Love who loves you back

      У Цзян Чэна часто сносит крышу. На территории университета он дерётся пока его не оттянут от жертвы. В ночных подворотнях он дерётся до потери сознания — своего или чужого. Сбитые костяшки не приносят отрезвляющей боли. Ничего не приносит отрезвления. Нет забвения, ему не избавиться от боли. Когда его пырнули ножом, он испытал странное блаженство, но, какая досада, выжил. В университете приходится учиться, потому что это последняя дань родителям, они хотели этого для Ваньиня. Чего хотел сам Ваньинь — он уже не вспомнит. Раз в месяц его стандартно вызывают в деканат. Раз в неделю к куратору. Он отличник и гордость университета по учебе — и он же самый проблемный студент.       Вэй Усянь — относительно молодой преподаватель с опытом в четыре года в другом университете. Он узнает об известном Цзян Ваньине довольно-таки быстро. Когда он видит его в первый раз, Ваньинь рычит точно собака и бросается на двух студентов сразу. Точно одичалая псина разносит противников едва ли не в клочья. У добермана крепкая хватка, если вцепился в жертву — не отцепить, его жестокость притягательна. У Цзяна такая же. Усянь едва оттащил его от «жертв». Собак Вэй Усянь недолюбливал, но этот бешеный пес его заинтересовал. Потому что в его рычании, низком и неконтролируемом, было столько боли и отчаянья, что только глухой не услышит. В окружении Чэна все были глухими. Он смотрел в полные боли и отчаянья глаза и видел себя. Он знал эти глаза, видел в зеркале. Такие же демоны. Потому Усянь начал наблюдать за студентом. Сблизиться с Цзян Чэном было нереально, тот всегда был холоден, бросал что-то резкое, колкое и уходил. Ограждается от людей, но Усянь знает секрет юноши — тот боится остаться один. Отталкивает и страдает. Усянь был таким же. Ему помогли найти путь, и он живет «нормально», но почему-то это «нормально» не приносит Усяню удовольствия. Он с постным лицом и фальшивой улыбкой идёт прямо по дорожке, упуская что-то важное. И вот, этот юноша так похож на него… Он глоток свежего воздуха. Словно то, чего ему не доставало. Его тянет, и Усянь не может это объяснить. И устоять не может. На очередном собрании деканата ставят вопрос об исключении Цзян Ваньиня. Тот сидит с ухмылкой, скалится, но не язвит, и на том спасибо. Его поливают грязью, жалуются, мешают с дерьмом, обвиняют во всём, презирают и фыркают. Так не становятся агрессивными, неконтролируемая ярость не появляется из ниоткуда, что-то произошло, и Усянь хочет знать, что именно. А этот сидит один, терпит всё это дерьмо, потому что с ним бывали вещи похуже. Усянь понимает это, но самому ему неприятно слышать всё то, что говорят о Цзяне, потому он подаёт голос и… Защищает Ваньиня. Единственный человек, сказавший что-то хорошее, похваливший и… Вставший на его сторону. Впервые в жизни. Усянь умеет говорить правильно, жонглирует словами и добивается своего: деканат ограничивается очередным предупреждением, и парня отпускают. Ваньинь смотрит удивлённо, словно не может поверить в то, что кто-то может встать на его сторону.       — Зачем? — хрипит ахуевший парень. Он не верит, что ему могут верить. Что кто-то может и правда быть «не против него».       — Потому что понимаю.       Чэн лишь хмыкает, смеряет взглядом идеально чистый дорогой костюм и кривится.       — Нихуя ты не понимаешь, учитель.       