Коллекционер

Вечером того же дня, когда солнце уже подбиралось к линии горизонта, Джамиль проводил Коллинза к его комнате на первом этаже, чем несколько удивил и заставил актера испытать радостное облегчение. В сознании мужчины ярко вспыхнуло и забилось горячей жилкой воспоминание о собственных апартаментах и личном пространстве, которое никто не смел нарушать без спроса, даже Джамиль. - Мне казалось это не лучшей идеей, но теперь я вижу, что доктор Вагнер был прав, а я ошибался, - произнес араб, глядя на распахнутые синие глаза и просветленную улыбку, будто Коллинз получил самый желанный подарок на свете. - Надеюсь, комната не настолько велика, чтобы ты не смог справиться со всем необходимым самостоятельно. Я вернусь за тобой утром, провожу в столовую. Или могу приказать принести тебе еду прямо сюда, если ты предпочтешь отдых. - Сюда? - Миша, предвкушая скорое уединение, не сразу уловил суть разговора. - О, эм... Если это возможно, почему бы и... нет? Думаю, что мне пойдет на пользу пара дней одиночества. Думаю, я бы даже хотел этого. - Тогда мне следует уйти и оставить тебя одного прямо сейчас. До встречи, Миша. Коллинз вздохнул и кивнул, с интересом рассматривая простую ручку на деревянной двери. - До встречи и... Спасибо, Джамиль, - мужчина тепло посмотрел на него. - Я тебе безмерно благодарен за все, что ты для меня делаешь. Это... Это бесценно на самом деле. - Всегда пожалуйста, - шейх смущенно улыбнулся. - Я бы сделал для тебя больше, если бы только мог. - Спокойной ночи, - Миша прикрыл глаза и коснулся теплыми шершавыми губами щеки араба. - Спокойной ночи, - выдохнул тот, подавляя в себе острое желание крепко обнять Коллинза, как это безнаказанно позволялось ему раньше. Джамиль еще подумал, что сделай он все же так, мужчина не сказал бы и слова против, стерпев все прихоти своего хозяина. Он прекрасно понимал, что Миша, даже со сломанными ребрами и едва стоящий на ногах, обнимет любого, кто будет в этом нуждаться. И теперь ответственность, наложенная знанием об истинном положении дел, о том, как неприятны и даже болезненны для Коллинза прикосновения, давало шейху возможность выбирать между своими желаниями и обязанностями опекуна. Однако, из глубокого чувства уважения и привязанности к актеру, араб просто не мог корыстно использовать мишину уступчивость и доброту, наплевав на его чувства и пожелания. Миша пережил достаточно много скверного, разве можно было не учитывать после всего этого его маленькие просьбы? Джамиль уже давно увяз в заботе об американце, и теперь оставлять его одного здесь, перед комнатой, было по меньшей мере неприятно и странно. Уже много часов он не имеет возможности даже просто подержать Коллинза за руку и ощущает теперь, как холодит в груди тоскливый комок, как он все давит и давит на сердце, что стучит теперь вроде бы и не так часто, как раньше. - Я всегда к твоим услугам. В любое время. - Спасибо, - Миша искренне улыбнулся ему, открывая дверь. Воздух, потревоженный движением Коллинза, донес до Джамиля едва уловимый аромат лаванды, и шейх невольно повернул голову вслед, вдыхая полной грудью. Он хотел постучать в уже затворившуюся дверь, но его отпугнула собственная навязчивость. Она могла сыграть с арабом злую шутку в отношениях с еще не оправившимся от депрессии актером. Он не должен позволять ему замкнуться в себе, но еще хуже было бы пугать Мишу своим настойчивым вниманием. Джамиль нервно потер переносицу ребром ладони, стряхивая с себя задумчивое оцепенение, и, устало ссутулившись, побрел дальше. Ему предстояло прожить несколько дней без объекта своего полного и абсолютного внимания, так что следовало бы придумать для себя интересное занятие. Плотно прикрыв за собой дверь, Миша шаткой походкой добрался до кресла и начал рассматривать комнату, покручиваясь в нем из стороны в сторону. Ничего не изменилось. Даже одеяла и подушки были разбросаны так, как актер их оставил. Это почему-то радовало. Пусть это место не было его домом, но сейчас оно почти стало им. Безопасное и, главное, уединенное местечко. Коллинз все никак не мог прекратить улыбаться, с теплотой и восторгом оглядывая свои хоромы, истинно наслаждаясь каждой независимой минутой, проведенной тут. Он думал только о том, что тому, кто не был