«Нельзя прожить всю жизнь на грани. Рано или поздно приходится прыгать».
Наши дни
Сяо Чжань не совсем понимает, как разобрать устройство, лежащее перед ним. Он отталкивается от потёртого стола, который с натяжкой можно назвать рабочим, отъезжает чуть назад и склоняет над ним голову. Ещё и неопределённо хмыкает пару раз, настолько тщательно всматриваясь в соединения на серой плате, будто под этим пытливым взглядом что-то может нагреться и воспламениться, делая все проблемы ещё больше, чем они есть сейчас. Нужно как-то перехитрить эту навороченность, – думает Сяо Чжань – ответить на сложность нестандартным выходом из положения. Никто не думал, что бегущие осмелятся «одолжить» такую важную для города информацию, он больше чем уверен, но Сяо Чжань любит бросать себе вызовы. Точнее, Чжан Исин просто обожает. Ван Цзяэр, стоящий позади, жуёт щеку и пытается догнать все умные мысли, крутящиеся в голове Сяо Чжаня хотя бы своим выражением лица, но не выходит. Цзяэр сообразительный, когда действительно того хочет, но точно не в технике взлома. Его работа – бегать, сверкая пятками, и оставлять передачки там, где скажут. Так что он просто ждёт, пока Сяо Чжань приостановит мыслительный процесс и поделится планом действий не только с ним, ещё и с Исином, который как бы незаинтересованно сидит к ним спиной, но точно слушает вполуха. Вечно он такой: в квадрате трёх мониторов обитает, с цифрами и кодами общается, но при этом ухитряется быть повсюду. Цзяэру иногда хотелось потыкать в Исин-гэ шокером. А что, вдруг тот – совершенный искусственный интеллект, а они об этом никогда не подозревали? Под Сяо Чжанем скрипит стул на шатких колёсиках, когда он поворачивается к Цзяэру, а тот вздрагивает и с налётом ухмылки думает, что именно так и звучат все сменяющиеся одно другим гениальные решения в голове у старшего: немного туговато и определённо со скрипом. – Джексон, – по тону Сяо-лаоши всегда сложно что-то определить, но вот если тот называет его Джексоном, то нужно напрячься всем телом, как в прыжке, и не просто выслушать, а вникнуть. Это фальшивое имя, придуманное им самим в шестнадцать, проскакивало в голосе Сяо Чжаня на порядок чаще, чем в полицейских делах: Цзяэр, в отличие от своего наставника, не такой популярный среди копов. Если сравнивать, то его гэгэ вроде местной звезды, особо опасный и неуловимый преступник (хотя правдой из этого является только последний факт): что-что, а убраться до того, как все заметят, он умеет мастерски. Его же, Ван Цзяэра, ещё обучают. Все его поручения вроде утренней пробежки с музыкой и лёгкой болью в ногах; Сяо Чжань же каждый раз проходит трудный марафон, откуда всегда возвращается с медалью победителя. По-другому просто быть не может. Именно поэтому Ван Цзяэр никогда не упускает шанса чему-то у него поучиться, так что готовится впитывать, пока гэгэ вдруг не меняется в лице, закатывая глаза и прикрывая их ладонью, при этом даже не распрямляясь. – Я не могу принимать важные решения, пока ты дышишь мне прямо в затылок. – О, гэ, извини, что мешаю твоей мыслительной антенне ловить сигнал. Встать поближе? Как бы за этот укол ему не всадили нож, потому что Исин-гэ уже обвиняюще смотрит на Цзяэра, пряча подбородок в своём перебинтованном плече. Тот только управляет и делится секретами других хорошо, свои же не рассказывает и дальше простого «не важно, что случилось, это лишь последствия» уйти не даёт. Да и держит каждого на расстоянии вытянутой руки, хотя не устаёт повторять, что без доверия к друг другу всем им ждать в своём виске пулю. Или... один Цзяэр считает, что Исин, весь такой со стороны закрытый, никого к себе не подпускает. Потому что Сяо Чжань, наверное, знает, куда тот полез, раз не выглядел удивленным из-за эластичного бинта на Исин-гэ. Сяо Чжань и правда знал: Исина щёлкнули по носу, как кота, когда тот пытался встретиться с одним из информаторов лично. Он облажался и чуть не сорвался вниз из-за того, что плохо рассчитал расстояние от балкона до крыши. Исин котом и был, ведь тихо пытался зализать свои раны. Однако Сяо Чжань неспроста не спит по ночам: так можно узнать, кто откуда возвращается и с какими травмами. Особенно если на задание уходит тот, кто обычно их раздаёт. Исин далеко не гордый, просто не любит просить о помощи. Сяо Чжань с этой непробиваемостью уже встречался: вон, Ибо такой же, абсолютно. Сам ринется в огонь для другого, но ради себя и голоса не подаст. Да сколько ни отмахивайся, а однажды в протянутой руке будет нуждаться каждый. – Свет мне хотя бы не загораживай, – устало выдаёт Сяо Чжань. Цзяэр не то что отходит, он отпрыгивает, цепляется за край выступа над головой, чтобы подтянуться и оказаться на крыше. Раз уж здесь он лишний... Сяо Чжань совсем не пытался его обидеть, и Ван Цзяэр, который со стороны может показаться задетым, на самом деле просто подыгрывает: они перед Исином что отец и сын, которые немного препираются из-за разницы в возрасте. Ван Цзяэру восемнадцать исполнилось совсем недавно, но он уже немало пережил. И смерть единственного старшего брата не самое страшное из того, что случилось с ним. Но улицы жестоки не ко всем, а Исин знает, как не дать сдаться ещё одной потерянной душе. Особенно не знающей, как делить чёрное и белое в мире, где всё лишь с виду кажется цветным. Сяо Чжань заботится о Цзяэре по-своему, и эта его попытка не напрямую попросить где-нибудь «побегать» как раз нацелена на защиту: ещё слишком рано, чтобы он перенимал такой опыт. Ему бы не оружие учиться выбивать из рук и не узнавать то, как обезвредить стандартный механизм, а наслаждаться жизнью. Беззаботности в их мире мало, но что-то же от неё ещё осталось. Без ссадин и историй о том, как Цзяэр убегал от проносящихся в сантиметре от лица пуль, без гордого тыканья пальцем в заживающую полоску из-за передряги, что могла стоить ему жизни. Исин видел в сломленности Цзяэра зрелость, Сяо Чжань же с первой минуты разглядел перед собой ребёнка, нуждающегося в присмотре. Но он понимал Исин-гэ. Тот просто не хотел, чтобы Цзяэр прохлаждался. Да и слишком их диди для того амбициозный: не сидится ему на месте, пока сам кто ровно не усадит. Поэтому то задание, на котором ему пришлось рисковать самым дорогим – своей жизнью – стало первым и последним. Но опасность не исчезла, она всегда есть и будет; и если от копов можно сбежать, то вот от неё можно избавиться разве что умерев. Сяо Чжань в последнюю очередь хочет именно такой исход, поэтому и повесил на Цзяэра продолжительное обучение, пока малец не станет, наконец, понимать, каково это, когда нужно бежать, даже если руки-ноги ломит и мозоли все пооткрывались. Теперь, когда слишком любопытные не маячат за спиной, а за работой следит лишь одна пара глаз, Сяо Чжань спокойно возвращается как мыслями, так и стулом к мигающему красной лампочкой устройству. Бегущий уже определил повреждённые места, которые, признать честно, появились как раз по его вине. До возобновления работы сигнализации было не так уж много времени, поэтому пришлось наплевать на аккуратность и вырвать из проводов носитель, а потом и себя вытащить целым и невредимым из здания. Что ж, с той невыполнимой задачей, которую ему дал Исин, чудо вообще, что он уложился в десять минут, добыл-таки нужное и не нарвался на неприятности. С ребятами из охраны разговор был бы явно очень коротким: пожалуй, он бы начался с пистолета, нацеленного прямо на него, и им же закончился. Что сказать, не зря Сяо Чжаню не было равных, не зря его не было жалко. Сяо Чжань давно принял решение, что если ему придётся выбирать между своей жизнью и чьей-то, то он пожертвует собой без раздумий. Ему не страшно получить свою пулю, где-то же точно она его ждёт. И не страшно совсем не из-за чёртовой жертвенности, а из-за любви к своей семье. Ради неё, даже если он забьёт последний гвоздь в свой гроб, Сяо Чжань будет стоять до последнего. Ведь не успеть спасти тех, кто однажды уже спас его самого, – то, чего он на самом деле боится больше всего. Но кто ему поможет уйти из жизни – время, кто другой или что другое – не важно совсем. Из-за этого он не работал в команде с кем-то, даже с Исином (хотя тот никогда не предлагал), который был бегущим дольше него. Пока