***
— Я ее тоже, кажется, видел где-то, не в школе, — задумчиво произносит капитан команды, когда тренировка подошла к концу, и теперь все направлялись в раздевалку, — мы с вами тогда еще с храма шли. Проходили мимо здания, она напротив стояла, — он точно обратился с Коуши и Азумане. — Точно! — связующий явно вспомнил недавние события, прибавив шагу. — А она разве не курила тогда? — как-то обеспокоенно спрашивает тот. — Кстати, да… — голос Асахи чуть дрогнул. — Мало того, что девчонка, она еще ниже Нишинои, так еще и курит. Вот таких новеньких нам и не хватало, отличный компаньон, — манера речи Цукишимы неизменна. Как всегда с сарказмом и насмешкой. — Дай ей шанс, Цукишима, — ответил Савамура, пропуская первогодок в раздевалку, — может, она бросила, может, она играет неплохо, а может, это и вовсе не она была тогда, — последнее предположение тот проговорил с большой надеждой. Уже давно стемнело. Но это не помешало волейболистам задержаться на добрые полтора часа на тренировке. Все выдохлись, даже Хината, у которого энергии, как у воздействия углеводов. И тот внезапно заговорил, когда вся команда собиралась уходить: — Я не знаю, стоит ли это говорить. Но она теперь в нашей команде, поэтому вы, наверное, рано или поздно узнали бы об этом, — все присутствующие повернули головы в сторону Шоё, — она с детства жила в детдоме, но не дождавшись совершеннолетия, съехала от туда. Это нам учитель сказал, чтобы мы эту тему не затрагивали, но ей, кажется, не обидно и говорит она об этом, как о еде. — А тебе лишь бы поесть, — недовольно обрывает Кагеяма, подталкивая рыжего в сторону выхода. — Я имел в виду то, что, может, она из-за этого курит, — Рюноске свел брови к переносице, как бы спрашивая: «а это тут причем?» — ну, знаете, я видел таких детей, они как будто жизнью помотанные и находят в этом отвлечение. Даже Цукишима от общей новости прифигел. Ему не удостаивалось встречать таких детей, но кажется понимал, насколько это может быть… Неприятно, что ли? Третьегодки как-то грустно переглянулись. Дайчи, закрыв дверь на ключ, последовал в сторону лестницы, обдумывая слова Хинаты. — Как думаете, какого это? — после долгого молчания произнес Сугавара, когда они отделились от первогодок и второгодок, и теперь шли своей дорогой. — Ну, в детском доме жить. — Не знаю, но думаю, что плохо, — Асахи пнул маленький камушек, лежавший на дороге. Капитан поддержал его маленькую теорию, положительно кивнув. Все таки красива, одинока и безлюдна Префектура ночью. И только пару машин промчатся по большому проспекту, который в дневное, наскучившее время, заполняют пробки. В ночной тьме можно укрыться. Раствориться. Спрятаться от чьих либо глаз. Ты можешь делать, что захочешь, быть, кем захочешь в эти минуты. Можешь тихо лежать на прохладной траве, смотреть в темно-синее небо с миллиардами звезд. Или можешь прыгать, бегать и петь свои любимые песни во весь голос, тебя за это сейчас никто не осудит. В ночном городе также можно и поплакать: чернота этих ночей спрячет тебя, твои мысли и твои слезы. Ночь прекрасна и загадочна, даже обычные и привычные взгляду деревья, ночью превращаются во что-то магическое, словно прикасаясь к ним, ты становишься одним целым с природой, со всем, что тебя сейчас окружает. Ночные звуки, часто незнакомые и непонятные нам, и в них каждый слышит что-то свое, что-то сокровенное. То, что хочет услышать. Ты думаешь о сновидениях. Ведь только, и только во снах реализуются все мечты, сокровенные желания и тайны, с которыми ты никогда ни с кем не поделишься. Возможно, ты любишь ночь больше, чем день, ведь ночью, ты настоящая, ты можешь никем не притворяться, быть самой собой, и, наверное, любила бы ночь еще сильнее, если он был с тобой в это время, в эти магические мгновения. В школе было по своему шумно: одноклассники разговаривали в голос, ведь сейчас они могли не бояться учителей, что могли наорать за нарушение дисциплины. Кто-то беззастенчиво переписывал домашнее задание. Некоторые, не выспавшись, спали на партах. Все шло своим чередом, как обычно принято в школах. Но тебе, к сожалению, не понять. Напротив засуетился Хината — такое было его имя. Половины одноклассников ты еще не запомнила, что уж говорить о новой команде. Но Шоё напоминал солнце — такой же яркий и лучистый, никогда не унывает. Но разве так бывает? — Привет, Т/и, — парень наконец смог достать стул, который зацепился за парту, сев напротив тебя. — Привет, Хината, — ты улыбнулась парню, отрывая взгляд от блокнота. — Придешь сегодня на тренировку? Они у нас каждый день, кстати, — каждый день… Понятно, чем теперь ты будешь заниматься днями напролет. — Да, приду, страшно, конечно, но ничего, никуда не денусь. — А чего страшного-то? — тот в непонятках посмотрел на тебя, облокотившись локтями на спинку стула. — Ты не переживай, они ребята хорошие! — Просто я когда зашла, смотрю: все высоченные, аж не по себе стало, — честно призналась ты, неловко потерев затылок. — Это да. Но ничего, я тоже невысокий. Когда я на тренировках, знаешь, я словно забываюсь. Мысли куда-то улетучиваются, а меня окружает лишь зал и волейбольные мячи, — Хината мечтательно развел руками в воздухе, от чего ты не смогла сдержать смешок, — правда Кагеяма, гад, постоянно напоминает мне об этом, — парень изменился в лице: теперь он грустно улыбался, но энтузиазма не терял. А тебе оставалось гадать: кто такой, этот Кагеяма?***