рабом, никогда не понять настоящий вкус свободы и счастья обладать своим уголком. Все описания этого чувства, что Миша встречал в литературе или кино, тускнели и меркли в сравнении с тем, что испытывал он сейчас, становились лишь жалкой их пародией. Он думал о любви и свободе — единственном, ради чего надо жить и бороться, и не зря лилась кровь и совершались отчаянные безумства. Оно того стоит. Заперев резные наличники, мужчина забрался в постель, с особым трепетом обнял пузатую мягкую подушку и прижал ее к своему быстро бьющемуся сердцу. Устраиваясь удобней, он зацепил плечом что-то жесткое и с удивлением вытащил на свет давно разряженный ноутбук. Миша усмехнулся, отправляя технику на подоконник, повернулся на другой бок и медленно погрузился в мирный сон. Несмотря на бодрящую радость, «первый» день выдался для Коллинза особо тяжелым, и приятная дрема легко окутала его, полностью избавляя от волнений, а затем и вовсе завесила разум темной мглой без образов и видений. Тяжесть в груди нарастала постепенно и незаметно, пока не выбила актера из сна внутренним толчком. Миша не понял, что разбудило его, но он явственно ощутил страх и тревогу, обычно ему не свойственные. Тишина, разбавленная редким трещанием сверчков и едва уловимым шелестом листвы, давила на уши, и Коллинз боялся пошевелиться, ожидая непонятно чего и не желая выдавать себя. Он тщательно вглядывался в самые темные углы, пытаясь рассмотреть в них притаившихся монстров, почти не дыша. Тело свело от напряжения, будто сейчас должно было произойти что-то страшное и неизбежное, и от того, что оно все никак не наступало, оттягивая момент, становилось только хуже. Тени сгущались, пряча от воображения причудливые образы, а слух пытался уловить шаги и тихий скрип открывающейся двери... «Ты мертв,» - подумал Миша, обратившись к тому, кого невольно ожидал, сжимаясь в комочек. - «Тебя здесь нет.» Челюсть свело болью, а самого актера бросило в жар. Он мог бы поклясться, что услышал тихий смешок и стук трости об пол совсем рядом с постелью. Миша оцепенел, позволяя холодному липкому страху расползаться по венам. Может быть чудесное избавление и Джамиль ему только приснились? А Коллинз все еще сходит с ума, затерявшись в мире грез и фантазий? И его мучитель, этот ненасытный и жестокий дьявол, в очередной раз явился пытать его. Глаза защипало, выбивая наружу непрошеные слезы. Актер слишком слаб, чтобы бороться, он знает, чувствует это. Опять тишина испытывала его, заставляя превращаться в комок оголенных нервов. Миша не был уверен в какой из реальностей он находится. Долгие минуты ожидания убедили актера в необходимости предпринять какие-либо действия. На глаза попались резные ставни, практически неразличимые в темноте. Мужчина едва ли не кожей ощутил чужое присутствие, вновь напрягаясь всем телом. Кто притаился там, в темноте? Охрана? Может быть, это Джамиль, или... Коллинз заткнул себе рот и нос ладонью и только после этого понял, что чужое дыхание, которое его так пугало, было его собственным. Миша больше не мог терпеть, лежать здесь и просто ждать, пока с ним что-нибудь сделают. Наверняка кто-то наблюдает за ним и просто подыскивает удобный момент. Или ждет, пока актер опять уснет и уж тогда точно нападет на него, беззащитного, спящего и слабого. Схватив в кровь большую порцию адреналина, Миша поднялся и побрел к двери так быстро, насколько мог, стараясь не хвататься руками за все подряд из опасения нащупать в комнате кого-то постороннего. Хватая ртом воздух, тяжело и глубоко дыша, Коллинз преодолел большую часть своего пути, время от времени держась за стены. Если только все это не правдоподобный кошмар, то сейчас он стоит перед дверью, за которой, возможно, он найдет свое спасение. Вытерев со лба испарину, Миша тихо постучал и дернул створку на себя, несмело шагнув в темноту. - Джамиль? - актер раньше не подозревал, что его голос был способен звучать настолько жалобно и жалко. Сердце выстукивало в груди свой сумасшедший ритм, и мужчина с силой прижал его ладонью. Надежды почти не осталось, когда, переминаясь с ноги на ногу, Коллинз осмелился позвать еще раз, до невозможного тихо, но на большее его не хватило. Где-то сбоку послышался шорох, дверь в спальню шейха отварилась, освещая