Не время умирать

2 года назад

Только не Сяо Чжаню нужно было объяснять, что у всего есть свои последствия. Слова, поступки и убеждения мамы с папой годами неизбежно вели его к тому, кем он в итоге стал. Его родители не выбирали уйти так рано, но они не были из тех, кто стал бы молча позволять власти так просто решать всё за других. Они боролись. За лучшее будущее, за людей, за их права и судьбу, которой распоряжаться должны были только они сами. И, может, родители не успели вложить в Сяо Чжаня то, что помогло бы ему продержаться какое-то время только на одной силе воли, зато они дали ориентир и научили его главной мысли: всё, что не дорого для тебя, может значить для кого-то слишком много. Настолько, что за это всегда стоит бороться. До самого конца. Он был ребёнком, который не знал беззаботности, и вырос человеком, который потерял едва ли не всё. Но который любил, пытаясь уберечь то, что ещё осталось. Надеясь сохранить самое важное, что делало его самим собой. Сяо Чжань боролся потому, что привык жить справедливостью. И он не мог просто остаться в стороне, когда наёмник направил пистолет на оцепеневшего полицейского... Это была самая банальная ситуация: два поручения в одном, задание, ничем не отличающееся от других. Дело, когда «по-быстрому туда и обратно» можно было провернуть буквально. Встретиться с пешкой какого-то очередного босса крупной компании для передачи денег, при этом, если повезёт, выяснить, кто же упал Сяо Чжаню на хвост. Перед Ван Ибо стояла в чём-то похожая задача: узнать, кто именно нуждается в информации и в какой, раз за её распространение взялись бегущие. А конкретно тот, за которым на него повесили слежку. Чему Сяо Чжаня учили – так это всегда быть наготове и знать своего врага в лицо. До этого он оценивал тактику полиции как «выжидательная», потому не просчитал наперёд, что кто-то к нему действительно сунется. В таких случаях делать ноги он ещё как умел, а у копов просто не хватило бы дыхалки в открытую за ним угнаться. Но он (да, как и копы) далеко не был глуп. Догадывался, что когда-то полиция спохватится, только не ожидал стать первым, кому выпадет подобная честь. Он слишком поздно обнаружил, как к нему подкрадываются. А намного позже... он понял, что пропустил и то, от чего никакая предосторожность не уберегла бы: убегать стоило не от этого человека, убегать нужно было с этим человеком. ...Первый раз чувствуя затылком чей-то взгляд, Сяо Чжань решил, что просто пробегал там, где не следовало. Поводом думать так послужили слишком яркие в темноте полицейские мигалки. Вот и он, уступив желанию взглянуть на них, был, похоже, чересчур заметным, раз на обратном пути ощутил, что в тени кто-то прячется. Ему ничего не стоило скрыться. Это как сыграть в догонялки, даже не зная, кто водит: ты, отталкивающийся ногами от земли налегке, или твой преследователь с оружием наперевес, держащийся на приличной дистанции. Намеренно в отдалении, чтобы ты просто был на виду и не смел куда-то деться, чтобы неприятно кололо затылок этим желанием обернуться, чтобы ты поддался панике и ошибся. Но бегущий никогда не позволит сократить расстояние до удобного для выстрела. Уж точно не на своей территории. У Сяо Чжаня были очень плохие новости для своего преследователя: он знал город сверху как свои пять пальцев. Но на второй раз, когда он почуял слежку, побежавшие по коже мурашки больше забавными не казались. Охота на него была открыта, а Сяо Чжань даже не понимал, с кем имеет дело. Невидимый враг казался ещё сильнее реального: он не знал, за каким углом его поджидает опасность и откуда ждать нападения. Именно поэтому Сяо Чжань решил отвечать на бездействие противника упрямым сопротивлением. Не сбавляя скорости, он прятался по углам, окидывал крыши цепким взглядом, искал на них блики и чёрные пятна. Хотя его маршрут больше не пролегал по удобным для снайпера точкам, перестраховаться никогда не мешало. А потом, когда в голове уже выстроилась опасная провокация, шпионство прекратилось. Так же внезапно, как и началось. И Сяо Чжань снова расслабился. Конечно же, напрасно. Ему бы следовало догадаться сразу, что преследователь просто проделал основательную работу над ошибками и уже знал, где его искать. Но их двоих прекрасно обвели вокруг пальца: они не знали, что кто-то третий уже давно точит на них зуб. Это был самый настоящий промах. Исин не просто так напоминал Сяо Чжаню, что нельзя быть легкомысленным, нельзя идти к кому-то, не проверив заранее вдоль и поперёк место встречи на наличие каких-нибудь неприятных сюрпризов. Не такая уж и редкость эти «удачные» сделки, когда вместо заказчиков с деньгами бегущих поджидает полицейский патруль, явившийся по свистку преступной группировки. В приоритете у полиции были не те, кто мог что-то не поделить и пособачиться, размахивая оружием. Важнее были те, кто нёс в себе сущую неизвестность. Бегущих всегда безопаснее держать на коротком поводке, но ещё лучше знать их лично, мёртвыми. Самоубийцами, что по собственной воле сиганули с крыши. Мёртвые ведь не доставляют проблем. Кому как не полиции выгодно это гробовое молчание. Исин-гэ не раз предупреждал, что Сяо Чжаню эта его излишняя запальчивость может вылезти боком. Погоня за опасностью под градом пуль погубила не одного хорошего бегущего, и Чжан Исин винил себя за каждого. Но, похоже, всё было