Исин-гэ с кресла следит за всеми его передвижениями, Сяо Чжаню спокойно; пока орёт на него, сидя там же, – ещё спокойнее. Когда всё приближается к отметке «хуже некуда», Сяо Чжаню хочется бросаться с головой в опасность, поддаваясь адреналину. Именно это всегда и спасало его. Пусть лучше Исин будет подгонять своим ворчанием в ухе, чем стоять над душой, когда ситуация и так накалена до предела. А сейчас всё, что он может потерять – это терабайты информации, которые на фоне него, рисковавшего ради какого-то устройства ещё час назад, кажутся слишком неважными. Деньги, полученные за этот взлом, уйдут на новое средство коммуникации для всей группы. Когда же в общем кармане обычно ветер гуляет, то появившийся на горизонте заказчик, что может в это вложиться – конечно, сам того не зная – очень ценен. Сяо Чжань не собирается никого подводить, когда всего лишь нужно разобраться с соединениями и чипом, понятными только ему: насколько бы Исин-гэ ни был умён, работает он только мозгами, а не руками. Так что Сяо Чжань подхватывает на краю стола среди инструментов плоскогубцы и надеется методом исключения... – Ты когда-нибудь спрашивал себя «почему я»? – прерывает Исин, когда Сяо Чжань чуть не откусывает синий провод, который должен отвечать за чёртово питание. По логике. Да. Он распоряжается сейчас логикой, а не задаёт себе философские вопросы, но когда Исин начинает... – Спрашивал, – тускло отзывается Сяо Чжань, не замечая, как до этого уверенная рука начинает дрожать. С трудом выходит убедить себя, что он сейчас не в тупике, что его не припёрли к стенке; выход есть, он знает об этой ловушке и не может в неё попасться, чёрт возьми, не может. – Так много раз, что ты даже себе не представляешь, гэ. Сяо Чжань верил в жалость, но у него не было того самого примера, который бы доказал, что можно спасать просто так и не обязательно жертвовать чем-нибудь в ответ. Но так не бывает. В его случае – это услуга за услугу. Никто не гарантировал, что он приживётся, когда Исин-гэ нашёл его, точно так же никто не обещал, что хоть кто-то и пальцем пошевелит ради этого. Своё место Сяо Чжань уже отвоевал, но это только полдела. Поумерить пыл и остановить бурлящую внутри кровь оказалось не так-то просто. Сяо Чжань спустя время понял, что Чжан Исину это было только на руку. Мир не о великодушии, мир о том, как из каждого поступка извлечь свою выгоду. И Исин извлёк: он добыл в арсенал бегущих взломщика, усовершенствовал у того навыки выживания и дал возможность укрыться за своей спиной. Но Сяо Чжань никак не мог найти этот ответ: почему именно он? На всё миллиардное население города он точно не последний кто знает, как обмануть самые сложные системы, так почему же? – Вот и я себя спрашиваю, почему именно он? – не нравится Сяо Чжаню то, как прерывисто Исин-гэ вздыхает. Так делают только те, кто готовится сказать что-то очень неприятное. – Почему вместо того, чтобы найти кого-то среди наших, ты взял и влюбился в чёртового копа? Почему? Сяо Чжань не знает, правильно ли то, что вопрос откликается в нём с каким-то глухим стуком. Обычно он напоминает хлопанье крыльев, но в этот раз его совсем не застали врасплох. Он не будет срываться, как испуганная птица, ведь знает, что всё так, как должно быть. Любовь не выбирают, это она выбирает тебя. Но звук полного спокойствия не похож на тот, с которым был задан вопрос: нервно, как-то сверхэмоционально для сдержанного Исина. Это заставляет его сердце остановиться, а потом быстро-быстро забиться. Здесь что-то не так. Сяо Чжань вдруг чувствует, будто всё в этой комнате стало большим, а он уменьшился до размеров песчинки. Только здесь не море, – он вообще никогда его не видел – но волну переживания, что поднимается и бьётся о рёбра, Сяо Чжань обуздать никак не способен: та поглощает за секунду, ничего не оставляя от него. Когда этот самый обычный день, каких они провели здесь сотни, занят не вопросами работы, почему Исин не выкладывает всё, как есть, а осторожно подводит к чему-то? Что вдруг разрослось до масштабов надвигающейся катастрофы, если Сяо Чжань не успел ещё и