Love who loves you back

«Тебе должно быть стыдно» — в голове раздается строгий голос мадам Юй. «Чего и следовало ожидать, позор» — разочарованный голос отца. «Как ты можешь делать это с моим сыном?» — Цзысюань.       Но больше всего он боялся услышать А-Ли.       А-Ли молчала. Потому что даже призрак сестры знает, как сильно Цзян Чэн любит Цзинь Лина. Пусть порочно, пусть не так, как должен, но он бы скорее вскрыл себе горло собственным мечом, нежели обидел А-Лина. Он бы не позволил себе, не посмел запятнать этими порочными чувствами, если бы… Если бы Цзинь Лин сам не начал это.       Цзян Чэн и думать не смел, однако, этот мальчишка с шестнадцати лет смотрел на Ваньиня тем взглядом, который дядя понимал в силу возраста, А-Лин же — нет. Цзян Чэн подозревал, во что это может вылиться, потому на взгляды внимания не обращал, а племянника всё чаще отправлял в Ланьлин и вёл себя строже (куда уж строже), но это не помогло.       По мере взросления Цзинь Лин узнавал о влюблённости, близости и чувствах. В Гусу они с ребятами читали трактаты так же, как и сам Чэн с Усянем и Хуайсаном в юности. Цзинь Лин думал, представлял, но все его чувства — нежные ли, порочные ли — все фантазии, всё обрушивалось на дядю. Он не был глупым, его воспитывали главы орденов. Он понимал, что может перепутать чувства, ведь именно дядя был его единственной семьей, опекал и любил, потому дал себе год разобраться с этим дерьмом. Если бы он и перепутал чувства, то фантазии говорили сами за себя. Оуян ночами видел красоток с гладкими бедрами. Цзинь Лин видел дядю, обнажённым по пояс, как в те времена, когда они купались вместе в озере Пристани. Он видел крепкую грудь, покрытую разными шрамами — плен, ядро, война. Он видел крепкую широкую спину и твёрдые плечи. Он дрочил на это. Дрочил на дядю.       Сычжуй, в отличии от Цзинъи, был понимающим, с ним можно быть откровенным, тот помог расставить всё по полочкам. У Сычжуя был раньше только лишь один близкий человек, и если бы тот тоже мог перепутать родственную любовь с близостью, то весенние фантазии спутать нельзя ни с чем, и тут, как сказал Сычжуй, истина пугающе понятна. Цзинь Лин понял: он хочет своего дядю. Желает настолько порочно и сильно, что противиться не смеет. В нём была не только благородная и справедливая кровь Цзянов, но и эгоистичная и властная кровь Цзиней. Потому Цзинь Лин поддался искушению.       Гуанъяо его баловал, Цзян Чэн хоть и был строгим, но тоже давал племяннику желаемое, в этот раз Цзинь Лин тоже знал: хочет — получит. Дядя ему не откажет. Никогда не мог отказать, не мог противиться его милым глазам и надутым губам. Любил. О, как Цзинь Лин его хотел, как долго он его добивался. Приехав из Гусу он возмужал, но дядя видел в нём того самого «А-Лина», и заставить его увидеть мужчину было не так просто. Долгие, глубокие взгляды, «случайные» касания, двусмысленные фразы. Цзян Чэн делал вид, что не замечает, но на деле — видел всё: и как тот пытается подсесть на непозволительное расстояние, как тот зовёт его на озеро слишком усердно, как пыхтит на тренировочном поле, пытаясь доказать, каким взрослым он стал. Цзян Чэн всё видел, знал и понимал. Однажды, когда племянник всё же вытащил его на озеро, во время купания оболтус притащил ему цветок лотоса.       — Зачем он мне? — фыркнул тогда Чэн.       А-Лин не мог ничего сказать, лишь наслаждался близостью в воде, чувствуя жар чужого тела. Рассматривал, облизывал губы, а затем лепестками стал водить по шрамам Ваньиня на груди. Тот перехватил его руку за запястье, притянул к себе вплотную, да наклонился так близко, что Цзинь Лин покраснел.       — Прекрати, — прорычал он. — Выбрось порочные мысли из головы, и хватит смотреть на меня так. Я твой дядя, и о большем даже думать не смей!       Дядя тогда стремительно вышел из воды, злой как тысяча демонов. А Цзинь Лин так и остался стоять, шокированный. Дядя знает.       