Позже Усянь узнаёт, что вся семья парня мертва. Какой-то мажор решил попугать людей псевдо-терактом, но не сумел справиться с оружием в своих руках. Власть опьянила, и тот перестрелял многих людей, семья Цзян была в числе жертв, а сам Чэн был в универе. Однако Ваньинь нашел способ доказать вину убийцы. Ходили слухи, что чтобы нанять Цзинь Гуанъяо — героя, который смог засадить виновника и его семью, парню пришлось лечь под него или под его отца, или под всё семейство… Но это лишь слухи. Вскоре Цзян Чэн пропал на три месяца, и тот же адвокат Гуанъяо нашёл его в доме Вэнь — фамилия убийцы семьи. Отомстили. Никто не знает, что там творилось, но Усянь слышал слухи, и знал почему Ваньинь бросается на всех раненым псом. Был ли он правда жертвой насилия? Что с ним посмели сделать Вэни? Что происходило в том доме? Его ли вина в пожаре в поместье этой семьи? Нет доказательств, но Чэна обвиняли. Что его трахнули, изнасиловали, опорочили… Мерзко от слухов, от яда, от людей…       «Это он поджёг дом Вэней, сжёг всех заживо, в доме был и четырёхлетний мальчик, и старая бабушка, даже их не пощадил».       «Говорят, что на протяжении трёх месяцев они его насиловали и пытали».       «Не понравился видать опыт, или роль пассива не его, вот он и сжёг их!»       Всё это бросали Ваньиню в спину, зная, что он слышит. Тот ещё хорошо держался, Усянь бы так не смог. Сколько силы в этом юноше? Сломленный, он всё ещё сильнее многих.       Он следит за ним, знает, где живёт парнишка, где подрабатывает, с кем проводит время и чем занимается. Знает его единственного «друга» Сюэ Яна, знает о Ваньине самые скрытные факты. Вэй Усянь — грёбанный сталкер, но только так он чувствует жизнь. Ночью он наблюдает, как в подворотне тот жестоко избивает доебавшегося до него амбала. Вместо лица — кровавое месиво, и рёбра сломаны, жертва уже получила своё, но Чэн не умеет останавливаться. Однако поднимает глаза и замирает с занесённым кулаком. Их глаза встречаются.       — Рискнешь вмешаться?       — Я не собираюсь мешать тебе.       — Тогда какого хуя стоишь тут?       — Чтобы прибрать за тобой, пока ты делаешь ошибки.       Усянь серьёзный, Чэна пробирает от этого взгляда — таким улыбчивого учителя он ещё не видел. Гнев Ваньиня затихает. Он слезает с жертвы и уходит. Усянь проверяет жив ли тот, осматривается нет ли камер и проводит парня до дома. И повторяется такое в течении недели. Тот злится, матерится, но Усянь наслаждается гневом чужих глаз, чувствует его. Ваньиня это бесит, потому что в присутствии учителя он не может продолжать избивать человека до полусмерти, не может спускать демонов с цепи и дать себе волю. Эти глаза напротив, чёрные и жадные, превращают его из хищника в жертву. Цзян Чэн затихает перед Усянем, словно признает его превосходство. А затем — соперников пять, Цзян Чэн проигрывает, а потому его учитель снимает пиджак, и они вместе разносят всех в хлам. Цзян Чэн чувствует кайф и странное удовольствие от того, как слажено они с преподавателем разносят ебальники всяким мудакам, прикрывают друг друга и действуют так гармонично. Это ахуенно. Цзян Чэна впервые за долгое время отпускает. Он громко дышит, стонет и ахуевает.       — Ух! Вау… — Чэн забыл каково это, чувствовать что-то, кроме боли, злости и отчаянья. Чувствовать облегчение.       У них разбитые лица, они смотрят друг на друга и улыбаются окровавленно. Кровавые-кровавые-кровавые. Усяня ведёт от улыбки, и он понимает, что не отпустит Цзян Чэна. Нашёл свой якорь, жизнь больше не пресная, он чувствует хоть что-то. Помешательство. Цзян Чэн зовёт его к себе домой, они не умываются. Стоят на балконе, пьют пиво и курят. Кровь засохла корочкой на их лицах, но это неважно. Они улыбаются, обсуждают драку и радуются давно забытым чувствам: Цзян Чэн — облегчению, Усянь — вкусу жизни.       — Зачем? В деканате, всё это время, сейчас, зачем?       Усянь пожимает плечами. У него нет чёткого ответа. Они похожи, да и весь мир обратился против парнишки, он не мог стоять в стороне, да и интерес к Цзян Чэну заставил снова почувствовать хоть что-то. Ответов масса.       — Рядом с тобой я чувствую себя живым.       — Я тоже, — шепчет он спустя молчания. — Сегодня я наконец-то почувствовал хоть что-то… Нейтральное. Что-то, кроме того дерьма.       Они похожи, чувствуют это. Усянь смотрит на парнишку — якорь. Оба друг для друга якоря. Устали: Чэн — от боли, Усянь — от пустоты.        — Я боюсь одиночества, — говорит Усянь, опираясь о балкон, — всю жизнь был один, никого не было рядом. Я хочу, чтобы кто-то был со мной, не бросал ни при каких обстоятельствах. Я всю жизнь был окружен людьми, но при этом, никто из них не был рядом всегда.       — А я боюсь, что в своей войне всегда буду один. Мне нужен кто-то, кто будет на моей стороне. Тот, кто всегда будет выбирать меня, при любых обстоятельствах, даже если я не прав: если избиваю людей в подворотнях и поджигаю дома бесчестных ублюдков… Что бы я ни сделал — на моей стороне. Меня никогда не выбирали. Я хочу, быть для кого-то вне выбора, самым важным.       Они смотрят друг друга, словно понимая, что предназначены друг для друга. Две искалеченные души, они всю жизнь нуждались в том, что может дать другой, они дополняют друг друга. Они нуждаются друг в друге. Бракованные, сломленные, отвергнутые миром.       — Я всегда буду на твоей стороне, Цзян Чэн, чтобы ты ни сделал, даже если я не согласен с тобой в чём-то. Всегда за тебя.       Цзян Чэн осмотрит в глаза напротив, точно недоверчивая собака, одичалая, преданная хозяином. Он рычит на ласку и тянущуюся руку, но… Верит.       — Если будешь на моей стороне, Вэй Усянь, то я буду рядом. Всегда буду рядом, никогда тебя не брошу. Пока ты на моей стороне, я буду с тобой, ты больше никогда не будешь один, ни со своими мыслями, ни со своими чувствами.       Он говорит то, что нужно Усяню, точно мысли читает. Вэй Ин прижимает студента к перилам балкона, те впираются в поясницу, но это неважно, они не замечают неудобства. Усянь обхватывает чужое окровавленное лицо такими же кровавыми руками. Смотрит безумным взглядом, глаза блестят. Его мальчик.       — Обещаешь, А-Чэн?       — Обещаю.       Усянь целует кровавые пальцы и разодранные костяшки юноши, зализывает раны, кровь мешается, её так много, но от неё металлически сладко. Чэн хрипит, отвык от ласки, но руку не одёргивает, доверяет. Его мальчик такой смелый.       — Обещаю быть на твоей стороне, только не бросай меня одного, — целует и шепчет в раны, слизывает кровь мальчишки. — Я с тобой живу и чувствую, А-Чэн, не бросай меня… Не бросай, не бросай… — точно в забвении. Они вверяют себя друг другу.       — Перетаскивай свои шмотки ко мне, учитель. Мне здесь… Холодно одному. Давай начинать… Жить?       Усянь набрасывается на него и целует окровавленные губы. Собственная и чужая кровь смешиваются со слюной, они не просто друг друга целуют, они клятвы скрепляют. Головокружение и безумие. Нашли друг друга, две отбитых калеки. Они ебанутые, оба, но… Они могут справится вместе. И они пытаются. В университете Ваньинь реже кидается на каждого третьего, потому что взгляд Усяня успокаивает. Чэн меняется и… Улыбается.       Усянь чувствует вкус жизни, когда А-Чэн его посылает, но всё равно целует и готовит ему. С грустной улыбкой, словно вспоминает что-то. Они раздвигают сомкнутые шторы, выдраивают квартиру, вытирают пыль, дом выглядит светлым и уютным, как при прошлой жизни.       