Уроки проходили скучно, но быстро. Предстоящая тренировка заставляла тебя нервно смотреть часы, также нервно тикающие. Последний урок преподнес тебе сюрприз, в виде выхода к доске. Точные науки, такие как: физика, химия, биология, в детском доме у вас не проводили. Был урок, похожий на биологию, но уровень ее больше походил на уроки для младшеклассников, поэтому как только ты получила учебники, ты принялась изучать все сама. Конечно, таких знаний, как от учителей ты не получила, но хоть что-то в голове осталось. Вопросы преподавательницы давались с трудом: ты кое как вспоминала темы, которые ты прочитала дома. Внезапно у учителя зазвонил телефон. Та извинилась, направившись к выходу из кабинета, но в последний момент остановилась, прикрыв динамик ладонью. — Когда я вернусь, будешь рассказывать про нырковую утку. Ты немного округлила глаза, медленно выдохнув. — Какая утка… Сама как утка. По классу прошелся громкий смешок и ты не смогла сдержать нервной ухмылки.***
Когда настало время идти в спортзал, страх от предстоящего пересказа, который прервал вовремя прозвеневший звонок, ушел, а на смену ему пришел страх от тренировки. Ты реально боялась туда идти. Хината буквально за руку вытащил тебя из класса. Ты кое как оторвалась, объяснившись тем, что тебе желательно переодеться в туалете. — Я подожду тебя. Тебе хотелось растянуть переодевание на долгое время, но заставлять парня ждать не красиво было бы. Выйдя, ты тихонько прикрыла дверь, словно думая: «сейчас можно будет тихо улизнуть и не появляться в школе добрые пару недель, списав на то, что стало плохо». Возле Шое стоял парень, которого ты видела вчера в спортзале. От его внешнего вида внутри все сжалось — глаза словно два пустых омута, в которых, если утонуть, то можно было бы кануть. Но тот оказался крайне приветлив, просто стеснителен. Третьегодки уже начали тренировку, отстукивая мячи о пол и стены. Ты снова почувствовала себя неловко, снова появился какой-то страх перед неизведанным. Когда третьегодки подошли к вам, Хината без лишнего стеснения сразу пошел разминаться, ты же как вкопанная осталась стоять на месте. Ты быстро поклонилась третьегодкам, когда те представились. Тот, что был с собранными в хвост волосами и небольшой бородкой тебя немного пугал… Он точно школьник? Больше походит на студента университета, даже старше. Асахи напоминал Иисуса, из-за этой мысли тебе захотелось смеяться, но ты быстро подавила необдуманные действия, сделав вид, что закашлялась. Тренировка началась, разумеется, после разминки. Неподготовленная ты уже после разминки, которая длилась почти час, дышала как загнанная лошадь, но виду не подавала, строя образ сильной девушки. Больше ты боялась, когда началась настоящая тренировка, ты боялась сделать что-то не то, опозориться. Даже хотела настоять на том, чтобы ты пока что понаблюдала за игрой, мол, что и как делать, но Укай-сенсей захотел проверить, как ты держишься на площадке. Импровизированный матч был четыре на четыре, ты заняла свою позицию и началась игра. Тебя больше напрягало то, что играли не все, и теперь смотрели, как тебе казалось, на твою персону. Мячи ты отбивала неплохо, но все равно что-то было не то… Тебе этого было недостаточно, хотелось быть лучше. Но не все сразу, ты сама это понимала.***
День был холодным, а ночь и того холоднее. Закутавшись в три одеяла, ты лежала неподвижно, почти не дыша, словно боясь разбудить кого-то в почти пустующем доме. Тренировки проходили абсолютно каждый день, с обеда до позднего вечера. К такому раскладу событий ты уже привыкла, но все равно уставала, как тебе казалось, больше всех. Мало опыта и слабые легкие. Как ни странно, но помогала тебе вся команда, поскольку никто не имел понятия, на какой позиции ты будешь играть. Однако больше всего тебе нравилось тренироваться с Нишиноей-саном и Ямагучи-куном. Сама не ожидав того от себя, тебе не очень-то и сложно давались подачи. Да и к язвительным фразочкам Цукишимы ты уже привыкла, изначально не обращая на это должного внимания, отвечая тем же или чем-то похлеще… Ты и сама не заметила, как спорт начал занимать особое место в твоей жизни. Вот только бегать по утрам ты не рисковала. Сон виднелся только первый, а в дверь назойливо, но тихо стучали, казалось, в несколько рук. Кое как поднявшись с кровати, ты взглядываешь на часы, исходя из которых ты поняла, что проспала всего полчаса. Немного резко распахнув дверь, даже не удосужившись спросить кто пришел, в коридор чуть не ввалился Хината. — О, Т/и, утречка! — в парне не было ни капли усталости. Заряженный бодростью, тот