впустую: Сяо Чжань никого не слушал и делал по-своему. С тем, кто не придаёт никакого значения словам, это и случается. Жизнь преподаёт самый поучительный из всех уроков. Ведь беда никогда не приходит одна и находит тебя, даже если до этого никак не давала о себе знать. Подвергаясь опасности, Сяо Чжань только спровоцировал и добился своего: до него добрались те, кто раньше были меньшей из его проблем. Группировка, загнавшая его в свои сети лёгкой наживой. Группировка, которая не сильно-то пальцем пошевелила и просто отправила по его душу самого наглого. Оттого и самого глупого. Но Сяо Чжань не решил, оскорбиться ему или же сделать выводы. Выходит, он мешается не только копам, и он опасен, но не настолько, чтобы к нему нельзя было подобраться. Теперь, наверное, поздно трясти за плечи и вставлять мозги на место, если это станет последней ошибкой. Сяо Чжань уже израсходовал все свои шансы на спасение. Он никогда не ходил любимчиком у судьбы. Как глупо. Сяо Чжань осознал тогда, что он далеко не учитель, а ученик. Не тот, кто должен дуть на разбитые колени, а тот, кто должен падать на них раз за разом, набивать шишки, пока урок точно не усвоится. Ещё позже Сяо Чжань понял, что находится в самой настоящей заднице, когда за спиной дверь не открыли – выбили. Так, что она громко хлопнулась о кирпичную стену, захватывая внимание. Наёмник, до этого расслабленно державший Сяо Чжаня на прицеле, мгновенно растерял всю свою уверенность. За долю секунды он напряг плечи и направил пистолет с Сяо Чжаня на третьего гостя, что и внезапным не был. Убийца ждал тут обоих: бегущего, что, не моргнув и глазом, повёлся на круглую сумму, и полицейского, который думал, что поймал преступников на горячем. Ладони Сяо Чжаня взмокли. Что если коп тут не один, а с целой группой? ...И это Сяо Чжань ещё рассматривал какие-то варианты бегства, когда его окружили со всех сторон? Каким смешным он был со своей самонадеянностью. – Советую вам обоим поднять руки и сдаться без сопротивления, – заявил коп, уверенный в том, что держит ситуацию под контролем. Да. Какими же они оба были. Это ещё Сяо Чжань всегда лез на рожон? Стоило только взглянуть на тяжело дышащего парня в полицейской форме, чтобы сразу поставить диагноз: этот ещё более отчаянный. Полный сорвиголова или придурок, который решил одним махом обыграть не одного, а двух. Как будто разобрать чужую ловушку и установить на её место свою так просто. Как будто нельзя самому внезапно подорваться на растяжке. Серьёзно, это он, вот этот коп, повторял маршруты Сяо Чжаня, испытывал его нервы на прочность и неплохо делал вид, что крыши – его второй дом? Подражал в скрытности и едва ли не наступал на пятки, оставляя чувство, будто вот-вот схватит Сяо Чжаня за горло, перекроет кислород хотя бы тем, что уже принёс все эти проблемы? И позже этот же коп создал видимость, что опасность миновала, что от Сяо Чжаня наконец-то отвязались. А тот только рад был распустить на шее сдавливающий узел... Так Рано Сяо Чжань понимал, что его и полицейского собрали здесь не для пустых разговоров. В тот момент он даже мог представить, как их стравливают: кто окажется хитрее, на чьих запястьях щёлкнут наручники, останется ли кто-то без пули во лбу? Это было бы представление, достойное самых лучших рассказов внутри прогнившей группировки. Сяо Чжань напрягся всем телом и вполоборота оценил своего врага (врага ли?), который уже не выглядел столь уверенным. Дверь можно было и сильнее, и даже громче выбить. Но те, кто внутренне силён, не стали бы нерешительно перебирать пистолетную рукоять пальцами. Коп держал его уж совсем не твёрдо, не как новичок точно – потому что такого просто-напросто бы к Сяо Чжаню не приставили – но над самообладанием стоило бы поработать. А если не медлить, то Сяо Чжань выбьет пистолет из рук и... Выбило из головы только решения и расплывчатые планы. Наёмник не просто отказался устроить уличную бойню, он решил покончить с ними сам, по пуле на каждого, не особо пачкая руки. Одна уже достигла своей цели и пробила чужую грудь. Коп, никак в это не веря, широко раскрытыми глазами сначала посмотрел в сторону Сяо Чжаня, а после не смог удержать ни пистолет в руке, ни себя на ногах. Инстинкт самосохранения почему-то отключился, вся вшитая Исином программа «не сдаваться до конца» сбросилась до заводских настроек и резервом подсоединила к телу Сяо Чжаня лишь два движения: развернуться по направлению пули и поймать копа, даже если рухнет следом. Ведь уже ничего не смогло бы упасть тяжелее его сердца. Сяо Чжань запутался в ногах. До вспышки перед глазами ударился коленом и счесал в кровь ладонь, но не обернулся, не порывался даже. Как уже поверженный, подполз к копу, сам не зная, что творит и кто им управляет. Наёмник ухмылялся, открыто упивался победой и даже не старался удержать в себе яд, который так и сочился наружу, отравляя всё вокруг. Сяо Чжань за километр улавливал его ненависть, которую сперва ошибочно принял за отрешённость. Какая разница, из чьих рук получать деньги? Какая разница, из-за чьей руки – мерзко перепачканной или благородно чистой – ты умрёшь? Сяо Чжань ждал. Без сомнений того, что и так уже было ясно: смерти. Все вещи нужно называть своими именами, а бегущий не был из числа тех, кто боялся смотреть ей в лицо. Только надеялся, что если она будет не безболезненной, то хотя