Отец, Вы грешник?

      Погода на улице становилась жарче с каждым днём, деревья стремительно распустили листья и почки, а некоторые уже начинали цвести, их обдавало ласковое солнце, обживали поющие и щебечущие птицы, пока в стенах женского монастыря шептались о том, куда пропала Джулия. Кто-то говорил, что она сбежала, кто-то — что её похитили, а Отец говорил, что она ушла по своей воле. Но уже две недели никто не видел её. И больше не увидит.       Джерард, который теперь снова обрёл свое законное имя, находился в мужском монастыре, куда его заботливо перевёл Фрэнк, устроив прямо в своей комнате. И больше никакой Джулии для них не было — образ монашки был разрушен в одно мгновенье, и для остальных она осталась пропавшей без вести. Но эти мелочи, происходящие на каждом углу, были несоизмеримы с огромной радостью Фрэнка.       — Ангел, почему ты такой грустный с утра? Я должен был заказать лилии вместо алых роз? Или тебе недостаточно помогли с приготовлениями в такой важный день?       — Фрэнк, прошу, оставь меня хоть на мгновение, я просто хочу побыть один.       Джерард сбежал от своего надоедливого жениха в библиотеку, принимаясь за чтение фантастики. Джерард нетерпеливо поднял на него свои накрашенные глаза, подведенные чёрным карандашом, лицо бледно-матовое от самого белого оттенка пудры, он был накрашен руками специально приглашённого на свадьбу визажиста. Юноша скрестил руки, пальцами застегивая свою элегантную жилетку из чёрного нарядного костюма, сшитым под него.       — Солнце моё, я всего лишь хочу, чтобы ты был в безопасности, я приглядываю за тобой. Ты ведь сам отказался от охраны.       — Мне не хватает личного пространства, ты всегда ходишь за мной по пятам, будто у тебя нет других дел. Если с тобой что-то плохое случилось, не значит, что со мной будет так же. Ты думаешь, я от тебя убегу?       Фрэнк встал с колен, смотря на парня сверху вниз, и, словно зеркало, поправил свой пиджак в ответ, разворачиваясь на скрипучих лакированных ботинках. Он удалялся из библиотеки важным шагом, игнорируя последние слова Джерарда, который нервно цокнул ему вслед.       — Извини, Фрэнк.       Джерард произнёс эти слова в пустом зале, налитым утренним солнцем, когда дверь уже захлопнулась. В воздухе через эти лучи солнца можно было заметить множество летающих повсюду пылинок. Джерард отбросил книгу, громко выругавшись на латинском, который уже успел выучить, запуская руки в свои короткие волосы, неприятно зачесанные назад с помощью лака. Вся эта пышность и богатство, о которых он желал, теперь раздражали.       Он изо всех сил старался быть покладистым и послушным, чтобы больше не заставлять мужчину бегать за ним, словно тот буйный подросток, но иногда выходил из себя. Джерард не понимал, чего хотел: утром он любил Фрэнка и с трепетом ждал дня их свадьбы, а вечером уже ненавидел и мечтал сбежать. Все эти душевные терзания он выливал только Господу.       Моли о нас, Пресвятая Богородица! Да удостоимся исполнения Христовых обещаний. Помолимся!       Джерард читал молитву, стоя на коленях, он смотрел в окно через яркую мозаику на нем и не знал, о чем просить Бога, ему было стыдно, он ощущал себя ничтожным, ведь имел всё, чему бы позавидовал другой, ему были открыты двери во все высшие общества Европы, он могу учиться и развиваться, мог развлекаться и отдыхать — весь мир он держал на ладони, а его, в свою очередь, держал Фрэнк.       Просим Тебя, Господи: наполни наши души Твоей благодатью, дабы мы, познав через Ангельское приветствие воплощение Христа…       Он был заперт в стенах этого монастыря, был поглощён Фрэнком, целиком находился в его распоряжении, не смел перечить ему или лишний раз отпроситься погулять на улицу, словно заключённый посмотреть на этот мир сквозь прутья чёрного забора, отделяющие его от здравого смысла и чувства собственного достоинства.       Сына Твоего, Его страданием и крестом достигли славы воскресения.       