Love who loves you back

      Цзян Чэн вовсе не сбегал от Усяня и Хуайсана, он просто искал тихое место, где сможет отдохнуть от двух придурков, генерирующих странными идеями, за которые влетит не только им, но и ему самому. Большое цветущее дерево создавало тень, и Цзян Чэн решил укрыться именно под ним. Сидя под деревом он заметил, как рядом что-то шелохнулось. Подняв белое пушистое нечто за шкирку он распознал в комочке кролика. Тому, судя по дёрганьям, не очень понравилось то, как небрежно его держат за шкирку.       — Мне не нравятся животные, которые не гавкают, — презрительно поморщился Цзян Чэн, всё ещё держа кролика за шкирку.       Тот ощетинился, зашипел, а затем издал звук, который напоминает ворчание, всем своим видом показывая, что оскорблён подобным высказыванием.       — Ещё и взгляд такой неприятный, — поморщился Цзян Чэн, — на Ванцзи похож.       Кролик повис в воздухе, замерев на месте. И ведь Цзян Чэн угадал, сам того не зная. В теле этого кролика пребывал никто иной, как Лань Ванцзи, который охуел от того, что его узнали. Ну, не совсем узнали, а признали похожим, однако, с другой стороны, оскорбили, и это было неприятно. С чего это у него неприятный взгляд?       На самом деле у ордена Гусу Лань был секрет: они превращаются в кроликов. В основном это происходит ближе к ночи, потому у них отбой в девять вечера, ведь в девять они начинают превращаться. Спадает действие превращения без режима, некоторые и два дня могут в кроличьей форме пребывать, некоторые — к обеду следующего дня, но в основном превращение в человека у среднего адепта Гусу в пять утра, плюс два-три часа. Это древнее проклятье было наложено на их предка, который якобы демонстрировал праведную жизнь, а сам бесчинствовал под именем монаха, так его и прокляли. И лишь самые праведные смогут контролировать, а то и вовсе снять проклятье. Потому-то у них и есть эта стена с кучей правил, они верят, что, придерживаясь их, смогут снять проклятье. Но те, кто ближе всего к совершенству, могут контролировать превращение. В кроличьей форме необходимо проводить минимум четыре часа, независимо от уровня совершенствования, но по истечению четырёх часов можно по желанию возвращаться в человеческую форму, а можно и дальше быть в кроличьей форме. Также, превращаться в зверя можно самому при желании. Пока что это удается в совершенстве лишь Лань Цижэню и его дорогим племянникам, когда-то этому научилась мадам Лань, чем воспользовалась и сбежала из глубин, после чего Цинхэн-Цзюнь сошёл с ума и больше не возвращался к человеческой форме. Ванцзи решил отбыть свои четыре часа сейчас, дабы вечером выспаться, но появление Цзян Ваньиня сбило все его планы.       — Ну точно как Лань Ванцзи, — хмыкнул Цзян Чэн, — даже смотришь так же свысока, хотя по сути — обычное животное.       Ванцзи завозился, силясь укусить этого противного Ваньиня. Да как он смеет? Тот лишь сильнее сжал его шкурку, от чего Ванцзи зашипел.       — А нет, ты хоть как-то реагируешь, а у Ванцзи лицо каменное. И вообще он на огурец похож. Ровный такой… Не только потому, что выглядит так, точно не горбился никогда в жизни, а потому что овощ.       Ванцзи сначала затих и снова рванулся, царапая и пытаясь укусить. Даже в звериной форме нельзя было сквернословить, но Ванцзи мысленно называл его самыми последними словами. Овощ? Он-то? На себя пусть посмотрит, псина бешеная. Несмотря на его возмущения Ваньинь вдруг предельно бережно подхватил его под живот и умесил у себя на ладони, поглаживая под шеей. Ванцзи удивлённо замер. Шея — его слабое место, причем не только в звериной форме. Он возбуждался и делал порочные вещи, поглаживая одной рукой свою шею, а другой — член. Это и правда было его особым местом, и Цзян Ваньинь словно знал о том, что погладив под шеей, сможет его успокоить. Ванцзи затих, и его лапка дернулась. Он вдруг ощутил желание превратиться и попросить продолжать на удивление приятные поглаживания, но уже в его человеческой форме. У Цзян Чэна нежные руки, несмотря на тренировки с мечом, и даже мозолистые пальцы не шершавят по коже, но приятно поглаживают. Ванцзи расслабился и затих. Он не испытывал ни грамма стыда за собственное возбуждение, и благо, что Ваньинь перешёл с шеи на спинку и ушки, иначе он бы не сдержался и превратился. Его четыре часа уже истекают, через несколько минут ему придётся либо убежать и вернуться в человеческую форму, либо же приложить максимум самоконтроля, чтобы не вернуться в форму человека. Правильно было бы убежать, но Ванцзи… Не хотел. Ему было интересно, что ещё Цзян Ваньинь скажет о нём, и… Ему было приятно в горячих руках взрывного юньмэнца. Он хотел, чтобы его гладили подольше, и ощущения нежного поглаживания горячих рук на светлой шкурке меха было приятно. И Цзян Чэн, минуту назад его оскорблявший, кажется менее противным, потому что он умеет делать… Приятно руками. Ванцзи вдруг мысленно покраснел от собственной мысли.       — Хм, и глаза такие же как у Ванцзи, — произнес Чэн, приподняв кролика ближе, — золотисто-карие. Красивый, зараза.

