит привычно «броско». В простой футболке и спортивных штанах, даже без яркой одежды, харизма Николая обычно заставляет его буквально светиться. Видимо, тяжёлый трудовой период сурово сказывается на всех. Она понимает, для Ланцова и Назяленской это могло быть первое и последнее золото после их серебра на прошлой Олимпиаде. И ей никогда, наверное, не станет известно, как эта потеря на русских фигуристах сказалась. – Поднимать настроение, а не портить, милая Алина, – посмеиваясь, Николай почти бесцеремонно, насколько возможно для него прилично падает на край кровати в ногах Старковой, в то же время отшучиваясь. Девушка отчего-то сразу замечает, как он в пару движений прокручивает на руке своё, видимо, обручальное кольцо. Она потерянно повторяет за ним, не зная, что именно чувствует. – Почему вы не уехали до сих пор? – Алина непонятливо оглядывается по сторонам, замечая, что за окнами свет более приглушённый, чем мог бы быть днём. Уже вечер. Она проспала весь день. Если Старкова не хочет получить выговор от Альфреда или кого-либо и вовсе выше, ей надо собраться в кратчайшие сроки. – Нам необходимо вернуться на Родину со своей сборной, а уже потом отправиться на тренировочную базу, поэтому мы всё ещё здесь, – девушка даже фыркает от того, насколько интонация Ланцова зависит от того, интересна ему тема разговора или нет. Тяжело представить терпение специалистов, работающих с Николаем. – Но ты не это хочешь спросить. – Насколько это тяжело, так долго находится вдалеке от близких? – Алина, наверное, впервые ощущает ту приличную разницу в возрасте, которая у них есть. С Зоей она всегда кажется самой себе маленькой, с Ланцовым никогда. Мужчина выглядит непривычно тихим, несмотря на то, что не отводит сверкающий взгляд, привалившись к стене. И лишь хорошо заметная лисья полуулыбка и огоньки в глазах выдают в спортсмене его подлинный характер. – Настолько отвратительно, что даже собственное отражение в зеркале не радует, – признаётся Николай. Старкова первый раз за последние минуты задаётся вопросом, почему он вообще пришёл? Девушка очень сомневается, что кто-то из её знакомых просил Ланцова о помощи. – Ты невозможен, – если бы Старковой попалось нечто подобное под руку, она непременно кинула бы в мужчину что-то увесистое. Сейчас выходит лишь попытаться ударить его пяткой под одеялом по бедру, но Николай, посмеиваясь, лишь легко перехватывает её ногу, с пару секунд щекоча. Должно быть, им обоим это необходимо. – Я придерживаюсь личного мнения, что когда люди говорят «невозможно», они чаще всего подразумевают «маловероятно». Поэтому очень редко, но всё же иногда случается так, что у нас не требуют что-то взамен. Ответь самой себе. Действительно ли всё столь безнадёжно? Есть много решений, милая Алина. Ты можешь завершить карьеру и переехать в Англию, – без единой запинки выговаривает Ланцов. – Можно (не без сложностей), но можно устроить так, что вашу тренировочную базу перенесут туда же, но похоже ли это на то, какими трудами ты добилась олимпийского золота? – девушка честно не верила, что именно этот фигурист подобное признает. Что медаль Старкова голыми руками выскребла из раскалённого камня. В действительности, если бы этого так и не произошло, русским партнёрам она бы простила. – Не думаю, что ты собираешься останавливаться на достигнутом. Подозреваю, вы не из тех людей, кто сдаётся так легко, – и Алину искренне веселит это незатейливое подмигивание и лёгкость речи, словно они говорят о том, каким вкусным был обед. – Я не знаю, как это объяснить, Николай, – девушка несильно бьётся затылком о стену за спиной. – Не знаю, что будет завтра. И это меня нервирует, будто сейчас я не чувствую и доли того, что на меня обрушится через день. – Ты переживаешь, Алина. Ты будешь тосковать. И он будет. Но не говори мне, что это помеха для тех, кто за полгода перевернул мир фигурного катания с ног на голову и не собирается возвращать его в правильное положение, – сказать бы, что большинство вещей намного сложнее, чем кажется, но не выходит. То, что происходит, в профессиональной деятельности даётся Морозову намного легче со стороны многолетнего опыта. Но то, что происходило между ними двумя – ново для обоих. И с этим, если у времени не выйдет, им ещё предстоит разобраться. – Жаль, я не увижу лица вашей невыносимой компании, когда Александр вернётся домой не один, – Старкова тихо смеётся. Всё-таки есть в этой ситуации нечто особенное. Хотя бы то, что Багра держится в тени фигурного катания, и одновременно с тем она имеет такое влияние на значительную часть их спорта. Девушка иной раз задаётся вопросом. Какого Морозову будет теперь? Какого возвращаться домой? В реальность, где есть только каток, дом, мать, но со знанием, что его мир больше на этом неограничен. Что есть нечто большее – единственная слишком далёкая лазейка. – Мне тоже, но я обязательно попрошу ребят рассказать мне подробности, – мужчина легко поймал на себе вопросительный взгляд, подняв руки в почтительном жесте. – Обещаю поделиться, – неожиданно даже для Алины, Ланцов переклонился через её ноги и поймал левую руку. – Я бы поздравил, но подозреваю, что пока для тебя это неуместно, – мужчина прав в том, что в действительности поздравлять не с чем. Сколько это кольцо не встретит свою пару? Два месяца? Четыре? – Мы присмотрим за ним. Всегда присматривали. Я ведь тоже многое понимаю. Мы с Зоей ни разу за всю жизнь от него слова не слышали, но мы всё ещё хотим, чтобы он был нашим другом. Если не погружён в фигурное катание, Александр... – Создаёт ощущение личностной важности, осмысленности и безопасности, будто нет таких вещей в мире, которые были бы значительнее, чем то, что его заинтересовало, – подтверждает девушка, ей хорошо знакомо это чувство. – Спасибо, Николай.POV Альфред.