В такой короткий срок он уже успел почувствовать себя Катрин — простой собакой, сукой, привязанной поводком к своему хозяину, безвольной и еле живой. Он знал, что, заключив брак, точно не сможет так просто отвязаться от Фрэнка, сбежать или заявить, что ему здесь не нравится.       Джерард встал с колен и, опасаясь, что за ним сквозь дверной замок следит Фрэнк, отошёл к окну подальше, залез на него и осторожно открыл, спрыгивая на холодную и ещё не прогретую весеннюю траву. Колени чуть подкосились, но он уверенно продолжил путь к воротам. Волочил ноги по сырой земле, всё настороженнее оглядываясь.       Он коснулся железной калитки, скользя пальцами по холодной металлической ручке, которую уже был готов повернуть. Он заглядывал сквозь прутья туда, на свободу, видел редко проезжающие машины, водителей, странно посматривающих на него, ведь он сам не заметил, как громко рыдал, и его макияж портился, не мог увидеть, как печально он выглядел со стороны.       Через Христа, Господа нашего. Аминь.       — Ангел, куда ты собрался?       — Я... просто прогуляться.       Голос Фрэнка, уже во второй раз предостерегающего его побег, звучал скорее обиженным, чем озлобленным, наверняка он всё понимал, но никогда не сказал бы этого вслух, никогда бы не попытался изменить. Очень тяжело переубедить не единожды преданного человека. Он знал, что Джерарду некуда было бежать, и если бы даже тому удалось, он мог с легкостью его найти. Фрэнк не знал, что любовь бывает без насилия.       — Пойдем-ка, ты весь испачкался, я подправлю тебя. Гости уже в пути.       Джерард шёл вслед за Фрэнком с низко опущенной головой, словно ребёнок, которого застали за позорным занятием. По саду ходили монахи, тут и там ухаживающие за цветниками и другими растениями, которые только начали цвести. Аллею, подходящую к дверям здания, с двух сторон украшали вишневые деревья.       — Молодой человек, постойте, подождите!       Парень обернулся: ему вслед кричал низкий сгорбленный мужчина, с трудом стоящий на ногах. Его голос неприятно резал слух, и по нему сначала нельзя было понять, взрослый это человек или ребёнок. Наивные открытые глаза и добродушное выражение лица мешались с заметными морщинками и беззубой челюстью. Весь он был дряхлым, но в то же время быстро ускорял шаг, приближаясь к останавливающейся паре.       — Не могли бы Вы пожертвовать каплей своего времени для меня?       — Да, я….       — Джерард, у нас нет времени.       — Нет, извините.       Джерард вздрогнул от холодного голоса Фрэнка и нетерпеливого касания его руки, жалея, что ответил, не подумав. Мужчина сверлил взглядом монаха, который, в свою очередь, никак не испугался его, не планируя отходить от них. Он протянул свою руку в знак знакомства, вежливо склоняя голову.       — Отец Айеро, благодарю за честь поговорить с Вами, но мой разговор с мистером Уэем никак отложить нельзя. Меня зовут Хэнсон Уик.       — Откуда ты знаешь его фамилию?       — Извольте, мы с ним знакомы, правда?       Джерард тут же согласно закивал, хоть и не имел понятия, с кем разговаривает. Фрэнк ещё немного попускал искры своими темными глазами и недоверчиво отпустил руку Джерарда, как бы делая ему одолжение. Он не пожал руку монаху в ответ, показывая своё недовольство.       — Через пятнадцать минут жду тебя в покоях.       Быстрым шагом Фрэнк поднимался по лестнице, исчезая в длинных коридорах монастыря, пока Джерард с открытым ртом, полный недоумения, вглядывался в голубые глаза мужчины, обрамлённые сетью все тех же мелких морщин, которые тут же сложились от его улыбки. Он быстро смахнул опавшие тени, следуя за мужчиной на прогулку по розарию подальше от посторонних глаз и ревнивого Фрэнка.       — Джерард, я не хотел тебя напугать, я всего лишь выполняю свою миссию, это посмертная воля твоего покойного отца.       — Я так и знал, что Вы его дружок. Прошу, уходите, иначе я скажу Фрэнку, что…       — Угомонись, мальчик, я не собираюсь красть тебя или вроде того. Мне всего лишь нужно передать тебе это.       