Его это испугало сначала, он боялся, что дядя отдалится — так и случилось. Он начал отправлять его в Ланьлин подозрительно часто, аргументируя тем, что А-Лин должен готовиться к скорому вступлению в должность. Затем Цзинь Лина это раззадорило и даже возбудило. Дядя знает о том, что Цзинь Лин его желает, а знает ли он о каждой его порочной фантазии, о каждой непозволительной мысли, о том, как он дрочит свой небольшой, но крепкий член с мыслями о нём, о его строгом взгляде, желающим подчинения, о крепкой груди… А-Лин непокорный, своенравный, импульсивный как Усянь, Цзысюань и Цзян Чэн, по одному качеству от каждого из них. Но сейчас он хочет подчиняться, хочет быть самым покорным мальчиком для своего дяди. Хочет встать на колени перед ним, сидящим на лотосовом троне, между дядиных крепких ног, опустить руки на ахуенные бедра, сжимать их пальцами и насаживаться горячим мокрым ртом на его член, заглатывая по самые яйца, глубоко и старательно. Более порочно, чем в книгах с весенними картинками.       Время идёт, Цзинь Лину семнадцать, через год он будет перенимать обязанности главы ордена Цзинь, официально получив этот титул. Времени у него мало. Он подбрасывает дяде записки, иногда смело оставляет на столе и даже не боится всучить в руки. Цзян Чэн читает пошлые поэмы, комкает бумагу в руках, намеревается бросить в огонь, но… Не бросает. Прячет в сундук с важными для него вещами. А-Лин грубо описывает, как хочет почувствовать его член глубоко у себя в горле, никаких «нефритовых стержней» и витиеватых фраз. Чистое желание. Рассказывает, что масло стоит на тумбе, если дядя решится и отбросит сомнения. Рассказывает, как растягивает себя для него. Говорит, что трон в башне Золотого Карпа хорош, но лучший трон — член дяди.       Цзинь Лин хочет его поцеловать, и у него получается. Стража легко пропускает его ночью в личные покои дяди. Тот спящий и уставший, беззащитный. Он обхватывает его лицо руками и целует. Хочет насладиться моментом, но времени нет — сразу запускает язык в рот. Неизвестно, что снилось мужчине, но тот не отошёл ото сна, не до конца проснулся, а потому ответил. А затем притянул племянника к себе за затылок, и тот, нависая над ним, млел под дядиными руками. Его дядя ахуенно целуется, грубо, напористо и властно. Трахается наверняка так же. Цзинь Лин чувствует его язык у себя во рту и млеет, дядя кусает его губы, притягивает ближе, такой жадный, такой властный, такой… Цзинь Лин понимает, что был прав: это не просто желание, он влюблён. Он влюблён в главу ордена Цзян, в своего дядю. А затем Цзян Чэн открывает глаза и отталкивает его. Цзинь Лин сначала не понимает, ведь дядя ему ответил, а потом он понимает: нега прошла не до конца, он находился в полудреме, а значит:       — Неужели тебе снился я, дядя? — довольно скалится и вновь подходит к постели напряженного и злого Цзян Чэна.       Цзыдянь искрит, но Цзинь Лин знает, что ему не навредит ни дядя, ни оружие. Ваньинь пытается отстраниться, он словно напуган, и А-Лин знает, чего он боится. Боится не сдержаться и поддаться соблазну. И это правда так: Ваньинь этого боится. Но в то же время желает. Всё это время, все пошлые трактаты, все умоляющие взгляды племянника, всё это, конечно же, оказало воздействие. Письма с мольбой заметить, посмотреть иначе, этот отчаянный крик в каждой строчке, разве мог Чэн остаться равнодушным?       — Я правда уверен, я знаю, что чувствую, и знаю свои желания, — Цзинь Лин падает перед ним на колени, сжимает его бедра и смотрит в опустошенные глаза. — Не отталкивай меня, дядя…       — Маленький эгоист, ты хоть понимаешь, на что меня толкаешь?       Это и правда эгоистично. Но Цзинь Лин знал, что они справятся вместе. Всегда со всем справлялись, дядя больше не один, А-Лин станет самым сильным и самым достойным, чтобы не прятаться за широкой спиной, а стоять плечом к плечу. Теперь не «дядя справится», а «они справятся». Вместе.       