бы быстрой. Как закрыть глаза перед сном, а утром уже не проснуться. Однако не сдаваясь так просто, Сяо Чжань упрямо прижал к ране копа ладонь и зажмурился. Всё складывалось так, как должно было с самого начала: ему не избежать смерти. Лучше умереть сейчас, чем потом, через десятки лет найти в отражении человека, от чьей неудержимости не осталось и следа. Сяо Чжань никогда не питал иллюзий к своему финалу, не думал, что в нём есть место счастью. И, напрягаясь всем телом, закрывая кашляющего копа, Сяо Чжань впервые хвалил себя. За те руины, что никогда не были воздушным замком. Смерть несмотря на страх нужно принять достойно. Разделить её с тем, кому ту ещё совсем рано было встречать. С тем, чьего имени Сяо Чжань не знал. Но с тем, чья полицейская форма и так выдавала позицию к жизни яснее, чем нужно: правда у них разная, но справедливость-то едина. Подумать только, Сяо Чжань окажется на самой недостижимой высоте. Там, куда не взобраться человеческими силами. Шагнёт туда, куда не раз обращал свой взгляд, выше самих облаков. Туда, где его родители, ушедшие также не по своей воле. – Ну что, мне прострелить тебе коленные чашечки или таки дать возможность удрать? – подал голос наёмник. – Ты ведь не тупой, уже зацепился взглядом и за трубы, и за то ограждение в конце улицы, прыгать ты хорошо умеешь, я знаю. Прямо, я бы сказал, лучше всех. Но не хочешь проверить, что будет быстрее: ты, Сяо Чжань, или моя пуля? А, как тебе моя идея? Или нет, подожди, решим всё просто и сразу: уйти тебе точно не удастся. Да-да, слышишь, не получится сбежать! Что полиции, что вам, бегущим, уже пора подавиться своим дерьмом, и тебе в первую, чёрт возьми, очередь! Делаешь вид, что всегда совершаешь благородство, – он отхаркнул себе под ноги и постучал ногтём по пистолету, взгромождаясь на Сяо Чжаня тенью. Не имея и малейшего понятия о том, каких размеров груз у того на плечах, убийца давал начало трещине на всём, что ещё осталось целым, ведь сильным невозможно быть всегда. – Вот только никогда не задумываешься, что такой как ты этому городу не нужен. Ты преступник похуже меня, Сяо Чжань, и если я убью тебя прямо у этого бака, то сделаю всем одолжение. Я очищу этот город от мусора вроде тебя. Бегущему было не привыкать слышать своё имя так, будто им плюют ему в лицо, но на этот раз отвращение к себе расщепилось в кислоте голоса этого наёмника: как кто-то, давно сгнивший внутри, мог покрывать презрением всё то, что он, Сяо Чжань, совершил, если на его руках никогда не было крови и на счету было добра больше, чем зла? И почему Сяо Чжань всегда позволял сторонней ненависти разрастаться и поражать своё сердце? Но наёмник прервал его мысли. Сяо Чжань почувствовал, как от приставленного пистолета кровь прилила к затылку. Никакого убежища не существовало, но, сместив взгляд чуть вбок, он понял: всё, что имело и будет иметь хоть какой-то смысл, неожиданно просто уместилось в других глазах, подёрнутых пеленой слёз. И что в них, несмотря на всю мучительную боль, была та самая сила. Сяо Чжань, не раздумывая, нащупал чужую руку и крепко её сжал, будто срастаясь скользкой из-за крови ладонью с сухой кожей. – Пожалуйста, – Сяо Чжань шмыгнул носом,– тебе очень больно, и я ничего не могу с этим поделать. – Кровь полицейского была горячая, как слёзы, что щипали глаза Сяо Чжаня; однако даже наступи у него обезвоживание, он бы не умер, а парень, теряющий всё больше крови, – да, и это никак было не остановить. Сяо Чжань не хотел чувствовать, как чья-то жизнь буквально утекает у него между пальцев, но она и не сказать, что была чужой, она его. – Потерпи ещё немного, скоро уже не будет больно. Обещаю. Прилипший к нёбу язык сам собой выдал то, что не каждый был бы в состоянии произнести, но Сяо Чжань сказал. Он разделил принятие неизбежного на двоих, сделал последний, ответный жест какого-то сопереживания. Хотя мог бы поступить в точности как наёмник: не жалеть и обдать кислотой того, кто этой ночью вполне мог обеспечить ему начало конца и весьма твёрдую постель где-то в одноместной камере, но в нём что-то ещё осталось от человека... ...В отличие от их убийцы. – Ты в ловушке, Сяо Чжань. Расплата наступила. Но, как оказалось, не для него. Наёмник, так и не отпраздновавший победу над бегущим, упал ниц. Его опущенная голова следом потащила на асфальт всё тело только потому, что ребро ладони Исин-гэ по шее отключало мощнее любого приклада. Да, на быстроту реакции стоило проверять не Сяо Чжаня, а объявившегося Чжан Исина: того, по четвергам увлекавшегося иглоукалыванием, глупо было недооценивать. Ведь подушечки его пальцев представляли большую опасность, чем нелегальное оружие в распоряжении какого-то неуравновешенного. Исина даже при всём желании было не взять живым; но он сделает мёртвым любого, кто посягнёт на человека, за которого он поручился, а этот трофей – голова Сяо Чжаня – никому не достанется. – Уроды. Посылают всякий сброд на зачистку, а самим явиться и испачкать руки трудно, – Исин пнул ногой пистолет, вздрогнуть от звука Сяо Чжаню помешало только оцепенение где-то в груди. Он и моргнуть тогда едва ли был в состоянии: пуля не пробила в нём дыру, зато он... мысленно уже отправился на тот свет. – Эти лёгкие деньги, на которые ты клюнул и пришёл сюда, – бесплатный сыр в мышеловке, неужели ты этого не понимал? Я старался не лезть в