***
Здесь была такая же большая, как и все остальные залы, столовая, такая же серая и скучная, не считая нескольких ярких икон на стенах. Во всех комнатах без разбора были только зеркала и иконы. Больше ничего лишнего ни на потолке, ни на стенах, ни на полу. Да и комнат самих было немного, потому что внутри монастырь был ещё меньше, чем казался снаружи. Он сидел и молчал, тупо уставившись в стенку. Он не мог понять, что только что сделал, как ему разобраться с самим с собой после этого, и как сегодня вечером ему предстоит встретиться с Фрэнком, делая вид, что он здесь правда ради того, чтобы искупить свои грехи. — Эй, сегодня отец выбрал тебя? Чего ты тогда такая грустная? Пока он сидел и неторопливо пробовал на вкус местную еду, к нему напротив подсела довольно молодая девушка, в отличии от Катрин и многих других женщин здесь. Это нарушило тишину столовой: она единственная говорила это не шёпотом, и он сразу почувствовал осуждающие взгляды, упирающиеся ему в спину. Ему казалось, что все здесь знали, что он только что делал в туалете. — И что это значит, что мне нужно будет делать? — Точно, ты ведь новенькая. Я думала, Катрин тебе уже все рассказала. А если нет, то он решил устроить тебе сюрприз. — Какую молитву мне лучше выучить? Или я должна знать имена всех Святых? — Нет, это ведь не экзамен, тебе просто нужно будет выглядеть подобающе и, самое главное, со всем соглашаться. Что бы он ни сказал — кивай и улыбайся. Тогда он поможет тебе. Он рисовал круги ложкой на каше. Не понимал, почему ему уже прямо не расскажут, что же такое странное происходит в этом монастыре. Или это проверка на доверие, ему нужно сначала стать «своим»? Или он это всё сам себе придумал, может, они просто все здесь такие странные? — Меня зовут Лина. Я могу дать тебе что-нибудь из своего, пойдем в мою комнату? Он понятия не имел, о чем говорит эта дружелюбная и улыбчивая Лина, но всё же пошёл за ней, ожидая найти ещё одну подсказку. Всего здесь было четыре таких же трёхэтажных башни, где и жили все монахини. Они поднимались по высокой лестнице, проходя мимо такого разного контингента монастыря: кто-то стоял и в полном отчуждении смотрел в окно на колыхающиеся деревья, кто-то собирался группами и болтал друг с другом. — Что ж, я могу дать тебе несколько таких вот заколок для волос, обожаю причёски. Следующие полчаса он был вынужден сидеть и слушать рассказы о их невероятно интересных одинаковых буднях в монастыре, пока волосы постепенно переплетались тонкими женскими пальцами. Пока Лина завязывала на кончиках резинки, он успел заметить несколько засечек на её запястьях, но не решился спросить, откуда они. Его глаза с этого момента работали, как фотоаппараты — он запоминал всё, что видел вокруг, и пока знакомился с некоторыми девушками, также мысленно записывал их имена, стремясь позже составить краткий справочник про каждую. Но не считая этих странных следов на телах нескольких из них, ничего больше не нашёл. — Здесь у нас комната созерцания, где много копий известных икон. Ещё у нас есть комната творчества, где можно вышивать и вязать, так мы делаем себе и другим новую одежду. Моя любимая комната — библиотека, там много книг, и можно послушать музыку. — Любую? — Почти всю, Джулия. Ту, которую разрешит Отец. Кроме этого нам нужно заниматься сельским хозяйством и бухгалтерией. Но сейчас зима, так что выращивать ничего не приходится. Пока что у нас даже остались запасы с лета. Не то что бы общество этих монашек очень ему нравилось, но так как другого просто не было, а оставаться наедине со своими странными мыслями ему не хотелось, он продолжал бесполезно мотаться