Устоявшийся многоголосный шум всё ещё раздражает, несмотря на многолетний опыт. В бесцветном холле собралось более пяти десятков спортсменов и столько же представителей их тренерских составов. Благо, прессе вход воспрещён, поэтому спортсмены могут спокойно отправиться домой, где их встретят должным образом. Алине тоже предстоит увидеться с группой заинтересованных журналистов по прилёте, но это не сравнится с тем, что ждало бы её, реши она посетить Англию вместе со всей своей сборной. Возможно, это и к лучшему. Вероятно, она немногое теряет, раз Александр нисколько не скорбит по встречам с информационными хищниками, которых он избегает. Альфред должен признать, им на руку, вероятно, почти всё, что произошло. Сейчас его воспитанниками заинтересуются многие независимые представители, специалисты и спонсоры. Старковой могут предложить перспективное будущее и выгодную работу независимо от её дальнейших успехов. В глазах рябит от обилия синего, красного и белого. Большинство спортсменов традиционно в национальной форме ступят на родную землю. Мал стоит рядом, сложив руки на груди и ленно опираясь спиной на ближайшую колонну. Юноша сосредоточенно обводит взглядом толпу, изредка хмурясь своим же мыслям. Рядом кто-то спорит, некоторые смеются. Одни тренера подгоняют своих подопечных, другие похлопывают спортсменов по спине, подбадривая перед предстоящим возвращением домой. Александра извечно тяжело не заметить. Все случаи, когда он себе изменяет, единичны. Морозов всё ещё маячит чёрным пятном среди небольшой толпы, будто не ему сейчас надо выделяться. То, что он вообще решил вернуться со всей сборной в Англию, уже удивительно, хотя Оллред не сомневается, что фигуриста уже в аэропорту ждёт его охрана, а в самой Великобритании одиночник наверняка сядет в машину, едва сойдя с трапа самолёта. На Александре привычные чёрные брюки и классическая рубашка, поверх которой надет, верно, джемпер, а после олимпийская куртка – единственное, что позволяет спортсмену в достаточной степени слиться с толпой. Одна из немногих банальных даней уважения. Глупо требовать от одиночника соблюдения традиций, когда он везёт на Родину два феноменальных олимпийских золота, но Морозов всё равно не упускает даже такую деталь. Фигурист обособленно держится у самого входа, рядом с колонной – подобно Оретцеву, но вокруг него нет никаких личных вещей. Значит, уже отнесли в автобус, ожидающий снаружи. Рядом с ним не тяжело заметить Багру, похоже на Альфреда оглядывающую окружившую толпу. Всего с секунду Оллред борется с одолевающим чувством дежавю. Когда-то и они были на месте этих спортсменов, открыто обнимались в последний раз, ничего не обещая друг другу и не зная, сколь значительным поводом их потом свяжет жизнь. Они ненавидят себя и друг друга настолько, что всё ещё не выдерживают встречные взгляды. Старый снимок УЗИ до сих пор прожигает карман, опаляя кожу. Возможно, Багра Альфреда уважает за то, какой выросла Алина. Может, она просто хотела дать этой девочке то, чего Морозова не могла дать своему сыну, и то, чего не было бы и у Старковой, останься она в окружении биологического отца. В груди неприятно щемит, когда несколько спортсменов выходят на улицу. Оллред чуть ли не впервые чувствует себя настолько некомфортно. Будь они с Алиной и Малом в нормальных отношениях, Альфред всё равно не чувствовал бы себя лучше. Перед глазами алыми вспышками мелькает кровавая картина, увиденная лично, казалось бы, совсем недавно. Единственным тёплым воспоминанием из раннего детства сына было то, как он тянулся за матерью своими крохотными руками. А теперь, через столько лет, избавиться от кровавой картины этих же искалеченных рук не получается. Все слова Старковой множественным эхом звучат в подсознании. Дурное чувство сдавливает горло болезненной тошнотой. Оллред ведь вообще мог не приходить, они с Алиной уезжают днём позже, а в остальном их присутствие не требовалось. У Альфреда навязчивое чувство, что он видит сына в последний раз. Мужчина непроизвольно выпрямляется, наблюдая за тем, как Александр спешно ступает в их сторону, всего раз бросив взгляд на выход, упорядоченно пропускающий представителей английской сборной. Багра на его действия если и обращает внимание, то всего презрительно отводит взгляд, смиренно оставаясь на прежнем месте. Оллреду совершенно непривычно видеть выцветшие синяки под глазами одиночника – такие, будто Морозов действительно использовал по назначению выделенные ему выходные. Альфред лишь единожды стал свидетелем спокойного сна сына в тот день, когда Александр был предельно жестоко измучен и держался, казалось бы, на одних рефлексах и обязательствах перед самим собой. Оллред до сих пор жалеет, что не верил словам Алины. Думал всё намного проще, чем есть на самом деле. Возможно, Багра и считает Альфреда глупцом, но он по совершенно очевидным причинам спокойнее всех отнёсся к тому, что Старкова и Морозов стали близки. Они ведь все видели их. Ещё совсем маленькими. Эти дети были много лучше своих родителей. То время, когда Оллред ещё не знал, что вместо собственного сына станет отцом маленькой девочке с необычными волосами и не по годам глубокими глазами. И несмотря на то, что подсознательно, как считает Багра, одиночник не смог бы больше никому довериться, Альфреду кажется, что отношения Алины и Александра – нечто большее, чем простое знакомство из прошлого. Оллред только в тот роковой день – единственный, когда он увидел пару в столь тривиальной и одновременно сокровенной обстановке, осознал, что Морозов с самого начала обращался с Алиной не как с хрусталём или драгоценным камнем. Он берёг её как