притронуться к устройству, и какое отношение его личная проблема имеет к этой? Зачем его маленький город пытаются утопить, за что цунами так с ним поступает? Что изменилось и причём тут его коп? Подсказывает, говорит за него сердце, ноет, а он не замечает и не хочет ничего слышать. Город ведь разрушается не сразу. Первая полоса, самый сильный удар приходится на тёплый пляж: пальмы выдирает с корнем, от высоких зданий даже основания не остаётся. Цунами всегда что-то предвещает, но он не почувствовал его приближения, потому что слово «влюбился» было безобидным. Нерушимым. Одна капля воды не растворила бы никакой бетон, а вот целая неудержимая стихия... Сяо Чжань не совсем слышит, что за пределами души та его поддерживает: за его спиной и панорамным окном начался дождь, и не просто мелкий – целый ливень. Оттого и стоит в ушах эта вода, барабанит, глушит собой всё остальное. Это не тишина, которая, чёрт возьми, собирается в его мыслях. Исин продолжает смотреть будто сквозь него, никуда не торопит: сам не знает, как озвучить новость и как остановить те события, что случатся после. А лучше бы рубил с плеча, объяснил всё и, наконец, похоронил под толщей воды уже весь город целиком. В нём и так никто не спасся, только один Сяо Чжань, взобравшись на самую высокую точку, ещё пытался кричать о помощи. Ведь какой смысл оберегать то, что уже уничтожено? Зачем ты влюбился? Сяо Чжань не хотел искать в словах никакого подвоха; он сильнее цепляется за свои плоскогубцы, – зачем? – пока и те, словно мыло, не выскальзывают из рук. Ладони вспотели; да так, что ему кажется, взмок он весь. Волна-то не оставляет его сухим, но пускай хоть пожалеет и оставит в живых. Пожалуйста. Что ещё умеют делать слова Чжан Исина? Сможет ли он сейчас расщепить его на молекулы сказанным? Или это ещё не самое страшное – оказаться просто веществом, которое не будет обладать никакими чувствами; зачем, зачем ты влюбился? Необратимая химическая реакция. Распад на до и после. Выходящая за пределы объяснимого глупость, дурость, необходимость – одинаково, всё о том же. К его чувствам можно подойти с научной стороны, но Сяо Чжань не сделает никакого феноменального открытия, если скажет, что так небо подсказало. Он никак не мог отпустить от себя Ван Ибо и не мог уйти от него сам. Ибо верил в его любовь к закатам – да и он сам тоже. А нужно было всего-то понаблюдать внимательнее: никогда этот солнечный диск не интересовал Сяо Чжаня. Бегущий смотрел на солнце день за днём не из-за особенной любви, а потому что личного солнца его жизни не было рядом. Сяо Чжань же всегда ждал Ибо в тот момент на крыше, на что ещё он мог смотреть? Что ещё он мог так сильно любить, пока до него наконец не дошло, что Ибо – это всё, к чему его тянет? И зачем ему какое-то там небо с разлитыми оттенками над головой, когда за красивым закатом далеко ходить не надо: заглянуть – и он в глазах Ибо. Застывший во времени. Прямо как Сяо Чжань, которому всё же приходится медленно прийти в себя и принять неизбежность. Отнимут совсем не солнце. У него отберут Ибо. Исин выдерживает молчание, решает что-то про себя и коротко кивает. Сяо Чжань почти что воздухом давится, когда поднимает голову и натыкается на вгрызающийся в него взгляд из-под чёлки. Как впервые. Хотя сейчас ему было бы предпочтительнее посмотреть в глаза смерти, чем Чжан Исину. Поэтому Сяо Чжань отводит взгляд, не выдерживает. Убегает, как и всегда, ищет, за что зацепиться и едва раскрывает рот, чтобы выдавить из себя: – Мне не... – Тебе не нравится то, что я спрашиваю, но ещё больше не понравится то, что я скажу дальше: на твоего копа выдано разрешение на арест, – даже после бедствия остаются руины. – И я сомневаюсь, что ему пошлют эту новость письмом, – но его море безжалостно. – Они объявят ему об этом лично, когда у него не будет никакого пути к отступлению, ведь твой коп сейчас в здании полиции. Судя по пропуску, который перестал быть действительным после начала смены минут десять назад, он идёт прямо в пасть хищнику. Тебе ли не знать, что от него останется, когда он встанет грудью на твою