соседнее помещение светом керосиновой лампы. - Миша? - заспанный, со спутанными черными локонами, в длинной и помятой ночной сорочке араб выглядел до странного милым и домашним, таким теплым, что актер потянулся к нему, сделав навстречу несколько шагов. - Что с тобой? - Джамиль нахмурился, когда хорошенько потер слипающиеся глаза и заметил, что американца всего трясет. Коллинз уже сожалел о том, что пришел сюда. Он не хотел будить араба и доставлять ему посреди ночи столько хлопот. Его страх притупился под атакой неловкости и стыда. Миша должен был справляться со всем самостоятельно, он не имел права тревожить человека, уже сделавшего для него так много, сколько актер никогда не посмел бы попросить. - Прости меня, - только и сказал Миша после долгого молчания. Казалось, что араб понял его, но даже если это и не было правдой, тот все равно кивнул, подошел ближе и аккуратно обнял Коллинза за плечи. - Ничего страшного, - ответил ему Джамиль, подталкивая в сторону спальни. - Пожалуйста, ложись. Хочешь травяной чай? Актер отрицательно мотнул головой, проходя вглубь комнаты и садясь на краешек постели. - Хочешь, я тебе почитаю? - продолжал спрашивать араб, зажигая свечу и кроша на огонь немного сухой травы. - Нет, - тихо ответил Коллинз, апатично глядя перед собой. Как только Джамиль принял его, страх и тревога стремительно покинули мужчину, оставляя после себя ни к чему невосприимчивую пустоту. Джамиль присел рядом и, хотя он все еще выглядел довольно сонным, продолжал внимательно следить за Мишей. - Хочешь поговорить? Быть может, ты хочешь мне что-то рассказать? Я слушаю, - араб, видя нерешительность своего подопечного, мягко сжал его кисть в своей. - Хочешь поделиться тем, что привело тебя сюда? - Н-нет, думаю, что нет, прости, - выдохнул Коллинз, виновато опуская голову. - Чем бы это ни было, оно вполне может подождать до утра, - кивнул Джамиль. Он не был психологом даже отчасти и в такие моменты начинал попросту теряться. В случае с Мишей араб твердо решил идти у него на поводу до того момента, когда вмешательство Вагнера станет возможным. Он был уверен, что Генрих в состоянии помочь Коллинзу справиться с любой проблемой. В ожидании дальнейших действий актера, шейх не удержался от широкого зевка, прикрыв рот кулаком. Он, конечно, был готов просидеть так остаток ночи, однако сказывалась усталость, беря свое. Коллинз стянул с себя ночную рубашку, оставаясь полностью обнаженным, затем вытянулся поверх одеяла на животе, приглашающе разведя в стороны ноги и уткнувшись лицом в свои руки. Джамиль скользнул по нему изучающим взглядом, ложась рядом и кладя ладонь на узкую спину, мышцы которой тут же напряглись. Не заметив в действиях Миши пошлого подтекста, араб укрыл их обоих тонким пледом и начал ласково оглаживать его спину, не обращая внимание на попадающиеся под пальцы побелевшие рубцы, до тех пор, пока дрожащий и всхлипывающий Миша не прижался к его груди, обнимая за талию. - Я люблю тебя, - шепнул Джамиль засыпающему Коллинзу, зарывшись носом в его темные волосы. Миша и сам не знал, почему не смог признаться, кто именно стал неизменным визитером его ночных кошмаров, но он не рассказал об этом ни утром, ни в последующие дни. Араб же никогда не настаивал на ответе, терпеливо предлагая свою помощь и поддержку. Научившись справляться с подкрадывающимися паническими атаками, днем Миша все чаще стал оставаться в своей комнате, но уснуть он мог только рядом с Джамилем, возвращаясь вечером в его спальню. Ежедневные занятия с Генрихом довольно скоро начали приносить положительные результаты, ведь Коллинз ввиду своего характера всегда был открыт для общения, а забота Джамиля давала ему опору. Доктор оказался интересным собеседником, умеющим не только выслушать и дать дельный совет, но и пробудить любопытство своими красочными рассказами. Вагнер отвлекал актера историями из своей практики и жизни, делился яркими впечатлениями, пережитыми в своих многочисленных маленьких путешествиях, говорил о проблемах, весьма близких самому Коллинзу, и уже к концу первой недели ему удалось спровоцировать Мишу на полноценный диалог. Речь скатилась к обсуждению некоторых приемов актерского мастерства, а именно о языке тела и жестах. - Это удивительно, как можно