по монастырю с Линой и её такими же веселыми подругами, от которых спустя час его уже тошнило. Он и не мог подумать, что все повседневные дела по типу работы или обеда вообще могут быть такими скучными. Время тянулось дольше из-за предвкушения вечернего разговора Фрэнка, который с утра больше не появлялся в монастыре. Здание без его присутствия казалось пустым и каким-то бездушным, он явно был здесь сердцем, главным. И вот вечерняя молитва: она длится почти час и проходит в полной тишине. Отец стоит всё там же, только на этот раз каждый молится сам про себя, рассказывая Господу о своём дне. Он стоял, но не знал, о чем говорить. «Господи, сегодня я мастурбировал на священника, услышь и прости меня». Но он больше не чувствовал никакого сожаления о содеянном, продолжая скрытно поглядывать на Фрэнка. Когда молитва кончалась, все быстро разошлись, принимаясь готовиться ко сну, потому что больше заниматься обитательницам здесь было нечем. Хоть время и было только семь часов вечера. А он остался сидеть на лавочках для прихожан, от волнения сильно сжимая свои колени, заставляя своё платье помяться от этого. На улице уже стемнело, свечи зажгли, здание наполнилось изнутри особенным желтоватым светом. Отец Фрэнк всё не отходил от иконы, его тело не шелохнулось, он стоял молча, свесив голову к ногам. Его руки лежали на иконе, соприкасаясь с ладонями Девы Марии, которая тем временем не сводила глаз с сидящего на лавочке. Казалось, что он был глубоко погружен в собственные раздумья, так что даже пытаться заговорить с ним было бесполезно. Эта картина поразила бы любого, завидев он Фрэнка в первый раз — казалось, что он сливается в единое с иконой, образуя какой-то абсолютно неземной чудотворный контакт. Наверное, здесь, на Земле, от него осталось только тело, а душой он парил где-то в небесах. Вот это можно было назвать настоящим общением с Божественным, думал наблюдатель, которому при виде Фрэнка даже дышать было трудно. Он бы не поверил, что целых полчаса прошло в этой волшебной тишине, когда Фрэнк наконец сдвинулся с места и развернулся, оглядываясь на него. Его глаза были всё такими же спокойными, но губы сложились в странную и даже дикую улыбку, с которой он двинулся к скамейке, вскоре присаживаясь рядом с ним. — Джулия, я позвал тебя, чтобы ты очистилась от всего мирского, в котором тебе приходилось жить. Не буду скрывать, что я тобой заинтригован, но это не значит, что тебе есть, чем гордится. Это понятно? Они оба глядели прямо перед собой, не желая сталкиваться взглядами. Он лишь иногда отводил взгляд, краем глаза посматривая на всю ту же улыбку, выводящую его из себя. Выводила его из себя и эта непринужденная близость, ведь прямо сейчас они сидели так, что их колени почти соприкасались. — Я не хочу, чтобы ты меня боялась, или твои соседи наговорили тебе чего странного? Когда я пойму, что ты та, за кого я тебя принял, я сам скажу тебе об этом. На последней фразе рука Отца скользнула на колено своей подопечной, ненавязчиво охватывая и поглаживая его сквозь плотную черную ткань, и напряженное тело содрогнулось в ответ, тут же замерев. Переждав этот момент, крепкая рука уверенно двинулась вверх, быстро и незаметно при этом задирая платье так, что стоящая перед ним икона ничего бы не заподозрила. — Отец… — Тише-тише. Я вижу тебя насквозь, я знаю, чего ты хочешь и чего боишься. Скажи своё настоящие имя, и я не буду выгонять тебя. Фрэнк не останавливался — он поднимался всё выше и, наконец, дошел прямо до линии белья «Джулии», останавливая пальцы на тонкой ткани, вглядываясь в лицо, по которому уже текли капли пота. Парень рядом с ним на скамейке