И мужчина вручил ему деревянную шкатулку с внушительным замком, украшенную рисунками ангелов, которых всегда рисовала его мать. За ней мужчина отдал ключ и письмо в тонком конверте, испачканным пеплом и какими-то чёрными отпечатками: вероятно, машинным маслом. Джерард трясущимися руками подхватил всё это, прижимая к груди.       — Дональд любил тебя и всегда хотел самого лучшего. Он делал это ради тебя и погиб, чтобы ты жил без проблем.       — Но он убивал, это нельзя простить.       — Слушай, не знаю, как это у вас по заповедям, но зло бывает во благо.       Джерард нервно сглотнул. Сколько он помнил себя, после смерти матери отец так и не смог найти с ним общий язык, они не виделись неделями, и всё время Джерард проводил один, запертый дома без еды и средства связи. А когда отец возвращался, он молча смотрел на него около получаса, а затем яростно избивал, выкуривая после целую пачку.       — Он убивал плохих людей — это было его призванием, если бы на такие, как мы, мир бы заполонили наглецы и подонки.       — Вы никогда не вершите справедливость таким способом. Это низко и безбожно.       Джерард, прижимая письмо к сердцу, бросился прочь из розария, когда почувствовал, что его снова глаза начинают гореть слезами от нахлынувших воспоминаний и уже пережитых ими чувств. Он любил отца и ничего не мог с этим поделать, как бы не уверял себя, какой он плохой человек, и сколько всего он перетерпел, всё это было для него не причиной отказа от своих родителей. Он с трудом добежал до покоев, распахнул дверь, бросаясь прямиком к Фрэнку в объятья.       — Джерард, что он тебе сделал?       — Мой отец…       — Твой отец был ужасным человеком, помнишь?       — Но…       — И никаких «но», ты прекрасно это знаешь и сам. Ты уже пережил самое страшное.       Фрэнк притянул Джерарда к себе, по-хозяйски обхватывая за талию. Он поправлял выбившуюся из-под пояса брюк рубашку, одну за другой застёгивая пуговицы на ней у горла, которые парень до этого расстегнул в приступе удушья. Мужчина вытирал горячие слёзы своими пальцами, нежно поглаживая парня по спине. Им помешал только стук в дверь, на который Фрэнк сразу же отозвался грубым «Хватит колотиться».        — Мистер Айеро, это по поводу цветов, срочно.       После этих слов Фрэнк заметно оживился, от напряжения сжимая плечи Джерарда, который тут же заметил на его лице нескрываемую решимость.       — Мне пора, приведи себя в порядок и помни, что твой отец попадёт в ад.       Джерард улыбнулся последним словам мужчины. Оставшись один, он решился прочесть письмо, где было не так много слов, сколько эмоциональности: написано оно мелким неразборчивым почерком, тут и там перечеркнутым, повсюду размытыми чернилами.       «Любимый сын,       Если ты это читаешь — меня уже нет в живых, и я надеюсь, что мои незаменимые товарищи передадут тебе это письмо в срок, который я обозначил. Не имеет значения, при каких обстоятельствах и от чьих рук я умру, рано или поздно это случится. Хочу в первую очередь извиниться перед тобой за своё несправедливое отношение к родному сыну, у меня были на то причины. Когда-нибудь ты это поймёшь. Но я не хочу делать из себя святого и дожидаться твоего прощения, которое не заслужил. Просто знай, что твой отец и его душа расплатятся за это после смерти в полной мере.       Самое главное, что мне нужно передать: когда ты решишь, что достаточно силён, чтобы столкнуться с шокирующей истиной — открывай эту шкатулку, исписанную твоей дорогой матерью.       Не наследуй моего пути. Дональд.»       Джерард не мог сказать ничего про это письмо, которое он держал дрожащими руками, но был уверен в его достоверности. Конечно, он давно простил своего отца за всё, что он сотворил, и это послание только ещё раз убедило его в том, что он, как и никто другой, не может судить его поступки. Лишь простить и жить дальше.       Но он зря не решился открывать шкатулку до всей церемонии.

