Обласканные солнцем | Сборник драбблов

      — Это в твоем стиле — оставаться в тени, — Кэйа рассматривает перед собой вазу, которая до сих пор не вписывалась в интерьер дома. Ровным счетом также, как он перестал вписываться в жизнь Дилюка. Последний смиряет рыцаря взглядом, не желая ничего отвечать ему.       — В моем или нет, но моя личная жизнь тебя не касается.       — Неужели, — он почти усмехается и оборачивается навстречу огню, готовому сжечь его заживо.       Дилюк ненавидел, когда лезут в его дела. Ненавидел рыцарей Ордо Фавониус. С таким успехом Кэйа выбил анти-куш, будучи капитаном и стоя сейчас в доме старого друга, в то время как оба знают, о чем идет речь.       — Это для его же блага.       — Для его же блага ты бросил его сразу после того, как вы сблизились, не так ли?       Дилюк крепко сжимает перо, ломая его на части.       — Я не идиот, и прекрасно вижу, как это отражается на нем и на тебе. А тебя, между прочим, я знаю куда больше и дольше.       — Пытаешься выставить меня козлом отпущения, Кэйа?       — Хочу понять, что тебя побудило снова наступить на старые грабли.       Тяжелый вздох раздается с рабочего места, и Дилюк близок к тому, чтобы выставить Кэйю за дверь, что бы их не связывало. Для владельца винокурни каждый виток случившегося — призрак прошлого, который раз за разом дергает его за ниточки, делая плохо. То, что он почувствовал к Итэру, было лишь прямым доказательством того, что на старых ошибках учиться сложно, но в случившемся нет вины путешественника. Совсем. Он — Дилюк уверен в этом — не заслуживал того, что пережил, и сейчас Дилюк чувствует себя совершенно непонятно.       Масла в огонь добавляет Кэйа, который всегда знает, когда надавить, когда сказать то, что выведет друга детства из себя. Только вот друзьями в том самом детстве они и остались. Сейчас все иначе.       Тогда тоже было. Все повторяется.       Кэйа, видя метания Дилюка, вздыхает и подходит ближе, кладя ладонь ему на плечо. Их взоры устремлены в разные стороны друг от друга, но близость каждого из них они чувствуют, словно электричество.       — Он сильно злится?       — Ну я же не злился, — с улыбкой отмечает Кэйа, но сразу же поджимает губы, — все наладится. Время не лечит, но оно позволяет осознать важное.       — И что осознал ты?       — Что любовник из тебя никудышный. Зато винодел хороший.       Прикрыв глаза, Дилюк отдается своим мыслям, и Кэйа видит в этом просьбу оставить его. Как тогда, когда им пришлось завершить начатое ради каких-то бессмысленных целей, ради разных путей в жизни, ради понимания, что они изменились настолько, что вместе быть невыносимо. Кэйа пытался принять это, но вместо этого они оба живут тем самым прошлым, лишь заглушая остатки настоящим. Дилюку казалось, что прибывший в Мондштадт Итэр станет его лучом света, но все вернулось к началу.       Он обязательно извинится перед Итэром. Кэйа объяснит, что все не так плохо, что он для Дилюка все еще один из самых важных людей. Улыбнется, как тогда, когда перед зеркалом утирает слезы, убеждая себя в том, что даже будучи противником убеждений Дилюка, останется рядом с ним до самой смерти. И не будет думать о поцелуях, которые они дарили друг другу, о близости, сокрытая в ночи, о мечтах, разделенные на двоих.       Дилюк знает, какого это. И после ухода Кэйи сжимает кулаки, опуская голову.       Они не выбирали свою судьбу. И это стало его вечным проклятьем.