О ком именно он — о кролике, или о человеке — не важно, всё равно об одном Ванцзи. «Он считает меня красивым»?       — Не зря занимает почётное место среди господ, — хмыкнул себе под нос Чэн, садясь на траве удобнее и опираясь на дерево полностью. — Тебе повезло, животное, у тебя цвет глаз как у одного из красивейших заклинателей. Эх, и правда красивый, зараза.       От этих слов Ванцзи стало ещё более неловко и… Приятно. Он понимал, что может убежать и вернуть себе форму, четыре часа прошли, но он очень хочет послушать ещё о том, что о нём думает Цзян Ваньинь.       — Наверное, поэтому Усянь постоянно вертится около него. Ещё бы, второй Нефрит умный, у него потрясающие заклинательские навыки, и вообще, он пример для подражания нынешнему поколению, — саркастично хмыкнул Цзян, — подружиться с ним и разделить военный опыт было бы славно. Любой заклинатель хотел бы с ним подружиться. «А ты?» — мысленно спросил Ванцзи, ведь несмотря на лестные слова, ему и правда было интересно, хотел бы ли этого и Цзян Чэн. Хотя его и бросало с холода в жар. То он говорит о нём плохо, то хвалит.       — И я хотел бы, — вздохнул Цзян Чэн, морщась от этого, — не могу поверить что сказал это…       Ванцзи лишь самодовольно фыркнул. Льстило, очень льстило, что Цзян Чэн хотел бы с ним сблизиться.       — Да только мне кажется, что не такой уж он и правильный. Скорее, слишком самолюбивый и думает, что лишь его мнение правильное, судит людей по себе, и если те по каким-то его «облачным» меркам не дотягивают до него, то они сразу «убожество». Взгляд у него такой презрительный и холодный.       Чэн поморщился, а затем вздохнул, смотря в глаза кролику.       — Но красивый, зараза.       Ванцзи не знал, злиться ему на это или смущаться. Цзян, вроде, оскорблял его, а в тоне была странная нежность, не злость, потому что руки были расслаблены, и он улыбался.       Уголки губ Ваньиня и правда были приподняты, и Ванцзи уверен, что ему это не казалось. Это и правда была прекрасная полуулыбка, и она была вызвана мыслями о нём. Этот человек поражал, удивлял и выводил на эмоции, которые он не чувствовал ранее!       Он говорил о нём гадости с мягкой и мечтательной улыбкой, а когда говорил комплименты — морщился и фыркал. А руки всё равно горячие и нежные. Цзян Ваньинь сводит с ума, злит и смущает одновременно, он в сотни раз хуже своего брата!       А затем рука Ваньиня сместилась вдруг на его шею, и он стал гладить прямо под подбородком. Ванцзи приподнял голову и почувствовал, как быстро стучит сердце. Будь он человеком — возбудился бы непременно.       У Цзян Чэна умелые пальцы, он гладит с чувством и смотрит на него мягко и мечтательно, Ванцзи вообще не видел, чтобы агрессивный Цзян Чэн так на кого-то смотрел. Ему этот взгляд нравился. И эта улыбка, и эти руки, дарящие нежность ему. Всё ему!       — Но, куда мне до него? Он с Усянем постоянно. Наверняка тот смог его очаровать своей харизмой, да и против его напора и обаяния не устоит даже Второй Нефрит, куда уж там мне?       Ванцзи лишь фыркнул. Да он от него избавиться никак не мог, а ведь хотел! Усянь для него как личный кошмар, потому что мучал не только его, но и его звериную форму, желая поймать и зажарить. И кто ещё из них животное? Вот уж с кем точно он бы не стал друзьями, и чего только Чэн там придумал? Вот сам бы заговорил с ним вместо Вэй Ина!       — И волосы у него наверняка такие же мягкие, как твоя шкурка. Тц, говорю как обрезанный рукав, — фыркнул Цзян Чэн. — Ну что поделать, если это так, и Лань Ванцзи краше всех дев, которых я когда либо встречал?       Ванцзи замер. Что? Ему не послышалось?       — Он вообще краше всех… — добавил шёпотом Цзян Чэн, нежно поглаживая шкурку кролика двумя руками.       Ванцзи теряется в смущающих словах, в комплиментах, которые чередуются с беззлобными оскорблениями, теряется в горячих руках, он смущается от сказанных слов и от нежных рук, которые огладили его шею подушечками пальцев, и этой смеси хватило, чтобы Ванцзи потерял контроль и… Превратился. Потому что он, в отличии от Чэна, понимает, что произнесённое ранее было признанием. Признанием Цзян Чэна в симпатии к Лань Ванцзи.       Он теряет контроль и превращается в человека. Абсолютно голый с распущенными волосами он сидит голой задницей на бёдрах Цзян Чэна, руки которого на его шее. Ванцзи смотрит на него с нечитаемым выражением лица, но ушки покрывает легкий румянец. Ему бы злорадно усмехнуться, заставив Чэна вспомнить насмешки, грубости и признание, но он лишь хочет, чтобы тот повторил свои слова сейчас, и глядя на него в таком виде сказал, считает ли он всё ещё его самым прекрасным. А ещё он хочет, чтобы тот продолжил поглаживания, потому что его горячие пальцы — всё ещё на шее Ланя.       Сам же Ванцзи наслаждается удивлением на чужом лице. На очень красивом лице. Тот шокировано смотрит, затем взглядом скользит от лица ниже, вдоль обнажённого тела, смотрит на полувозбуждённый член, снова поднимает полный шока и смущения взгляд на Лань Ванцзи. Тот так и сидит с нечитаемым выражением лица, а вот реакция Чэна забавляет.       — Даже у кролика эмоций побольше, — Ванцзи возвращает шутку про эмоции и ухмыляется сквозь смущение, и этого достаточно, чтобы глаза Цзян Чэна закрылись.       Ванцзи усмехнулся — в обморок при виде голого второго нефрита ещё не падал никто. Да уж, Ваньинь умеет удивлять. Ванцзи не сдвинулся с места, лишь сжал ладонь Чэна, провел ею по своей шее, блаженно прикрывая глаза, чувствуя как возбуждается и как ему хорошо, затем поворачивается, нюхает ладонь и чует запах своей шерсти, свой запах. Это сводит с ума, чувствовать свой запах на ладонях Чэна, он абсолютно не понимает, откуда вдруг это блаженное чувство. Это дурманит и сводит с ума, а горячие руки на шее чувствуются лучше, чем на шерсти, у него стоит до боли, но он не убирает чужих рук. Ванцзи хочет протянуть эту ладонь к своему члену, подрочить себе ею, он думает о том, как это было бы прекрасно — спустить на эту руку, а потом вылизать её дочиста, слизав собственную сперму, но… От чего-то ему хочется, чтобы Ваньинь был в сознании. Он слазит с его бёдер, снимает с него мантию и бесстыдно кутается в неё, подвязывает поясом Цзян Чэна, затем берет его на руки и идет в покои окольными путями, совершенно не стесняясь. Сжимать его в своих руках приятно, он ведь так же сжимал его в своих?       В одном верхнем одеянии на голое тело, возбуждение его заметно сквозь тонкую мантию, в чужом поясе, он идет прямо, на руках у него — наследник чужого ордена. А он чувствует, что впервые рад своему проклятию, и его впервые ласкали так… Приятно. Наследник ордена Цзян за сегодня умудрился разозлить, успокоить и возбудить второго нефрита, увидеть его голым, коснуться его эрогенной зоны и даже побывать у него на руках. Вот тебе «достичь невозможного». Что ж, Ваньинь выполнил девиз ордена с лихвой! Ванцзи склоняется над красивым лицом и шепчет:       — Ты скажешь мне это в лицо, Цзян Ваньинь. Расскажешь мне о красоте моих глаз…       Он хочет услышать всё это ещё раз, как и о своей надменности, так и о своих гладких волосах. И главное — руки Чэна на его шее. Цзян Чэн не смел подружиться с ним, но это и к лучшему, потому что Второй Нефрит несёт его на руках в покои вовсе не для «дружбы». Несет его Лань Ванцзи в свои личные покои. Сердце его странно трепещет.