защиту. Потому что к гадалке не ходи: причина, по которой его ждёт жизнь за железными прутьями камеры – это ты, Сяо Чжань. Два года. У вас было целых два года, чтобы включить мозги и закончить эту связь. Пока вы были вместе, они копали под вас с особым усердием, с таким, что я никак не могу взломать это засекреченное дело. Исин возвращает на экран вкладку, которую свернул подальше от глаз Сяо Чжаня, и теперь тот может видеть все данные о человеке, которого никто лучше, чем он сам, не знал. Сяо Чжань понимает, что этот полицейский, который смотрит на него с фотографии, не имеет ничего общего с его Ван Ибо: рубашка, выглаженный воротничок, туго завязанный галстук и тёмно-синий пиджак на плечах. Ни единого недостатка. Прямо-таки идеальный. С иголочки. Сяо Чжань всегда ненавидел полицейскую форму, но сейчас понимает, что просто на дух её не переносит. Этот собранный человек не позволил бы ветру растрепать свои волосы, не дал бы он и Сяо Чжаню в этом ему помочь: прошлая версия Ибо не готова была поддаться моменту. А вот другая, открытая ему нараспашку, – ещё как. И улыбалась она так, что этот хмурый образ перед глазами казался ненастоящим: разве его Ибо таким был? Был, и оставался, когда Сяо Чжаня не было рядом. Этот парень, одетый по уставу, явно устроил бы ему встречу с сырой камерой и при этом бы даже свою рубашку не помял. Как бы ему всё это ни шло, Сяо Чжаня уже не обмануть: он знает, что за всем этим скрывается. Этот взгляд мог бы заставить чьи угодно поджилки затрястись, но Сяо Чжаня не запугать таким. Созданную из ничего защиту очень легко проломить, за ней обязательно что-то скрывается, и Сяо Чжань обнаружил, что именно: потребность быть кому-то нужным. Но в полиции по-другому не выживают, там нет места эмоциям, по преступникам плачут только камеры. Легче в этой защите только потеряться и больше никогда не найтись. Стать таким же. Пустым. А глаза Ибо здесь именно такие – потухшие. Такие, какими Сяо Чжань не видел их давно. Поэтому он не готов отказаться спасти то, что начало перерождаться благодаря его нелёгким стараниям. Его... любви. Не бросил на произвол судьбы тогда, не бросит и сейчас. – Мне нужно вытащить его оттуда, – отозвался Сяо Чжань без единого сомнения в голосе. Исин скорее всего растерялся бы, будь оно там. Сяо Чжань вспоминает, как управлять своим телом, и с решительностью всего мира, собранной в зажатый кулак, поднимается со стула. Сейчас ему как никогда много придётся бежать, а от накатывающих переживаний так не вовремя кружится голова. Но приходится отставить плохое предчувствие на второй план, отбросить мысль, что тренировался он только ради этого дня, ради своего последнего рывка, ради погони за своим сердцем. Он должен, у него всё получится. И каждое новое движение, которое Сяо Чжань тратит на сборы, придаёт ему уверенности. Его не устроит никакая последняя встреча, он собирается взглянуть на Ибо и прокричать ему то, что так долго от него утаивал. Он скажет своё «люблю» столько раз, сколько ему позволит эта жизнь. Сяо Чжань готов бороться до конца. Снесёт на своём пути всевозможные препятствия; нужно будет – подтвердит брошенные в его сторону обвинения и покажет им, как умеет управляться с оружием, из которого никогда не стрелял. И, резко собирая пальцами волосы, держа резинку между зубов, он думает, что прорвётся даже сквозь эту непогоду. Ничто и никто его не... а привычных уговоров нет, его никто не пытается остановить: Исин как в воду опущенный, отстранённо наблюдает за ним и не приближается. Замешательство сбивает с толку. Прислушиваться не к голосу разума, которым всегда выступал Исин, а к непривычному молчанию Сяо Чжань не был готов. Казалось бы, ему наконец-то вверили самого себя, а он, не успев и шагу ступить, уже столько всего натворил, что до конца света осталось только рукой подать. Сяо Чжань запоздало понимает, что это не ему давали время всё осознать; это Исин пытался принять то, что не удержит и что его придётся отпустить. Возможно, насовсем. – Мне не стоит заранее рыть вам обоим могилу, но я чувствовал, что он погубит тебя. Твой коп. Просто