свою музу в равной степени, как берёг и самого себя. Пусть даже и от самого себя. В то же время служил подлинным вдохновением для девушки. Это то, что сделало их равными в своих стремлениях, ценностях и представлениях. Что-то совершенно другое позволило паре понять личности друг друга – сформировавшиеся много позже их первого знакомства убеждения. И сейчас уже тяжело судить об извращённости всех понятий. Мал, нахмурившись, неестественно выпрямился, когда Морозов остановился в шаге от них. Несовершенный, если смотреть на детали. Его угольно чёрные волосы (подобные тем, что у Альфреда рядом) взъерошенными волнами падают на лицо, пряча тенями неестественные радужки глаз. Ладони мужчины спрятаны сзади, одновременно выражая и уверенность в выверенной осанке, и нервозность. Александр чуть замедленно, но твёрдо протягивает руку Оретцеву, произнося хриплое и тихое: – Удачи. Мал ещё с пару секунд озадаченно переводит взгляд. Смотрит то в кварцевые глаза, то на протянутую ему ладонь в перчатке, пока не пожимает в ответ, тоже ограничиваясь коротким «взаимно». Для большего у них слишком натянутые отношения. Возможно, для юноши нет никакой ценности в оказанном ему признании и на долю доверии, но это большее, что Морозов может ему дать в качестве своеобразной благодарности. Оллред держал однажды своего сына за руки. Это страшно. И ему до сих пор не до конца ясно, как Алина с этим справляется. Альфред невольно улыбается. Глупо предполагать незнание Александра о том, насколько Малу претит присутствие одиночника рядом. Тем не менее, Морозов жил с ними больше полугода. Юношам в действительности есть, за что быть друг другу благодарными. Правда, в последнем они оба не нуждаются, чего нельзя сказать о взаимном пожелании удачи. Они ещё не закончили. От чемпионата мира их отделяют жалкие месяцы. И там они уже не будут рядом. Возможно, даже не пересекутся в одном здании, увидев друг друга лишь по телевизору. Оллред ни на что не рассчитывал, задумавшись и отведя взгляд, возможно, именно поэтому не сразу заметил, что Александр следом протянул руку и ему. Альфред никогда не привыкнет к тому, как чужие перчатки царапают кожу, а его сын не сжимает дрожащую ладонь достаточно сильно. Окровавленные куски ткани ещё долго будут стоять перед глазами. Оллред произвольно чуть склоняет голову в признании, хоть и не видит того же в глазах напротив. Вернее, он почти ничего в них не видит, не умея различать совершенно безэмоциональное выражение лица. В этом Альфред предельно завидует Старковой. Глупо спорить, ведь она действительно единственная, кроме Багры, кому во многом удаётся понимать Морозова. Истинно Оллред знает, что его ребёнок к нему чувствует, хоть сегодня и кажется, что впервые за двадцать лет что-то изменилось. – Ты ведь знаешь, что я всегда рад тебя видеть, верно? – он останавливает себя в произвольной попытке коснуться, безмолвно радуясь тому, что фигурист не уходит моментально и кивает в согласии. Альфред коротко смотрит в сторону Багры, моментально попадая под лезвие её острого взгляда. К женщине со стороны выхода на улицу подходит Кристофер, выговаривая что-то и вместе с тем поглядывая в сторону одиночника. Внутри всё сжимается. Андерсон признал свою вину, но его стараниями Морозов мог задохнуться на том полу. Раньше ощущение постоянного неведения лежало где-то в глубине, сейчас трепыхается на вершине осознания, потому что Оллред не обладает никаким контролем над ситуацией. Его ребёнок останется лишь с матерью и чужим человеком на той территории, где ему никто не сможет помочь. – Береги себя, Александр. – Берегите её, – четыре раза. Четыре раза Альфред слышал голос сына. Трижды поводом послужила Алина, о чём Оллред нисколько не жалеет. Не о чем. Даже если третий, возможно, был последним. Мал, к удивлению, удержал себя от едкого комментария, которому здесь не было места. Вероятно, Старкова вообще была единственным, что юношей объединяло. – Алина не придёт? – Оретцев фактически сам удивляется сути своего же вопроса, с пару секунд потерянно оглядываясь по сторонам. Морозов, если и отреагировал, то всего слегка отрицательно покачал головой. – Они уже попрощались, – улыбаясь, заключает Альфред, переводя взгляд с удивлённого Мала на Александра. С секунду ему кажется, что глаза сына потеплели. Возможно, от понимания. Оллред, как сейчас, помнит это чувство, которому уже больше двадцати лет. Ноги тебе не поддаются, прикипая подошвами к поверхности. У них один путь – обратно. Куда-то, где тепло, безопасно и спокойно. Где обнимут, приласкают и утешат. Где собственным рукам есть место, где твои слова услышат и поймут, а чужие шёлком на уши лягут. И Альфред безмерно уважает Алину за выдержку и силу воли. Он не может сказать точно, где она, в своей комнате или стоит где-то поодаль – за углом или на лестничном пролёте? Оллред знает лишь, насколько им обоим невыносимо. Так, что кости плавит и кожу заживо сдирает, ведь что для них сейчас несколько метров? Расстояние, которое через несколько часов станет тысячами километров. Вероятно, то, что паре было необходимо, они с Морозовым уже решили между собой. Разделять вместе последние минуты – только травить себе душу. Альфред не хочет верить, что это последний раз, когда он видит сына настолько близко и доступно, просто не может перестать запоминать детали. До тех пор, пока смотреть уже не на что, так что даже не верится. Стоит ступить за порог здания, и их уже связывают одни лишь формальности. В один момент человек был, в другой его уже нет.🌒