подпрыгивает на месте, тем самым согреваясь от утреннего мороза. — Пойдешь на пробежку? — Шое, кажется, не смутили твои синяки под глазами и заспанный вид. — Хината… — строго произносишь ты, пряча лицо в ладони, после сразу устраивая их по бокам. — Время пол шестого утра. Я легла спать минут двадцать назад. Скажи мне, пожалуйста, ты нормальный? — ни ты, ни Хината не считали это за оскорбление. Ты всегда была такой: немного язвительной, но в меру. Однако паренек считал, что такой тебя сделал Цукишима. — А почему ты ложишься спать под утро? — склонив голову в бок, спрашивает волейболист. — Наверное потому, что мне надо максимально быстро догонять школьную программу и я из-за этого не сплю? — отчаянно произносишь ты, надеясь, что на данную жалобу Хината обратит внимание, добросовестно отправив тебя досыпать положенный час. Не знаешь, Всевышний помог или парню действительно стало жаль, но тот лишь сказал: — Эх, ладно, иди отдыхай, в школе встретимся! — уже отбегая от порога, кричит Хината, а ты лишь боишься, как бы он своим шумом не разубдил соседей. Асахи-сан уже не казался тебе злобным дядькой. Никто же не виноват, что у него такие гены. Он был по-своему добр к тебе. Так же помогал, как и остальные, указывая, как лучше сделать подачу. Все в жизни шло своим чередом и было хорошо, только с учебой все никак не клеилось. Ты до сих пор порой не понимала, как тебя вообще взяли в школу без начального и среднего образования, но и на том спасибо. Тренировки отнимали кучу времени, которое, по мнению учителей, ты могла бы тратить на учебу, занимаясь еще больше. Да куда уж больше… И так до самого утра не спишь. Впервые за определенное время учебы ты легла спать раньше пяти, но сна ни в одном глазу. Решив успокоить разбушевавшиеся нервы, ты выходишь во двор, поджегши сигарету. Тебе, как начинающему спортсмену, это было более чем вредно. Тебе казалось, что зависимость от сигарет — самая сложная. Только тогда ты не знала, что вскоре будешь думать иначе.***
Сентябрьский вечер радовал прохладным воздухом после тренировки, реально жаркой тренировки. Лучше бы в классах было так тепло, чем в зале. Не сказать, что конец тренировки не радовал тебя, но было сложно принять этот факт, как должное. — Спасибо всем за тренировку. У меня небольшое объявление для вас, — тренер подзывает всех, по привычке вы становитесь полукругом, а Укай-сан где-то посередине, — мы с Такедой-сенсеем решили: у нас будет второй либеро. Сложив руки за спиной, ты не восприняла эти слова, подумав, что это кто-то из команды или у вас в команде пополнение, пока не заметила взгляды, направленные на тебя. — Ты глупая или долго доходит? — внезапно спрашивает Цукишима, явно обращаясь к тебе. — Что? — спрашиваешь ты, чуть нахмурив брови. — В смысле… Я что ли? — ты указываешь на себя, удивленно глядя на тренера. Заметив его короткий кивок и легкую улыбку, ты не прекращала удивленно смотреть, но уже на всех, и все улыбались, так мягко и искренне. А Ноя-сан прямо светился, хотя ты подумала, что он наоборот будет не очень рад его замене. Ты выпустила воздух, который застрял в легких, отвернувшись от всех, запустила пальцы в волосы. — Спасибо большое! — ты низко поклонилась. Все вышли из спортзала, и каждый направился в сторону своих домов, а ты с третьегодками шла вместе, не только потому, что вам было в одну сторону, но тебе так казалось безопаснее, да и ребята против не были. Ты всегда старалась поддерживать разговор, рассказывая как что-то о своем, так и том, что тебя спрашивали. Однако про прошлую жизнь ты даже не заикалась, возможно, парни уже знали и не хотели затрагивать довольно щепетильную тему или не додумывались спрашивать. Из раздумий тебя вывел голос Сугавары-сана: — До завтра, Т/и! — тот помахал тебе рукой и следом помахали рукой остальные, быстро прощаясь. — До свидания, — отвечаешь ты, заходя в дом. Не успела ты войти, как телефон начинает звонить, издавая неприятный звук от вибрации. Ты скидываешь вещи, усаживаясь на стул в прихожей и берешь трубку. Звонили из местной больницы. Всего три чертовых слова — ты чувствуешь, как истерика слишком быстро подкрадывается к твоему разуму и состоянию, явно мерзко улыбаясь, наровясь сделать тебе больно. «Ваша мама умерла.»***
Куча вопросов и так мало ответов… Ты абсолютно не знаешь, что делать, что говорить медицинскому работнику. Тот быстро сбрасывает трубку, буркнув что-то вроде: «перезвоню через время». Резко ударило под дых, слезы заполнили глаза слишком сильно — ты ничего не видела. Ты скатываешься со стула, подпирая входную дверь спиной. И только шепчешь: «Нет, нет, нет»… Хватаешь телефон, набираешь единственную подругу, которой ты обзавелась еще в самом начале жизни в детском доме. — Аика… — только сейчас ты поняла, насколько тяжело тебе говорить. — Т/и, что случилось? — очень обеспокоенно спрашивает та. — Аика, мама умерла, — в трубке воцарилось молчание, видимо, подруга переваривала резко свалившуюся информацию, — Это ведь не правда? — с маленькой