прикусил губу и накрыл его руку своей, всем видом показывая, что не готов раскрывать свою личность. — Ну же, давай, всего имя. Или мне продолжить? Парень открыл обезумевшие от происходящего глаза, поворачивая голову на священника, который явно не собирался останавливаться. Он просто уставился в его тёмные глаза, пытаясь разглядеть там хоть каплю сожаления, и сам слабо помотал головой, снова сжимая губы. Он был уверен, что это уловка, всего лишь поиск повода, чтобы избавиться от него. Тогда скулы и челюсть Фрэнка напряглись, что было видно по резко заострившимся чертам лица, и он одним резким нетерпеливым движением запустил руку прямо в боксеры, начиная делать вполне очевидные движения вверх-вниз, чуть ближе пододвигаясь к объекту своих расспросов, потому что тот, окончательно выходя из себя, принялся что-то шептать. И он приник к шее священника, губами касаясь его уха. — Джерард. Меня зовут Джерард. Фрэнк довольно ухмыльнулся, тихо посмеиваясь себе под нос, но не остановился, принимаясь только ускорять начатое дело, решив довести эти сдавленные шептания до конца. Не то чтобы Джерард был первый, кто вёл себя так в его присутствии, он далеко не первый и не десятый, к кому он лез в трусы, но именно вид его растрепанного расслабленного на лавочке тела сводил его с ума. — Джерард. Красивое имя, я его никогда не забывал. Священник шептал ему на ухо в ответ, радуясь быстрой и яркой ответной реакцией: тело, прижатое им к стенке скамейки, тихо простонало в ответ, выпуская изо рта невидимые, но ощущаемые кольца пара, застывшие на его губах. Он сделал несколько последних движений, и тело в ответ сильно дрогнуло в последний раз, окончательно расслабляясь. Фрэнк осторожно поправил белье Джерарда и достал горячую руку из-под одежды, перемещая её на тонкую талию. — Вот видишь, Джерард, а ты меня боялся. Искупить грехи не так страшно, правда? Джерард приоткрыл веки: его зрение было слишком размытым, он различал только силуэт Фрэнка и слабо горящие свечи за его спиной. Он был слишком обессилен, чтобы отвечать на этот ироничный вопрос, лишь легко кивая головой. А дальше он ничего не помнил кроме того, что быстро оказался в своей комнате на кровати и перед тем, как провалиться в сон, он видел, как Фрэнк сидит рядом и, держа его за руку, что-то тихо бормочет. — Джерард, какой же ты бесстыдник. Не думал, что ты сам придёшь ко мне. И эти забавные косички...Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные.
27 апреля 2021 г. в 22:33
Священник. С аккуратным белым воротничком и чередой маленьких пуговиц на груди, что так вздымалась при вдохе. Мужчина самостоятельно разбудил Джулию, и теперь они смотрели друг на друга в полной тишине маленькой комнаты, прерываемой тяжелыми вздохами священнослужителя. Он разглядывал Джулию, сидящую на краю кровати в помятой одежде с растрепанными по всему лицу длинными чёрными волосами, за которыми скрывались всё те же испуганные глаза.
— Джулия, значит. Отец тебя бил… Как долго имя выбирала?
— Это моё настоящее имя, Отец!
Эти слова он практически выкрикнул, чуть не сорвавшись с кровати. Священник не дёрнулся с места, только скептически приподняв бровь. Он сделал один шаг вперёд, и подол его платья коснулся босых ног Джулии. Священник одними пальцами перебрал волосы, перекидывая их на одну сторону, освобождая бледную кожу лица с красными отпечатками ударов.
Он замер, боясь пошевелиться, когда холодные руки оказались на его щеке, бережно поглаживая место удара. Он так боялся, что этот пристальный заинтересованный взгляд всё поймёт, всё увидит, ведь хоть и обладал женственной внешностью, людей вокруг дураками не считал.