Хоть Старкова никогда и не славилась опозданиями или несобранностью, но Оретцев со своим тренером стали свидетелями, как девушка молчаливо бегает по временному месту жительства, пытаясь собраться. Совладать с мыслями, а не вещами, ловко в кратчайшие сроки уложенными по сумкам и чемоданам. Иногда Оллреду кажется, что от этих детей требуют слишком много, несмотря на то, что из-за личной связи его мнение не может быть объективным. Алина, равно как и Мал, в аэропорту должна определённо выглядеть, от неё будут требовать конкретные вещи ещё до того, как она сможет вернуться домой. Окружающим будет неважно, насколько девушка уставшая, сколько ей лет и в состоянии ли она вообще отвечать на вопросы. Альфред не раз видел, как его подопечная наносила косметику на лицо и тело Александра, чтобы скрыть отпечатки мира, в котором вырос и живёт одиночник. Как они делали это вдвоём. Сейчас же она стоит перед зеркалом, предусмотрительно скрывая доказательства того, что их с Морозовым связывала не только работа, в чём Оллред очевидно ошибся. Они все знают, слухи о личной жизни фигуристов и обсуждения их любого рода связи появятся, даже несмотря на то, что самые близкие спортсменам люди знали ничтожно мало. Таков наш мир. Мужчины не задают вопросы. Возможно лишь пока, но даже юноша, к удивлению, предусмотрительно молчит. Первые новостные статьи о том, что сборная Великобритании успешно приземлилась в Лондоне, появились поздней ночью, когда Старкова и Оретцев только выехали в аэропорт. Оллред, постоянно проверяя обстановку, надеялся, что Алина будет хотя бы дремать на плече у Мала, заслуженно отдыхая. Но девушка не спит. Более того, кажется слишком очевидным, что она следит за новостями пристальнее, чем её главный тренер. В остальном Старкова выглядит обычно. Учитывая то, что она продолжает с завидным мастерством игнорировать своего опекуна, Алина ведёт себя уже привычно. Её выражение лица не меняется всякий раз, когда она заглядывает в телефон, что бы она там не видела. Возможно, там ничего и нет, что много больнее. И как бы Оллред не хотел знать «здесь и сейчас», лишь время покажет, что на самом деле было между уже бывшей парой. Альфреду, человеку тренирующему парников уже много лет, как никому другому хорошо известно, насколько хотя бы с профессиональной точки зрения тяжело терять партнёров, если они тебе походят. Мужчина рад, что в такое тяжёлое время рядом с юной спортсменкой будут близкие ей люди. У него самого не было никого пару лет. Уже в самолёте он проснулся в приглушённом освещении от шума перепалки. – Что это всё значит? – Оретцев сидит между своим тренером и девушкой и сейчас развёрнут лицом к ней, поэтому Оллред упирается плечом в его спину. Старкова же прислонилась спиной к окну самолёта, поджав губы, и прокручивает на безымянном пальце руки необычное украшение, словно в то же время защищая от чужих глаз. Старший мужчина бегло оглядывается вокруг, замечая, что большинство людей спит, но окружающие всё равно могут услышать достаточно, если пара хотя бы чуть не успокоится. – Он сделал тебе предложение? – И что же это меняет? – девушка в непривычном тоне фактически шипит сквозь зубы, хоть и выглядит предельно уставшей. На лице залегли сероватые синяки, глаза стали красными, вероятно, от продолжительного отсутствия сна, а голос чуть охрип. – Даже если и сделал, а я согласилась, что это меняет для тебя, Мал? – Чёрт, это меняет всё, – повышая голос, Оретцев разводит руками, излишне быстро (почти с хлопком) опуская их обратно на бёдра. Его тон схож с тем, что родители обычно используют, разъясняя детям примитивные вещи. И это не нравится даже Альфреду. – Нам восемнадцать, Алина. Мы ещё даже не окончили школу. Ваши жизни буквально находятся на разных континентах, вас разделяет чёртов океан. Я был прав, когда сказал изначально, такое удовольствие не продлится долго. И он точно недостаточно хороший человек для тебя. – Какое право ты имеешь... – Прекратите, – партнёры вздрагивают, словно и не догадывались, что за ними кто-то может наблюдать. Альфред хоть и с их раннего детства в ссоры старается не влезать до определённого момента, но всё ещё терпеть не может, когда пара ругается. Его голос звучит тихо с долей должного раздражения. – Если вы думаете, что ваша личная жизнь не выйдет за пределы этого самолёта, то вы ошибаетесь, – Оллред говорит нарочито размеренно, смотря в глаза каждому, когда Старкова горделиво расправляет плечи. – Мал, я не вправе менять твоё отношение к моему сыну, но попрошу в моём и её, – мужчина взглядом указывает на Старкову, – присутствии больше так о нём не выражаться. Заметь, если я ещё терплю с начала сезона, потому что, не посоветовавшись с вами, привёл его на нашу территорию, то Алина больше не отнесётся к этому так лояльно. Думаю, она сумеет сама с этим разобраться, – Оретцев лишь вздыхает и наигранно вскидывает руки, возвращаясь на спинку своего кресла. Альфред с пару секунд смотрит себе под ноги, не стараясь выдержать непривычно суровый взгляд воспитанницы. – Я знаю, что ты чувствуешь, – мужчина делает паузу, когда Старкова заинтересованно, но опасливо (словно лань) склоняет голову набок. Из-за острого взгляда кажется, что она хочет вцепиться ему в горло за каждое произнесённое слово, хотя бы потому что Оллред до сих пор даже не попытался для начала извиниться. – Понимаю, что тебя тяжело. Если ты захочешь поговорить об этом, я всегда смогу тебя выслушать, – девушка щурит глаза так, будто её тренеру должна претить одна мысль о подобной слабости. Но он не Багра. И на его стороне совершенно другой опыт. В этом и был всегда смысл, чтобы уберечь Алину от той жизни, к которой привык Александр. – Это подарок, – коротко произносит Старкова, продолжая прокручивать кольцо на пальце и уже смотря на ночной пейзаж за окном самолёта, будто ей известно много больше, чем кому-либо другому. В этих словах нет признания, одно лишь смирение. Ложь