надеждой в дрожащем голосе спрашиваешь ты. — Она ведь не могла меня оставить, она обещала в семнадцать лет забрать меня обратно. — Т/и… — наконец произносит Аика. — Мне жаль… Мне ужасно жаль, я… — на конце трубки ты слышишь всхлипы, которые подруга пытается удержать, стараясь не разбудить соседей по комнате. — Я отпрошусь у воспитателя, я приеду. Быстро назвав адрес, ты небрежно бросаешь телефон на пол рядом с собой, зарываясь пальцами в волосы, реально громко плача. У тебя даже не было номеров других родственников, чтобы рассказать им о случившемся. Ты очень хочешь перезвонить в больницу, но боишься снова слышать холодный голос человека, сказав тебе о событии. Это очень больно… Ты не можешь сравнить душевную боль с физической. Даже сильная зубная боль ни в какое сравнение не идет с душевной. Хотя от физической боли можно реально умереть, а от душевной казаться живым. Она мешает жить, не дает дышать… Глаза перестают светиться, покрыты пеплом. И понимаешь, что в тебе что-то умерло. Что-то очень важное. Всё, что было важным и интересным раньше перестает существовать. Пожалуй, ты можешь сравнить эту боль со смертью. И ты не знаешь сколько длится эта душевная смерть. Говорят, что половину того срока, сколько душу убивали. Но душу убили за считанные секунды, а длиться она будет… Ты даже не можешь озвучить эту цифру. Да, возможно, ты в итоге смиришься, найдешь в себе сил жить дальше, но не сейчас. Да, она отдала тебя в детский интернат, да, посещала редко. Но посещала ведь… И не хотела сдавать, ты в этом будешь уверена до конца жизни. И оживешь ли ты после душевной боли? Станет ли душа прежней? Думаешь, что нет. Часть души умирает навсегда. Ты ненавидишь сентябрь. Снова звонит телефон, ты подхватываешь трубку, несмотря на то, что ты даже не видела, кто звонит. Да и не сказала бы — номер был незнакомым. — Алло? — сиплым голосом спрашиваешь ты, вытирая слезы. — Да, Т/и? — ты коротко угукнула в трубку, ожидая продолжения разговора. — Наверное, ты меня не узнаешь, это бабушка, — глаза расширились, ты аж с полу подскочила, после зачисления в детский дом, ты потеряла с ней связь, — мне только что звонили с больницы. Ты все знаешь? — Да, мне тоже звонили. — Назови мне свой адрес, я приеду, — без лишних вопросов также называешь свой адрес, сбрасывая трубку. Растерянность — единственное, что ты сейчас чувствуешь. Ты веришь, что найдешь в себе силы жить дальше, хоть и не сейчас, но ты абсолютно не знала, что делать с этим всем. Как хоронить, как еще кто-то узнает, заберут ли тебя снова в детский дом? Вопросы мучили забитую и раскалывавшуюся голову, но приходилось ждать. Первая приехала бабушка. Вы не виделись больше семи лет, ты забыла как она выглядит, ее голос, ее черты, но воспоминания резко нахлынули, заставляя вспомнить события детства и посиделки у нее вместе с мамой. Та обняла тебя, сразу заплакав. Она потеряла дочь. Что-то шепча тебе на ухо, ни ты, ни она не могли успокоиться, ты даже не разбирала слов. Наконец оторвавшись друг от друга, вы усаживаетесь за стол на кухне. Не в состоянии вымолвить ни слова, бабушка набирает на телефоне номер, прикладывая телефон к уху. — Здравствуйте, я насчет Ивамото Азуки, — произнося имя мамы, у абики снова наворачиваются слезы, которые она быстро вытирает, — где она сейчас? Долго их разговор не продлился. Бабушка ходила по всему дому, называя кое какие данные. — Она уже в морге, — безнадежно отвечает та, кладя трубку. А ты уже не прячешь слезы, пусть катятся по щекам, как этот мир к чертям… Звонок в дверь отрезвил. На пороге стояла Аика с красными слезными глазами и портфелем на плечах. Она крепко обняла тебя, не отпуская тебя еще около минуты. Та так же, как и бабушка что-то шептала тебе, но в этот раз ты более или менее разбирала слова. «Ты не одна». — Здравствуйте, примите мои соболезнования, — говорит Аика, снимая обувь. — Спасибо, моя хорошая. К сожалению, бабушке через время пришлось вернуть домой, потому что оставила одной маленького ребенка, которого не смогла взять с собой. В случае чего, она позвонит или приедет обратно. Вы с Аикой остались одни. Ты постелила постель, сказав, что сильно хочешь спать. В такой ситуации она и спорить с тобой не стала, коротко кивнув. Однако когда вы улеглись, сон не приходил, от слова, совсем. Тебе даже разговаривать не хотелось. И Аике, кажется, тоже. Вы пролежали до чертовых пяти утра, сверля взглядом темный потолок, изредка перебрасываясь фразами. — Я пойду покурю, — неожиданно говоришь ты, встав с кровати. — Я с тобой.***