***

      Монастырь был подготовлен к торжеству: главный зал и столовая украшены белыми шторами и кружевом, вся мебель обита такой же тканью, всё заставлено вазами с алыми розами, которые так обожал Фрэнк, и ненавидел Джерард, а вот кольца были для парня сюрпризом, он ещё не знал, что его ожидает. Он вообще не знал, кого Фрэнк мог позвать на такую церемонию, но зал бал рассчитан на большое количество гостей.       Они вышли в главный зал, где у иконы уже стоял приглашённый на бракосочетание священник. Джерард с замиранием сердца шагал плитке, не веря, что решился на такой шаг, не веря, что пышное торжество было устроено специально для него. Фрэнк ходил от стола к столу, проверяя наличие посуды и приготовленной еды. Всё было идеально, но официанты продолжали гоняться из зала в зал, тут и там поправляя каждый стул и салфетку на нём.       — Дорогой, насколько по совести то, что мы будем делать? Разве после этого ты не потеряешь свою должность?       — Не переживай, люди, которые будут здесь, ничем не отличаются от нас с тобой. Почему я не могу любить?       Джерард уже немного успокоился и снова вернулся в свой роскошный вид, готовым представиться довольным и счастливым супругом. Всё мероприятие было спланировано Фрэнком, так как ни в чем больше права голоса он не имел, и Джерард волновался от незнания всего, что ему предстоит. Он стоял с мужчиной под руку и непроницаемым взглядом встречал гостей, самодостаточно расправив осанку.       «Я люблю Фрэнка, что бы он ни делал. Он сейчас так смотрит на меня, Господи… Я не сбегу, нет, я сильнее этого.» — думал Джерард, попеременно кивая каждому входящему в знак приветствия.       Перед его горящими от недавних слез глазами мелькали лица взрослых мужчин, явно таких же служителей церкви, с которыми Фрэнк обменивался крепкими рукопожатиями, при этом не отходя от него. Все они были на одно лицо, проводили вместе с собой даму или сопровождающего парня, и Джерард понимал, что в стенах церкви находится столько богохульников, сколько ему не снилось в самых страшных снах. Он видел, каким взглядом по нему блуждают гости, и как Фрэнк гордится им, словно он какая-то редкая картина на выставке, которую собираются разыграть на аукционе. При этом они выглядели очень дорого и изысканно, словно с показа.       Дверь уже закрылась, и они медленными шагами, придерживая друг друга за руки, направились к срочно построенному под них алтарю, где мужчина прочитал им торжественную речь и вслед за ней молитву. Джерард чувствовал, как трясутся колени от количества смотрящих на него глаз, а Фрэнк подбадривающе улыбался ему, придерживая за талию, что было его самым любимым жестом.       Обмен кольцами. Кольца эти были из белого золота и с неизвестными Джерарду крупными камнями, наверняка стоящими больше, чем весь этот монастырь с его праздными украшениями. В этот момент глаза его сверкали ярче всех алмазов в мире вместе взятых, и он действительно чувствовал себя окрыленным, будто ничего плохого между ними и не происходило. Джерард искренне улыбался, когда надевал кольцо на палец Фрэнка, уже затягивающего его в страстный поцелуй под оглушающие одобрение гостей.       Джерард чувствовал то самое слияние воедино, про которое рассказывал ему Фрэнк, ощущал, будто руки мужчины прирастают к его телу, ещё одна секунда поцелуя, и они застынут статуей, которую ничто больше не сломает. Крепкую каменную статую, запечатлевшую такой редкий момент их обреченной на провал жизни. И лучше было бы, если бы они правда остались навсегда в этом мгновении, дабы не нарушать гармонию.       Джерард на хотел отрываться от губ Фрэнка, которые имели горьковатый вкус от выпитого алкоголя, но тот осторожно разорвал поцелуй, шепча ему что-то вроде «великолепен», и он ощущал приятное потягивание внизу живота от их близости и этого низкого голоса, пробирающего до костей. Фрэнк смотрел на него, будто пронизывая насквозь, в его глазах читался чистый восторг, и весь вечер он не отрывал взгляда от Джерарда, который таял от количества внимания в свою сторону.       