Лицо священника в это мгновенье было непроницаемым: он не злился, не радовался, нельзя было понять, о чем он думает, осматривая новую служительницу своего монастыря. Он всегда лично знакомился со своими подопечными и сегодня с самого утра сорвался с молитвы, направляясь в этот одинокий монастырь на холме, когда ему сообщили о симпатичной новенькой, но молчаливой девочке.
— Будешь называть меня Отец Фрэнк, попусту не беспокой. И что значит то, что ты не хочешь мыться с твоими сёстрами? Вы все живете одной семьей под одной крышей. Ты такая же, как и все они.
Голос Фрэнка был, как и нужно, низким, как раз подходящим для чтения молитв. Он говорил медленно, при этом его лицо почти не двигалось, только губы слегка открывали белоснежные зубы. Джулия, прежде чем ответить, состроила грустные глазки и аккуратно взяла холодную ладонь мужчины в свои маленькие руки, чуть сжимая её.
— Отец, прошу, разрешите мне мыться в одиночестве. Я так стесняюсь...
Священник вытащил свою руку из крепкой хватки, нанося по уже истерзанному лицу ещё один удар — пощёчину с громким шлепком, оставляющую на щеке очертания его длинных пальцев. Джулия зажмурила глаза. Мужчина своими глазами пронзал всё тело. Он крепко сжал в кулак вторую руку.
— Забудь про свою жизнь до монастыря. Здесь ты будешь подчиняться установленным порядкам.
Он тихо всхлипывал в ответ, не отрывая рук от горящей щеки, и смотрел на ноги священника, наблюдал, как он постепенно удаляется из комнаты. За всё это время он не смел поднимать голос, в отличии от рук. Но у него остались смешанные впечатления от визита Отца Фрэнка: он был слишком молод для своей должности, слишком озлобленным. Что-то с ним было не то.
Но больше всего он не понимал, почему эта пощечина была такая сладкая и приятная — почему в его теле злость смешалась с невероятным возбуждением, которое он ещё никогда не чувствовал от касания мужских рук. Ему нравилось всё, начиная от твердого взгляда сверху вниз и до этого гордого тона, которым его ругали. Что за божественная сила крылась в нём? Но додумать он не успел: в комнату ворвалась та самая сестра, встретившая его вчера ночью.
— Джулия, доброе утро, благослови тебя Господь сегодня. Я пришла пригласить тебя на утреннею молитву. Наш Отец уже приехал и ждёт всех внизу. Что с тобой?
— Отец Фрэнк уже заходил ко мне, и, кажется, я ему не понравилась.
Он с нервным смешком убрал руки, показывая женщине яркий след на щеке. Та сразу же замешкалась и, шепча себе под нос молитву, кинулась искать что-то холодное. Через несколько минут вернулась с полотенцем, прикладывая его к щеке новенькой. Она уселась рядом.
— Что ты такого сказала ему? Обычно он очень спокоен, его просто невозможно вывести из себя.
— Да так, ничего особенного. Он показался мне странным.
— Тихо! Говори такие вещи тише. Отец Фрэнк замечательный, и совсем скоро ты это поймешь. Он спас тысячи душ, забредших в этот монастырь, я знаю его пол жизни. В какой-то момент и помог мне, если бы не он, я бы наложила на себя руки, прости Господи. У него немного странные методы очищения, но вскоре ты привыкнешь.
— Что это значит?
— Я думаю, когда придёт время, он сам тебе все покажет.
Сестра замолчала, чуть стыдливо отводя глаза в пол, будто она уже наговорила лишнего. Ему вообще не нравилась эта фраза про особые способы, но деваться уже было некуда, вряд ли уйти из подобных мест так просто, один раз воспользовавшись, как ночлежкой. Боль понемногу уходила. А интерес только прибавлялся.
— Как к тебе обращаться?
— Я клариссинка, но для тебя просто сестра Катрин, можешь обращаться ко мне за любой помощью. Не люблю эти звания, меня значили главной против воли, это всё Отец Фрэнк. Он сказал, что я это заработала.