Клубы пара развеивались в морозном воздухе. Ты знаешь, что курение убивает, но ты поджигаешь вторую. До рассвета совсем немного — уже светало. Вы даже не додумались накинуть себе что-нибудь на плечи, выйдя в реальный мороз в одних футболках и шортах. — Если ты замерзла, можешь идти в дом. Ложись спать. — Я буду с тобой, если только ты не хочешь побыть одна. — Не хочу. Останься. Однако сон все же охомутал, да и конечности не хотелось отмораживать. В теплой кровати сон накрыл с головой, но спали вы не долго — рано утром нужно было идти в морг. Часов в восемь ты отправила Аику обратно, чтобы воспитателя не разорались. Конечно не хотелось лишаться поддержки, но на смену пришла абика, подойдя к твоему дому, вы направились к пункту назначения. Возня с документами заняла много времени, до самого вечера вы ходили из больницы, в которой сначала лежала мама, в морг, в нотариус, в центр обслуживания населения. Когда вы узнали причину смерти, вы с бабушкой минуты две стояли с открытыми ртами, хлопая глазами — передозировка алкоголем. Конечно, все бы ничего, но вы сразу пошли в полицейский участок — мама никогда не пила. Но по приходу туда, буквально через полчаса вы расстроенные и раздраженные шли по домам. Видите ли, патологоанатомическое вскрытие показало все признаки алкогольной интоксикации. Разумеется, ничего уже не вернешь… Мама уже умерла, было поздно. Может, все-таки сорвалась, переборщив с дозировкой, а может врачи просто не хотели сильно с этим разбираться. Дома снова стало тяжело. Хотелось плакать, но ты не могла. Взглянув на часы, ты увидела время в отметку пол шестого вечера. Ты совершенно забыла про школу и тренировку, но поняла, что пару дней ты ни физически, ни морально, не сможешь там появляться. Набрав классному руководителю, ты объяснила ситуацию, та попросила принять соболезнования и по истечению времяпрепровождения дома принести свидетельство о смерти и по потери кормильца. Если с учителем все было легко, то тренеру ты почему-то звонить боялась. Из команды у тебя был только номер Хинаты-куна, не то чтобы не хотелось ему говорить, просто ты понимала, что он толкого не сможет доложить ситуацию. Собрав все силы, ты набрала Укай-сану. — Да? — немного громко спрашивает тот. Видимо, тренировка уже началась и теперь он пытался перекричать мячи и возгласы ребят. — Тренер, здравствуйте. Извините, меня несколько дней не будет на тренировке. У меня мама умерла и мы теперь возимся с документами и прочим. В трубке воцарилось молчание, казалось, что даже голоса стихли и мяч прекратили отбивать. Либо он вышел на улицу, либо то, чего ты боялась — он был на громкой связи. — Мне очень жаль, Т/и, прими мои соболезнования. С тобой все нормально? Может, нужна какая помощь? — ты очень удивилась от такого заявления, но стало приятно, что малознакомые люди могут быть такими добрыми и хорошими, выражая свою помощь. — Спасибо большое, нет, помощь не нужна. Спасибо за понимание, — трубку сбросили через несколько секунд. Укай вошел в зал с реально мрачным лицом, чего не могли заметить менеджеры и Такеда-сенсей. — Укай-кун, что случилось? Ты сам не свой. — У Т/и умерла мама, — произносит тот, убирая телефон в карман мастерки. — То есть… Как умерла? — Такеда удивленно смотреть на тренера, глазами вытягивая ответ, потому что ни слова больше он вымолвить не мог. — Не знаю, позвонила, сказала, что пару дней не будет на тренировках, потому что мама умерла, причину не сказала, — в зале воцарилось молчание. Кажется, всех напряг мрачный и поникший вид тренера, решив вникнуть в причину, походу, все поняли, — а вы не отвлекайтесь. Если Т/и захочет, она сама вам все расскажет, — Укай понял, что ребята услышали, ведь теперь у всей команды было гнусное настроение, но тренировка продолжилась, возвращая все на круги своя. Что чувствовали все, одному Богу известно.***
Ты думала, что похороны будут самой ужасной частью. Напридумывала, что кому-то придется успокаивать тебя от сильной истерики. Однако ничего… Пустыми глазами ты смотрела в мертво-белое лицо, с чуть приоткрытыми глазами. Казалось, что муравьи, ползающие по земле, сейчас вскарабкаются по ножкам стульев в гроб, и маленькими лапками поднимут веки полностью, мама встанет, заберет тебя к себе и все закончится. Но закончилось тем, что гроб медленно опустили в землю, приминая землю лопатой. — Т/и, чего ты боишься подойти? — спрашивает абика, утирая нос платком. — Это же твоя мама. Ты лишь отрицательно покачала головой, но все же подошла, положив свою руку на ее: холодную и безжизненную. Холод пробирал до костей. Слезы уже не катились по щекам. Но что правда, то правда — часть души умерла навсегда. Когда похоронный процесс закончился, к тебе подошла тетя, которую ты плохо помнила, но кое какие воспоминания все же остались в закромах затуманенной памяти. Та обняла тебя, прошептав: — Плачь по маме, вспоминай ее, но никогда не думай, что ты одна. Да, нас очень мало, — она была права: на похоронах было всего восемь человек, семь из которых — родственники, и Аика, которая все же не смогла бросить тебя в этот день, — но мы есть и мы с тобой. Я или бабушка возьмем на тебя опеку, не переживай. Ты закивала, развернувшись, зашагала в сторону автобуса, которой был под заказ. Абика хотела забрать тебя сейчас, хотя бы на время, но ты отказалась, хоть тебе и не хотелось оставаться одной, сказав, что тебе нужно возвращаться к школе, ибо тебя не было уже четыре дня. Всех довезли до одного места, от которого