Цзян Чэн стирает слезу со щеки племянника и целует его. Не грубо и развязано как раньше, а нежно и трепетно. Цзинь Лин чувствует вкус надежды. Он хочет большего, но не смеет просить. Он и так потребовал от дяди слишком много, и тот себе на горло наступил. Цзян Чэн прекращает поцелуй и притягивает к себе племянника, соприкасаясь лбом.       — Дай мне время, мне нужно всё это принять.       — Конечно, — кивает Цзинь Лин. — И мне нужно это время, чтобы стать достойным тебя и… «защитить от последствий», — виснет в воздухе, но Цзян Чэн это понимает и даёт подзатыльник.       «Кто и кого защищать должен?» — улыбаясь думает он, но взгляд у племянника решителен, как у одного знакомого балбеса. Только вот в этом балбесе он может быть уверен, с ним они действительно пройдут весь путь вместе.       Цзин Лину восемнадцать, он глава ордена Цзинь, обязанностей много, времени мало, но дядя помогает на расстоянии — А-Лин попросил не приезжать, даёт ему время и пространство. Дядя прислал надёжных людей, А-Лин не одинок и защищен. Однако — тоскует. Он вспоминает тот поцелуй, ему хочется к Цзян Чэну, но ещё рано. Они не виделись почти год, скоро состоится их встреча, и он в предвкушении. Оба — в томительном и нервном ожидании. Глава Цзинь окружил себя лишь надёжными людьми, клан меняется с новой властью. Благоуханный зал выглядит достойно перед собранием кланов. Покои дяди рядом с его собственными, их готовят с особой тщательностью. Дядя приедет раньше, и оба томятся в ожидании. А-Лин использует лучшие масла для тела и волос, благоухает как пион этим утром, но не выходит встречать дядю. Того сопровождают в личные покои главы Цзинь, и Ваньинь не понимает, почему племянник не вышел к нему. Может, он передумал, чувства прошли, и желания поутихли? Может, переняв обязанности главы, он вырос, а Чэн обманул себя? Неужели он снова утешал себя напрасными надеждами? Ваньинь испустил разочарованный вздох и выпрямился, услышав хлопок двери позади себя.       — Дядя.       Голос другой. Ниже, грубее… Это голос мужчины. Ваньинь оборачивается и не верит. Его А-Лин возмужал: плечи стали шире, фигура из юношеской превратилась в мужскую. Он стал выше, ещё два года, и ростом дотянется до Чэна. Цзинь Лин из красивого юноши, превратился в прекрасного мужчину. Сам же Ваньинь не изменился ни капли.       А-Лин тяжело дышит, он так долго ждал. Он смотрит на дядю, по которому тосковал, и который теперь достижимый, теперь можно его касаться, целовать и… Он смотрит в глаза родного человека и видит сомнения. В ком сомневается дядя, в чувствах А-Лина, или в том, что может быть любим? Он не умеет говорить словами и переубеждать людей, это он и получил от Цзян Чэна. А потому говорит действиями. Делает несколько решительных шагов, притягивает дядю за удивительно тонкую талию и целует без раздумий. И Цзян Чэн сразу же отвечает.       Он не сомневался в людях, что оставили его. Но он сомневался в человеке, что всегда будет рядом. Цзинь Лин разрушает нахрен все сомнения, целует с чувством, Цзян Чэн верит ему, притягивает ближе, срывает дорогое одеяние и падает в эту порочную черноту. Ласки чередуются с грубостью, но это прекрасно. Цзян Чэн знает, как понравиться Цзинь Лину, а тот знает, как быть хорошим мальчиком для дяди. Цзян Чэн смотрит на покрасневшего племянника под собой, и понимает, что не чувствует вины и стыда. Вчера он целовал юношу, сегодня его целует мужчина. Они лежат на богатом ложе, запачканные спермой, мокрые от пота, в воздухе — запах секса и чёрная похоть. В голове — презрительные голоса, но им всё равно. Потому что Яньли молчит, а значит, всё правильно. Порочно, греховно, осуждаемо — скажут старики, что ложатся в постель с девушками младше А-Лина. Что они могут знать об их чувствах? А Цзян Чэн с Цзинь Лином всегда со всем справлялись. И в этот раз справятся. Вместе. Двое, против всего мира.