в любых отношениях разрушает слишком многое. – Оно красивое, – Альфред никогда бы не подумал, что у его сына есть страсть к подобным вещам. Причудливая гравировка притягивает взгляд даже мельчайшими деталями. Вероятно, Морозов приложил руку и к той толстовке, в капюшоне которой сейчас греется девушка, спрятав свои волосы. – Необычное, – почти без раздражения замечает Мал, лишь на секунду задерживая взгляд. Алина же всего коротко усмехается самой себе, продолжая держаться собственных мыслей. Она в любом случае знает об этом кольце нечто большее, чем можно заметить со стороны. – Ты прав. Он был твоей копией, – Оллред перенимает что-то из рук воспитанницы прежде, чем та заканчивает говорить, вновь отворачиваясь к окну. Почерк на бумаге до боли знакомый. И подпись... «Он удивительный». В руках память о человеке – единственном, кто придавал столько значения простым вещам. На фотографии маленький Александр, вероятно, ещё до рождения Старковой чем-то занимается за столом. Тяжело различить, зато немногим спокойное лицо сына, взгляд которого направлен прямо в камеру, даётся легче обычного. – Они сделаны... – Моей мамой, – отрезает девушка, смотря уже себе под ноги. Оретцев, если её заключением и заинтересован, то вмешаться не пытается. Знает, ошпарится. Всё в Алине сквозит мыслью о предательстве – так она себя чувствует. И не тяжело признать, Альфред это заслужил. – Откуда? – мужчина видел всю эту коллекцию фотографий в далёком прошлом. Но думал, что память о них сгорела вместе с человеком, погибшим в той машине. «Мэри». Она подобной участи заслужила меньше всех. – Подарок от дорогого отца, – спортсменка за подобные слова, кажется, отряхивает сама себя. Ну конечно, Кристофер. Терзают смутные сомнения, что сделал он это лишь из чувства благородства. – А это, – взгляд падает на фотографию, зажатую между пальцами, – мой подарок тебе.🌒
Штаты их встретили чистейшим морозным небом поздней ночи или раннего утра. И радоваться бы, но Оллред слишком явственно ощущает, сколь Старковой некомфортно от назойливого шума, слышимого отдалёнными отголосками ещё на выходе из самолёта, потому что, несмотря на позднее время, людей, заинтересованных в фигуристке больше, чем обычно. Альфред всю поездку излишне остро ощущал – очевидно, многое было не так. Алина не просила помощи или совета, она просто не говорила о том, что с ней происходит, хотя, возможно, в крайней ситуации они бы нашли решение, и девушка после самолёта сразу бы отправилась домой. Единственное, что остаётся неизменным, то, с какими искрящимися глазами фигуристка накидывает на шею ленту своей золотой медали. Она может не улыбаться, но всё равно выглядит так, словно переливающийся металл греет ей место на груди у самого сердца. Независимо от многого эта медаль стоила колоссального труда, не имеющего денежного эквивалента. Мужчины уже забрали в аэропорту багаж, когда Старкова отстала, сделав всего, наверное, шаг от багажной ленты. Девушка банально застыла на месте, чуть опустив голову вниз, пропуская остальных людей вперёд и всё ещё крепка держа ручку чемодана. Оллред и правда слишком хорошо помнит это чувство. Момент осознания – он всё равно есть, как бы много вы не пытались учесть и предотвратить. Секунда, в которую ты осознаёшь всю серьёзность и масштабность происходящего. Отдаляться от людей или терять их – сложнее всего. Вещь можно контролировать, человека – никогда. И эта неопределённость вызывает самую богатую и щедрую гамму чувств. – Ты ей не поможешь, – тихо произносит Альфред, когда его ученик хочет оставить вещи и пойти к Старковой. Юноша одёргивает себя так, будто его ударили. Оретцев зачастую бывает резок в своём отношении, но сейчас выглядит искренне потерянным в своём оборванном желании подойти и помочь. Вопрос «почему же?» безмолвно висит в воздухе. – Это довольно сложно, – Оллред задумывается на пару мгновений, смотря себе под ноги. – Конечно, она любит тебя и вы близки, но... Ты не тот, кого Алина хочет видеть. Вероятно, сейчас она думает, как легко было бы купить билет в Англию. Разумеется, – уточняет мужчина, – Алина этого не сделает, но это не мешает другой картинке происходящего складываться в её голове. И она будет жалеть о реальности, части которой даже никогда не будет существовать. Я припоминаю это чувство, когда даже в прохожих высматриваешь конкретное лицо, хотя знаешь, что его не может здесь быть. – Ты чувствовал то же? – Альфред видит особую поддержку в своих воспитанниках независимо от того, в каких они отношениях. Всегда чувствовал. И суть этой связи лишь на долю в том, как сильно мужчина осязает пропасть между собой и своим родным сыном. – Отчасти. Меня связывали не отношения в том или ином виде. Скорее, ответственность и обязательства. Возможно, чувство вины. Конечно, когда я узнал о том, что у меня есть ребёнок, все эти чувства стали много острее, – Оллред пожимает плечами. Многие события из прошлого до сих пор стоят перед глазами явственными картинами. Альфред с трудом осознаёт, что, каким бы ни было беспощадным воспитание Багры, в последнее время он не в таком объёме, каком мог бы, переживал за безопасность Старковой. – Ты ведь и сейчас это ощущаешь, верно? – Мал пару секунд хитро улыбается тому, что нашёл больное место. Уже привычно. Как и всегда было ещё с самого детства. – Каждый раз, – старший мужчина усмехается. – Я знаю точно лишь то, что мы можем очень долго терпеть. Я терпел, фактически несколько лет погрузившись в одну лишь работу, и это всё равно было невыносимо. Любое потрясение живёт ещё очень долго перед глазами. Но даже когда я понял, что уже не выдерживаю, я долго не мог найти того, кто мог хотя бы дать совет. Забавно, – вздыхая, Оллред улыбается от воспоминаний, – но