твои личные дела, наблюдал со стороны, пока ты не решил... – Исин, – прерывает его Сяо Чжань, но равнодушие в голосе, что будто ветром продувает Исина сзади, не вынуждает того хоть на секунду оставить свои нравоучения. – Прекрати, Исин. Просто замолчи, прошу тебя. Воспитательную беседу проведёшь потом, лучше... помоги мне. Ему нужно в больницу, он дышит ещё. Без сознания практически, но... – рука Сяо Чжаня потянулась к плечу полицейского, Исин резко опустился рядом и перехватил её, будто это прикосновение привело бы к масштабному взрыву; но перед ними человек, не какое-то устройство, – отпусти. – Он коп. – А я бегущий, но человеком из-за этого быть не перестал. – Он может доставить нам проблем, – не прекращал настаивать Исин, напрасно пытаясь достучаться до его здравомыслия. – Одной меньше – другой больше. Чёрт возьми, Исин-гэ, – подражая его настойчивости, Сяо Чжань вырвал руку из крепкой хватки и в поисках входного отверстия от пули расстегнул форму полицейского. – Представь, что на его месте, прямо вот здесь, кровью истекаю я. И я же между жизнью и смертью. Ты тоже решишь, что шансов у меня никаких? Даже не попытаешься меня вытащить? – Это бесполезно. Ты совершенно другое дело, Сяо Чжань. – Нет, не другое. Я тебе дорог. Можешь не признавать, но я знаю, что это так. Иначе бы ты здесь просто не оказался. Я твоя семья. У него тоже есть те, кто не хотел бы узнать, что он умер. Ты спас меня, а я спасу его, с твоей помощью или без неё. Просто... не мешай мне. Не имело смысла отговаривать, если для себя Сяо Чжань всё уже решил: никакие сложности не могли помешать ему попытаться. А Чжан Исин, который и сам вступал в неравную схватку за чью-то, на первый взгляд, и не такую ценную жизнь, должен был как никто понимать, что значит для Сяо Чжаня не дать кому-то умереть. Не тогда, когда он и сам чуть не умер; случись это – и уговаривать отказаться от задуманного было бы некого. – И куда ты понесёшь его? – Исин перевёл тему так, как умел только он один. Задал вопрос в лоб. Но, что бы это ни было, как бы он ни пытался ужесточить тон и что-то за ним скрыть, всё равно это звучало как беспокойство. И не резало по коже совсем. Более того, даже успокаивало: внутри Исин рвал и метал, злился до пульсирующей вены на шее, но не настолько сильно, чтобы в Сяо Чжане разочароваться. – Я не собираюсь кого-то подвергать опасности, поэтому не к нам точно. Ему нужна помощь хирурга. Пуля, похоже, осталась в плече. Больница – единственный... – Ты с ума сошёл? В любой из больниц, стоит заявиться на порог даже в самом критическом состоянии, тебя сначала встретит не врач в белоснежном халате, а полицейский, и это, чёрт возьми, то же самое, что нагло заявиться к ним в участок и сдаться. – В обычной больнице. Но не в той, где меня не раз латали ещё до знакомства с тобой. – Хочешь сказать, там не знают, кто ты? До того, как я тебя нашёл, ты и бегущим не был. – Вот и представится возможность рассказать. ...Исину ничего не оставалось, кроме как сдаться и отступить первым. Но Сяо Чжань, как и сказал, не собирался поступать так же. Кто знает, отделался бы Ван Ибо только заштопанным ранением и фактом того, что его понизили в должности, если бы не бегущий, который не то что не бросил его, а дотащил в больницу и передал в руки самого добросердечного хирурга этого города – Ли Тэмина. Казалось, это всё, что Сяо Чжань мог для него сделать. Но не чувствуя себя так, будто с плеч упала ноша, Сяо Чжань ещё какое-то время провёл в кабинете Тэмина, прячась от не знающего отдыха персонала больницы за тонированными стёклами. Дверь без замка знатно щекотала его нервы. Зайди кто без стука – возможно принял бы Сяо Чжаня за хирурга, хотя тягаться с присущей тому сдержанностью и внушающей покой аурой бегущий бы не стал, прокололся бы тут же. Сяо Чжань в пропитанной кровью футболке едва ли казался тем, у кого всё под контролем, а Тэмина такой вид вряд ли бы испортил. Всё-таки он каждый день имеет дело с кровью. Сяо Чжаню, чтобы не выделяться в окружении белых халатов кричащим видом, пришлось не без разрешения доктора позаимствовать сменную одежду. Спокойствия, однако, это не добавило: стены давили, а запахи, густо смешавшись, забивались в нос. И как только у Тэмина ещё не развилась непереносимость медицинского спирта и хлорки? Сяо Чжань ходил из стороны в сторону, как ньютоновский маятник на столе, и весь тот час, что шла операция, заламывал пальцы, отгоняя плохие мысли. Что можно было понять по лицу Тэмина, когда он бежал за каталкой, раздавая указания другим? Ничего. Он по щелчку пальцев включил профессионала, оставляя вопросы на потом, но татуировки рассказали Тэмину за Сяо Чжаня всё, что нужно было. Хирург только окинул его взглядом и спросил, не ранен ли он сам, в остальном – даже бровью не повёл. Разве что, прощупывая пульс, крепко сжал челюсти, но едва ли это давало хоть какой-то прогноз. А он, что можно было понять по нему самому? Ничего, что имело бы хоть что-нибудь общее со словом «спокойствие». Тэмин на удивление хорошо читал людей, а Сяо Чжань так и не научился захлопываться перед его носом, как книга. Но неужели только из-за его растерянности Тэмин не стал обещать ему хоть что-то? Сяо Чжаня выдали дрожащие руки, которыми он перекладывал копа на каталку? Что понял Тэмин, чего не понял он сам? Сяо Чжань не мог найти себе места; потолок, к