выразить свои чувства одним лишь взглядом и при этом остаться в рамках цензуры, - восхищался Вагнер. - Этим мне особенно нравится ваша игра: всегда столько эмоций, вы оживляете роль с первых же кадров, делаете персонажа личностью, о которой уже можно что-то сказать. - Разве не все так выглядят? - Миша косо посмотрел на доктора. - Конечно же нет. Большинству персонажей сперва приходится что-то сказать или сделать, прежде чем у зрителя появятся какие-то соображения на его счет. Вы же всегда задаете тональность языком тела. Не многие на это способны. Например, даже человек, посмотревший всего одну серию «Сверхъестественного», сможет сразу же определить, что Кастиэль влюблен в Дина. - О, мне все понятно, - вздохнул Коллинз, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза, подставляя лицо под полуденное солнце. - Вы шипперите Дэстиэль. - Я сам ничего не шипперю, но признаюсь, был бы не против этой пары, - кивнул Генрих. - Вы же знаете, сколько всего пишут на эту тему в интернете. Все эти фотографии с вами на сцене, скриншоты... Фанаты видят в вас с Эклзом «устрицы», и это уже что-то стихийное. - Вы правы, стихийное и весьма странное. Мне всегда казалось это чем-то слегка сумасшедшим. То, насколько людям нравится выливать в интернет свои... порнографические фантазии. Особенно когда оно в духе «Американского пирога». - Мистер Коллинз, могу я поинтересоваться, обещая, что это останется сугубо между нами? - Думаю, что в моем положении конфиденциальность теряет всякий смысл, но конечно, вы можете спросить. - Знаете, я давно задаюсь вопросом... Вы и Дженсен, вы... действительно вместе? То есть, между вами же явно есть что-то романтическое. - Это все, что вас интересует? - Миша посмотрел на Вагнера и ответил, получив утвердительный кивок. - Нет. Между мной и Дженсеном никогда ничего такого, выходящего за рамки работы и дружбы, не было. - Жаль, - искренне огорчился врач. - Ой, простите, не мне судить в подобных... - Да ладно вам, док, - усмехнулся Коллинз. - И да, мне тоже очень жаль. - А... господин Джамиль? Вы теперь с ним? - Джамиль купил меня на аукционе, и только благодаря ему я до сих пор жив. - Купил? В каком смысле — купил? - Как обычно покупают вещи. У кого кошелек толще, тому они и достаются. - Подождите... Но... это... Я немного не понял, вы сейчас это аллегорически? - Нет. К сожалению, док, меня похитили, а потом продали. - Звучит как фантастический триллер. Это ведь противозаконно, торговля людьми запрещена, вы должны обратиться в посольство... - Стоп, стоп! Сбавь обороты, Генрих, никто никуда не пойдет по ряду причин. - И что за причины?! - вскинулся Вагнер, которого уже просто распирало от возмущения. - Ну... во-первых, док, где вы тут видите хотя бы одно посольство? Мы на острове, и здесь только кучка арабов, да мы с вами. Даже если вы найдете предлог улететь на континент, скорее всего вам попросту откажут. Вы заключили контракт? - Да, на один год. - Раньше большую землю вы не увидите. - Но как же так? Джамиль не имеет права удерживать вас здесь против воли, с этим нужно что-то делать. Тем более, что ваши поиски продолжаются до сих пор. Когда меня наняли, я не знал, кто будет моим пациентом. Надо придумать способ освободить вас. Если не получится сделать это раньше, то по окончанию контракта я вернусь сюда с полицией. - Док, только подумай о чем ты говоришь! Джамиль неплохой человек. Он не причастен к моему похищению, он спас мне жизнь, выкупив с аттракционом неслыханной щедрости. Думаешь, он был единственный, кто хотел иметь меня в качестве своей... игрушки? - Значит, он должен был сразу же отпустить вас! - Он не мог, потому что кое-кто еще мечтал познакомиться со мной поближе. Джамиль прятал меня, но тот, другой, все равно выследил нас и обманул. И тогда Джамиль спас меня снова. Вагнер замер, обдумывая услышанное, затем медленно осел на свой стул обратно. - А потом вам понадобилось лечение, - кивнул он. - Теперь я начинаю хоть что-то понимать. - Док, если говорить откровенно, я совсем не готов еще встретиться со всем миром лицом к лицу. Мне здесь хорошо, здесь спокойно. Может быть все это очень странно выглядит со стороны, даже бредово, не отрицаю, но будем честны, я хочу остаться здесь по крайней мере на еще какое-то