я нашёл поддержку в совершенно неожиданном месте. И Алине тоже это понадобится в особенности с её образом жизни. Вопрос лишь в том, где она найдёт необходимое. – Твой сын тебя и отцом-то ни разу не называл, а ты всё равно по нему скучаешь? – Альфред признателен этому юноше хотя бы за то, что тот в презрительной интонации предусмотрительно избегает имена. – Кому известно, почему всё так? К сожалению, я не всегда знаю, увижу ли его снова, но, наверное, за столько лет я смог разобраться в одном. Вероятно, из меня слишком поздно получился достойный родитель, если вы меня таковым считаете, но я люблю своих детей, – мужчина кладёт руку Оретцеву на плечо, несильно сжимая. – Вас всех. И мне есть, за что быть виноватым перед каждым. Мал в ответ своему тренеру признательно кивает. В другое мгновение Алина уже подходит к ним. С розовыми щеками она твёрдо стоит на ногах, выпрямив спину и крепче сжав лямку спортивной сумки на плече. Альфред хорошо помнит о её обещании, что сейчас сквозит в каждом движении. «Мэри». Багра звала её странным на слух русским именем «Мария». Она бы гордилась своей дочерью.POV Алина.
Ранее утро. Старкова не знает, повезло ли ей никого не встретить. Стены сейчас давят и даже собственная постель, что была родной столько лет, излишне холодная – точно чужая. Общежитие встретило выученным запахом стирального порошка и древесины. Неразобранные вещи стоят мёртвым грузом у дверей. Бумага меж пальцев царапает кожу, когда Алина отбрасывает конверт в сторону. Её словно истязали месяцами, настолько всё гнетёт поганым чувством внутри, отчего девушка даже готова признать – что бы ни было на листе в руках, она к этому не готова. – Откроешь, когда вернёшься домой, девочка, – Багра в чужом тяжёлом жесте протянула спортсменке этот конверт на их последней тренировке, явно дав понять, что в данный момент Старкова больше ничего не услышит. – И что это? – вопрос задан точно самой себе, потому что бумага в руках совершенно пустая. Неискажённая аккуратно выведенной подписью или помятым уголком. – Цена твоего обучения и близости к моей семье, – в своей манере серьёзно, но легко произнесла женщина. И посчитать бы глупостью, только вот Алина хорошо знает. Всё, что касается этой семьи, бросает тебя на холодную сырую землю. Без предупреждения и сразу на лопатки. – А если открою раньше? – возможно, Старкова слишком безрассудна в своих попытках быть выше и сильнее любых ограничений. Возможно, ей просто нравится раздражать Багру одним своим существованием. Ответа на вопрос, неизвестно к счастью или сожалению, так и не нашлось. Сейчас в глаза бросился чернильный почерк, который девушка уже видела на том снимке, что относительно давно показывал ей Альфред. Вероятно, в помещении достаточно прохладно, но фигуристка уверена, ознобом её пробирает вовсе не от холода. Она плотнее прислоняется к стене, подбирая под себя ноги и подтягивая одеяло. Хотя бы дома. «Ты удивительно умна и хитра, Алина Старкова, – комплимент становится неожиданным и всё ещё ударом. – Правда, я очень сомневаюсь, что ты бы выросла такой в полноценной семье, что у тебя могла бы быть. Но ты и не похожа на своего обожаемого опекуна. Я ценю все твои попытки меня задеть, какими бы жалкими они ни были. Но ты и сама знаешь, какой исход тебя ждал, – знает. Особенно хорошо чувствует, как всю грудную клетку сдавливает болью с каждым новым вздохом, а горло дрожит в молчаливой истерике. Девушка держится. Обещает себе не выносить чувства и эмоции за пределы своей территории, потому что никому больше не нужна её боль. А больно очень, так что кости дробит и кожу вспарывает без анестезии. И она держалась. Перед чужими пытливыми людьми и всю дорогу, пока не добралась до комнаты в общежитии. – Правда, тебе не хватает опыта. Следующее цена за то, что тебе дал мой сын. В том числе и мой труд. Ты довольно очевидна в своём желании знать больше, быть впереди и иметь контроль, которого у тебя не было с детства, потому что твой дорогой Альфред Оллред недостаточно умён, чтобы тебе что-то рассказать, – Старкова даже усмехается. Есть что-то особенное и от собственного безумия увеселительное в ненависти этих двоих. – Ты знаешь достаточно правды, с которой уживаться ещё будешь долго. Отчасти меня забавит то, что оставшиеся её крупицы расскажу тебе я. Алина, я уважаю тебя в одном. Ты не похожа на нас всех. Отец в тебе никогда не был заинтересован. Тебя оторвали от дома и увезли на другой континент. Ты потеряла мать. Чуть не погибла сама. Пережила несколько лет раненого детства в сиротском приюте и росла одним лишь мальчишкой под боком и опекуном в спорте. И уже в осознанном возрасте прошла через всё, что случилось за последние полгода. Нашла общий язык, с человеком, которого я пыталась от тебя оградить. (Одно из немногого, что мне не удалось. Тебе есть чем гордиться), – к сожалению, этот успех сейчас кажется столь недостаточным, что ликование от него предельно заглушено. Теплится одним лишь раскалённым пеплом. Старкова сглатывает, надеясь, что противное ощущение уйдёт, как бы тщетны её попытки не были. – И когда ты пришла ко мне, чтобы учиться, зная, какими будут последствия, я до последнего думала, что ты не выдержишь. Вероятно, причина в том, что внешне ты слишком сильно напоминаешь мне покойную Марию, – Алина чертыхается про себя всякий раз, встречаясь с вариациями имён в чужом для неё языке. Возможно, ты сломалась сейчас, потому что сомневаюсь, что мальчишка в ближайшее время попытается с тобой связаться, – бумага хрустит под пальцами. Девушка тратит львиную долю усилий, чтобы не разорвать в клочья письмо. Кажется, сходит с ума, повторяя себе одну фразу, что лишь она контролирует свою жизнь. Никто повлиять не