которому он поднимал глаза, ответов не давал. Но тот, кто мог его успокоить, явился в мятом халате и со взъерошенными волосами так неожиданно, что Сяо Чжань едва ли не подпрыгнул. Потом, проморгавшись из-за света в коридоре, он всё же сделал это: действительно подлетел к хирургу, заглядывая в глаза. Тэмин потёр переносицу и бросил короткое «выжил», снова не размениваясь на подробности. Похоже, ждал их от самого Сяо Чжаня. Но прежде чем лезть в чужие дела, Тэмин усадил его на один из стульев и стал помогать с содранными ладонями, которые Сяо Чжань небрежно забинтовал найденными бинтами, пока ждал. – Вряд ли полиция оставит без внимания одного из своих, поэтому у тебя не так много времени, чтобы уйти отсюда. А у меня точно не больше, чтобы придумать историю со счастливым концом. – Куда попала пуля? – На твоём языке это понимать как «что с тем копом»? – спросил Тэмин, не отрываясь от дела. – А разве это не одно и тоже? Нет, это даже рядом не стояло с тем вопросом, который Тэмин переиначил, не зная совсем, какие отношения их связывают: будто не с истоков шла эта открытая вражда между копами и бегущими. Будто изначально пищевая цепочка не расположила их так, что Сяо Чжань – заяц, пощипывающий траву не на своей лужайке, а этот коп, которого, как потом ещё узнается, зовут Ван Ибо, – чёртов волк, который по законам природы – и этого города – должен был съесть его и даже не подавиться. Эта меняло всё, и Сяо Чжань не знал, как выкрутиться (а надо ли было вообще?): он ждал от Ли Тэмина сухие факты вроде того, что плечо ещё прослужит копу до старости (только погода, может, поиздевается, но что такое небольшая боль в сравнении с возможностью снова держать пистолет, правда?), но не получил их. В итоге это заставило Сяо Чжаня вывернуть наружу мысль о беспокойстве, которая была какой-то инородной. Как он мог переживать, если жизнь уже была спасена и от него требовалось наконец поджать хвост и просто свалить? Сяо Чжань, уйдя в себя, дёрнул уголком губы, и от Тэмина это не ускользнуло, поэтому он решил вернуть его в реальность. Заставил не только зашипеть, но и лоб наморщить, когда приложил спиртовую ватку к царапинам. Неловкость прожила недолго, пощипала и исчезла вместе с запёкшейся кровью. Ли Тэмин вздохнул, прежде чем заговорить. – Реши сам, по какой причине я поймал тебя в этом кабинете, хотя ты мог бы уже сбежать. Не удивлён, конечно, что ты нашёл этому навыку применение, но не ожидал, что оно будет таким. Последнее, о чём я думал, когда год назад твой след простыл, что свяжешься с бегущими. Не в моей компетенции лезть тебе в голову и пытаться понять, почему ты на их стороне, я не психолог, только резать умею, но скажу то, в чём разбираюсь: с плечом твоего копа не всё так страшно, как казалось. Много крови, да и устойчивость к боли плоховата, но у всех нас есть минусы. Работа, конечно, обязывает его, – поймав себя на том, что уходит не в те дебри, Тэмин бросил ватку в урну, стоящую от него по правую сторону, и с пыхтением поднялся на ноги. – В общем, сегодня он родился в рубашке. Или использовал свой разовый билет на удачу. У тебя всегда было доброе сердце, Сяо Чжань, времени не под силу это изменить. Бегущий не нашёл в себе никаких сил спорить, но не в нём одном помещалась доброта: та, что была у Ли Тэмина, всерьёз могла спасти человечество. Его отзывчивость не была частью образа хорошего доктора, Тэмин без белого халата всегда придёт на помощь людям. Ведь, не засомневавшись ни на секунду в своём решении, хотя мог бы – проговорись кто из медсестёр, кем был уложен на операционный стол коп, и эта операция могла бы стать последней в его медицинской практике – он тем самым спас не одну, целых две жизни. И пусть вторая не зависела от надреза скальпеля, Тэмин всё же не полоснул по коже, отбирая надежду на помощь. Он уберёг от такой раны на сердце, что никакой бы шов не смог бы её залатать. Вина за смерть этого копа разорвала бы все наложенные нити. Вздох облегчения Сяо Чжань не сдержал: коп, которому впредь бы беречь себя, в надёжных руках. А то, как всё дальше сложится, уже не его дело. – Если и существует кто-то с большим сердцем, то это не я, а ты, Тэмин. Я перед тобой в долгу. Снова. Сяо Чжань не стал напоминать себе, скольким людям он уже обязан в этой жизни. Эти слова он бросил зевающему в ладонь Тэмину и подошёл к балкону. Его встречал новый рассвет, отныне казавшийся концом всего. – Ты преувеличиваешь. Но сочтёмся. Я хотя бы знаю теперь, где тебя искать, – прилетел ему в спину усталый смешок. Что ж, эта ночная смена запомнилась не только Тэмину, но и Сяо Чжаню, по вине которого у хирурга прибавился ещё один пациент, и она ещё долго будет напоминать о том, что всё могло кончиться совершенно иначе. Это убийство вот так просто кому-то сошло бы с рук, и Сяо Чжань бы пропустил мимо ушей это «знаю, где тебя искать». Ведь и правда. Откуда Тэмину знать, где будет ошиваться Сяо Чжань, решивший залечь на самое дно? Ли Тэмин, как обнаружилось после, был ещё и психологом: он словно без рентгена залез Сяо Чжаню в черепную коробку и препарировал его мысли. Иначе как он смог понять, что искать Сяо Чжаня правда не придётся? Что, по крайней мере, сделать это действительно будет не сложнее, чем найти пулю между рёбер. Уже на следующую ночь Сяо Чжань был в том же отделении, в палате номер тринадцать, и, как удачно, почти за стеной кабинета Тэмина. Сяо Чжань просто не мог позволить проблеме разрастись и затоптать себя. Решил, что нужно первым наступить ботинком той на горло и раздавить её. Действовать быстро, загубив всё ещё на корню. В этом было оправдание его действиям. Наверное, от этого не вылечиться никаким курсом таблеток, да и не помогли бы они. Что вообще могло спасти его от безрассудности – тайна, неизвестная ему самому. ...