И тут, к всеобщей неожиданности, прямо с потолка посыпались листья всё тех же роз, запах которых заполонил весь монастырь. Лепестки застревали в волосах Джерарда, и он счастливо смеялся, когда Фрэнк кружил его на руках, подхватив, как пушинку. Вскоре розами был усыпан весь пол, и гости ещё громче аплодировали, наблюдая за причудливым танцем молодоженов, которые, пребывая в своем мире, не обращали внимание на окружающих.       — Это не всё, у меня для тебя есть сюрприз, и не один.       — Фрэнк, тебе не стоило, эта церемония и так очень запоминающаяся.       — Нет, ты этого заслуживаешь... И даже больше.       Около часа Джерард мучился от догадок, воображая, что ещё мог приготовить для него Фрэнк: картина, машина, дорогая одежда? Он еле сидел за столом, выслушивая тосты от множества незнакомых людей, желающих им счастья и долгих лет вместе. При том каждый раз он отпивал немного шампанского из фужера, который пустел слишком быстро, и голова уже легко кружилась от выпитого, но тосты все не кончались.       Блюда были бесспорно вкуснейшие: наверняка их готовили одни из лучших поваров округи. Гости всё больше и больше увлекались друг другом, музыкой и осматриванием монастыря, постепенно оставляя молодоженов самим себе. Фрэнк подгадал удачный момент, когда ведущий свадьбы позвал уже выпивших людей на улицу, и они удачно сбежали из зала, оказавшись в ещё невиданной Джерардом комнате этого огромного здания, которое было в миллион раз лучше женского монастыря.       — Фрэнк, а если заметят пропажу?       — Плевать, это ведь наш день. Лучше посмотри сюда.       Фрэнк провёл Джерарда вглубь комнаты, за ширму, и у того захватило дыхание. Он встретился глазами со своей копией: необъятная одним взглядом статуя, изображающая его с расправленными крыльями за спиной: они выглядели невероятно тонкими и хрупкими. Он будто смотрел в зеркало: статуя была нисколько не приукрашена, наоборот, очень правдоподобна во всех пропорциях, её мог сделать только тот, кто рассмотрел Джерарда со всех сторон и ракурсов.       — Фрэнк, это сделал ты?       — Да, каждый миллиметр своими руками.       Джерард не мог сказать больше ни слова, он разглядывал каждое идеально проработанный волосок на своей голове и аккуратные перья, выглядевшие пушистыми и мягкими словно настоящие. На скульптуре Джерард стоял, игриво скрестив ноги, и обхватив свои плечи руками, именно так, как он стоял в их первую ночь вместе в душевой. Значит, Фрэнк начал эту скульптуру ещё очень давно, когда они только познакомились. Джерард сегодня никак не мог перестать плакать, но теперь это были слёзы от переполняющих его нежных чувств, которые никак нельзя выразить словами. Джерард лишь уткнулся в грудь Фрэнка, не отпуская его от себя ни на шаг.       Скульптура, казалось, в любой момент может ожить: на лице замерло выражение смущения и невинности, будто эти сведенные тонкие брови могли двигаться вместе со стеклянными глазами, смотрящими прямо на них. Джерард был изображён без одежды и каждая складка кожи была видна, начиная от линий лица до ребристой груди. Ангел был пойман скульптором в натуральной позе и абсолютной искренности, во всей пластичности, будто сделан он из пластилина, а не твёрдого камня.       — Я хотел, чтобы ты хотя бы примерно увидел себя моими глазами. Я никогда не смогу передать всё, что вижу перед собой, сколько бы лет этим на занимался.       — Фрэнки, это волшебно, но мне стыдно, что я совсем ничего не приготовил для тебя.       — Не переживай, Ангел, ты — мой самый сладкий подарок. Это никак не совпадение, что ты попал сюда, ноги привели тебя абсолютно верно.       Казалось, этот светлый день и все приятные впечатления уже ничем нельзя испортить, но всегда в мире найдётся тот, кто способен в любой момент перевернуть ситуацию с ног на голову одним своим присутствием.