может. Старкова трёт рукавом глаза, не позволяя жгучей влаге скатиться по ресницам. И уж, в чём она уверена точно, Александр покорен не будет. Эта строптивость, непривычная манерная дурость – Алина видела это всё в их последнюю ночь. И было в этом окутанном адреналином чувстве что-то впечатляющее и ещё не знакомое. Морозов будет бороться за ту жизнь, которую он хочет больше прочего. За то, как пара чувствует себя рядом друг с другом. Они оба будут. На их стороне взаимопонимание и принятие. И что бы Александра самого не ждало по другую сторону океана, девушка уверена, он тоже найдёт, чем удивить свою мать. И Старкова хотела бы это видеть. Тем не менее ты была забавна в своём стремлении подобраться как можно ближе. Нет того, чем меня бы можно было задеть, Алина. Я сделала в этой жизни достаточно, чтобы не обращать внимания на посторонних для меня людей. В подтверждение этим словам – моё личное откровение. Только тебе решать, как распоряжаться этой информацией. Сомневаюсь, что ты сможешь сделать что-то с расстояния в несколько тысяч километров в своём юном возрасте, – до внутренних судорог мерзко. Иметь возможности, но быть скованной значительными обстоятельствами – никогда не было легко. Полагаю, ты и твой опекун не раз задавались вопросом, почему Александр вообще жив? Почему не проще было сделать аборт, как изначально предлагал Альфред, при таких перспективах в возможном будущем? Почему я выбрала жизнь сына, а не свою? Он был незапланированным. А у меня не было примера образцовой семьи. Но сделать нечто подобное, когда тебе самой не больше двадцати, сложно, – Старкова иной раз забывает, что Багра в то время была лишь девушкой – ровесницей ей. И какой бы закалённой Морозова не была, такая трагедия высекла в ней всё, оставив лишь серебристые углы стальной жестокости. – Я ответила тебе правду, когда сказала, что, будь у меня вторая попытка, я исправила бы такую ошибку. Это было опрометчиво. И думаю, ты согласишься со мной, что такой жизни, как у Александра, мало кому пожелаешь, – сейчас эти слова ранят не так, как впервые, но всё ещё жгуче, колко. Ножом по старым ранам. Александр не был просто незапланированным, он не был желанным, стоило ли говорить что-то ещё? Это уже меняет многое. Да, я осознаю пагубность собственных методов, какими бы неправильными они не были для окружающих. В продолжении, ты и мой сын были действительно ошибочным опытом, – хорошее напоминание. Старкова, правда, не смеет об этом забывать. Образ собственной матери и живой бесчувственный отец ещё долго не покинут её кошмары, так что девушка вся сжимается, вспоминая все ужасы ночи. Уж лучше верная с детства бессонница, уж лучше не спать вообще, чем кошмары, верные Александру. Они всё равно настигнут и Алину. В словах чужого человека сквозит оголённая проводами под напряжением правда, о которой Старкова не смеет забывать. Они чужая безответственность и череда неправильных в искажённых принципах решений. Багре наверняка казалось, что Оллред изначально не поддержал её в самом важном, что привело к ужасающей последовательности извращённых действий. – Единственные, кто так не считали, это Альфред и твоя погибшая мать. И сомневаюсь, что единственный из них, кто может, тебя утешит. У меня был и другой опыт. Есть девочка. Илья, полагаю, тебе знакомо имя обожаемого Александром дедушки – моего отца, зовёт её Уллой. Ей сейчас восемь лет. Она занимается плаваньем и ходит в обычную школу, у неё есть друзья. Жалкая жизнь для того, кто мог бы являться моей дочерью, – Алина перечитывает предложение вновь и вновь, не понимая, почему нелепый ступор не проходит. Она сейчас верно похожа на потерянного щенка, что запутался в одеяле. Хочется верить, Старкова слишком искажённо поняла сказанное, или строчки просто плывут перед глазами от слёз, а буквы сливаются в совершенно иные слова. – Улла дочь твоего родного отца в равной степени, – девушка тянется поправить воротник, резко отдёргивая пальцы, будто бы влажная ткань могла её напугать. Она очень долго не спала. Возможно, стоило. Уж лучше кошмары, чем бред наяву. Мал должен встряхнуть её за плечо, Алина должна проснуться. Она хочет в реальность – в омут другой боли. Но Старкова ошибается. Боль никуда не уходила. Она преумножается, разбивая стены окружающего мироздания. Картинка вокруг рушится, оголяя безжизненные стены нагой правды. Буквы действительно плывут перед глазами – настолько трясётся рука. Они с Александром выросли в бесконечном клубке жалкой и беспощадной лжи. – С рождения о ней заботится Илья, мы с Кристофером иногда её навещаем. Она полностью финансово обеспечивается нами, – точно насмешка, будто бы девушка может не переживать. – Никто, кроме нас и Ильи, не знает о её существовании. Даже Александр, можешь быть в этом уверена. В тот период, он начал активно обучаться у других тренеров и выступать с их именем за спиной, поэтому мне было довольно легко оставить его на некоторое время. «Ты и Мэри даже не были единственным опытом», – слова Андерсона полосуют по внутренностям. Он сказал ей. Ответил, когда просили. Девушка даже не обратила внимания. Сомневаюсь, что ты предпочтёшь для маленькой Уллы такую же судьбу, как и у её брата. Я была милосердна, поэтому девочка взрослеет вдали от нашего мира, – Алине казалось, её сердце уже раскрошилось, тогда почему сейчас что-то хрустит? Или может, уже рёбра не выдержали? Она и не дышит-то почти, разве что напряжение могло расколоть грудную клетку на мельчайшие осколки, вспарывая и опустошённые лёгкие и кожу. «Её брата». Старковой хочется кричать в голос. Как же беспощадно. Они всего лишь дети. Улла сестра их двоих – замученных и истерзанных. Гортань дрожит – изнывает в срывах. Одеяло в одной руке, кажется, хрустит, когда