Ни дня не проходило без того, чтобы Сяо Чжань с одержимостью спасающегося не убегал от мысли о том, что же его ждёт дальше. Он отдавал последние силы, не давал ей и шанса себя догнать, но на финишной прямой его всегда опережало слепое безрассудство, которое не ушло с быстро закончившимся детством и не сильно куда-то собиралось. Этой чертой характера Сяо Чжань жил, подпитывался изнутри, и с тем же успехом из-за неё ошибался. Ведь на самом деле, ему никогда не хотелось увеличить расстояние до максимума с копом, который за месяц стал следящим устройством, незаметно введённым под кожу тонкой иглой. Сяо Чжаню нравилось показывать, кто здесь держит руку на пульсе, но никто не знал, что тот незапланированно остановится, когда всё (наконец?) закончится. Сяо Чжань обрёл связь с реальностью. После больницы он мог буквально с точностью до минуты сказать, в каком часу восход и заход солнца: теперь можно было не прятаться, слежка прекратилась и никто не препятствовал тому, чтобы Сяо Чжань наблюдал за ним. За солнцем. Бегущий никогда не делал выбор в пользу того самого желания дать себе перевести дыхание, глядя именно на солнце, потому что кому ещё как не ему было понимать, что это всё бесполезно и глупо? Вдобавок – опасно. Но из-за чего-то Сяо Чжань стал поддаваться этому, хотя... ценить моменты жизни давно стоило начать. Ко всему прочему, Сяо Чжаня больше не беспокоила какая-то настороженность. Он уже не ждал внезапного удара, не оглядывался через плечо, не кусал ногти от вполне рационального желания найти самый тёмный угол и там спрятаться. Но что-то с остервенением грызло его изнутри. Не так быстро, но он понял, в ком дело, и захотел снова и ещё сильнее перестать всё замечать. Оказывается, он привык к тому, что за ним постоянно следил полицейский. Сяо Чжань распознал симптоматику, но избавляться от чего-то, что ты ещё только начинаешь понимать, было не в его правилах. Особенно тогда, когда он всё-таки не сдержался и пробрался через открытое окно в палату, в которой лежал коп. Сяо Чжань умел быть бесшумным, когда хотел. Но подала ли голос, мелькнула ли мысль, что человек, мирно притворяющийся спящим, досконально даже звук его дыхания изучил? Сяо Чжань не смог не втянуть носом воздух, когда увидел на лице с неестественно острыми чертами проступившие под глазами синяки, и тем самым выдал своё присутствие так позорно. Однако Сяо Чжань не разрешил себе приблизиться к спящему, позволил только наблюдать из-за желтоватой шторы, что от слабого дуновения ветра покачивалась, открывая какой-никакой обзор на койку (сколько стирок она пережила, что он это заметил, и как долго он всматривался через неё, не жалуясь на мутные очертания копа, наводило на некоторые мысли). У тишины здесь были будто бы свои правила, поэтому он старался не нарушать их; просто удовлетворял своё любопытство и ждал, когда ему будет этого достаточно. В самом деле, что он ожидал увидеть, когда «всё нормально» от Ли Тэмина значило не что иное как «всё нормально»? Да, коп был помятый немного, в чём-то не отличался от белой простыни, но кто от этого умирал? Со стороны он выглядел как спящий человек, не более того. А о просто спящих не беспокоятся. Но они и не напоминают призраков. Наверное, подают признаки жизни хоть каким-то трепетанием ресниц... ещё и эта рука, безвольно свисавшая с края, рука, что по-настоящему нервировала. Почему-то, рассматривая её, Сяо Чжань всё не мог прекратить сжимать рукава своей кофты, хотя повода для этого никакого не было. Тишине в палате позавидовал бы морг, но этому копу, к счастью, дорога туда пока была закрыта. Сяо Чжань, так и не узнавший его имени, и без того чувствовал себя, будто стоял там и ждал опознание трупа. Не мог же он, в самом деле, упростить себе задачу, залезть в базу данных и узнать не только имя полицейского, должность, место жительства, но и при особом желании все грязные тайны. Раскрыть всё хотелось как-то до одури постепенно. И понять: а каково ему лежать вот здесь и знать, что он никому не нужен? Обычно больным приносят цветы; если этого не происходит, то всё красивое и приятно пахнущее заменяется живыми людьми, которые от койки и шагу не ступят, если переживают. Но, сколько бы он здесь ни пролежал, к нему так никто и не приходил. Сяо Чжань не мог поверить, что простреленным плечом уже никого не удивишь. Никакого тепла в атмосферу не добавляли и белые, абсолютно отвратительные по цвету освещения лампы. Из-за них всё казалось мрачным и выздоровлению совсем не способствовало. Но резкие контуры предметов, проступавшие под беспощадно холодным светом, так обнажали печальность положения полицейского, что Сяо Чжань не мог к нему не вернуться на следующую ночь. Третья не стала исключением. И хоть на вид тот становился лучше, Сяо Чжань всё равно постоянно попадал на спящего. Не то чтобы он надеялся увидеть глаза полицейского открытыми, – это наоборот сулило большие проблемы – но что-то, требующее внутри непонятного подтверждения, этого хотело. Странно было не повестись на это желание и на четвёртую ночь. ...