Усянь узнаёт о семье Чэна, а тот узнает, что Усянь — сирота. Они сходятся постепенно. Кроме притяжения и страсти, появляется влюбленность. Не легкая и постепенная, нет. Она захлёстывает быстро, словно они должны были встретится давно и вот, все накопленные чувства вот нашли выход. И всё налаживается, они расслабляются, сходятся, чувствуют, отогревают друг друга. Всё вроде хорошо, но есть две вещи, которые Усяня беспокоят. Первое: они никогда не говорили о том, что произошло в том доме, когда Цзян Чэн был в плену. Усянь видел шрамы на груди, видел клеймо от ожога, видел полосу ножа на бедре, но молчал. Второе: у них не было секса. И Усянь подозревал, что всё это как-то связанно. Ответы он получил не так, как рассчитывал.       Сюэ Ян проводил много времени с Чэном раньше. И он не нравился Усяню. Однажды он всё же проследил за Цзян Чэном, куда тот периодически уходит на «подработку», ведь не на одну повышенную стипендию юноша жил. Всё оказалось проще простого, Чэн иногда дрался за деньги. Не увлекался всерьёз, но его обожали тут, сладкие мальчики — редкость в таком месте. Пересчитывая деньги за поворотом подпольного клуба, он старался не слушать Чэнмэя и о новых предложениях       — Я хочу завязать.       Сюэ Ян сначала ржет долго и до слез, но, увидев, что Чэн серьёзен, он теряет смешливость.       — Ты не можешь, — скалится парень. — Это единственное место, где ты можешь согнать пар и привести голову в порядок. Ты же ёбаный псих, ты нихуя не сможешь завязать.       — Спасибо, что нашел это место, когда мне нужно было, но сейчас мне лучше. Я уже не нуждаюсь в этом.       — Да ну? И кто же стал твоим спасателем? Тот препод?       Лицо Цзян Чэна меняется. Казалось, даже воздух почернел от его ярости.       — Тебя не ебёт.       Цзян Чэн не хотел втягивать в это Усяня. Только не его. Усянь стремится к чистоте, и его хочет очистить. Как он может втягивать в дерьмо человека, который пытается вытащить оттуда его самого?       — И тебя тоже не ебёт, — скалится Чэнмэй и довольно улыбается, замечая, как сжимаются скулы Ваньиня. — О-о-о, я был прав? Он тебя не трахает? И мы прекрасно знаем, что он никогда тебя не трахнет, ты его не подпустишь. Потому что ты сломанная кукла. Игрушка, которой не смогут играть. А зачем ему бесполезная игрушка? Как думаешь, сколько он так выдержит? Знаешь, что тогда будет? Я тебе скажу: он свалит, и тебе будет ещё хуёвее, чем раньше. И тогда… Ты снова придёшь ко мне, потому что нужно будет выпустить пар и разъебать кого-то, дабы не вскрыться…        — Н-нет. Ты нихуя не знаешь о нём. Усянь всегда будет на моей стороне, он обещал!       Сюэ Ян приблизился к лицу Чэна довольно облизнувшись. Страх и отчаянье в глазах напротив — таким Цзян Чэн ему нравился намного больше — сломанный и покорный в своей боли.       — А когда он это обещал, он знал, что случилось с тобой в доме Вэнь? Знал ли он, что Жохань и его ебанутый сынок выебали тебя вдоль и поперёк? Или он думает, что всё ограничилось этими шрамами и ожогом? — Сюэ Ян провел пальцем по шраму под майкой Чэна. — Он же не знает о том, что они с тобой делали, и что нет нихуя такого, чего с тобой не сотворили… Интересно, а что будет, если я ему расскажу?       — Не смей! — Цзян притягивает его к себе за ворот, но тот упирается в ответ ножом в грудь. — Не лезь в это!       — Ты же сказал, что он останется на твоей стороне. Похоже, ты не настолько в нём уверен. Ну так нахуй он тебе сдался? Давай закончим с этим пораньше?       — Прошу… — Чэн опускает голову и сжимает плечи Яна. — Он никогда больше не посмотрит на меня. Не сможет… Не примет. Пожалуйста, Чэнмэй…       — Так а нахуя он тебе? Он свалит, если у вас нихуя не будет. Или ты надеешься перебороть свой страх секса? Мы пытались, ты мне въебал при попытке стащить с тебя трусы. Нихуя не получится. Он свалит от тебя в любом случае. Я помогу сделать это раньше, пока ты ещё не разъебал свою жизнь в попытке стать паинькой.       — Я просто хочу быть достойным его.       — Не сможешь, — фыркнул Ян, — и что тогда делать будешь? Подыхать, как раньше?       — Если ты всё равно ему расскажешь, то надави сильнее, — Ваньинь сжал держащую нож руку Яна, — если он всё равно бросит меня, то мне нихуя и не нужно. Надави.       — Ты ебанулся? — Сюэ Ян испуганно попытался одернуть руку, но Ваньинь давил всё сильнее.       — Ебанулся, ты и сам знаешь. И Вэй Усянь — единственный, кто меня держит, а ты хочешь отобрать его. Думаешь, я дорожу жизнью? Мне плевать, подохну я или выживу, но ему — нет, ему не плевать. И я хочу жить ради него, потому что обещал быть рядом. Так что, если ты хочешь забрать у меня то единственное, что мне дорого — то лучше грохни меня сейчас       Сюэ Ян молчит, сжимает рукоять ножа, и внутри тоже что-то сжимается, от злости глаза наливаются кровью, он ждет, а затем одёргивает руку и уходит в темноту переулка вместе с ножом. Он бы не надавил, дорожит другом. Ваньинь смотрит на асфальт — грязный, холодный и мерзкий — и не понимает, когда успел упасть на колени, не видел ничего вокруг, потому что в голове мелькали картинки того, как Усянь собирает вещи и уходит, нарушая клятву. Уходит, потому что Чэнмэй прав — Цзян Чэн не сможет отбелиться, не будет его достойным. Но на его плечи ложится что-то тёплое, он поднимает голову и видит лежащее недалеко тело Сюэ Яна, тот избит и едва что-то кряхтит. Перед ним на корточки садится Вэй Усянь. Он вертит между пальцами нож Яна и смотрит Цзян Чэну в глаза, внимательно так, чуть разочаровано, но не гневно. Он хочет спросить, что Усянь здесь делает и как много он слышал, но взгляд Усяня даёт понять: слышал всё.       — Я же дал клятву, что всегда буду на твоей стороне. Неужели ты думаешь, что я бы от тебя отвернулся, тем более при таких фактах? Послушай, А-Чэн, — Усянь сжимает его плечи, — я ни за что не отвернусь, будь в этом уверен. Я говорил, что ты потеряешь меня лишь в том случае, если сам меня оставишь, но забудь — я не позволю тебе уйти, не отпущу, и я сдержу своё слово: всегда на твоей стороне. Прошлое… Мы пройдем через это, — Усянь берет его грязные ладони и целует, — вместе.       — А вот я свою клятву едва не предал, — грустно прошептал Цзян Чэн, смотря на этот нож, и теперь понимал, почему Усянь смотрел с обвинением. — Я был готов, чтобы Сюэ Ян меня убил. Это лучше, чем потерять тебя и опять как раньше: в боли, отчаянии, без света.       — Хотел уйти и оставить меня одного.       — Прости.       — И ты прости. Мне следовало догадаться, а я умудрился давить на тебя со всеми этими разговорами о сексе, доме Вэней и прочим. Я спешил вместо того, чтобы дать тебе время и показать, что ты можешь мне доверять в любом случае. Но, мы справимся.       Цзян Чэн не может ничего внятного сказать, бубнит под нос. Усянь улыбается в ответ на покрасневшие скулы, и целует чужие руки.       — Грязно…       — Ты не грязный, не игрушка и уж тем более не сломленный. Кем бы мы ни были для окружающих, друг для друга мы смысл. Не думай о себе так, как сказал этот ублюдок.       — Дай мне время, я справлюсь и…       — Ты забыл? Ты же больше не один.       — Мы справимся со всем. Вместе. И знаешь… Я творил вещи похуже.       — Но я избивал людей до полусмерти, что ты мог…       — Хуже… — прошептал Усянь, красноречиво посмотрев на Чэна.       Ваньинь не дурак, понял. Но это ничего не изменило. Даже если Вэй Усянь кого-то убил… или убивал, Цзян Чэн на его стороне. Они берут друг друга за руки и идут домой. Усянь больше не одинок, Цзян Чэн для него на первом месте. Оба получили желаемое, оба вспомнили какого это — любить, и оба наконец-то начали жить. Две искалеченных души, нашедшие исцеление друг в друге.