девушка стонет в свои колени, стараясь заглушить боль. У неё был Мал. У Александра лишь одиночество – тишина и он сам. Багра просто стёрла их из жизней друг друга. Избавилась. Лишила своего сына всего, чтобы у него никогда не было другого пристанища, кроме своей ледяной крепости. Ненавистное безразличие. Улла – самое большое безразличие со стороны матери в жизни Морозова. Одни лишь святые знают, переживёт ли он это вообще. Александр, может, и несовершенен, но уникален, и ответь себе честно на вопрос, вырос бы он таким, будь в его жизни две девчонки? – Алина отплёвывается, пачкая ткань под рукой и слезами, и слюнями, воя сквозь сомкнутые зубы. Колени ломит, тело иссушает жаром, в следующее мгновение окуная в чан со льдом. Выгода. Холодный расчёт. Свои цели во всём. Старкова осознаёт, что со щедрой руки ей перепала всего доля возможной жестокости. Маленькая девочка. Понятие совсем невинное. Единственный близкий человек, не знающий греха. И Александр даже не ведает о её существовании. Алина истерично, надрывно, судорожно смеётся. Она напуганным зверем застряла в излишне изощрённой ловушке. Можешь рассказать об этом и ему, и своим близким. Всё зависит от того, захочешь ли ты жить с тем, что знаешь, или нечаянно сломать несколько жизней. Искать Уллу нет смысла. Решать только тебе. Удачи, девочка». Это не откровение – это подлость. Холодный расчёт. Манипуляция. Девушке не перепала скудным осколком чужая щедрость – на неё безжалостно взвалили незаслуженную ношу. Багра знала, Старкова сломается, не потянет. Алина протяжно вдыхает, едва ли не скуля и ёрзая на месте, потому что ноги затекли. И у неё нет выбора. Тот, что в письме, ложный, направленный на то, чтобы ошиблась. Морозова заперла её в личной камере пыток. Девушка защищалась в объятиях Мала от монстров под кроватью, а те оказались хитрее – поджидали её наяву. А самая плотная из виданных ранее теней явилась первостепенным пристанищем. Александр этих теней прародитель, негласный хозяин и властитель. Старкова – так, кто эти тени приручила, нашла подход, когда все остальные побоялись и отвернулись. Что она может сделать? Искать утешения под боком у опекуна? И после чего? Разве её обиды сейчас имею значение? Алине кажется, ничего важного в ней не остаётся, топчут с особой безжалостностью, не оставляя живого. Девушка глубоко вдыхает, плотнее кутаясь в одеяло. Ей, наверное, не помогут. Мал уже достаточно настрадался от этой семьи и вряд ли поймёт. Альфред... Какое ему дело до чужой девочки? Это Старковой Улла сестра. Родная, ни в чём невинная. Собственная кровь, пусть и та, что до отвращения к самой себе неприятна. Да и, произнести вслух всё тяжело. Кажется, покрутят пальцем у виска, скажут – бредит. И каждый из них связан работой, как минимум, до конца сезона, а это, без малого, четыре месяца. Сказать Александру? Алина заваливается набок, припадая головой к подушке и наконец сминая бумагу в пальцах, потому что тошнит. Это одна из главных целей. Всё сломать. Багра фактически даже не нарушила обещание, данное своему сыну. В своём личном стиле обошла, сменив милость на излюбленный инструмент. Она Старкову не трогала со своей подачи, но нашла изощрённый способ добраться. В руке девушки насильно сжали красную кнопку. И разжать придётся. Помедлит – рассыплется прахом, не выдержав ношу. Расскажет сразу и прямо – уничтожит всё. Морозов, должно быть, сойдёт с ума. Девочке восемь лет. Александр в этом возрасте изувечил себя в утеху родителю. Он столько вложил в эту пагубную связь и отвратительную любовь к своей матери, чтобы что? Оказывается, Морозов вырос в том же круге лжи и предательства, что и Старкова. Могло ли быть иначе? Мог ли хотя бы один из них не быть искалеченным? У Александра был один лишь ненавистный мираж такого противоречивого понятия – семья. Призрачная иллюзия, что причиняет боль. А что теперь? Девушка боится оставить на этом пепелище одни осколки. Она даже не понимает, может ли оплакивать собственную мать. Во что и кому можно верить, когда одна правда и ложь хуже другой? «Искать Уллу нет смысла». Алина уверена, её улыбка сейчас в зеркале отразится как звериный оскал. Багра совершила одну ошибку – сказала, что о девочке заботится Илья. А адрес Ильи... О святые. Челюсти сжимаются до мнимого хруста, так что зубы сводит. Девушку, кажется, и правда сейчас стошнит. У Александра есть адрес его дедушки. Старкова же последнего с лёгкой руки Николая и нашла, приподнеся вместе с теми серёжками. Это буквально недалеко (в соседнем городе) от дома фигуриста в Англии. Всё это время... Жить настолько близко и не знать о существовании друг друга. Да, Алина определённо права. Это сведёт с ума. Их обоих. И она будет первой, потому что им оставили жалкое пепелище – тлеющие угли, на которых выстроено чужое величие. Какая же ирония в той произвольной программе, что они с Морозовым откатали. Теперь девушка и правда не может его коснуться. И слова вымолвить не сможет. В конверте под головой оказывается фотография, лишь на первый взгляд похожая на те, что она уже держала в руках. Попытки не истерить предельно тщетны. Если Мал не услышит из соседней комнаты то, как Старкова сдерживает попытки взреветь своей подушкой, прикусывая у той угол, ей очень сильно повезёт. Девочка похожа на них. На них обоих. Этот кошмар, перемешанный с разлукой, фигуристов выжжет раньше, чем кто-либо успеет оказать помощь. Неправильное время. Хочется царапать собственную, уже истерзанную кожу, задаваясь вопросом, за что им эта двойная пытка? Это бы длинный путь, и единственное, чего Алина хотела и хочет, это пройти его с достоинством. Никак не упасть в самом конце, утянув человека за собой, потому что Александр её руку не отпустит.