У Катрин были миловидные черты лица, пусть и возраст явно отражался в складках лица. Но её тёмные глаза казались слишком хитрыми.
— Чем?
— Служением ему.
Больше Катрин ничего не хотела рассказывать. Они просто двинулись вниз, в главный зал на молитву, где на коленях сидело уже с сотню таких же девушек, которые из-за платков были неотличимы друг от друга. Отец Фрэнк стоял прямо около Девы Марии, и когда двое опоздавших зашли в зал, он поднял на них глаза, не останавливая чтение молитвы.
Катрин с Джулией заняли свободные места. В первые пять минут он уже устал от этого нудного занятия, но старался запомнить хотя бы несколько строчек одной молитвы, повторяя каждое слово шёпотом себе под нос. Он не чувствовал ничего — кроме всё того же пристального взгляда карих глаз, направленных на него.
Зал был полон таких же монашек, но Фрэнк смотрел на него. Смотрел, как согнуты его руки в молитвенной позе, как они чуть подрагивают в воздухе, как он прижимает их обратно к груди, жмурит глаза, облизывает пересыхающие губы, но из-за всех сил старается не выделяться из толпы девушек, и это у него получается с трудом.
И Фрэнк никак не мог понять, что его отличало, почему он видит, как слова других срываются с уст, кружатся в воздухе, улетая высоко в небо, а слова Джулии тихнут, не выходя наружу, почему все вокруг светятся, словно нимбы ангелов, а Джулия только всё чернеет и чернеет, словно молитва пробуждает в ней не лучшее, а худшее.
— Джулия, подойди ко мне сегодня ровно в восемь часов сюда же, после вечерней молитвы.
Отец оставил его озадаченным этой фразой, он не понимал, почему так привлёк его внимание, к чему это ведёт. Неужели так быстро вычислил? Он вставал с колен, наблюдая, как крупный силуэт движется к выходу. Он просто не мог терпеть скопившееся возбуждение, сразу же кинувшись в туалет. К счастью, здесь были раздельные кабинки с дверками, и это можно было назвать хоть каким-то уединением. Ведь до тихого часа все комнаты были закрыты на уборку, и монахини должны были проводить всё это время вместе. По расписанию: столовая, личное время, прогулка.
Он забежал в кабинку, хлопнув дверью, с трудом закрывшись на скрипящий замок. Он никак не мог отдышаться, и сердце бешено колотилось, потому что каждый раз, когда его глаза закрывались на молитве — он видел только этот строгий взгляд, бродящий по нему, и вместо касаний своего Ангела, который наверняка сейчас смотрел на это, бранясь, он ощущал только эти холодные пальцы.
Больше всего на Свете он сейчас мечтал, чтобы Отец снова коснулся его лица, он представлял, как мускулистые мужские руки снимают с него то платье, край которого он сжимал в потных от желания руках, и совсем не понимал, что с ним происходит. Впервые он не мог подчинить себе свои же желания и, просто прикрыв глаза, осторожно пробирался руками под край своей одежды, наконец прикасаясь к себе.
Он прижался к холодной плитке, потому что все здесь было холодное — пол, стены, и сам он невероятно замёрз, и от касания своих же ледяных рук к горячему паху по телу разошлись мурашки, и постепенно согреваясь медленными движениями, он все сильнее вжимался в стенку, его ноги потрясывались, он вставал на цыпочки, то напрягаясь, то расслабляясь, и назад дороги уже не было.
Он прокручивал в голове момент удара, представляя, что Фрэнк продолжает бить его прямо сейчас, представлял, как тот продолжает ругать и обзывать его, а потом подступает всё ближе и ближе, вспоминает, как глубоко и красиво он дышал в тот момент, как теплый воздух касался его волос. С такими мыслями он и излился, быстрым движением опуская длинное платье, в надежде, что никто не заходил в туалет в это время.