надеялся, что однажды и ты это поймёшь. Будет лучше, если я оставлю всё при себе, ты уже и так устал от моих нравоучений: слышать их – слышал, только никогда не слушал. Признаться, я не рассчитывал, что устанешь настолько, что даже смерть покажется тебе милее, – безутешно выпаливает Исин, и то, с какой безропотностью Сяо Чжань всё принимает, его только злит. Даёт ему шанс высказаться напоследок, только зачем оно Исину теперь? Что мешало Сяо Чжаню не перебивать раньше? И кто заставлял самого Исина через попытки наставить на верный путь... всё это сносить и просто ждать, когда однажды Сяо Чжань поумнеет? Получается, заглядывает в чужую душу, но вместо этого только свою раскрывает; неумело и по-своему проявляет то, к чему никогда не был приучен: беспокойство. – Не знаю, откуда это во мне, но, кажется, я не выдержу первым и вырублю тебя, если ты сейчас же не уйдёшь отсюда, – Исин не может больше, опускает голову и прикусывает язык, как свой ремень тяжело раненный перед мгновениями боли без анестезии. Его слова как всегда жёсткие; Сяо Чжань думал, что всё нипочём ему, нарастил броню, научился уже уворачиваться и выработал иммунитет к яду. Но существует такое, от чего никак не защититься: человек, который тебе дорог, который стал твоей семьёй, ударит по слабому месту точно в цель. – Исин, – как ни крути, Исину хочется обрушить на его голову всё скопившееся внутри, Сяо Чжань это понимает, а вот ему самому – хочет он того или нет – подбирать никакие слова не нужно. Ведь, помимо тех трёх, что Ибо так от него и не услышал, было ещё одно, в котором Исин, может, никогда не нуждался. Но на то есть жизнь, чтобы из-за её жестокости и несправедливости не забывать о самом важном. – Спасибо. Ты всегда оказывался там, где меня, казалось, уже ничего больше не спасёт. До этого момента я ни о чём не жалел, но сейчас мне всё-таки есть: я уже никогда не вернусь сюда. И... безумие какое, сам не верю в то, что говорю, но я обучу его. Быть бегущим. Знаю, ты недолюбливаешь Ибо, но не должны же мы пропасть просто так, верно? Не пропадём. Своё место обязательно отыщем. Это не так уж трудно, если ты не один. Меня ты этому научил. Многому, – рвётся из Сяо Чжаня – очень многому научил, и подошёл к этому не с позиции родителя, а со стороны человека, который оправданно является главным врагом силы, идущей из слабости. Нет её, слабости, до тех пор, пока ты навесил на свои чувства кучу замков и забыл о том, где все ключи. Умертвив в себе половину того, о чём когда-то болело сердце Сяо Чжаня, Исин сделался ещё уязвимее, даже не понимая этого. Страх ведь путает мысли. Но в одиночку можно подпитываться только злостью, да и она не решение всех проблем. Скорее, их прямой создатель. Действенней брать, не спрашивая, свою силу у людей, которые рядом, которым больно, сложно и невыносимо так же, как тебе. Не спрашивать; ведь нужно задавать не вопросы, а правильный вектор, чтобы идти нога в ногу. С общей целью быть сильным намного проще, чем тянуть всё самому, чем притворяться и молча жалеть себя. Поскольку ты не один. Напротив: ты слаб, пока надеешься справиться со всем в одиночку. Но Исин, хоть и окружил себя людьми, не стремился найти точки соприкосновения с ними и потому замыкался в себе всё сильнее. Он никогда не прятался от боли, но не говорил о ней открыто и не показывал её перед другими. Сяо Чжань понимал, что отчуждённость Исина – ошибка, но в то же время тот так охотно повторял её, жил ею, ведь слабостей в нём, Чжан Исине, нет и никогда не было. Именно тогда Сяо Чжань понял, как ему не стоит поступать. Сяо Чжань думал совсем по-другому: злость – это тот же страх. Со своим он уже сросся. Но не проще ли отпустить страх, найти того, с кем его не будет? Хотя... отыскал же. Только не уберёг. Но идёт за ним прямо сейчас, не тратя больше ни секунды. – Возьми наушник. Попробую узнать план участка, пока ты туда бежишь. Времени у тебя немного, поэтому ищи самый короткий путь. Кто-то должен направлять тебя – не то напорешься на какого-то копа за первым углом, а своего так и не увидишь. Давай, Сяо Чжань, не стой истуканом, беги.