неопределенное время. Мне страшно, и мне не стыдно в этом признаться. Мне постоянно кажется, что за мной следят, что везде скрытые камеры и жучки. Не знаю, я, наверное, с ума схожу. - Нет, в вашей ситуации эти страхи вполне обоснованы. Ну, а как же семья и друзья? Что будет дальше? - Я не знаю, - Миша отвернулся. Он еще не думал об этом, полагая, что сперва надо справиться с более насущными проблемами. - И я не знаю того, что знает Джамиль. Он никогда и ничего не делает просто так. Он умный и добрый парень, у которого тоже есть комплексы, здорово портящие ему жизнь, - актер потер шею и поднялся. - Думаю, на сегодня достаточно. Спасибо, Генрих, мне после наших сеансов всегда становится лучше. Пойду поищу хозяина, порадую его чем-нибудь. - Нет проблем, вы и сами славно поработали, мистер Коллинз. Встретимся за ужином, - Вагнер кивнул актеру на прощание, отметив, что Миша и правда стал выглядеть бодрее. Спустя не так много времени с тех пор, как актер начал обретать самостоятельность, маленькими, но значимыми шажочками ежедневно собирая себя обратно из измученных ошметков пошатнувшегося эго, Миша проснулся в непривычном теперь уже одиночестве, сонно скользя руками по примятым простыням, в поисках теплой руки араба, и, ничего не нашарив, неохотно разлепил слегка припухшие ото сна веки. Когда Джамиль не обнаружился и в соседних комнатах, Коллинз переоделся в синюю тунику и дошел до купальни, куда, очевидно, со вчерашнего дня никто не заходил. Поплавав в теплой воде и приведя себя в порядок, он заглянул на обратном пути в обеденную комнату, где все еще надеялся застать своего хозяина. Однако там его встретил другой араб. - Мистер Коллинз, доброе утро, - поздоровался с ним Азис. - Я уже давно жду вас здесь. - Привет, - кивнул ему актер, весьма нерешительно подходя ближе. - Ты случайно не знаешь, куда ушел Джамиль? Я нигде не могу его найти. - Господин отбыл еще до восхода солнца, - старый араб указал Мише на стул. - Садитесь, сейчас вам подадут завтрак. - Куда он отбыл, Азис? - Коллинз не понимал, как Джамиль мог вот так просто оставить его одного. То есть он конечно же знал, что рано или поздно ему надо будет опять вести свой рудниковый бизнес и летать на континент, но Миша был уверен, что араб его предупредит об этом заранее. - Работать? Азис погладил ладонью ларец, стоящий на столе, и присел напротив американца. - Странно, что господин Джамиль ничего не рассказал вам, мистер Коллинз, - произнес он после долгого молчания. - Господин просил меня передать вам это, - Азис подвинул коробочку ближе к актеру. Миша сдвинул защелку и открыл плоскую крышечку, заглядывая внутрь. Его лицо медленно вытянулось от удивления. Ослабшими пальцами он вытащил оттуда собственный паспорт, страховой полис и водительское удостоверение. Бумаги лежали сверху, а ларец был заполнен украшениями и обработанными камнями. Сипло выдохнув, Коллинз поднял на Азиса глаза. - Это... - Ваши подлинные документы. Все остальное теперь тоже ваше. Господин Джамиль распорядился позволить вам взять с собой все, что пожелаете из своей или его комнаты. Вещи, одежду, все, к чему вы привязались за это время. Затем мне велено проводить вас до аэропорта в Лос-Анджелесе и убедиться в вашей сохранности. - Я... - Миша запнулся, отвлекшись на тарелку с едой, которую перед ним поставили. - А где Джамиль? - Если господин сам вам не сообщил, значит он не желает, чтобы вы знали, - Азис поднялся, опираясь на столешницу. - Таков его выбор, и я не буду ему перечить. Завтракайте и собирайтесь, мистер Коллинз. Вы летите домой. - Азис, ты должен сказать мне, где Джамиль, - актер преградил ему путь, вскочив с места. - Прошу тебя, прошу, скажи мне, где он? - Если я вам скажу, господин казнит меня за предательство. Я не в праве разглашать его тайны. - Дерьмо все это, Азис! Тебе ли не знать, что кто-кто, а я ему не посторонний! - Может быть. Но сперва... отпустите меня, - араб настойчиво отодвинул от себя мишины руки, вцепившиеся в его одежду. - Я думал, что должен вас благодарить, ведь именно вы так повлияли на его окончательное решение. Но теперь мне понятно, что вы не ведали, что творили, а значит и благодарить вас не за что. - Господи Иисусе... Азис, просто скажи мне, где он? - Центр «Хадасса». В Иерусалиме.