всем приходилось разъезжаться самим. Попрощавшись со всеми, ты сказала бабушке, что позвонишь ей позже. С Аикой вы пошли вместе — тебе не хотелось сидеть дома, поэтому вызвалась проводить ее до детдома. В этот раз вы хотя бы шли не молча. О чем-то беседуя, ты отметила, что скоро должен ливануть дождь, поэтому стоит поторопиться. Дошли вы минут за тридцать, однако дождя все не было. У вас было место, на котором вы постоянно ошивались, будучи вместе в интернате, и о котором никому не рассказывали, желая сохранить это в тайне. За зданием стоял старый гараж, на который можно было легко взобраться и покурить, к примеру, ну или если воспитателя совсем надоели, сбежать от их надзора. Сейчас, как никогда раньше, вы залезли на не внушающую доверия железную коробку, доставая пачки с сигаретами. — Что делать будешь? — спрашивает Аика, смачно затянувшись. — Пойду в нотариус оформлять документы, потом либо домой, либо не знаю, — спрашивать, что будет делать Аика не было смысла. Ты знаешь, что либо читать, либо балду гонять. Попрощавшись подле входа в интернат, подруга крепко обняла тебя. Ты не спеша поплелась в сторону нотариуса и была там уже минут через пятнадцать. Регистратор задавала слишком много неуместных вопросов, оказалось, что надо было прийти хотя бы с одним родственником, но ты убедила ее в том, что у бабушки ну совсем не получалось подойти, и что тебе срочно документ нужно отнести в школу. Недовольная, но обреченная тетенька, выдала тебе бумажку, напоследок громко хлопнув печатью. Дома ты практически сразу легла спать, списав все на усталость и недомогание. К сожалению или счастью, завтра придется возвращаться в школу, и что еще хуже — к повседневной жизни. Тлел багряный закат на чистом небосклоне. Утро встретило тебя хмурыми тучами и дождем, барабанящему по крыше и окнам. Закипевший чайник придавал уюта в промерзшую квартиру. Утром Хината даже не стучался к тебе. Возможно, не хотел трогать тебя в связи с последними событиями или самому хотелось погреться в пасмурный осенний день. Глаза болели и веки опухли от нескольких дней непрерывного плача. Дорога до школы заняла немного дольше времени, ибо тяжелые капли дождя затопили улицы Префектуры. В школе было тихо, слишком тихо… Не став заходить в класс, ты отправилась искать классного руководителя, чтобы вручить злосчастную бумагу. Та приняла ее без колебаний, напоследок обняв тебя, погладив по спине, сказав, что все будет хорошо. Конечно будет… В кабинете ты прошла к своему месту, принявшись повторять упущенный материал. Все как-то странно косились в твою сторону, а тебя это только раздражало. Краем глаза ты заметила Шое, который направлялся в твою сторону. — Привет, Т/и. Я хотел, но не мог связаться с тобой эти несколько дней. Прими мои соболезнования, — как он увидел твое присутствие в классе, сразу загрустил, а когда начал говорить, то вовсе казалось, что он сейчас расплачется. Впервые ты видела Хинату таким подавленным, переживающим за судьбу других. Хината добавлял позитива в класс и команду, но видеть его в таком состоянии самой было не по себе. — Спасибо, Хината, — ты слегка улыбнулась, пытаясь не выдавать дрожащий голос. — Ты идешь на тренировку? — Да, конечно. То, чего за сегодня ты боялась больше всего. Ты знала, что в команде все отреагируют иначе и тебе не хотелось расплакаться при всех. Даже начала мечтать, чтобы половина команды не пришла, которую, к сожалению или счастью, ты весь состав заметила в школе или чтобы тренировку вовсе отменили, на что ты надеялась меньше, ведь не за горами соревнования. Время шло медленно. Уроки шли словно в два раза дольше. Но всему есть конец — прозвенел последний звонок, заставляя ребят подорваться со своих мест, собирая вещи. Ты, ни рыба ни мясо, поплелась в излюбленный для переодевания туалет, попросив Хинату, не ждать тебя. Конечно, заходить в зал самой было страшновато, но это ведь твоя команда… Почти родные для тебя люди, всегда помогающие и поддерживающие тебя. Ты не знала точно, нужно ли свидетельство о смерти в клубе, но прихватила на всякий случай. Читая строчки справки, душа снова на миг опустела. Даже тучи закрыли небо, которое было твоим сердцем, а сами тучи — тоской. Спустившись на первый этаж, ты поплелась в сторону спортзала. Глубоко вздохнув несколько раз, ты открыла скрипнувшие двери, проходя в помещение. На тренировке были еще не все, только третьегодки, Хината с Кагеямой и Нишиноя-сан. Вот дураки, тренировка даже не началась, а первогодки уже успели повздорить. Заприметив тебя, в зале резко стало тихо, и эта тишина тебя уже не раздражала, а пугала. Оставив бутылку с водой на скамейке, ты едва успела подойти к остальным, как Сугавара-сан раскинул руки для объятий. Ты понимала, что если сейчас обнимешь его, а еще лучше, если он начнет что-то говорить, то ты просто будешь не в силах себя сдерживать. Положив одну руку тебе на спину, второй он легко гладил волосы. — Мне искренне жаль, что с тобой такое случилось, — тихо проговорил тот, — но