Сяо Чжань не думал называть это злорадством, но как же интересно сложилась ситуация: что ему быть постоянно убегающим, когда в закрытом пространстве был шанс не спускать глаз с преследователя и понять, чего от того ждать в будущем. Сяо Чжань нисколько не сомневался, что именно такую задачу и поручили его подстреленному копу: дать оценку его действиям, чтобы потом с лёгкостью устранить проблему. Что ж, так устроен мир, но не Сяо Чжаню подчиняться его правилам. Почему бы не попробовать себя в слежке, раз выпала такая возможность и терять, по сути, нечего? Сяо Чжань не особо горел примерить на себя эту роль, но что ещё оставалось? Коп же бегал по крышам, полностью слился с окружающей обстановкой и приспособился. Стал своим. Теперь настал его черёд. Главное, поводы узнать о нём всё что можно находились, и сопротивляться не было смысла, пока они казались разумными. Просто было интересно, кому Сяо Чжань обязан новой головной болью. Уже нагретое место за шторой будто было его наблюдательной точкой. Пусть с неё был не лучший обзор и из щели поддувало, но что ещё нужно для того, чтобы скрыть своё присутствие? Вот коп, когда следил за ним, такой возможностью пользовался вовсю. Тогда было только открытое пространство, далеко не прозрачные стены и неравенство ещё в самом начале. Зато, если посмотреть с другой стороны, у Сяо Чжаня получилось подобраться к копу даже ближе, чем смог тот за время, которое бегущий, распознавший слежку, позволял быть рядом, где-то на периферии. Сяо Чжань, конечно, не задавался целью следить, не хотел схватить за горло и заставить почувствовать всё то, что чувствовал он. Никакая месть в планы не входила. Можно сказать, Сяо Чжаня вынудили обстоятельства: око за око, слежка за слежку, всё справедливо. Да, Сяо Чжань хотел бы напомнить себе, что он не мотылёк, и, чтобы сжечь свои крылья, нужно сперва не то что ими обзавестись, а хотя бы последовать за светом. Стоя на крыше напротив больницы, он вот так просто на пятую ночь повёлся на зовущую из окна палаты темноту. Сяо Чжань хотел бы навсегда стереть из памяти пережитый страх, который управлял телом за него: не отсутствие ли хоть какого-нибудь света означает, что пациента больше нет в палате? В смысле, вообще нет? Сяо Чжань поздно спохватился, что в состоянии копа слово «критическое» не значилось и что самым верным было бы решить, что того выписали. Но какой тогда из Сяо Чжаня преследователь, если он не проберётся в палату и так просто даст своей цели от него скрыться? Пора уже было принять за константу, что всё, что касалось копа, Сяо Чжаня подводило: осторожность, здравомыслие, чувства. Не стоять за шторой было непривычно, притворяться невидимым посреди комнаты – тоже, но что ему оставалось? Не подавать же голос первым, когда копу таки удалось на собственных условиях вывести его из укрытия. До этого ещё ни у кого не получалось заманить бегущего темнотой и таким образом вывести на диалог. Теперь бы Сяо Чжаню понять, для чего конкретно всё это было сделано и что со всем этим делать. Если уж коп прятал под своей подушкой пистолет, то самое время было его достать. И показать бегущему кто есть кто. Как иронично, что это их первая попытка наладить контакт, и даже она в не располагающей к тому обстановке. – Меня выписывают завтра, – раздалось с кровати. Всему обратившемуся в слух Сяо Чжаню показалось, что это голос не копа, а кого угодно: слова звучали так, будто давались физической болью, а тот кое-как превозмогал её, говоря чуть громче, чем шёпотом. Из-за этого Сяо Чжань по-настоящему захотел влить в себя лошадиную дозу обезболивающего, чтобы не чувствовать себя так, будто больно ему. – Ты всё не показывался, как бы я ни старался не дёргаться и притворяться спящим. Я всё думал, когда же ты осознаешь свою ошибку и по-тихому задушишь меня. Не знаю – руками, подушкой, капельницей? Да чем угодно. Важно, чтобы быстро и навсегда. Потом возможности больше бы не представилось. Сомнения есть у всех, и мне хотелось верить, что ты просто не можешь на это решиться. Я не знал, на сколько шагов вперёд ты уже всё продумал. А потом я начал сомневаться не в тебе, – коп шумно сглотнул. Сяо Чжань стоял к нему спиной и даже не дышал, пока не ухватился за мысль: попытайся он убить – задушенным не чем-либо – слезами – оказался бы только он сам. Ему и в голову не приходила мысль закончить то, что не смогла решить одна пуля. Может, и зря? Так он бы избавил себя от проблемы, не выдумывал бы, перестал бы из-за явно сходящего с ума сердца бежать в больницу, пропитываясь если не запахом больницы, то присутствием копа. Что-то уже связалось в крепкий узел. Что-то такое, что даже самый опытный моряк не смог бы развязать, а он – к счастью или же нет – был всего лишь бегущим. – Теперь я не верю себе, – продолжил коп. – Поэтому дай ответ: для чего бегущий, который мог только порадоваться за умирающего полицейского и спокойно сбежать, его спас? Дай мне возможность снова захотеть тебя поймать и запереть там, где таким как ты самое место. Потому что я не хочу говорить тебе «спасибо»... ...пока не уверен в том, что ты правда спас мне жизнь за просто так. – Не говори, – как эгоистично, неожиданно прозрел Сяо Чжань, я ведь спас тебя ради себя. – Будь мне нужна благодарность, я бы точно не бросился на помощь копу. Мне неинтересно, за какие заслуги ты увязался следить за мной, верхушке малейшее движение в сторону не нравится, а вы... – Ван Ибо думал, что Сяо Чжань скажет что-то в духе «следуете за ними, как верные псы», но пауза заполняется другими словами, – ...просто выполняете свою работу. Представь себе, я тоже занимаюсь ею. Своей работой. Не понимаю только, за что ты такого мнения обо мне. Ненавидишь? А не за что. Тебя ненавидят за то, что ты не замарал ни одного дела чьим-то убийством, при этом оставляешь большие пятна от своей неуловимой тени и тем приносишь немало проблем кому не следовало бы. Тебе его предписывали. Убийство. Несуществующий труп пытались поднять со дна, повесить на твою шею петлю и затянуть покрепче. Коллеги говорили, что чужда вам, бегущим, мораль, но... Топят в грязной луже тебя, и ты для них опасен как бомба замедленного действия. Ты знаешь их секреты. Возможно, все мои тоже. И я знаю один. Твой личный. Ты просто выживаешь. Поэтому не моя эта ненависть, не я её чувствую. Я просто стараюсь возненавидеть тебя так же, как они. – Вы не только бегать умеете, но и увиливать от вопросов. – Случайно не то же самое и ты сейчас делаешь, господин полицейский? Сяо Чжань весь напрягся, когда из щели двери стало видно, как кто-то прошёл мимо палаты. Но выдохнул, когда коп, даже не шлёпая босыми ногами по полу, защёлкнул замок и отрезал их от мира жизни и смерти. Это был самый громкий звук за все минуты, которые они провели рядом. Получается, коп не хотел, чтобы о нём, Сяо Чжане, узнали. Не значило ли это и то, что бегущему не пытались разговором запудрить мозги, что засады никакой не предвещалось и что в палату не ввалились бы до зубов вооружённые полицейские, готовые скрутить его на этом кафеле? Коп двигался как на автомате, без единого звука. Потерять его силуэт в темноте было несложно, но если Сяо Чжань на ком-то циклился, то уже не мог так просто выпустить... из поля зрения. Хоть вешай на плечи плащ-невидимку, ничего не спасёт. Он, по примеру некоторых, и буквально по следам найдёт, если придётся. Поэтому Сяо Чжань сощурился, всмотрелся внимательнее и сделал очередное усилие, чтобы побороться с темнотой за право хоть что-нибудь разглядеть: коп был без верха – никакого подобия больничной рубашки. Сяо Чжань усердно рассматривал его грудь и чем-то зафиксированную руку. Такой интерес мог вызвать только желание прикрыться, но копа явно ничего не смущало. Сяо Чжань не пытался проделать в нём ещё одну дыру, нет, даже не смел – как бы предыдущая зажила – но поднять взгляд выше не давала какая-то взаимная солидарность: будто посмотреть глаза в глаза будет означать полную капитуляцию для одного и мучительное признание для другого. – Не хочешь попробовать сбежать, пока я... – Не задержал меня? А ты можешь, с одной-то рукой? – беззлобно перебил Сяо Чжань, заметив, каким наэлектризованным казался коп. Это была попытка разрядить ситуацию, заменить настоящий побег побегом от его предложения, которым Сяо Чжань воспользовался бы, если бы почувствовал опасность. Коп сам себе выдумал (правда?), что это издёвка. Они не друзья, не стали бы ими никогда, но Сяо Чжань просто был тем, кем был, и даже не пытался облагородить себя и притвориться другим: он говорил что думал. А плечи копа сникли. – Вообще, я хотел сказать «пока я не поднял ещё один вопрос», но да ладно. Если ты готов прямо здесь сдаться, то можешь облегчить мне задачу и достать из тумбы у койки наручники. Не буду врать, они предназначались тебе. Пистолет под подушкой тоже. Но я решил пойти мирным путём. Тем более, сейчас я действительно не способен скрутить тебя. Могу только устроить странное подобие допроса. Как же низко я опустился, – пробурчал коп последнее себе под нос. – Зачем тебе допрос, если ни стула, ни лампы здесь нет? Я и так не стану держать рот на замке, если ты пообещаешь действительно не пускать в ход всё то, что только что перечислил. Давай честностью на честность: я здесь не для того, чтобы избавиться от головной боли, которую ты мне создал. Мне незачем тебя добивать. Тебя и так уже наказали, если и было за что. Но если так хочется найти повод, чтобы начать меня ненавидеть, то скажу, что и мне нужно не вести тут с тобой переговоры, а бежать, и как можно дальше. Кто в здравом уме вообще полезет к тому, кто чуть тебя не поймал? – Явно не ты, – съязвил полицейский. – Да. Не я. Но давай признаем, что и у тебя не всё в порядке с головой. Ваши парни обычно не начинают вести с нами разговоры: они решают всё кулаками и своими пушками. А у нас с тобой какой-никакой диалог вырисовывается. И уже хотя бы этим ты выделяешься из общего числа. – Может... – начал коп и тут же осёкся. Оба не могли сказать, было ли достаточно, что в тот момент они не хотели друг друг поубивать, но для Сяо Чжаня затянувшееся молчание стало предвестником того, что ничем хорошим это точно не кончится, – ...напрасно я думал, что мы совсем не похожи. Ты прав, полезть сюда мог только самый отчаянный. Как видишь, я инстинктом самосохранения тоже не отличаюсь. Не задумывался, что в какой-то момент тебя может поджидать здесь целая группа полицейских? – Рассчитывал, что ты не поступишь так с тем, кто тебя спас. – О, или просто не думая сделал это. – Возможно? – усмехнулся Сяо Чжань.