ты не одна, с тобой вся команда, мы поможем тебе, можешь не сомневаться в этом, Т/и. Ты отстранилась от Сугавары, вытерев глаза и влажные щеки. Савамура-сан, погладил тебе по плечу, подтвердив слова связующего. Прошло от силы минут десять, подтянулись остальные члены команды, менеджеры, тренер и куратор. Короче говоря — все. От всех ты слышала одно: «Все будет хорошо. Прими соболезнования. Мы с тобой». Даже от вечно холодного Цукишимы ты смогла услышать трогательные и совсем неприсущие для него слова: — Мне жаль. Но не опускай руки. Прими мои соболезнования. Ты не прогадала: свидетельство о смерти тоже нужно было в клубе, которое ты отдала уже не трясущимися руками, уже не полными слез глазами, но пустыми… Быстро и без сожаления, так сказать. Тренировка проходила как обычно, изредка прерываясь на отдых и сообщения некоторой информации. Несмотря на паршивое настроение, ты не могла не смеяться, глядя на перепалки Хинаты с Кагеямой и сумасхождение Танаки и Нишинои-сана Домой ты шла, как обычно, с третьегодками. Однако возле дома, когда ты уже собиралась уходить, тебя придержал за руку Асахи-сан. — Т/и, извини, мы можем поговорить? — Азумане сразу опустил тебя, глядя тебе в глаза. — Да, конечно, только давай зайдем, а то холодно. Дайчи и Сугавара даже бровью не повели, видимо знали, что замышляет их друг, поэтому хитро улыбнувшись, медленно побрели вдоль улиц. — Только у меня бабушка дома. Но она сейчас уже должна уйти. Асахи лишь коротко кивнул, ожидая, пока ты откроешь дверь. Пройдя в дом, в нос ударил слабый запах пыли и чего-то вареного. — Аби, я дома. Но я с другом, мне ему форму нужно отдать, — возле порога доигровщик заприметил женщину в преклонном возрасте, вытирающую руки о полотенце. — Здравствуйте, — Асахи низко поклонился. — Здравствуйте, Т/и, я сейчас уеду, завтра приеду с Асэми и Аои. Полы хорошо промой везде, слышно? — приказной тон звучал немного устрашающе, но несмотря на то, что ты не виделась с бабушкой длительное время, ты привыкла к такому настрою и странной манере речи. Ты разулась, пригласив Асахи на время в комнату. — О чем ты хотел поговорить? — усаживаясь на край дивана, спршиваешь ты, стягивая с себя мастерку. — Ну, во-первых, у тебя все хорошо? — осторожно спрашивает Азумане, продолжая стоять напротив тебя, не решаясь сесть рядом. — Да, уже нормально, смирилась, так скажем. Стало лучше. — Т/и, я ушла! — хлопнула дверь, а ты облегченно выдохнула. — Ты теперь с бабушкой будешь жить? — Еще с тетей и сетрой двоюродной — дочкой тети. Абика взяла опеку на меня, теперь они переезжают ко мне. Когда ты жила одна, у тебя было постоянное чувство незащищенности и тоски. Ты не думала и даже не надеялась, что с переездом родственников тебе станет легче. Сейчас, когда Асахи просто находился рядом, словно боясь сказать хоть что-то, ты действительно чувствовала себя лучше. Какая-то странная легкость заполнила комнату. — Будешь чай? — Нет, спасибо, мне, пожалуй, пора. Спасибо, что позволила зайти, — Асахи быстро поклонился, — только… Можно кое о чем попросить? — Азумане, кажется, засмущался, покраснел. — Да, конечно. — Я могу обнять тебя? Ты аж от телефона оторвалась, подняв голову на доигровщика. Такая простая просьба, но теперь засмущалась ты. Ты неуверенно поднялась, даже не ответив, обвила руки вокруг Асахи. Тот, кажется, напрягся, но медленно положил руки тебе на спину, прижав твою голову к груди. — Извини, я не смог этого сделать на тренировке, как Сугавара, все же, он намного уверенней меня, — доигровщик грустно усмехнулся, не отпуская тебя. — Как бы то ни было, ты остаешься прекрасным человеком для меня, — тут ты густно покраснела, пряча красные щеки в волосах, — мне… нравится проводить с тобой время, на тренировках ты, кажется, добрее всех со мной. Ну, и Сугавара-сан, конечно. Асахи медленно отстранился, держа тебя за плечи. Ты смущенно улыбнулась. — Спасибо… Я пойду. Ты проводила гостя до двери, напоследок слабо помахав рукой.***
Через месяц жизнь пошла своим чередом: ты начала жить с бабушкой, тетей и двоюродной сестрой. Ты регулярно ездила к маме на могилу — почти каждую неделю. Асахи вызывался ездить с тобой, а ты и не была против. Пока вы доезжали до кладбища на метро, ты часто засыпала у него на плече, а он, в свою очередь, ласково будил тебя, оповещая о том, что пора выходить. Ты не понимала, какие между вами отношения. После тренировок вы все также шли вчетвером, но поддерживала разговор ты чаще всего с Азумане, Сугавара с Дайчи лишь тепло и ликующе улыбались, когда вы краснели при разговоре. На соревнованиях было сложно и страшно. Перед их началом, когда вы оставались наедине, Асахи крепко обнимал тебя держа за руку. Он сам не понимал, когда вы успели так сблизиться. Но и своей манеры не терял — все также краснел и стеснялся, боялся сделать что-то не так.***
— А мне кажется, что Асахи-саном что-то происхо-о-о-дит, —хитро улыбаясь, кричит Нишиноя по истечению тренировки. В раздевалке на миг затихло, но потом прошелся смешок, даже от Цукишимы. — Вы чего? О чем вы? — Азумане старался не подавать виду, хотя руки немного тряслись, когда пытался застегнуть рубашку. — Ноя прав, мне кажется, у тебя на душе какая-то тревога и одновременно легкость. — Вам кажется, — сказал как отрезал. — Как скажете, Асахи-сан, вот только Т/и вряд ли глупая и обо всем догадывается. При упоминании твоего имени Асахи громко сглотнул, забегав глазами по стенам, ища точку, на которую можно смотреть без стыда. — А что здесь такого? — Хината встал посреди раздевалки. — Мне кажется, что Т/и тоже нравится Асахи-сан. Танака подавился, стуча кулаком по грудине, пока Нишиноя хлопал его спине. Он, конечно, догадывался о чувствах третьегодки, но не о твоих. — Тут только дурак не заметит, — подал голос Цукишима. Асахи засмущался еще больше — кровь ударила в щеки, заставляя их покрыться розоватым цветом. Азумане первый вышел из раздевалки, предупредив товарищей, что будет ждать их на улице. Но он совершенно забыл о том, что ты сама всегда ждала всех ребят после тренировки. — А где остальные? — спросила ты, когда доигровщик подошел, но не стал вставать слишком близко, в связи с недавними событиями. — Переодеваются, — коротко ответил парень, отвернувшись, пытаясь скрыть до сих пор красные щеки. Асахи облегченно вздохнул, когда увидел товарищей, выходящих из раздевалки. Он думал, что хотя бы небольшое количество людей смогут разбавить обстановку, но внезапно Сугавара и Дайчи направились в другую сторону, и как назло, остальные тоже разошлись так, что ты с Азумане остались одни. Чего, собственно, и добивались третьегодки. — Вам есть о чем поговорить! — развернувшись всем корпусом, крикнул Коуши, пока Савамура тихо посмеивался над всей ситуацией. Ты почему-то внезапно побагровела, казалось, что поднялась температура. От накатывающего волнения затряслись руки. Ты медленно затопала в обратную сторону, головой кивнув Асахи, чтобы он шел за тобой. Десять минут прошли в абсолютном молчании. Тебя до сих пор пробирала дрожь, и это не скрылось от глаз доигровщика. — Ты боишься чего-то? — Ну, нет. Анемия просто — руки трясутся. А что имел в виду Суга-сан, когда сказал, что нам есть о чем поговорить? Асахи внезапно остановился и ты чуть не столкнулась лицом с его спиной. — Ой, извини! — он резко обернулся, положив руку тебе на плечо, — а, это… Скорее всего о том, что у меня происходит. — Что-то случилось? Тебе нужна помощь? Внезапный прилив переживаний застал Азумане в расплох. — Т/и, я… — Ты мне нравишься. И что же теперь? Что скрывать? Какая уж это тайна? Есть такие тайны, разгадку которых ты можешь искать всю жизнь. Ты можешь думать, что твои старания не приносят пользу. Но когда ты уже отчаиваешься, начинаешь жить обычной жизнью — именно тогда разгадка сама приходит к тебе. Все эти тайны, над разгадками которых ты бьешься, открываются одна за другой. Люди называют это чудом, а ты хранишь это в своем сердце. Тому, кто знает, что он ищет, достаточно, чтобы цветок, закрывший ночью свои лепестки, раскрыл их вновь с первым приходом утреннего солнца. Как ты раскрыла душу. Как ты раскрыла сердце. Когда невидимая, вечно преследующая тебя тень вдруг перестает ходить за тобой, ты замечаешь, что солнце находится в наивысшей точке — там, где и должно находиться. Когда ты понимаешь, что твоя тайна не является секретом — это лучшее, что могло с тобой произойти. Неуверенность того, что уже бывшая тайна окажется неверной, вцепляется ногтями в быстро бьющееся сердце, разжимая, когда ей того захочется. — Об этом они и хотели поговорить. Я не могу описать это, но я попробую. Мне нравится проводить с тобой время. Каждый раз, когда ты подходишь за помощью или просто поговорить, мне становится так тепло, так приятно. Когда ты обняла меня, я очень растерялся, не знал куда себя деть. Но тогда я почувствовал уже телесное тепло, хоть твои руки были холодными, я даже сквозь кофту прочувствовал это. И мне так хотелось согреть их. Я вижу, как ты стараешься на тренировках и все равно тебе кажется, что этого недостаточно. Упрямая. До жути упрямая, но целеустремленная. Это большая ценность. Мне нравится слушать твой голос. Он немного прокуренный, но это не мешает среди тысячи голосов слышать именно твой, кажущийся родным. Я не знаю, что это. Наверное, я влюбился? В эту минуту он встретил ее глаза: в них бегали слезы; рука ее, опираясь на его, дрожала; щеки пылали. — Я чем-то задел тебя? — Это самое душе затрагивающая речь, которую я слышала, — ты прижалась к Асахи, как к последнему спасательному кругу, — спасибо. Руки его опустились на твою спину и голову, принявшись легко и медленно гладить тебя, ведь страшно было задеть цветок, который раскрыл свои лепестки не в свете утреннего Солнца. В груди моей родилось отчаяние — не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделалась нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезала и бросил, — тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины. А он знал, увидел, услышал. Почувствовал.